Баратынский

Баратынский принадлежит к числу отличных наших поэтов. Он у нас оригинален, ибо мыслит. Он был бы оригинален и везде, ибо мыслит по-своему, правильно и независимо, между тем как чувствует сильно и глубоко. Гармония его стихов, свежесть слога, живость и точность выражения должны поразить всякого хотя несколько одаренного вкусом и чувством. Кроме прелестных элегий и мелких стихотворений, знаемых всеми наизусть и поминутно столь неудачно подражаемых, Баратынский написал две повести^*, которые в Европе доставили бы ему славу, а у нас были замечены одними знатоками. Первые, юношеские произведения Баратынского были некогда приняты с восторгом. Последние, более зрелые, более близкие к совершенству, в публике имели меньший успех. Постараемся объяснить причины.

Первой должно почесть самое сие усовершенствование и зрелость его произведений. Понятия, чувства 18-летнего поэта еще близки и сродны всякому; молодые читатели понимают его и с восхищением в его произведениях узнают собственные чувства и мысли, выраженные ясно, живо и гармонически. Но лета идут, юный поэт мужает, талант его растет, понятия становятся выше, чувства изменяются. Песни его уже не те. А читатели те же и разве только сделались холоднее сердцем и равнодушнее к поэзии жизни. Поэт отделяется от их и мало-помалу уединяется совершенно. Он творит для самого себя и, если изредка еще обнародывает свои произведения, то встречает холодность, невнимание и находит отголосок своим звукам только в сердцах некоторых поклонников поэзии, как он уединенных, затерянных в свете.

Вторая причина есть отсутствие критики и общего мнения. У нас литература не есть потребность народная. Писатели получают известность посторонними обстоятельствами. Публика мало ими занимается. Класс читателей ограничен, и им управляют журналы, которые судят о литературе как о политической экономии, о политической экономии как о музыке, т. е. наобум, понаслышке, безо всяких основательных правил и сведений, а большею частию по личным расчетам. Будучи предметом их неблагосклонности, Баратынский никогда за себя не вступался, не отвечал ни на одну журнальную статью. Правда, что довольно трудно оправдываться там, где не было обвинения, и что, с другой стороны, довольно легко презирать ребяческую злость и площадные насмешки, тем не менее их приговоры имеют решительное влияние.

Третья причина - эпиграммы Баратынского, сии мастерские, образцовые эпиграммы не щадили правителей русского Парнаса. Поэт наш не только никогда не нисходил к журнальной полемике и ни разу не состязался с нашими Аристархами, несмотря на необыкновенную силу своей диалектики, но не мог удержаться, чтоб сильно не выразить своего мнения в этих маленьких сатирах, столь забавных и язвительных. Не смеем упрекать его за них. Слишком было бы жаль, если б они не существовали¹.

¹(Эпиграмма, определенная законодателем французской пиитики:

меткое слово, украшенное двумя рифмами, скоро стареет и, живее действуя в первую минуту, как и всякое острое слово, теряет всю свою силу при повторении. Напротив, в эпиграмме Баратынского, менее тесной, сатирическая мысль приемлет оборот то сказочный, то драматический и развивается свободнее, сильнее. Улыбнувшись ей как острому слову, мы с наслажденьем перечитываем ее как произведение искусства. (Прим. А. С. Пушкина.))

Сия беспечность о судьбе своих произведений, сие неизменное равнодушие к успеху и похвалам, не только в отношении к журналистам, но и в отношении публики, очень замечательны. Никогда не старался он малодушно угождать господствующему вкусу и требованиям мгновенной моды, никогда не прибегал к шарлатанству, преувеличению для произведения большего эффекта, никогда не пренебрегал трудом неблагодарным, редко замеченным трудом отделки и отчетливости, никогда не тащился по пятам свой век увлекающего гения, подбирая им оброненные колосья; он шел своею дорогой один и независим. Время ему занять степень, ему принадлежащую, и стать подле Жуковского и выше певца Пенатов и Тавриды^*.

Перечтите его "Эду" (которую критики наши нашли ничтожной, ибо, как дети, от поэмы требуют они происшествий), перечтите сию простую восхитительную повесть; вы увидите, с какою глубиною чувства развита в ней женская любовь. Посмотрите на Эду после первого поцелуя предприимчивого обольстителя.

 Взор укоризны, даже гнева
 Тогда поднять хотела дева,
 Но гнева взор не выражал.
 Веселость ясная сияла
 В ее младенческих очах... 

Она любит как дитя, радуется его подаркам, резвится с ним, беспечно привыкает к его ласкам. Но время идет, Эда уже не ребенок.

 На камнях розовых твоих 
 Весна игриво засветлела, 
 И ярко зелен мох на них, 
 И птичка весело запела, 
 И по гранитному одру 
 Светло бежит ручей сребристый, 
 И лес прохладою душистой 
 С востока веет поутру; 
 Там за горою дол таится, 
 Уже цветы пестреют там; 
 Уже черемух фимиам 
 Там в чистом воздухе струится: 
 Своею негою страшна 
 Тебе волшебная весна. 
 Не слушай птички сладкогласной! 
 От сна восставшая, с крыльца 
 К прохладе утренней лица 
 Не обращай... 

Какая роскошная черта, как весь отрывок исполнен неги! Эда влюблена...

1830^*

"БАЛ" БАРАТЫНСКОГО

Наши поэты не могут жаловаться на излишнюю строгость критиков и публики - напротив. Едва заметим в молодом писателе навык к стихосложению, знание языка и средств оного, уже тотчас спешим приветствовать его титлом гения, за гладкие стишки - нежно благодарим его в журналах от имени человечества, неверный перевод, бледное подражание сравниваем без церемонии с бессмертными произведениями Гёте и Байрона. Таким образом набралось у нас несколько своих Пиндаров, Ариостов и Байронов и десятка три писателей, делающих истинную честь нашему веку,- добродушие смешное, но безвредное; истинный талант доверяет более собственному суждению, основанному на любви к искусству, нежели малообдуманному решению записных Аристархов. Зачем лишать златую посредственность невинных удовольствий, доставляемых журнальным торжеством.

Из наших поэтов Баратынский всех менее пользуется обычной благосклонностью журналов. Оттого ли, что верность ума, чувства, точность выражения, вкус, ясность и стройность менее действует на толпу, чем преувеличение (exageration) модной поэзии, потому ли, что наш поэт некоторыми эпиграммами заслужил негодование братии, не всегда смиренной,- как бы то ни было, критики изъявляли в отношении к нему или недобросовестное равнодушие, или даже неприязненное расположение. Не упоминая уже об известных шуточках покойного "Благонамеренного"^*, известного весельчака, заметим, для назидания молодых писателей, что появление "Эды", произведения столь замечательного оригинальной своею простотою, прелестью рассказа, живостью красок и очерком характеров, слегка, но мастерски означенных,- появление "Эды" подало только повод к неприличной статейке в "Северной пчеле"^* и слабому возражению, кажется, в "Московском телеграфе". Как отозвался "Московский вестник"^* об собрании стихотворений нашего первого элегического поэта! Между тем Баратынский спокойно усовершенствовался - последние его произведения являются плодами зрелого таланта. Пора Баратынскому занять на русском Парнасе место, давно ему принадлежащее.

Его последняя поэма "Бал", напечатанная в "Северных цветах", подтверждает наше мнение. Сие блестящее произведение исполнено оригинальных красот и прелести необыкновенной. Поэт с удивительным искусством соединил в быстром рассказе тон шутливый и страстный, метафизику и поэзию.

Поэма начинается описанием московского бала. Гости съехались, пожилые дамы в пышных уборах сидят около стен и смотрят на толпу с тупым вниманием. Вельможи в лентах и звездах сидят за картами и, встав из-за ломберных столов, иногда приходят

 Взглянуть на мчащиеся пары 
 Под гул порывистый смычков. 

Молодые красавицы кружатся около их.

 Гусар крутит свои усы,
 Писатель чопорно острится. 

Вдруг все смутились; посыпались вопросы. Княгиня Нина вдруг уехала с бала.

 Вся зала шепотом полна: 
 "Домой уехала она! 
 Вдруг стало дурно ей".- Ужели? - 
 "В кадрили весело вертясь, 
 Вдруг помертвела!" - Что причиной? 
 Ах, боже мой! Скажите, князь, 
 Скажите, что с княгиней Ниной, 
 Женою вашею? 

- Бог весть,- отвечает с супружеским равнодушием князь, занятый своим бостоном. Поэт отвечает вместо князя. Ответ и составляет поэму.

Нина исключительно занимает нас. Характер ее совершенно новый, развит con amore¹, широко и с удивительным искусством, для него поэт наш создал совершенно своеобразный язык и выразил на нем все оттенки своей метафизики - для нее расточил он всю элегическую негу, всю прелесть своей поэзии.

¹(С любовью (итал.).)

 Презренья к мнению полна,
 Над добродетелию женской
 Не насмехается ль она,
 Как над ужимкой деревенской?
 Кого в свой дом она манит:
 Не записных ли волокит,
 Не новичков ли миловидных?
 Не утомлен ли слух людей
 Молвой побед ее бесстыдных
 И соблазнительных связей? 
  
 Но как влекла к себе всесильно
 Ее живая красота!
 Чьи непорочные уста
 Так улыбалися умильно!
 Какая бы Людмила ей
 Смирясь, лучей благочестивых
 Своих лазоревых очей
 И свежести ланит стыдливых
 Не отдала бы сей же час
 За яркий глянец черных глаз,
 Облитых влагой сладострастной,
 За пламя жаркое ланит?
 Какая фее самовластной
 Не уступила б из харит? 

 Как в близких сердца разговорах
 Была пленительна она!
 Как угодительно-нежна!
 Какая ласковость во взорах
 У ней сияла! Но порой,
 Ревнивым гневом пламенея,
 Как зла в словах, страшна собой,
 Являлась новая Медея!
 Какие слезы из очей
 Потом катилися у ней!
 Терзая душу, проливали
 В нее томленье слезы те:
 Кто б не отер их у печали,
 Кто б не оставил красоте? 

Напрасно поэт берет иногда строгий тон порицания, укоризны, напрасно он с принужденной холодностью говорит о ее смерти, сатирически описывает нам ее похороны и шуткою кончит поэму свою. Мы чувствуем, что он любит свою бедную страстную героиню. Он заставляет и нас принимать болезненное соучастие в судьбе падшего, но еще очаровательного создания.

Арсений есть тот самый, кого должна была полюбить бедная Нина. Он сильно овладел ее воображением и, никогда вполне не удовлетворя ни ее страсти, ни любопытству, должен был до конца сохранить над нею роковое свое влияние (ascendant).

1828^*