Глава первая. Путь воспоминаний

 Воспоминание безмолвно предо мной 
 Свой длинный развивает свиток...

"Воспоминание"

Стоял октябрь 1836 года. У дома вытянулся большой обоз, на котором Пушкин "перетаскивал пожитки". Это была скромная обстановка жилища поэта - мебель и вещи, бывшие в ту пору в обиходе людей среднего достатка.

Чуть ли не большую часть этих "пожитков" составляли книги. Когда Пушкину после четырехлетних скитаний по России и двухлетней Михайловской ссылки разрешено было наконец вернуться в Петербург, для перевозки его библиотеки из Михайловского потребовалось двенадцать подвод. С тех пор прошло десять лет, библиотека разрослась, и двенадцати подвод уже было мало.

Пушкин вышел посмотреть, как укладывали его книги. Ему жаль было уезжать из этого дома - слишком много воспоминаний было связано с ним.

Рядом, в соседнем доме, жил когда-то фельдмаршал М. И. Кутузов. Отсюда уезжал в действовавшую против Наполеона армию.

 Сей идол северных дружин, 
 Маститый страж страны державной, 
 Смиритель всех ее врагов,

В том самом доме, из которого уезжал Пушкин, жила любимая дочь Кутузова, Е. М. Хитрово - Элиза Хитрово, как называли ее друзья. И здесь часто бывала ее дочь, внучка Кутузова, жена австрийского посла в Петербурге, графиня Дарья Федоровна Фикельмон.

В этих двух родственных семьях всегда живо обсуждались политические, общественные и литературные события того времени. Здесь можно было прочитать не пропускавшиеся общей цензурой иностранные газеты и журналы. Элиза Хитрово всегда была в курсе всех политических событий, и Пушкин ценил дружеские отношения и беседы с этой умной, образованной женщиной. В 1830 году он не раз приходил к ней за последними новостями об Июльской революции во Франции.

Пушкин часто бывал здесь на протяжении многих лет, памятью сердца был он связан с этим домом...

Обоз тронулся и свернул на Фонтанку. В карете ехал Пушкин с женой, Натальей Николаевной, и четырьмя детьми.

Книги и дети. Пушкин нежно любил своих детей, а книги были его друзьями. Когда жена переезжала без него, весной 1836 года, на дачу, он взволнованно писал ей из Москвы:

"Что-то дети мои и книги мои? Каково ты перевезла и перетащила тех и других?.."

Дети и книги. Пушкин объединял их в своем письме...

Путь к новой квартире лежал вдоль Фонтанки. Сквозь опадавшие золотые листья Летнего сада мелькнул Летний дворец - первое каменное здание, построенное Петром I при закладке Петербурга.

Набережная Невы у Летнего сада, вблизи дома Баташева

Вдали, у Цепного моста, показался "пустынный памятник тирана" - Михайловский замок, построенный по проекту гениального зодчего В. И. Баженова. Коронованный деспот и самодур, император Павел I, въехал в этот свой новый дворец в самом начале 1801 года, но прожил в нем всего сорок дней: в ночь на 12 марта 1801 года он был убит своими приближенными.

Против Михайловского замка и сегодня стоит, на Фонтанке, под номером 20, старинный трехэтажный дом с колоннами и фронтоном, в котором жили братья А. И. и Н. И. Тургеневы. В их квартире собирались члены литературного общества "Арзамас". Они сами были его деятельными членами, и у них встречались поэты Батюшков, Жуковский, Денис Давыдов, Вяземский, их друзья, будущие декабристы Никита Муравьев, Михаил Орлов и другие. В свои молодые годы членами "Арзамаса" были Уваров и Дашков, впоследствии царские министры. Историограф Карамзин числился почетным членом общества.

Фонтанка у Лешего сада. Гравюра по рисунку Свиньина

За деятельностью "Арзамаса" Пушкин внимательно следил еще в свои лицейские годы. Официально он вступил в "Арзамас" уже по выходе из лицея, в 1817 году, но ряд созданных им ранее стихотворений, в том числе большое, обращенное к В. А. Жуковскому,- "Благослови, поэт!" - он подписал: "Арзамасец".

"Арзамас" существовал с 1815 до 1818 года и был создан сторонниками "карамзинского" направления в литературе для борьбы с устаревшими рутинными формами "шишковистов", объединившихся в "Беседе любителей русской словесности" и главенствовавших в Российской Академии наук.

Бессменным старостой "Арзамаса" был дядя Пушкина, Василий Львович, носивший прозвище "Вот я вас", секретарем кружка был В. А. Жуковский, составлявший юмористические протоколы заседаний в прозе и стихах. Александр Тургенев носил прозвище "Эолова арфа", Вигель - "Ивиковы Журавли", Батюшков - "Ахилл", Блудов - "Кассандра"... Пушкин, вступая в "Арзамас", получил прозвище "Сверчок", взятое из баллады Жуковского "Светлана". Он обратился тогда к арзамасцам со стихами:

 Венец желаниям! И так я вижу вас, 
 О, други смелых муз, о дивный Арзамас...

Из окон дома Тургеневых был виден "забвенью брошенный дворец".

В ноябре 1817 года Пушкин как-то проезжал мимо Михайловского замка со своим приятелем П. П. Кавериным. Они говорили о трагической гибели в этом замке самодержавного деспота, и Каверин предложил Пушкину написать по этому поводу стихотворение.

Через месяц после этого Пушкин посетил Тургеневых. Ему было тогда всего восемнадцать лет, он только что окончил лицей. Кто-то, глядя из окон на дворец, тоже предложил поэту написать о нем стихи.

Автограф оды 'Вольность'

Летний дворец Петра I

Михайловский замок в XIX веке

- Пушкин, - рассказывал Вигель, - вскочил на стоявший перед окном большой, длинный стол, растянулся на нем, схватил перо и бумагу и со смехом принялся писать.

В один присест была написана Пушкиным первая половина "Вольности". Ночью у себя дома он написал вторую и наутро прочитал друзьям оду в целом.

Глядя на покинутую царскую твердыню, Пушкин гневно бросал:

 Самовластительный злодей! 
 Тебя, твой трон я ненавижу, 
 Твою погибель, смерть детей 
 С жестокой радостию вижу. 
 Читают на твоем челе 
 Печать проклятия народы, 
 Ты ужас мира, стыд природы, 
 Упрек ты богу на земле.

Набережная Фонтанки. Летний сад

"Хочу воспеть Свободу миру, на тронах поразить порок",- писал

Пушкин.

Судя по тому, что поэт вспоминает в этом стихотворении "того возвышенного галла" - видимо, Руже де Лиля, автора "Марсельезы",- и говорит о казни французского короля Людовика, оно обращено было к Наполеону. Но около слов "Погиб увенчанный злодей" Пушкин рисует на рукописи шаржированный портрет убитого Павла I. Это подчеркивает резко отрицательное отношение поэта к монархической власти вообще...

Набережная Фонтанки. Дом Тургеневых. Фотография

Три близко стоявшие друг от друга дома, мимо которых проезжал Пушкин, оставили особенно большой след в жизни поэта и будили воспоминания о юных днях.

Рядом с домом, где Пушкин бывал у Тургеневых, жил, на Фонтанке, 26, знаменитый историк Н.М. Карамзин. Он посещал юного Пушкина еще в лицее и как-то, прощаясь с ним, сказал:

- Пари, как орел, но не останавливайся в полете!..

Пушкин часто бывал у Карамзиных и очень уважал автора двенадцатитомной "Истории государства Российского", но предисловие к своему огромному труду историк закончил словами: "История народа принадлежит царям". Пушкин считал, что история народа принадлежит самому народу, а не царям, и ему приписывалась злая эпиграмма на Карамзина:

 В его "Истории" изящность, простота 
 Доказывают нам, без всякого пристрастья, 
       Необходимость самовластья 
           И прелести кнута.

Эпиграмма эта была написана в 1818 году, и в 1826 году сам Пушкин признался: "Мне приписали одну из лучших русских эпиграмм; это не лучшая черта моей жизни"...

В доме Карамзиных Пушкин встречался с В. А. Жуковским и поэтом П. А. Вяземским, на сестре которого, Екатерине Андреевне, был женат Карамзин. В молодости Вяземский был сторонником идей декабристов, но в Тайное общество не вошел. "Мое имя не вписано в его роковые скрижали",- отметил сам Вяземский, а биограф Вяземского назвал его "декабристом без декабря".

Оба они, Пушкин и Вяземский, резко порицали жестокость царя в отношении декабристов. Оба видели в судьях декабристов не слуг закона, а палачей, и были уверены, что грядет новое поколение, которое не будет подлежать Следственной комиссии Левашевых, Чернышевых и Татищевых.

- Тогда что сделает правительство, опереженное временем и заснувшее на старом календаре? - восклицал Вяземский...

На Фонтанке, под номером 16,- еще один дом, который будил в душе поэта воспоминания прежних лет. Это бывший дом Кочубея, на балах которого поэт не раз бывал и где часто устраивались домашние спектакли. Композитор М. И. Глинка, в парике, с распущенными волосами, прекрасно имитируя контральто, как-то спел здесь партию донны Анны в "Дон-Жуане"...

Вьюжной зимней ночью 1826 года мимо этого сиявшего огнями дома вскачь пронеслась окруженная жандармами вереница кибиток, в которых увозили в Сибирь закованных в цепи декабристов. У Кочубея был очередной бал, и запрудившие набережную перед домом кареты преградили кибиткам путь. Когда-то, еще до восстания, декабрист А. И. Одоевский был на одном таком балу и написал стихотворение "Бал":

 Глаза мои в толпе терялись, 
 Я никого не видел в ней: 
 Все были сходны, все смешались... 
 Плясало сборище костей... 

Николай Михайлович Карамзин. С гравюры Лоришона

Проезжая в ту страшную ночь мимо дома Кочубея, Одоевский, быть может, вспоминал этот бал...

Дом Кочубея был связан в воспоминаниях Пушкина и с одним из его совсем недавних творений. Здесь жила дальняя родственница жены поэта, Н. К. Загряжская. Пушкин часто навещал ее. Сидя в глубоких креслах, закутанная в шаль, в высоком чепце, эта девяностолетняя старуха напоминала, по словам Вяземского, старинные семейные портреты, писанные кистью великих художников.

Пушкин любил беседовать с Загряжской. Он любил слушать ее живые рассказы о прошлом, о людях и поколении, которое уже сошло с лица земли.

Дом Кочубея на Фонтанке

В пушкинское время и сама Загряжская являлась уже таким живым осколком ушедшей эпохи...

Была жива в то время еще одна девяностолетняя старуха, с которой был знаком Пушкин: "усатая княгиня" Н. П. Голицына, "московская Венера", как называли ее в молодые годы в Париже.

Обе они, типичные представительницы придворной знати XVIII века, были фрейлинами императриц Елизаветы Петровны и Екатерины II. Их знал весь аристократический Петербург.

Один из многочисленных внуков Голицыной, известный в кругу великосветской молодежи под именем Фирса, как-то рассказал Пушкину, что, проигравшись в карты, он пришел к бабке просить денег. Денег она ему не дала, а сообщила три выигрышные карты, названные ей в Париже Сен-Жерменом, известным авантюристом XVIII века. "Попробуй!.." - сказала бабушка. Внук поставил на эти три карты и отыгрался.

Карточная игра была очень распространена в Петербурге в пушкинское время.

Петр Андреевич Вяземский. С портрета П. Соколова

"Страсть к игре есть самая сильная из страстей",- сказал как-то Пушкин в разговоре с Вяземским.

Несколько находящихся в библиотеке Пушкина книг свидетельствуют о том, что поэт проявлял интерес к литературе о карточной игре.

В библиотеке были такие книги, как "Коран виста", в которой приводились многочисленные примеры и случаи из области игры в вист и любопытные исчисления вероятности выигрышей. А в книге Л. Прюдома "Историческое, политическое и критическое зеркало старого и нового Парижа" между страницами главы "Игра и игроки" оказалась оставленная Пушкиным закладка.

"Пиковая дама" была написана Пушкиным в 1833 году, но в бумагах поэта встречаются более ранние следы начального замысла повести из жизни петербургских великосветских игроков конца двадцатых годов прошлого столетия.

В те годы в Петербурге пользовалась большим успехом трехактная драма Дюканжа - "30 лет, или Жизнь игрока". Она шла на петербургской сцене в русском переводе в первый раз 3 мая 1828 года, не сходила с репертуара до 1835 года, и Пушкин, конечно, видел ее. Герой этой пьесы Жорж де Жермани в исполнении знаменитого Каратыгина нашел, конечно, отражение в образе пушкинского Германа. До того в Петербурге шла с успехом трагедия Сорена из жизни игроков - "Беверлей".

Все это, вместе взятое, постепенно наслаивалось и привело Пушкина к созданию "Пиковой дамы". В образе старой графини одни узнавали Н. К. Загряжскую, другие-Н. П. Голицыну.

"Моя "Пиковая дама" в большой моде,- записал Пушкин в своем "Дневнике" 7 апреля 1834 года.- Игроки понтируют на тройку, семерку и туза. При дворе нашли сходство между старой графиней и кн. Натальей Петровной и, кажется, не сердятся..."

Много воспоминаний было связано у Пушкина еще с одним домом, сохранившимся до наших дней на Фонтанке, под номером 25. В этом доме жила Екатерина Федоровна Муравьева с двумя сыновьями. Здесь у Никиты Муравьева был штаб декабристов, и у него Пушкин не раз встречался с членами Тайного общества.

С Никитой Муравьевым Пушкин познакомился еще будучи в Царскосельском лицее и позже встречался в Петербурге. Пушкин был членом литературного общества "Зеленая лампа", являвшегося "побочной управой", отделением Союза благоденствия, и, по свидетельству декабриста И. Н. Горсткина, не раз "читывал" свои стихи зимой 1819/20 года на собраниях у декабриста Ильи Долгорукого.

Декабристами были самые близкие лицейские товарищи Пушкина - И. И. Пущин и В. К. Кюхельбекер, и потому Николай I, тюремщик, следователь и судья декабристов, настойчиво пытался установить причастность Пушкина к восстанию.

"Хоть Пушкин и не принадлежал к заговору, который приятели таили от него, но он жил и раскалялся в этой жгучей и вулканической атмосфере" - писал Вяземский. И друзья скрывали от него существование тайных обществ - они знали страстный характер Пушкина, его честность и смелость и хотели на случай неудачи восстания спасти для России ее величайшего поэта.

Ничего не выпытав о Пушкине на допросах декабристов и не получив никаких порочащих поэта сведений от специально посланного в Михайловское сыщика Бошняка, царь вызвал Пушкина для допроса в Москву. Но поэт и не думал скрывать своего отношения к декабристам. На вопрос царя, что сделал бы он, если бы был 14 декабря 1825 года в Петербурге, смело ответил: - Стал бы в ряды мятежников!..

А. С. Пушкин. С портрета О. Кипренского

Весь этот длинный свиток воспоминаний промелькнул перед Пушкиным, когда он увидел дом Муравьевых на Фонтанке.

Великосветский салон в начале XIX века. С акварели неизвестного художника

Об этом доме Муравьевых Пушкин вспомнил и в свою знаменитую болдинскую осень 1830 года. В десятой главе "Евгения Онегина" он писал:

 Витийством резким знамениты, 
 Сбирались члены сей семьи
 У беспокойного Никиты, 
 У осторожного Ильи. 
 ........................
 Друг Марса, Вакха и Венеры, 
 Тут Лунин дерзко предлагал 
 Свои решительные меры 
 И вдохновенно бормотал, 
 Читал свои ноэли Пушкин, 
 Меланхолический Якушкин, 
 Казалось, молча обнажал 
 Цареубийственный кинжал. 
 Одну Россию в мире видя, 
 Лаская в ней свой идеал, 
 Хромой Тургенев им внимал 
 И, слово рабство ненавидя, 
 Предвидел в сей толпе дворян 
 Освободителей крестьян.

В этом доме жили и встречались семь Муравьевых, семь декабристов,, и почти все они ушли из этого дома в Сибирь, на каторгу и в ссылку, за участие в восстании 14 декабря: Никита Михайлович и Александр Михайлович Муравьевы, Артамон Захарович и Александр Николаевич Муравьевы и три брата Муравьевы-Апостолы, получившие свою сложную фамилию от предка по матери, украинского гетмана Данилы Апостола; Сергей Иванович, повешенный на кронверке Петропавловской крепости,

Набережная Фонтанки. Третий слева - дом Муравьевых. С литографии К. Беггрова

Матвей Иванович, сосланный на каторгу, и Ипполит Иванович, участник восстания Черниговского полка, давший клятву "Победить или умереть!" и застрелившийся после поражения восстания под Белой Церковью.

В доме Муравьевых жил в течение пяти лет и писал "Историю государства Российского" Н. М. Карамзин. И здесь Пушкин встречался с племянниками хозяйки дома Е. Ф. Муравьевой - декабристами М. С. Луниным, братьями Ф. Ф. и А. Ф. Вадковскими и З. Г. Чернышевым, братом Александры Григорьевны, жены декабриста Никиты Муравьева.

Кофейня в Летнем саду. С гравюры Брандерда

В этом доме жили художник О. А. Кипренский, написавший широко известный портрет А. С. Пушкина, замечательный гравер Н. И. Уткин, поэт П. А. Вяземский.

Дом Е. Ф. Муравьевой вообще славился в Петербурге. За ее обеденный стол садилось иногда до семидесяти человек. Здесь бывали: наезжавший в Петербург с юга декабрист П. И. Пестель, В. А. Жуковский, К. Н. Батюшков и Н. И. Гнедич, братья Александр и Николай Тургеневы.

Все они были близкими друзьями Пушкина.

У Цепного моста карета свернула направо. В сумрачном великолепии красок справа стоял "в багрец и золото одетый" Летний сад. Пушкин не раз встречался здесь с поэтами И. А. Крыловым, Н. И. Гнедичем и П. А. Вяземским.

Он жил тогда, до переезда в дом Баташева, совсем неподалеку - в доме номер 5 на Пантелеймоновской улице. "Против Летнего сада", "близ Цепного моста", "поблизости Кочубеев" - уточнял Пушкин в письмах к жене свой тогдашний новый адрес.

Жена Пушкина проводила то лето у матери в Яропольце, и Пушкин писал ей, что, живя в этой квартире, он каждый день ходит в Летний сад гулять: "Летний сад мой огород. Я, вставши от сна, иду туда в халате и туфлях. После обеда сплю в нем, читаю и пишу. Я в нем дома".

Пушкин поселился в этой квартире после смерти Гнедича. Вместе с Крыловым, Вяземским, Плетневым, Олениным и Гречем он выносил на своих руках прах скончавшегося "на рубеже вечерней жизни" поэта.

На рабочей конторке Гнедича еще стоял большой мраморный бюст слепого Гомера.

- этими двумя чудесными строками приветствовал Пушкин в 1830 году выход в свет "Илиады" Гомера, над переводом которой Гнедич работал свыше двадцати лет.

Был еще жив Дельвиг, и в его "Литературной газете" Пушкин напечатал посвященные этому большому труду строки:

"Наконец вышел в свет так давно и так нетерпеливо ожидаемый перевод Илиады! Когда писатели, избалованные минутными успехами, большею частию устремились на блестящие безделки; когда талант чуждается труда, а мода пренебрегает образцами величайшей древности, когда поэзия не есть благоговейное служение, но токмо легкомысленное занятие: с чувством глубоким уважения и благодарности взираем на поэта, посвятившего гордо лучшие годы жизни исключительному труду, бескорыстным вдохновениям и совершению единого высокого подвига. Русская Илиада перед нами..."

Отдельные песни "Илиады" Гнедич часто читал в кругу друзей еще до их выхода в свет. Они вызвали однажды ожесточенную критику недругов, и за него вступился тогда поэт и будущий декабрист К. Ф. Рылеев:

 На трудном поприще ты только мог один 
 В приятной звучности прелестного размера 
 Нам звучно передать всю красоту картин 
         И всю гармонию Гомера... 
 Пускай завистники вокруг тебя шипят! 
 О, Гнедич! Вопли их, и дикие и громки. 
 Тобой заслуженной хвалы не заглушат: 
 Защитник твой - Гомер, твои судьи - потомки!

Пушкин посвятил Гнедичу, после выхода в свет его "Илиады", стихи:

 С Гомером долго ты беседовал один, 
 Тебя мы долго ожидали, 
 И светел ты сошел с таинственных вершин 
 И вынес нам свои скрижали...

Когда один из друзей навестил Гнедича накануне его смерти, поэт тихо сказал ему:

- Вспоминайте иногда обо мне!..

А на столе лежал листок с только что написанными Гнедичем последними стихами:

 Душа, душа, ты рано износила 
 Свой временный, земной на мне покров. 
 Немудрено: по милости его ты получила 
 Из ветоши от щедроты богов. 

В квартиру на Пантелеймоновской улице, ныне улице Пестеля, Пушкин переехал осенью 1833 года. Здесь он начал работать над "Капитанской дочкой". В декабре направил Николаю I "Историю Пугачева", в феврале 1834 года получил ее обратно с замечаниями царя.

30 декабря 1833 года Пушкин был "пожалован" в камер-юнкеры, а жена его, Наталья Николаевна, была в январе представлена ко двору.

В этой квартире Пушкин сделал первую запись в своем петербургском "Дневнике", который вел с перерывами с 24 ноября 1833 года по февраль 1835 года.

"Дневник" этот является, по выражению исследователя, "настоящей энциклопедией жизни (особенно светской и придворной) Пушкина этих лет". В нем упоминаются около двухсот современников, с которыми поэт встречался в те годы в аристократических гостиных, на вечерах, балах и приемах. Записи поэта нередко сопровождаются остроумными и едкими характеристиками людей царского окружения.

В "Дневнике" мы читаем уничтожающие и полные негодования строки поэта о Николае I:

"Г[осударю] неугодно было, что о своем камер-юнкерстве отзывался я не с умилением и благодарностью. Но я могу быть подданным, даже рабом,- но холопом и шутом не буду и у царя небесного. Однако какая глубокая безнравственность в привычках нашего правительства! Полиция распечатывает письма мужа к жене и приносит их читать царю (человеку благовоспитанному и честному), и царь не стыдится в том признаться - и давать ход интриге, достойной Видока и Булгарина! Что ни говори, мудрено быть самодержавным".

Пушкин был взбешен, когда узнал, что царь "пожаловал" его в камер-юнкеры. Друзья - Виельгорский и Жуковский - должны были, как рассказывал Нащокин, обливать холодной водой нового камер-юнкера- до того он был взволнован этим пожалованием. Если бы не они, поэт готов был идти с пылающим лицом во дворец и наговорить царю грубостей.

Писатель В. А. Соллогуб рассказывает в своих воспоминаниях, что Пушкина он видел в мундире только однажды. "Из-под треугольной его шляпы лицо его казалось скорбным, суровым и бледным. Его видели,- писал он,- десятки тысяч народа не в славе первого народного поэта, а в разряде начинающих царедворцев".

С большой горечью поэт пишет жене по поводу "свинства почты", вскрывающей ею письма:

"Ты разве думаешь, что свинский Петербург не гадок мне? что мне весело в нем жить между пасквилями и доносами?.. Свинство почты так меня охолодило, что я пера в руки взять был не в силе. Мысль, что кто-нибудь нас с тобою подслушивает, приводит меня в бешенство..."

В середине 1834 года у Пушкина возникли недоразумения с хозяином дома, капитаном лейб-гвардии Павловского полка Оливье.

Он писал жене: "Кстати о доме нашем: надобно тебе сказать, что я с нашим хозяином побранился, и вот почему. На днях возвращаюсь ночью домой - двери заперты. Стучу, стучу; звоню, звоню. Насилу добудился дворника. А я ему уже несколько раз говорил, прежде моего приезда не запирать... На другой день узнаю, что Оливье на своем дворе декламировал противу меня и велел дворнику меня не слушаться и двери запирать с 10 часов, чтоб воры не украли лестницы. Я тотчас велел прибить к дверям объявление... о сдаче квартиры, а к Оливье написал письмо, на которое дурак до сих пор не отвечал..."

В это время Вяземский уезжал за границу, и Пушкин принял предложение занять его квартиру на Гагаринской набережной. Он написал жене, что уже условился с Вяземским, берет его квартиру, к 10 августа припасет ему две тысячи пятьсот рублей и велит перетаскивать пожитки.

Карло Росси. С портрета Б. Митуара

Сюда Пушкин и переехал из дома Оливье, а сейчас переезжал с Гага-ринской набережной на набережную Мойки.

Слева, на набережной Мойки, против Марсова поля, показался небольшой, окруженный золотой листвой Михайловского сада, изящный павильон Росси.

После окончания лицея Пушкин поселился в Старой Коломне, в доме Клокачева, на набережной Фонтанки, 185. И в этом же доме позднее, в сороковых годах, жил Росси - другой величайший певец Петербурга.

Александр Пушкин воспел Петербург в своих произведениях - "Медном всаднике", "Пиковой даме", "Евгении Онегине", "Домике в Коломне". Поэт от архитектуры Карло Росси украсил Петербург своими великолепными творениями: неповторимой аркой Главного штаба, стройным ансамблем площади Искусств перед Русским музеем, где недавно воздвигнут памятник Пушкину, и изумительным ансамблем площади перед Александрийским театром, который носит сейчас имя Пушкина.

Так через столетие история переплела имена этих двух гениальных певцов Петербурга...

Юный Пушкин, живя в клокачевском доме, только расправлял свои крылья, а Росси, всеми забытый и покинутый, в большой бедности доживал в этом доме свои печальные дни. 6 апреля 1849 года он скончался от холеры.

Пушкин подъезжал уже к своей новой квартире, когда вдали, над крышами домов, вырисовался силуэт ангела с крестом. С лицом, обращенным к Зимнему дворцу, ангел венчал незадолго перед тем сооруженную на Дворцовой площади Александровскую колонну.

Александровская колонна на Дворцовой площади. С литографии Ю. Арну

Это был памятник Александру I, памятник победам русских над Наполеоном в Отечественную войну 1812 года. В конце августа 1834 года Пушкин получил приглашение на открытие этой колонны, но приглашения не принял. Он выразил этим протест против унизительного "пожалования" его, Пушкина, тридцатичетырехлетнего прославленного поэта, в низший придворный чин камер-юнкера. Пушкин не хотел присутствовать на торжестве в "шутовском" камер-юнкерском придворном мундире рядом с "осьмнадцатилетними молокососами" и за пять дней до открытия колонны уехал в Москву.

Зимний дворец. С литографии С. Галактионова

К тому же Пушкин вовсе не считал Александра I достойным такого памятника. Свое отношение к его "героизму" поэт выразил еще в Михайловской ссылке:

 Воспитанный под барабаном, 
 Наш царь лихим был капитаном: 
 Под Австерлицем он бежал, 
 В двенадцатом году дрожал...

"В лице и в жизни арлекином" назвал Пушкин позднее "двуязычного" Александра I...

Новая квартира Пушкина находилась в нескольких минутах ходьбы от Зимнего дворца. Там, во дворце, жил император Николай I и до него - Александр I. Оба императора, два брата, не переставали преследовать поэта на протяжении всей его жизни.

Пушкину было около года, когда, гуляя с няней, он встретил однажды и их отца, сумасбродного Павла I. Няня не сняла с головы ребенка картуз, когда перед ними неожиданно появился император, и царь выбранил ее за это.

Через семнадцать лет, выйдя из лицея, юный Пушкин выразил в "Вольности" протест против тирании Павла I, отразил в ней "Калигулы последний час"...

Калигула, римский император, сумасшедший и жестокий тиран, был как известно, убит своими приближенными, как и русский коронованный деспот.

Александр I впервые увидел Пушкина 19 октября 1811 года, в день открытия Царскосельского лицея. Это учебное заведение призвано было готовить юношество, "особо предназначенное к важным частям службы государственной", воспитывать новое поколение русских людей в духе, враждебном идеям французской революции. Для него отведено было здание, непосредственно примыкавшее к царскосельскому Екатерининскому дворцу, где жил император.

- Александр Пушкин! - гулко прозвучало в лицейском конференц-зале, когда императору представляли только что принятых юных лицеистов.

К столу подошел живой курчавый двенадцатилетний мальчик со смуглым лицом и ясными глазами.

Мог ли император думать, что через два года этот мальчик, его тезка, начнет разить его своими эпиграммами, а еще через несколько лет его вольнолюбивые стихи широко распространятся по всей России?

Среди гувернеров лицея был, между прочим, некий Зернов - маленький, невзрачный человечек, о котором лицеисты пели в одной из своих песен: "Зернов с проломленным носом, с бородкою небритой". Звали этого Зернова Александром Павловичем, как и царя. В лицее быстро распространилась приписываемая Пушкину эпиграмма на Александра I - "Двум Александрам Павловичам":

 Романов и Зернов лихой, 
    Вы сходны меж собою: 
 Зернов! хромаешь ты ногой, 
    Романов головою. 
 Но что, найду ль довольно сил 
    Сравненье кончить шпицом? 
 Тот в кухне нос переломил, 
    А тот под Австерлицем. 

В 1814 году пятнадцатилетний Пушкин создает поэму "Бова". С Бовой он сравнивает в ней Наполеона, "Эльбы императора", но невольно напрашиваются при чтении поэмы и намеки на Александра I, занявшего престол кровавым путем:

 Царь Дадон венец со скипетром 
 Не прямой достал дорогою, 
 Но убив царя законного, 
 Бендокира Слабоумного. 

Нетрудно было представить себе на месте "тирана неусыпного" царя Дадона императора Александра I, а на месте Бендокира Слабоумного - его отца, убитого императора Павла I.

Одно за другим, в лицее и по выходе из лицея, появляются вольнолюбивые пушкинские стихи: "Вольность", "Noёl" ("Ура! в Россию скачет кочующий деспот..."), "К Чаадаеву", "На Аракчеева", "Деревня" и другие.

"Деревня" приковала к себе особое внимание современников. При жизни Пушкина она напечатана не была. В одном из альманахов были напечатаны лишь первые восемь строк и шесть строк, вырванных из середины стихотворения:

 Приветствую тебя, пустынный уголок, 
 Приют спокойствия, трудов и вдохновенья, 
 Где льется дней моих невидимый поток 
     На лоне счастья и забвенья. 
 Я твой - я променял порочный двор цирцей, 
 Роскошные пиры, забавы, заблужденья 
 На мирный шум дубров, на тишину полей, 
 На праздность вольную, подругу размышленья... 

 Я здесь, от суетных оков освобожденный, 
 Учуся в истине блаженство находить, 
 Свободною душой закон боготворить, 
 Роптанью не внимать толпы непросвещенной, 
 Участьем отвечать застенчивой мольбе 
 И не завидовать судьбе... 

Эти четырнадцать благонамеренных строк, напечатанные в альманахе без разрешения Пушкина, ни в коей мере не отражали охвативших поэта настроений и выраженных им в "Деревне" мыслей.

А. С. Пушкин. С акварели П. Соколова

Сам он, выпуская в 1826 году свои "Стихотворения", мог напечатать в этом сборнике лишь первые тридцать четыре строки "Деревни" и то под заглавием "Уединение". Последние двадцать семь строк - о "барстве диком" - не могли быть напечатаны по цензурным условиям.

При жизни Пушкина "Деревня" распространялась во множестве списков, часто искажавших авторский текст. В Остафьевском архиве П. А. Вяземского, например, сохранился список стихотворения, в котором две предпоследние строки читаются так:

Слова "и падшего царя" Вяземский подчеркнул в этом списке и заменил в сноске словами - "по манию царя". Так это стихотворение и печаталось:

 Увижу ль, о друзья! народ неугнетенный 
 И рабство, падшее по манию царя... 

Пушкинские стихи широко распространяются по России и вызывают недовольство царского окружения. Временщик Аракчеев недоволен был направленными против него пушкинскими эпиграммами. Раздражен был и сам "венчанный солдат" Александр I.

Пушкина высылают из Петербурга. Четыре года поэт скитается по южной России и два года проводит после этого в михайловской ссылке.

Александра I он больше не видел. 27 ноября 1825 года император скончался в Таганроге.

Следивший за поведением Пушкина в Михайловском П. И. Висковатов доносил по этому поводу начальнику тайной полиции фон-Фоку: "...по получении горестнейшего для всей России известия о кончине государя императора Александра Павловича, он, Пушкин, изрыгнул следующие адские слова: "Наконец не стало тирана! Да и оставшийся род его не долго в живых останется!!"

Началось новое царствование, которое принесло Пушкину новые мытарства, новые страдания...

Первая встреча Пушкина с Николаем I состоялась 8 сентября 1826 года в московском Кремле, куда царь вызвал поэта из михайловской ссылки. Это было через два месяца после расправы царя со ста двадцатью декабристами, из которых многие были его "друзьями, братьями, товарищами".

Поэт был знаком с пятью казненными декабристами и с виднейшими членами Тайного общества. Он знал, что в делах почти всех осужденных декабристов находили его вольнолюбивые стихи, что стихи эти были широко распространены в армии, что и сам он у царя на подозрении.

Не добившись от декабристов определенных показаний о прямой и непосредственной связи с ними поэта, Николай I дал приказ изъять из следственных дел декабристов и сжечь все его "возмутительные" стихи.

Всю эту операцию проделал военный министр Татищев. Но вынуть и сжечь пушкинский "Кинжал" из показаний декабриста П. Ф. Громницкого не мог, ибо стихотворение написано было на обороте листа с его показаниями. Татищев тогда густо зачеркнул гусиным пером крамольное пушкинское стихотворение и своей подписью удостоверил: "С высочайшего соизволения помарал военный министр А. Татищев".

А. С. Пушкин читает М. Н. Волконской послание декабристам. С картины В. Дрезниной

Естественно возникшие в связи с этим опасения заставили Пушкина еще в Михайловском тщательно пересмотреть свои бумаги и уничтожить наиболее опасные страницы своих драгоценнейших записок о выдающихся современниках, которые он вел на протяжении пяти лет: поэт опасался, что записи его могут многим повредить, а может быть, и умножить число жертв.

Пушкин опасался не зря. 19 июля 1826 года, через шесть дней после казни декабристов, из Петербурга выехал в Михайловское агент III отделения Бошняк, которому поручено было произвести "возможно тайное и обстоятельное исследование поведения известного стихотворца Пушкина, подозреваемого в поступках, клонящихся к возбуждению к вольности крестьян". Бошняк имел при этом открытый лист на арест Пушкина и должен был отправить его "куда следует, буде бы он оказался действительно виновным".

Десять дней Бошняк расспрашивал всех и каждого, как ведет себя Пушкин, и неизменно получал один и тот же ответ: Пушкин нигде не бывает и ведет себя скромно. "Ни во что не мешается и живет, как красная девка",- сказал Бошняку игумен Святогорского монастыря Иона, которому был поручен надзор за ссыльным Пушкиным. Ничего не добившись, Бошняк вернулся в Петербург...

3 сентября в Михайловское прибыл нарочный фельдъегерь. По распоряжению Николая I он предложил Пушкину немедленно выехать в Москву.

Вызывая Пушкина, Николай I решил пойти по пути примирения с мятежным поэтом. Этот путь подсказал ему Бенкендорф.

- Он все-таки порядочный шалопай, но, если удастся направить перо Пушкина и его речи, в этом будет прямая выгода,- сказал Бенкендорф царю.

Царь решил "простить" Пушкина и одновременно оказать ему "милость": царь-жандарм стал цензором произведений гениального поэта.

Царь спросил Пушкина, переменился ли за годы ссылки его образ мыслей и дает ли он слово думать и действовать иначе. Поэт ответил не сразу: лишь после длительного молчания он протянул Николаю I руку и обещал сделаться другим.

Пушкин не мог, однако, сделаться и не сделался другим. Он по-прежнему держал себя свободно и независимо.

В те самые дни, когда на каторгу увозили осужденных декабристов, Пушкин провожал уезжавшую к мужу в Сибирь Марию Николаевну Волконскую.

27 декабря 1826 года он читал ей в "римском палаццо у Тверских ворот" Зинаиды Волконской свое послание декабристам и на другой день отправил его с А. Г. Муравьевой, уезжавшей вслед за Волконской:

 Во глубине сибирских руд 
 Храните гордое терпенье, 
 Не пропадет ваш скорбный труд 
 И дум высокое стремленье... 

Стихотворение это широко распространилось в то время по России под разными названиями: "В Сибирь", "Послание к друзьям", "В Сибирь, сосланным после 14 декабря"...

В стихотворении "Арион", написанном 16 июля 1827 года, Пушкин провозглашает свою верность потерпевшим крушение декабристам: "Я гимны прежние пою..."

Список послания А. С. Пушкина декабристам. Принадлежал декабристу В. Ф. Раевскому

К декабристам Пушкин обращает и свое послание в лицейскую годовщину 19 октября 1827 года:

 Бог помочь вам, друзья мои, 
 И в бурях, и в житейском горе, 
 В краю чужом, в пустынном море, 
 И в мрачных пропастях земли!

О декабристах Пушкин не перестает думать, когда пишет "Полтаву": на полях рукописи он рисует виселицу с пятью повешенными. На черновой рукописи пятой главы "Евгения Онегина" поэт рисует ту же виселицу, изображает казненных декабристов и делает надпись: "И я бы мог как..."

И заключительные строки "Евгения Онегина" поэт посвящает декабристам:

 Но те, которым в дружной встрече 
 Я строфы первые читал... 
 Иных уж нет, а те далече...

Не склоняет Пушкин головы и перед своим державным цензором. Передав царю рукопись "Бориса Годунова", он получил ее в декабре 1826 года с резолюцией Николая I: "Я считаю, что цель г. Пушкина была бы выполнена, если б с нужным очищением переделал комедию свою в историческую повесть или роман наподобие Вальтера Скотта".

Пушкин ответил на это Бенкендорфу:

- Согласен, что она более сбивается на исторический роман, нежели на трагедию, как государь император изволил заметить. Жалею, что я не в силах уже переделать мною однажды написанное.

Царь запретил печатать трагедию. Лишь через четыре года, в декабре 1830 года, она вышла в свет с рядом собственноручных царских исправлений и сокращений. И как бы в ответ на это в те же дни появился замечательный сонет "Поэту" - плод горьких раздумий Пушкина о праве художника на свободное творчество:

 ...Услышишь суд глупца и смех толпы холодной, 
 Но ты останься тверд, спокоен и угрюм. 
 
 Ты царь: живи один. Дорогою свободной 
 Иди, куда влечет тебя свободный ум, 
 Усовершенствуя плоды любимых дум, 
 Не требуя наград за подвиг благородный. 
 
 Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд; 
 Всех строже оценить умеешь ты свой труд. 
 Ты им доволен ли, взыскательный художник?..

Таковы были взаимоотношения Пушкина с царями. Их он вновь коснулся в десятой главе "Евгения Онегина", насыщенной острым политическим содержанием.

Обладая тонким и верным пониманием истории, современник грандиозных политических событий, Пушкин всегда отзывался на них в своих произведениях.

В дошедших до нас, написанных в болдинскую осень, разрозненных строках десятой главы "Евгения Онегина" Пушкин говорит о Бонапарте и Барклае, об Александре I и Николае I, об охваченных революцией Пиренеях, о Неаполе и Греции, об Альбионе - как называли в то время Англию,- о Петре I и, наконец, о декабристах.

Осень в Болдине. Фотография

Им Пушкин хотел посвятить большой роман. Он наметил уже его план и, по существу, должен был стать первым историком декабристов. Но содержание десятой главы было слишком остро, ее опасно было хранить, и Пушкин, зашифровав рукопись, там же, в Болдине, сжег ее.

В ту плодоносную осень 1830 года Пушкин создал в Болдине много произведений и среди них драму "Моцарт и Сальери".

В своем знаменитом монологе "Все говорят: нет правды на земле" Сальери не скрывает, что мучительно завидует Моцарту, "гуляке праздному", чью голову безумца озарил бессмертный гений. И признается:

                  ...Ремесло 
 Поставил я подножием искусству; 
 Я сделался ремесленник: перстам 
 Придал послушную, сухую беглость
 И верность уху. Звуки умертвив, 
 Музыку я разъял, как труп...

Вот так же Пушкин "разъял как труп" десятую главу "Евгения Онегина", разбросав отдельные строки рукописи на разных листах.

Но звуков своих Пушкин умертвить не мог. В каждой написанной его рукой отдельной строке чувствовался гений поэта. И только сам Пушкин, обладавший исключительной памятью, мог снова собрать их, связать и придать им прежнюю стройность и поэтический блеск.

Автограф зашифрованной X главы 'Евгения Онегина', левая сторона

Автограф зашифрованной X главы Евгения Онегина , правая сторона

По каким-то неизвестным, не дошедшим до нас записям Пушкин, вернувшись из Болдина, читал эту главу своим друзьям - Вяземскому и Тургеневу.

До нас дошли лишь неполные черновики трех строф и начальные стихи первых зашифрованных четырнадцати строф.

С недоумением исследователи читали эти написанные рукой поэта разрозненные строки, потерявшие какую бы то ни было связь между собой. По содержанию этих строк можно было лишь судить, что они носят характер политической хроники.

Лишь через восемьдесят лет, в 1910 году, пушкинист П. О. Морозов отыскал "концы стихов и верность выраженья" этих пушкинских строф, разобрал их и расшифровал сожженную Пушкиным десятую главу. И оказалось, что в этих разрозненных и беспорядочно разбросанных в разных местах строках был свой определенный, хорошо продуманный Пушкиным строгий порядок.

Перед нами зашифрованная Пушкиным десятая глава "Евгения Онегина". На согнутом пополам листе тщательно выписаны: слева - тридцать одна строка, справа - тридцать две. На правой стороне листа верхние шестнадцать строк отделены от нижних чертой, причем не уместившиеся на листе семь строк написаны сбоку.

Красным карандашом на правой стороне рукописи выведена большая цифра "67". Это поставленный жандармами порядковый номер произведенной ими описи пушкинских бумаг.

Оба автографа написаны рукой Пушкина, но содержание их поражает: это набор каких-то бессвязных, лишенных всякого смысла строк.

Мы с изумлением читаем их^*:

^* (В скобки взяты окончания недописанных Пушкиным слов. )

На левой стороне

 Нечаянно пригретый славой 
 Орла двуглавого щипали 
 Остервенение народа 
 Мы очутилися в П(ариже) 
 Скажи за чем ты в самом деле 
 Но стихоплет Великородный 
 Авось по манью (Николая) 
 Сей всадник Папою венчанный 
 Безрукий К(нязь) друзьям Морей 
 А про тебя и в ус не дует 
 Предавших некогда (тирана) 
 Но искра пламени инова 
 Они за рюмкой русской водки
 У беспокойного Никиты
 Свои решительные меры
 Блестит над К(аменкой) тенистой 

 Над нами 3 (царство) вал тогда
 У Б(онапартова) шатра
 Б(арклай), зима иль Р(усский) Б(ог)
 А Р(усский) З(царь) главой З(царей) 

 Меня уже предупредил
 Семействам возвратить С(ибирь)
 Исчезнувший как тень зари
 Из К(ишинева) уж мигал
 Ты А(лександровский) холоп
 Свирепой шайке палачей
 Уже издавна может быть
 Моря достались Альбиону
 Авось дороги нам испр(авит)
 Измучен казнию покоя
 Кинжал Л ...тень Б

На правой стороне

 Вл(аститель) слабый и лукавый 
 Его мы очень смирным знали 
 Гроза 12 года 
 Но Бог помог - стал ропот ниже 
 И чем жирнее тем тяжеле 
 Авось, о Шиболет народный 
 Авось аренды забывая 
 Сей муж судьбы, сей странник бранный 
 Тряслися грозно Пиринеи - 
 Я всех уйму с моим народом 
 Потешный полк Петра Титана 
 Р(оссия) снова присм (ирела) 

 У них свои бывали сходки
 Витийством резким знамениты
 Друг Марса, Вакха и Венеры
 Так было над Невою льдистой 

 Плешивый щеголь враг труда 
 Когда не наши повара 
 Настала - кто тут нам помог? 
 И скоро силою вещей 
 О Р(усский) глупый наш н(арод) 
 Тебе б я оду посвятил 
 Ханжа запрется в монастырь 
 Пред кем унизились З(цари) 
 Волкан Неаполя пылал 
 Наш З(царь) в конг(рессе) говорил 
 Дружина старых усачей 
 И пуще З(царь) пошел кутить 
 Они за чашею вина 
 Сбирались члены сей семьи 
 Тут Л(унин) дерзко предлагал 
 Но там где ранее весна

Мы видим, что даже в этих зашифрованных строках Пушкин не все решился доверить бумажному листу. Строки написаны были нарочито неразборчивым почерком; два-три слова нередко были одним росчерком связаны между собою; в нескольких местах стояла таинственная буква "З"; одна строка была почему-то перечеркнута вертикальными линиями; знаков препинания нигде почти не было; и в ряде строк после начальной буквы того или иного слова стояла черта или точка, скрывавшие содержание начатого и недописанного поэтом слова.

Сейчас, когда мы имеем возможность читать эти уже расшифрованные строки, мы видим, что не дописаны были такие слова, как "царь", "властитель", "Сибирь", "Николай", "русский", "Париж", "тиран", "Бонапарт", "Барклай", "русский бог", "Кишинев", где Пушкин находился в ссылке, "Александровский" (холоп), "князь", "Лунин".

Как удалось П. О. Морозову проникнуть в тайну пушкинского шифра и поставить на свои места все эти потерявшие связь строки?

Снова и снова вчитываясь в них, Морозов неожиданно обнаружил между ними четыре как будто знакомые ему строки. На правой стороне листа:

               Сей муж судьбы, сей странник бранный 
               Пред кем унизились З 
 на левой: 
               Сей всадник Папою венчанный 
               Исчезнувший как тень зари.

Среди опубликованных произведений Пушкина Морозов не нашел этих стихов, но в стихотворении "Герой" нашел другие напоминавшие их строки. Отдельные слова здесь были заменены другими, но было ясно, что это два варианта одного и того же четверостишия:

 Всё он, всё он - пришлец сей бранный, 
 Пред кем смирилися цари, 
 Сей ратник вольностью венчанный, 
 Исчезнувший, как тень зари. 

Нетрудно было установить, что оба эти варианта были написаны Пушкиным в ту же осень: под стихотворением "Герой" стояла дата: "29 сентября 1830, Москва", десятая глава "Евгения Онегина" была написана в Болдине в октябре 1830 года.

Это было важное открытие - быть может, ключ к шифру. Углубляясь в его тайну, Морозов установил, что первая найденная им строка четверостишия занимает на правой стороне листа восьмое место сверху, вторая на правой стороне листа - то же восьмое место внизу, после черты.

Морозов отделил тогда чертой, на левой стороне листа, верхние шестнадцать строк, как это сделал Пушкин на правой, и выяснилось, что обнаруженные им варианты остальных двух строк стихотворения "Герой" занимают на левой стороне те же восьмые места, что и первые две строки на правой стороне.

Связав найденные им в зашифрованной рукописи восьмые строки в том же порядке, какой они занимают в стихотворении "Герой", Морозов прочитал:

 Сей муж судьбы, сей странник бранный, 
 Пред кем унизились цари, 
 Сей всадник, папою венчанный, 
 Исчезнувший, как тень зари.

Шифр был найден! Это были первые строки восьмой строфы десятой главы "Евгения Онегина".

Морозов связал тогда в том же последовательном порядке все первые строки справа и слева.

Первая строка сверху на правой стороне листа была:

Вл - слабый и лукавый

первая строка снизу, на правой стороне, после черты:

Плешивый щеголь, враг труда

первая строка сверху, на левой стороне:

Нечаянно пригретый славой

первая строка снизу, на левой стороне, после черты:

Над нами 3-вал тогда.

А. С. Пушкин. С гравюры Н. Уткина

По смыслу было ясно, что Вл - это Властитель, а буква "3" в строке "Пред кем унизились 3" была расшифрована в "Герое" самим Пушкиным: "Пред кем смирилися цари".

Можно себе представить, как взволнован был Морозов, когда, поставив на свои места и связав таким образом эти строки, он прочитал первые расшифрованные им звучные пушкинские строки первой строфы десятой главы:

 Властитель слабый и лукавый, 
 Плешивый щеголь, враг труда, 
 Нечаянно пригретый славой, 
 Над нами царствовал тогда.

Так был найден ключ к шифру. В 1910 году Морозов проник в мысли, владевшие Пушкиным в ту глухую осеннюю ночь 1830 года, когда он зашифровал и сжег в Болдине опасную десятую главу "Евгения Онегина".

Поставив таким образом на места в определенном, найденном им порядке все разрозненные Пушкиным строки, Морозов установил, что на правой стороне листа поэт написал сверху подряд все первые строки шестнадцати строф десятой главы, внизу, на той же правой стороне, под чертой, - все вторые строки, а третьи и четвертые - в том же порядке на левой стороне листа.

Так Морозов восстановил начальные строки шестнадцати строф десятой главы в том самом виде, в каком их задумал и написал Пушкин и в каком они сегодня печатаются. Не все, однако, удалось восстановить: в некоторых четверостишиях недостает отдельных строк, сочетания между некоторыми строками остались непонятными, между ними трудно было установить связь.

Читая сегодня десятую главу "Евгения Онегина", мы видим, что после восстановленных Морозовым начальных строк каждой строфы всюду стоят ряды точек.

Известный советский пушкинист С. М. Бонди обратил внимание, что все "онегинские строфы" имеют по четырнадцати строк, причем каждые четыре строки в строфах рифмуются по-разному и заканчиваются двумя последними, тоже рифмованными строками.

Из этого он сделал вывод, что до нас, видимо, дошел лишь один зашифрованный лист десятой главы, а остальные утеряны, и всю десятую главу лишь в том случае удастся расшифровать, если когда-либо будут найдены эти не дошедшие до нас листы.

Когда Пушкин зашифровывал десятую главу "Евгения Онегина", написанное им тогда же стихотворение "Герой" нигде еще не было опубликовано, никто его не читал, и поэт мог быть уверен, что, не зная этих посвященных им Наполеону строк, никто не сумеет найти ключ к шифру...

На последней странице рукописи "Метели" Пушкин записал 19 октября 1830 года: "Сожж. X песнь".

Пушкин глубоко презирал самодержавных властителей жизни. Он был поэт и хорошо помнил чисто восточное приветствие, с которым к нему обратился в 1829 году, в армии генерала Паскевича, пленный турецкий паша.

- Благословен час, - сложив руки на груди и почтительно склонив голову, сказал паша,- когда встречаем поэта. Поэт - брат дервишу... Между тем как мы, бедные, заботимся о славе, о власти, о сокровищах, он стоит наравне с властелинами земли, и ему поклоняются...

Сейчас Пушкин ясно сознавал все величие своего поэтического пути. Его знала вся Россия, и в письме к жене, написанном в апреле 1834 года, он вспомнил всех трех самодержцев своего времени:

"Видел я трех царей,- писал он,- первый велел снять с меня картуз и пожурил за меня мою няньку; второй меня не жаловал; третий хоть и упек меня в камер-пажи под старость лет, но променять его на четвертою не желаю: от добра добра не ищут. Посмотрим, как-то наш Сашка будет ладить с порфирородным своим тезкой: с моим тезкой я не ладил. Не дай бог ему идти по моим следам, писать стихи, да ссориться с царями. В стихах он отца не перещеголяет, а плетью обуха не перешибет..."

Сашка" был старший сын Пушкина. Ему было всего три с половиной года, когда он подъезжал с отцом в карете к их новой квартире...