Письма А. П. Керн к Пушкину и Пушкина К А. П. Керн

А. Г. Родзянко и А. П. Керн - Пушкину

           10 мая 1825 г. Лубны 	
      <А. Г. Родзянко>
 Лубны 10-го майя 1825-го года
 пред глазами Анны Петровны.

Виноват, сто раз виноват перед тобою, любезный и дорогой мой Александр Сергеевич, не отвечая три месяца на твое неожиданное и приятнейшее письмо, излагать причины моего молчания и не нужно, и излишнее, лень моя главною тому причиною, и ты знаешь, что она никогда не переменится, хотя Анна Петровна ужасно как моет за это выражение мою грешную головушку. Но, невзирая на твое хорошее мнение о моих различных способностях, я становлюсь в тупик в некоторых вещах и, во-первых, в ответе к тебе. Но сделай милость, не давай воли своему воображению и не делай общею моей неодолимой лени, скромность моя и молчание в некоторых случаях могут быть вместе обвинителями и защитниками ее; я тебе похвалюсь, что благодаря этой же лени я постояннее всех Амадисов^* и польских и русских, итак, одна трудность перемены и переноски своей привязанности составляет мою добродетель, следовательно, говорит Анна Петровна, немного стоит добродетель ваша! А она соблюдает молчание.- <Керн:> Молчание знак согласья.- <Родзянко:> И справедливо. Скажи, пожалуй, что вздумалось тебе так клепать на меня, за какие проказы?- за какие шалости?- но довольно, пора говорить о литературе с тобою, нашим Корифеем.- <Керн:> Ей-богу, он ничего не хочет и не намерен вам сказать! насилу упросила! - Если б вы знали, чего мне это стоило!- <Родзянко:> Самой безделки; придвинуть стул, дать перо и бумагу и сказать: пишите.- <Керн:> Да спросите, сколько раз повторить это должно было! - <Родзянко:> Repetitia est mater studiorum^**. Зачем не во всем требуют уроков, а еще более повторений, жалуюсь тебе, как новому Оберону^***, отсутствующий, ты имеешь гораздо более влияния на ее, нежели я со всем моим присутствием, письмо твое меня гораздо более поддерживает, нежели все мое красноречие.- <Керн:> Je vous proteste qu'il n'est pas dans mes fors!^**** - <Родзянко:> А чья вина? - вот теперь вздумала мириться с Ермолаем Федоровичем, снова пришло остывшее давно желание иметь законных детей, и я пропал, тогда можно было извиниться молодостию и неопытностию, а теперь чем? - ради бога, будь посредником!- <Kepн:> Ей-богу, я этих строк не читала!- <Родзянко:> Но заставила их прочесть себе 10 раз.- <Керн:> Право, не 10.- <Родзянко:> А 9 - еще солгал. Пусть так, тем-то Анна Петровна и очаровательнее, что, со всем умом и чувствительностию [светской] образованной женщины, она изобилует такими детскими хитростями - но прощай, люблю тебя, и удивляюсь твоему гению, и восклицаю:

^* (Амадис - герой испанского рыцарского романа.)

^** (Повторение - мать учения (лат.).)

^*** (Оберон - персонаж комедии В. Шекспира "Сон в летнюю ночь", царь фей и эльфов.)

^**** (Уверяю вас, что он не в плену у меня! (фр.))

 О, Пушкин, мот и расточитель 
 Даров поэзии святой 
 И молодежи удалой 
 Гиерофант и просветитель, 
 Любезных женщинам творец, 
 Певец [бр<одяг>] разбойников, Цыганов, 
 Безумцев, рыцарей, Русланов, 
 Скажи, чего ты не певец.

Моя поэма Чупка скончалась на тех отрывках, что я тебе читал, а две новые сатиры пошлю вскорости напечатать.

Аркадий Родзянко.

Вчера он был вдохновен мною! и написал - Сатиру - на меня. Если позволите, я вам ее сообщу.

Стихи насчет известногопримирения.

Соч. Аркадии Родзянко сию минуту.

 "Поверьте, толки все рассудка 
 Пыла одна дурная шутка. 
 Хвостов <в> лирических певцах; 
 Вы не притворно рассердились, 
 Со мной нарочно согласились, 
 И кто, кто?- я же в дураках. 

 И дельно; в век наш греховодный 
 Я вздумал нравственность читать; 
 И совершенство посевать 
 В душе к небесному холодной; 
 Что ж мне за все советы? - Ах! 
 Жена, муж, оба с мировою 
 Смеются под нос надо мною: 
 "Прощайте, будьте в дураках!".
                               NB:

Эти стихи сочинены после благоразумнейших дружеских советов, и это было его желание, чтоб я их здесь переписала.

25 июля 1825 г. Михайловское

Письмо А. С. Пушкина А. П. Керн. 25 июля 1825 г. Автограф

Я имел слабость попросить у вас разрешения вам писать, а вы - легкомыслие или кокетство позволить мне это. Переписка ни к чему не ведет, я знаю; но у меня нет сил противиться желанию получить хоть словечко, написанное вашей хорошенькой ручкой.

Ваш приезд в Тригорское оставил во мне впечатление более глубокое и мучительное, чем то, которое некогда произвела на меня встреча наша у Олениных. Лучшее, что я могу сделать в моей печальной деревенской глуши,- это стараться не думать больше о вас. Если бы в душе вашей была хоть капля жалости ко мне, вы тоже должны были бы пожелать мне этого,- но ветреность всегда жестока, и все вы, кружа головы направо и налево, радуетесь, видя, что есть душа, страждущая в вашу честь и славу.

Прощайте, божественная; я бешусь и я у ваших ног. Тысячу нежностей Ермолаю Федоровичу и поклон г-ну Вульфу.

25 июля

Снова берусь за перо, ибо умираю с тоски и могу думать только о вас. Надеюсь, вы прочтете это письмо тайком - спрячете ли вы его у себя на груди? ответите ли мне длинным посланием? пишите мне обо всем, что придет вам в голову,- заклинаю вас. Если вы опасаетесь моей нескромности, если не хотите компрометировать себя, измените почерк, подпишитесь вымышленным именем,- сердце мое сумеет вас угадать. Если выражения ваши будут столь же нежны, как ваши взгляды,- увы!- я постараюсь поверить им или же обмануть себя, что одно и то же.- Знаете ли вы, что перечтя эти строки, я стыжусь их сентиментального тона - что скажет Анна Николаевна? Ах вы, чудотворна или чудотворица!

Знаете что? пишите мне и так, и этак,- это очень мило^*.

^* (Последние несколько слов написаны поперек письма в разных направлениях.)

13 и 14 августа 1825 г. Михайловское

Перечитываю ваше письмо вдоль и поперек и говорю: милая! прелесть! божественная! ...а потом: ах, мерзкая - Простите, прекрасная и нежная, но это так. Нет никакого сомнения в том, что вы божественны, но иногда вам не хватает здравого смысла; еще раз простите и утешьтесь, потому что от этого вы еще прелестнее. Напр., что вы хотите сказать, говоря о печатке, которая должна для вас подходить и вам нравиться (счастливая печатка!) и значение которой вы просите меня разъяснить? Если тут нет какого-нибудь скрытого смысла, то я не понимаю, чего вы желаете. Или вы хотите, чтобы я придумал для вас девиз? Это было бы совсем в духе Нетти^*. Полно, сохраните ваш прежний девиз: "не скоро, а здорово", лишь бы это не было девизом вашего приезда в Тригорское - а теперь поговорим о другом. Вы уверяете, что я не знаю вашего характера. А какое мне до него дело? очень он мне нужен - разве у хорошеньких женщин должен быть характер? главное - это глаза, зубы, ручки и ножки - (я прибавил бы еще - сердце, но ваша кузина^** очень уж затаскала это слово). Вы говорите, что вас легко узнать; вы хотели сказать - полюбить вас? вполне с вами согласен и даже сам служу тому доказательством: я вел себя с вами, как четырнадцатилетний мальчик, - это возмутительно, но с тех пор, как я вас больше не вижу, я постепенно возвращаю себе утраченное превосходство и пользуюсь этим, чтобы побранить вас. Если мы когда-нибудь снова увидимся, обещайте мне... Нет, не хочу ваших обещаний: к тому же письмо - нечто столь холодное, в просьбе, передаваемой по почте, нет ни силы, ни взволнованности, а в отказе - ни изящества, ни сладострастия.

^* (Нетти - Анна Ивановна Вульф, по мужу Трувеллер, двоюродная сестра А. П. Керн, дочь ее дяди по матери Ивана Ивановича Вульфа. Жила в Бернове и Петербурге, откуда приезжала гостить в Тригорское к тетке П. А. Вульф-Осиповой и двоюродной сестре Ан. Н. Вульф. Там познакомилась с Пушкиным; была с ним в переписке; Пушкин посвятил ей шуточное стихотворение "За Netty сердцем я летаю...". В 1835 году умерла от родов.)

^** (Кузина - Анна Николаевна Вульф.)

Итак, до свидания - и поговорим о другом. Как поживает подагра вашего супруга? Надеюсь, у него был основательный припадок через день после вашего приезда. Поделом ему! Если бы вы знали, какое отвращение, смешанное с почтительностью, испытываю я к этому человеку! Божественная, ради бога, постарайтесь, чтобы он играл в карты и чтобы у него сделался приступ подагры, подагры! Это моя единственная надежда!

Перечитывая снова ваше письмо, я нахожу в нем ужасное если, которого сначала не приметил: если моя кузина останется, то осенью я приеду и т. д. Ради бога, пусть она останется! Постарайтесь развлечь ее, ведь ничего нет легче; прикажите какому-нибудь офицеру вашего гарнизона влюбиться в нее, а когда настанет время ехать, досадите ей, отбив у нее воздыхателя; опять-таки ничего нет легче. Только не показывайте ей этого; а то из упрямства она способна сделать как раз противоположное тому, что надо. Что делаете вы с вашим кузеном?^* напишите мне об этом, только вполне откровенно. Отошлите-ка его поскорее в его университет; не знаю почему, но я недолюбливаю этих студентов так же, как и г-н Керн.- Достойнейший человек этот г-н Керн, почтенный, разумный и т. д.; один только у него недостаток - то, что он ваш муж. Как можно быть вашим мужем? Этого я так же не могу себе вообразить, как не могу вообразить рая.

^* (Кузен - Алексей Николаевич Вульф.)

Все это было написано вчера. Сегодня почтовый день, и, не знаю почему, я вбил себе в голову, что получу от вас письмо. Этого не случилось, и я в самом собачьем настроении, хоть и совсем несправедливо: я должен быть благодарным за прошлый раз, знаю; но что поделаешь? умоляю вас, божественная, снизойдите к моей слабости, пишите мне, любите меня, и тогда я постараюсь быть любезным. Прощайте, дайте ручку.

14 августа

21 (?) августа 1825 г. Михайловское

Вы способны привести меня в отчаяние; я только что собрался написать вам несколько глупостей, которые насмешили бы вас до смерти, как вдруг пришло ваше письмо, опечалившее меня в самом разгаре моего вдохновения. Постарайтесь отделаться от этих спазм, которые делают вас очень интересной, но ни к черту не годятся, уверяю вас. Зачем вы принуждаете меня бранить вас? Если у вас рука была на перевязи, не следовало мне писать. Экая сумасбродка!

Скажите, однако, что он сделал вам, этот бедный муж? Уже не ревнует ли он часом? Что ж, клянусь вам, он не был бы неправ; вы не умеете или (что еще хуже) не хотите щадить людей. Хорошенькая женщина, конечно, вольна... быть вольной^*. Боже мой, я не собираюсь читать вам нравоучения, но все же следует уважать мужа,- иначе никто не захочет состоять в мужьях. Не принижайте слишком это ремесло, оно необходимо на свете. Право, я говорю с вами совершенно чистосердечно. За 400 верст вы ухитрились возбудить во мне ревность; что же должно быть в 4 шагах? (NB: Я очень хотел бы знать, почему ваш двоюродный братец уехал из Риги только 15-го числа сего месяца и почему имя его в письме ко мне трижды сорвалось у вас с пера? Можно узнать это, если это не слишком нескромно?) Простите, божественная, что я откровенно высказываю вам то, что думаю: это - доказательство истинного моего к вам участия; я люблю вас гораздо больше, чем вам кажется. Постарайтесь хоть сколько-нибудь наладить отношения с этим проклятым г-ном Керном. Я отлично понимаю, что он не какой-нибудь гений, но в конце концов он и не совсем дурак. Побольше мягкости, кокетства (и главное, бога ради, отказов, отказов и отказов) - и он будет у ваших ног,- место, которому я от всей души завидую, но что поделаешь? Я в отчаянии от отъезда Анеты; как бы то ни было, но вы непременно должны приехать осенью сюда или хотя бы в Псков. Предлогом можно будет выставить болезнь Анеты. Что вы об этом думаете? Отвечайте мне, умоляю вас, и ни слова об этом Алексею Вульфу. Вы приедете?- не правда ли?- а до тех пор не решайте ничего касательно вашего мужа. Вы молоды, вся жизнь перед вами, а он... Наконец, будьте уверены, что я не из тех, кто никогда не посоветует решительных мер - иногда это неизбежно, но раньше надо хорошенько подумать и не создавать скандала без надобности.

^* (В подлиннике - игра слов: maitresse (фр.) значит - и хозяйка, госпожа самой себе, и любовница.)

Прощайте! Сейчас ночь, и ваш образ встает передо мной, такой печальный и сладострастный: мне чудится, что я вижу ваш взгляд, ваши полуоткрытые уста.

Прощайте - мне чудится, что я у ваших ног, сжимаю их, ощущаю ваши колени,- я отдал бы всю свою жизнь за миг действительности. Прощайте, и верьте моему бреду; он смешон, но искренен.

28 августа 1825 г. Михайловское

Прилагаю письмо для вашей тетушки; вы можете его оставить у себя, если случится, что они уже уехали из Риги. Скажите, можно ли быть столь ветреной? Каким образом письмо, адресованное вам, попало не в ваши, а в другие руки? Но что сделано, то сделано - поговорим о том, что нам следует делать.

Если ваш супруг очень вам надоел, бросьте его, но знаете как? Вы оставляете там все семейство, берете почтовых лошадей на Остров и приезжаете... куда? в Тригорское? вовсе нет: в Михайловское! Вот великолепный проект, который уже с четверть часа дразнит мое воображение. Вы представляете себе, как я был бы счастлив? Вы скажете: "А огласка, а скандал?" Черт возьми! Когда бросают мужа, это уже полный скандал, дальнейшее ничего не значит или значит очень мало. Согласитесь, что проект мой романтичен!- Сходство характеров, ненависть к преградам, сильно развитый орган полета, и пр. и пр.- Представляете себе удивление вашей тетушки? Последует разрыв. Вы будете видаться с вашей кузиной тайком, это хороший способ сделать дружбу менее пресной - а когда Керн умрет - вы будете свободны, как воздух... Ну, что вы на это скажете? Не говорил ли я вам, что способен дать вам совет смелый и внушительный!

Поговорим серьезно, т. е. хладнокровно: увижу ли я вас снова? Мысль, что нет, приводит меня в трепет.- Вы скажете мне: утешьтесь. Отлично, но как? влюбиться? невозможно. Прежде всего надо забыть про ваши спазмы.- Покинуть родину? удавиться? жениться? Все это очень хлопотливо и не привлекает меня.- Да, кстати, каким же образом буду я получать от вас письма? Ваша тетушка противится нашей переписке, столь целомудренной, столь невинной (да и как же иначе... на расстоянии 400 верст).- Наши письма наверное будут перехватывать, прочитывать, обсуждать и потом торжественно предавать сожжению. Постарайтесь изменить ваш почерк, а об остальном я позабочусь.- Но только пишите мне, да побольше, и вдоль, и поперек, и по диагонали (геометрический термин). Вот что такое диагональ^*. А главное, не лишайте меня надежды снова увидеть вас. Иначе я, право, постараюсь влюбиться в другую. Чуть не забыл: я только что написал [письмо] Нетти письмо, очень нежное, очень раболепное. Я без ума от Нетти. Она наивна, а вы нет. Отчего вы не наивны? Не правда ли, по почте я гораздо любезнее, чем при личном свидании; так вот, если вы приедете, я обещаю вам быть любезным до чрезвычайности - в понедельник я буду весел, во вторник восторжен, в среду нежен, в четверг игрив, в пятницу, субботу и воскресенье буду чем вам угодно, и всю неделю - у ваших ног.- Прощайте.

^* (Эта фраза написана и;( угла в угол письма - по диагонали.)

28 августа.

Не распечатывайте прилагаемого письма, это нехорошо. Ваша тетушка рассердится.

Но полюбуйтесь, как с божьей помощью все перемешалось: г-жа Осипова распечатывает письмо к вам, вы распечатываете письмо к ней, я распечатываю письма Нетти - и все мы находим в них нечто для себя назидательное - поистине это восхитительно!

Да, сударыня, пусть будет стыдно тому, кто дурно об этом подумает. Ах, эти люди, считающие, что переписка может к чему-то привести. Уж не по собственному ли опыту они это знают? Но я прощаю им, простите и вы тоже - и будем продолжать.

Ваше последнее письмо (писанное в полночь) прелестно, я смеялся от всего сердца; но вы слишком строги к вашей милой племяннице; правда, она ветрена, но - терпение: еще лет двадцать - и, ручаюсь вам, она исправится. Что же до ее кокетства, то вы совершенно правы, оно способно привести в отчаяние. Неужели она не может довольствоваться тем, что нравится своему повелителю г-ну Керну, раз уж ей выпало такое счастье? Нет, нужно еще кружить голову вашему сыну, своему кузену! Приехав в Тригорское, она вздумала пленить г-на Рокотова и меня; это еще не все: приехав в Ригу, она встречает в ее проклятой крепости некоего проклятого узника и становится кокетливым провидением этого окаянного каторжника!. Но и это еще не все: вы сообщаете мне, что в деле замешаны еще и мундиры! Нет, это уж слишком: об этом узнает г-н Рокотов, и посмотрим, что он на это скажет. Но, сударыня, думаете ли вы всерьез, что она кокетничает равнодушно? Она уверяет, что нет, я хотел бы верить этому, но еще больше успокаивает меня то, что не все ухаживают на один лад, и лишь бы другие были почтительны, робки и сдержанны,- мне ничего больше не надо. Благодарю вас, сударыня, [за ваше] за то, что вы не передали моего письма: оно было слишком нежно, а при нынешних обстоятельствах это было бы смешно с моей стороны. Я напишу ей другое, со свойственной мне дерзостью, и решительно порву с ней всякие отношения; пусть не говорят, что я старался внести смуту в семью, что Ермолай Федорович может обвинять меня в отсутствии нравственных правил, а жена его - издеваться надо мной.- Как это мило, что вы нашли портрет схожим: "смела в" и т. д. Не правда ли? Она отрицает и это; но конечно, я больше не верю ей.

Прощайте, сударыня. С великим нетерпением жду вашего приезда... мы позлословим на счет Северной Нетти^*, относительно которой я всегда буду сожалеть, что увидел ее, и еще более, что не обладал <?> ею <?>. Простите это чересчур откровенное признание тому, кто любит вас очень нежно, хотя и совсем иначе.

^* (Северная Нетти - А. П. Керн.)

Михайловское. Госпоже Осиновой.

22 сентября 1825 г. Михайловское

Ради бога, не отсылайте г-же Осиповой того письма, которое вы нашли в вашем пакете. Разве вы не видите, что оно было написано только для вашего собственного назидания? Оставьте его у себя, или вы нас поссорите. Я пытался помирить вас, но после ваших последних выходок отчаялся в этом... Кстати, вы клянетесь мне всеми святыми, что ни с кем не кокетничаете, а между тем вы на "ты" со своим кузеном, вы говорите ему: я презираю твою мать. Это ужасно; следовало сказать: вашу мать, а еще - лучше - ничего не говорить, потому что фраза эта произвела дьявольский эффект. Ревность в сторону,- я советую вам прекратить эту переписку, советую как друг, поистине вам преданный без громких слов и кривляний. Не понимаю, ради чего вы кокетничаете с юным студентом (притом же не поэтом) на таком почтительном расстоянии. Когда он был подле вас, вы знаете, что я находил это совершенно естественным, ибо надо же быть рассудительным. Решено, не правда ли? Бросьте переписку - ручаюсь вам, что он от этого будет не менее влюблен в вас. Всерьез ли говорите вы, уверяя, будто одобряете мой проект? У Анеты от этого мороз пробежал по коже, а у меня голова закружилась от радости. Но я не верю в счастье, и это вполне простительно. Захотите ли вы, ангел любви, заставить уверовать мою неверующую и увядшую душу? Но приезжайте, по крайней мере, в Псков; это вам легко устроить. При одной мысли об этом сердце у меня бьется, в глазах темнеет и истома овладевает мною. Ужели и это тщетная надежда, как столько других?.. Перейдем к делу; прежде всего, нужен предлог; болезнь Анеты - что вы об этом скажете? Или не съездить ли вам в Петербург? Вы дадите мне знать об этом, не правда ли?- Не обманите меня, милый ангел. Пусть вам буду обязан я тем, что познал счастье, прежде чём расстался с жизнью! - Не говорите мне о восхищении: это не то чувство, какое мне нужно. Говорите мне о любви: вот чего я жажду. А самое главное, не говорите мне о стихах... Ваш совет написать его величеству тронул меня, как доказательство того, что вы обо мне думали - на коленях благодарю тебя за него, но не могу ему последовать. Пусть судьба решит мою участь; я не хочу в это вмешиваться... Надежда увидеть вас еще юною и прекрасною - единственное, что мне дорого. Еще раз, не обманите меня.

22 сент. Михайловское.

8 декабря 1825 г. Тригорское

Никак не ожидал, чародейка, что вы вспомните обо мне, от всей души благодарю вас за это. Байрон^* получил в моих глазах новую прелесть - все его героини примут в моем воображении черты, забыть которые невозможно. Вас буду видеть я в образах и Гюльнары и Лейлы^** - идеал самого Байрона не мог быть божественнее. Вас, именно вас посылает мне всякий раз судьба, дабы усладить мое уединение! Вы - ангел-утешитель, а я - неблагодарный, потому что смею еще роптать... Вы едете в Петербург, и мое изгнание тяготит меня более, чем когда-либо. Быть может, перемена-, только что происшедшая^***, приблизит меня к вам, не смею на это надеяться. Не стоит верить надежде, она лишь хорошенькая женщина, которая обращается с нами, как со старым мужем. Что поделывает ваш муж, мой нежный гений? Знаете ли вы, что в его образе я представляю себе врагов Байрона, в том числе и его жену.

^* (Издание сочинений Байрона в переводах на французский язык, 4-е (1822-1825) или 5-е (1822).)

^** (Гюльнара и Лейла - героини поэм Байрона "Корсар" и "Гяур".)

^*** (Смерть Александра I.)

8 дек.

Снова берусь за перо, чтобы сказать вам, что я у ваших ног, что я по-прежнему люблю вас, что иногда вас ненавижу, что третьего дня говорил о вас гадости, что я целую ваши прелестные ручки и снова перецеловываю их, в ожидании лучшего, что больше сил моих нет, что вы божественны и т. д.

Наконец-то, милый друг, Пушкин принес мне письмо от тебя. Давно было пора получить мне от тебя весточку, так как я не знала, что и подумать о твоем молчании; однако из письма твоего я не вижу, что могло тебе помешать писать ко мне, и не могу понять, на какое письмо ты мне отвечаешь - на то ли, которое я тебе послала через мадмуазель Ниндель, или на другое; твои письма всегда меня сбивают с толку. Алексей писал мне, что ты отказалась от намерения уехать и решила остаться. Я поэтому совсем было успокоилась на твой счет, как вдруг твое письмо так неприятно меня разочаровало. Почему ты не сообщаешь мне ничего определенного, а предпочитаешь оставлять меня в тревоге? Не бойся за свои письма, можешь писать теперь просто на мое имя в Опочку. Моих писем больше уже не вскрывают, они тащатся через Но-воржев и иногда могут даже затеряться. Вполне ли решен твой отъезд в Петербург? Последнее событие не изменит ли твоих планов? Байрон помирил тебя с Пушкиным; он сегодня же посылает тебе деньги - 125 рублей, его стоимость. Следующей почтой постараюсь прислать тебе свой долг, мне очень неприятно, что я заставила тебя так долго ждать. Сейчас не могу заговаривать об этом с матушкой, она очень больна, уже несколько дней в постели, у нее рожистое воспаление на лице... Что тебе еще рассказать? Этой зимой надеюсь непременно уехать в Тверь, а покамест томлюсь, тоскую и терпеливо жду: отвечай мне поскорее. Бет-шер давно уже в Острове, но нам от этого не легче. Прощай, мой друг, навсегда твоя подруга.

Анета

16 сентября 1826 г. Петербург

Петербург, 16 сентября.

Я так мало эгоистична, что радуюсь вашему освобождению и горячо поздравляю вас с ним, хотя вздыхаю, когда пишу это, и в глубине души дала бы многое, чтобы вы были еще в Михайловском, [и] все мои усилия быть благородной не могут заглушить чувство боли, которое я испытываю оттого, что не найду вас больше в Тригорском, куда влечет меня сейчас моя несчастная звезда, чего бы только не отдала я за то, чтобы не уезжать из него вовсе и не возвращаться туда сейчас- Я послала вам длинное письмо с князем Вяземским - мне хотелось бы, чтобы оно не дошло до вас, я была тогда в отчаянии, узнав, что вас взяли^*, и не знаю, каких только безрассудств я не наделала бы. Князя я увидела в театре и занималась только тем, что лорнировала его в течение всего спектакля, я надеялась тогда рассказать вам о нем!- Я была чрезвычайно рада вновь увидеться с вашей сестрой - она очаровательна - знаете, я нахожу, что она очень похожа на вас. Не понимаю, как не заметила я этого раньше. Скажите, пожалуйста, почему вы перестали мне писать - из равнодушия или забвения? Гадкий вы. Вы не заслуживаете любви, мне надо свести с вами много счетов - но горе, которое я испытываю оттого, что не увижу вас больше, заставляет меня все забыть. Бедному богдыхану^** сколько хлопот, я думаю, в Москве-я думаю, он устанет внимать гимну беспрестанно. - А. Керн вам велит сказать, что она бескорыстно радуется вашему благополучию <А. П. Керн:> и любит искренно без затей. <Анна Н. Вулъф:> Прощайте, мои радости, миновавшие и неповторимые. Никогда в жизни никто не заставит меня испытывать такие волнения и ощущения, какие я чувствовала возле вас. Письмо мое доказывает, какое у меня доверие к вам.- Надеюсь поэтому, что вы не станете меня компрометировать и разорвете это письмо; получу ли я на него ответ? -

^* (Пушкин был увезен из Михайловского в Москву присланным за ним фельдъегерем 4 сентября 1826 года.)

^** (Под богдыханом А. Н. Вульф подразумевает Николая I, находившегося в Москве по случаю коронации. Там 8 сентября произошла его встреча с Пушкиным.)

 Господину
 Александру П.-
подставному братцу, дабы не скандализовать общество.

1 сентября 1827 г. Тригорское

Точно, милый мой друг, я очень давно к тебе не писал; главнейшая причина была та, что я надеялся ежедневно ехать в Петербург, но теперь, когда я вижу, что сия желанная минута не так скоро приближится, я решил тебе снова напомнить обо мне.- Судьбе угодно, чтобы прежде, нежели я вступлю на опасную стезю честолюбия, я бы поклонился праху предков моих, как древние витязи севера, оставляя родину, беседовали на могилах своих отцов - коих в облаках блуждающие тени - прости, мой ангел, я было хотел себя сравнить с Оссиановыми героями и уже был на пути - но сестра, которая, стоя перед зеркалом, взбивала кудри, дала мне заметить, как хорошо у ней [ле<вая>-] правая^* сторона взбита, и тем прервала полет моей фантазии.

^* ((ошибся, левая). (Примеч. Ал. Н. Вульфа.))

Письмо А. С. Пушкина А. П. Керн. 1 сентября 1827 г. Автограф

Не могу вытерпеть, чтоб не прервать его поэтического рассказа [за кото<рый>] и чтоб не сказать тебе, что ты обязана сему двум тарелкам орехов и яблоков с зернышками, которые он съел для вдохновенья^*, et cela parsympathie en voyant Hans ma lettre que tu mangeais du pate et I ui mange des noisettes et des pomrnes etc. etc.^** -<Алексей Н. Вульф:> Ты видишь, что сестра не дает.

^* (Алексей Н. Вульф: кои для меня столь же вкусны, как для тебя пироги яблочные.)

^** (и это из чувства симпатии, увидев в моем письме, что ты ела пирожные, и он ест орехи и яблоки и проч. и проч. (фр.).)

Анна Петровна, я Вам жалуюсь на Анну Николаевну - она меня не целовала в глаза, как вы изволили приказывать. Adieu, belle lame^*.

^* (Прощайте, прекрасная (фр.).)

Весь ваш Яблочный Пирог.

Равно как и Александр Пушкин мне, сказать тебе без дальних околичностей, что я на сих днях еду в Тверь, а после, когда бог поможет, и к Вам, в Питер. Вот тебе покуда несколько слов, приехав в колыбель моей любви, я напишу тебе более. Здравствуй.

1 сентяб. 827 Тригорск.

Распечатав пакет, ты найдешь на нем вид Тригорского^*, написанный Александром Сергеевичем Пушкиным. Сохрани для потомства это доказательство обширности Гения, знаменитого поэта, обнимающего все изящное.

^* (Вид Тригорского, рисованный Пушкиным, до нас не дошел.)

Май 1833 - март 1836 г. Петербург

Прошу Вас, милая Анна Петровна, прислать ко мне Арндта^*, но только не говорите об этом бабушке и дедушке^**.

^* (Арендт Николай Федорович (1785-1859) - известный врач-хирург, лейб-медик Николая I; лечил Пушкина после дуэли, 27-29 января 1837 года.)

^** (Бабушка и дедушка - Н. О. и С. Л. Пушкины.)

1830-е годы. Петербург

Получила вчера утром ваше милое письмо, сударыня, и сама приехала бы к вам, если бы не серьезная болезнь моей дочери. Если бы вы смогли посетить меня завтра в полдень, я была бы вам очень рада.

Ел. Хитрова.

1830-е годы. Петербург

Дорогая г-жа Керн, у нашей малютки корь, и с нею нельзя видеться; как только моей дочери станет лучше, я приеду вас обнять.

Ел. Хитрова.

У меня такое скверное перо, что госпожа Хитрова не может им пользоваться, и мне выпала удача быть ее секретарем.

1830-е годы. Петербург

Вот, дорогая моя, письмо от Шереметева - сообщите, что в нем. Я собиралась сама вручить вам его, но мне не везет, начался дождь.

Ел. Хитрова.

1830-е годы. Петербург

Вот ответ Шереметева. Желаю, чтобы он был вам благоприятен - г-жа Хитрова сделала все, что могла. Прощайте, прекрасная. Будьте покойны и довольны и верьте моей преданности.

1830-е годы. Петербург

Раз вы не могли ничего добиться, вы, хорошенькая женщина, то что уж делать мне - ведь я даже и не красивый малый... Все, что могу посоветовать, этоснова обратиться к посредничеству...

Письма А. П. Керн к П. В. Анненкову и П. В. Анненкова к А. П. Керн

Апрель - май 1859 г. Петербург

Милостивый государь Павел Васильевич.

Мне захотелось воспользоваться вашим позволением к вам писать, чтоб сообщить вам о появлении нашей статьи и еще раз выразить вам мою благодарность. Вы не можете себе представить, как мне было отрадно, что это сделалось чрез ваше посредничество,- и вы не поверите, скольких неприятных волнений вы меня избавили. Я узнала о появлении статьи чрез г-на Тютчева^*, который сказал об этом мужу и весьма лестно об ней отозвался.

^* (Тютчев Николай Николаевич (1815-1878) - чиновник и литератор, друг Белинского.)

Больше я ни от кого ничего не слыхала; но для меня так много значит похвала Тютчева, что больше ничего не нужно!

Я сама, однако, недовольна многим, но не редактором и не вами, а своей леностью и доверчивостью к г-же Пучковой^*, которая, во-первых, мне обещала непременно ее поместить, а потом возвратила, чтобы я сама о ней хлопотала, что мне было так антипатично, что я даже не заглянула в рукопись до счастливого мгновения вручить ее вам.

^* (Пучкова Екатерина Наумовна - см. с. 377.)

Вот что мне не нравится: в самом 1-м параграфе на 1-й странице: "меня увезли из дома дедушки в 12-м, а в 16-м выдали замуж за генерала".- Я последнее просила вычеркнуть, понимаете для чего? Я нахожу, что так лучше, и не так щекотливо, и не так очень уж ясно и проч. и проч. Об этом генерале довольно сказано дальше; оно и так многим глаза колет... Ну, да это, конечно, если перепечатают когда-нибудь особенной брошюрой (чего бы я желала), то попрошу, чтобы это исправили и еще кое-что недосмотренное при переписке писем, напр.: "Mes respects (кажется) а Ермолаю Федоровичу. Mes compliments a Monsieur Woulf (a Alexis), они напечатали: a M-me Woulf, il n'y avait alors chez moi que les m-lles Woulf - leur mere etait M-me Ossipoff - la phrase n'est pas exacte, el puis le sel n'y est plus! Vous comprenez?

A propos de M-me Ossipoff je puis vous an-noncer qu'elle n'est plus la pauvre femme depuis le 8 avril le mercredi de la Semaine Sainte elle a cesse d'exister; les derniers moments ont ete fort tristes; et moi - j'en ai pleure et prie de toute mon ame!^*

^* (Передайте мое почтение... Привет господину Вульфу (Алексею)... госпоже Вульф, но у меня в то время были только девицы Вульф, дочери г-жи Осиповой,- так что эта фраза неверна и к тому же здесь пропала вся соль! Вы меня понимаете?

Кстати, относительно г-жи Осиповой. Могу сообщить вам, что ее уже нет больше на свете, бедняжка скончалась 8 апреля, в среду, на Святой неделе; минуты прощания были очень печальны, я плакала и от души за нее молилась!., (фр.))

Мне кажется, я была одна из самых ее близких, которая с любовью ее вспомянула и опечалилась глубоко ее печальной смертью и печальным остатком жизни.

Вы когда-то у меня спросили: "что такое была Прасковья Александровна Осипова". Мне кажется, я теперь вот могу это сказать почти безошибочно. С тех пор как она скончалась, я долго об ней думала, и она мне теперь ясно нарисовалась. Это была далеко не пошлая личность - будьте уверены, и я очень понимаю снисходительность и нежность к ней Пушкина. Я вам только скажу о ней два факта, которые тотчас вызовут вашу симпатию.

Их было две сестры; не знаю, каких лет они лишились матери, но знаю, что они росли и воспитывались под надзором строгого и своенравного отца, г-на Вындомского. Сестра ее, увлеченная сердцем, вышла против желания отца за Ганнибала^* (отсюда я полагаю их сближение с семейством Пушкина); она, то есть сестра Прасковьи Александровны, бежала из дома родительского. Отец ее не мог простить и лишил наследства, отдав все Прасковье Александровне, тогда Вульф; после смерти отца Прасковья Александровна разделила имение (состоявшее из 1200 душ) на две равные части и поделилась им с сестрою. Скажите: многие ли бы это сделали?? У Прасковьи Александровны тогда было пятеро детей, у той - только двое. Я лично этому не удивляюсь, но жизненный опыт мне доказал, что многие могут удивляться. Второе - то, что она, которая жила в среде необразованной вовсе или, что еще хуже, полуобразованной и имея старшего сына (Алексея), записанного пажом (по протекции, я полагаю, Петра Ивановича Вульфа, который тогда служил при дворе кавалером при великих князьях Николае Павловиче и Михаиле Павловиче), она пожелала и осуществила свое желание, отдав сына в Дерптский университет.

^* (Елизавета Александровна Вындомская была замужем за Яковом Исааковичем Ганнибалом, двоюродным братом Н. О. Пушкиной, матери поэта.)

Это было во время моего там пребывания. Я, признаюсь вам, после смерти сестры, мною горячо любимой, очень желала содействовать примирению матери и сына, в память сестры Анны Николаевны, которая этого весьма желала и меня просила употребить мое влияние на Алексея^*. Но - они оба зашли очень далеко,- и мое заочное влияние было бессильно при других... недоброжелательных. Каково все поколение, происшедшее от г-на Осипова, и его собственная дочь, та самая Алина, к которой относятся нежные стихи Александра Сергеевича. Не помню начала, но вы, верно, помните между проч.:

^* (Анна Николаевна Вульф умерла 2 сентября 1857 года. В 40-50-х годах между П. А. Вульф-Осиповой и ее старшим сыном А. Н. Вульфом возник острый конфликт из-за раздела имения.)

 За все мучения наградой - 
 Мне ваша бледная рука...*

^* (Стихотворение "Признание" (1825); обращено к Александре Ивановне Осиповой, в замужестве Беклешовой (ок. 1805-1864), падчерице П. А. Осиповой.)

Я писала к Алексею вскоре после смерти его сестры, но - безуспешно, потом говорила ему кое-что - именно об этом факте, что его мать не без заслуг перед ним,- по крайней мере за то, что пожелала дать ему университетское образование, а не то, к которому он был присужден судьбою. Он отвечал мне легко: "Это потому, что ты (я) тогда жила в Дерпте". Конечно, последнее время она была очень и очень виновата против брата, но мне жаль, мне грустно, что его раздражали только еще больше против нее и ни у кого из них не нашлось настолько чувства и христианства, чтобы ее извинить и их сблизить! Почем он знает, что ее также не вооружали против него?.. Я ей писала, но что значит письмо, когда так много вблизи вредного и постоянного влияния?.. Если б я могла к ней поехать, иначе бы было; но я не имела ни времени, ни средств; а они все, конечно, этого не желали.

Странное дело, она меня всегда любила: и в детстве, и в молодости, и в зрелом возрасте, несмотря на то что от бесхарактерности делала вред, почти что положительное зло. Я тогда сердилась на нее, но всегда потом ей прощала; она была так ласкова, так нежна со мною, как никто из моих близких, ни одна из моих родных теток!

Растолкуйте, например, эту странность: она была очень строга в детстве с Анной Николаевной. Мне рассказывали (то есть не мне, а при мне, что все равно,- дети все записывают на своих памятных скрижалях), что она была даже жестока с нею ребенком. Била ее (когда учила, весьма бестолково, надо сознаться, учила), драла за уши до крови и проч. и проч. Вообразите, что она при мне этого никогда не делала! Что ж такое была я для нее? Девочка одних лет с ее дочерью. И - боялась ли она меня встревожить таким обращением с сестрою, которую я, при первой нашей встрече, принялась любить изо всех сил. Она также, и я до сих пор не встречала детей и молодых особ, так привязанных друг к другу, как мы с Анной Николаевной.

Когда мы съехались в Берново, нам было по восьми лет, и пока Не приехала ожидаемая гувернантка, мы учились у своих матерей. Иногда Прасковья Александровна меня к себе брала ночевать, и я с радостью вставала зимою со свечою, оттого что так будили Анну Николаевну, и мы с нею вместе учили уроки и пили: я - чай, а она смородину у пылающего камина, очень весело и дружелюбно. Никогда, повторяю, она не кричала на нее и не била свою дочь при мне. Это - факт. Не отсюда ли зародыш привязанности нашей, и особенно со стороны сестры. Она была любящая тоже, но в ней было меньше элементов глубоких чувств,- потому я не всегда была ими довольна. Впрочем, Euphrosine^* мне сказала, когда я после ее смерти выразила при встрече с нею это сомнение; "Elle n'a aime de sa vie personne autant que V[ous]! Vous etiez son ideal!^**

^* (Евпраксия (фр.).)

^** (Никого на свете она так не любила, как Вас! Вы были ее идеалом! (фр.).)

Но обратимся к Прасковье Александровне, которую мне хочется дорисовать вам так, как она теперь представляется мне и в Бернове в детстве и после.

Когда нас отдали на руки гувернантке m-lle Benoit (тоже знаменитость в своем роде: она была привезена по требованию двора из Англии вместе с m-lle de Sybourg тоже швейцаркой, которой предложила вместо себя занять место при ее высочестве Анне Павловне, а сама ограничилась скромным званием деревенской воспитательницы в провинции), то мы опять вместе и учились, и спальню имели общую подле комнаты m-lle Benoit. Когда же случалось, что я заболевала, то уходила во флигель и переписывалась с Анной Николаевной. Кстати вспомнить, что она сохранила мои записочки десятилетнего возраста и показывала их мне, когда я к ней приехала замужняя.

И так мне рисуется Прасковья Александровна в те времена. Не хорошенькою,- она, кажется, никогда не была хороша,- рост ниже среднего, гораздо, впрочем, в размерах, и стан выточенный, кругленький, очень приятный; лицо продолговатое, довольно умное (Алексей на нее похож); нос прекрасной формы; волосы каштановые, мягкие, тонкие, шелковые; глаза добрые, карие, но не блестящие; рот ее только не нравился никому: он был не очень велик и не неприятен особенно, но нижняя губа так выдавалась, что это ее портило. Я полагаю, что она была бы просто маленькая красавица, если бы не этот рот. Отсюда раздражительность характера.

Она являлась всегда приятно и поэтически. То приходила читать у нас что-нибудь (если позволяла m-lle Benoit), то учиться по-английски вместе с нами. Она была очень любознательна,- и как же, скажите, ей теперь это не вменить в достоинство? Ведь этому, без одного года, пятьдесят лет!! Иногда она приходила показать нам какой-нибудь наряд, выписанный ей дядюшкой Николаем Ивановичем Вульфом или им привезенный из Петербурга. Она мало заботилась о своем туалете, а дядюшка был большой мастер выбирать и покупать. Она только все читала и читала и училась! Она знала языки: французский порядочно и немецкий хорошо, я полагаю. Любимое ее чтение когда-то был Клопшток^* (кажется, первое время пребывания Пушкина в Михайловском). Согласитесь, что, долго живучи в семье, где только думали покушать, отдохнуть, погулять и опять чего-нибудь покушать (чистая обломовщина!), большое достоинство было женщине каких-нибудь двадцати шести - двадцати семи лет сидеть в классной комнате, слушать, как учатся, и самой читать и учиться.

^* (Клопшток Фридрих Готлиб (1724 - 1802) - немецкий поэт.)

Ах, я и не заметила, что третий листок кончаю, так увлеклась воспоминаниями детства, а вместе желанием познакомить вас несколько и, может быть, восстановить несколько в вашем воображении портрет, который вы желали.

Простите, ради бога, мою болтливость, и если вы будете так добры, что захотите ответить, то потрудитесь сказать мне, имеют ли намерение перепечатать статью нашу отдельно и дадут ли мне хоть несколько экземпляров для моих друзей.

Еще один вопрос: у меня набросано несколько воспоминаний - о Дельвиге, Веневитинове, Глинке и пр. интересных личностях. Тютчев сказал мужу, что у меня теперь их возьмут. Что вы на это скажете, я от вас хочу знать.

Извините, если прибавлю еще листок, чтоб дорисовать, как смогу и как сумею, мою бедную Прасковью Александровну Осипову.

Последние годы ее жизни доказали, как можно исказить существо бесхарактерное, если за это возьмутся недобрые люди! Она была любящая, поэтическая, любознательная натура, и все это ни к чему хорошему не привело. Ее последние поступки достойны были порицания всех и каждого!.. Да простит ей господь, как и она прощала, если обращались с нежностью прямо к ее сердцу.

Я вам забыла рассказать и в своих Воспоминаниях о Пушкине забыла упомянуть о своем вторичном посещении тетушки в Тригорском уже с мужем (с Керном)*. Вы видели из писем Пушкина, что она сердилась на меня за выражение: "Je meprise la mere"^**. Еще бы!.. Было и за что. Помните?

^* (Об этом вторичном посещении А. П. Керн Тригорского осенью 1825 года см. в письме Пушкина А. Н. Вульфу 10 октября 1825 года (Пушкин А. С. Поли. собр. соч. Т. 13. С. 237).)

^** (Я презираю твою мать (фр.).)

Керн предложил мне поехать. Я не желала, потому что, во-первых, Пушкин из угождения к ней перестал писать, а она сердилась. Я сказала мужу, что мне неловко поехать к тетушке, когда она сердится. Он, ни в чем никогда не сомневающийся, как следует храброму генералу, объявил, что берет на себя нас примирить. Я согласилась. Он устроил романическую сцену в саду (над которой мы после с Анной Николаевной очень смеялись). Он пошел вперед, оставив меня в экипаже. Я через лес и сад пошла после и - упала в объятия этой милой, смешной, всегда оригинальной маленькой женщины, вышедшей ко мне навстречу в толпе всего семейства. Когда она меня облобызала, тогда все бросились ко мне, Анна Николаевна первая. Пушкина тут не было. Но я его несколько раз видела. Он очень не поладил с мужем, а со мной опять был по-прежнему и даже больше нежен, хотя урывками, боясь всех глаз, на него и на меня обращенных.

С тех пор она, приезжая в Петербург (где я постоянно жила, поместивши детей в Смольный монастырь^*), бывала у меня, даже у меня останавливалась, показывая и доказывая усердие и приязнь неизменяемые. Все говорят: она была сумасшедшая, она была взбалмошная, а никто не скажет ничего в ее оправдание, в извинение хоть.

^* (В Смольном воспитывались дочери А. П. Керн Екатерина и Анна.)

Отчего это человек так склонен ухватиться за дурное только, а хорошему и похвальному гораздо менее готов отдать справедливость? Исключения весьма редкие.

Еще раз прошу у вас прощения, что так вас обременила своим мараньем и своей докучливой болтовней. Вы привыкли разбирать руки, а также и мысли, вероятно. Мои всегда слишком быстро набегают одна на другую. Я не успеваю писать, а мое неумение их классировать представляет их в хаосе, из которого что-нибудь понять довольно трудно.

Итак, скажите мне - последовать ли мне совету Николая Николаевича Тютчева (которого знаю только по словам мужа, а лично не имею счастья знать) и написать ли мне нечто вроде дополнения к Воспоминаниям о Пушкине, т. е. об нем еще кое-что, о Дельвиге, Веневитинове, Глинке и проч.^* - Попрошу мужа привести это в порядок и, если позволите, доставлю вам. Я же сама ничего не умею сделать, ничто никогда не переписывала и не перечитывала, и теперь уж не выучиться.

^* (Эти воспоминания А. П. Керн вскоре были написаны и переданы П. В. Анненкову.)

Примите мое усердное и глубочайшее почтение и признательность.

Анна Виноградская^*.

^* (Поперек 5-й страницы написано: "А не прислать ли этого вам, позволите? Вам преданная и признательная от сердца А. Виногрлдская. Муж вам свидетельствует свое глубочайшее почтение".)

9 июня - 4 июля 1859 г. Петербург

9-е июня 1859-го г. С.-Петербург

Я вчера имела счастье, совершенно неожиданно, познакомиться лично с семейством Тютчевых, чего давно, давно пламенно желала. Они были так добры, что обещали доставить письмо к вам, и много мне об вас говорили, совершенно сообразно с тем впечатлением, которое на меня произвело наше знакомство. Очень была бы довольна, если бы с вашей стороны я могла предполагать хоть небольшую часть подобного впечатления. Наше непродолжительное знакомство внушило мне такое глубокое чувстио уважения и доверенности к вам, как будто бы я вас знала многие годы; и когда я сказала об этом впечатлении вчера Александре Бальтазаровне^*, она меня уверила, что мой инстинкт не обманул меня.

^* (Де Додт - мать жены Н. Н. Тютчева.)

17-е июня, утро

Меня прервали, и я до сего дня не нашла времени свободного и расположения продолжать начатое письмо; мне кажется, что я хотела тут прибавить замечательную мысль одной нашей остроумной знакомой, моей современницы в доме Пушкиных - графини Ивелич (мы все ее звали Катериной Марковичем Ивелич).

Она говорила: "Антипатия гораздо более способна вызвать отзвук, нежели симпатия". Это очень верно, не правда ли? Неприязнь к кому-либо инстинктивно вызывает у предмета ее ответную неприязнь, между тем как любовь нередко испытываешь к тому, кто никогда на нее не ответит. Смею надеяться, что нас с вами это не касается, ибо я искренно, от всей души, желаю, чтобы вы относились ко мне хоть немного дружественно.

Вернемся, однако, к нашим баранам, вернее к тому маленькому робкому барашку, которого вы были так добры взять под свое покровительство и ввести в литературу. Как хорошо, что благодаря своей настойчивости я все же добилась встречи с Вами, но я не могу (говоря между нами) простить м-ль Пучковой того, что она, во-первых, отговорила меня обратиться прямо к Вам еще в ноябре, во-вторых, позволила одно из писем Пушкина взять г-ну Геннади, который в настоящее время неизвестно где находится, и еще того, что она внушила мне необоснованные надежды и пр. и пр. Сержусь я на нее и за то, что она исключила некоторые очень характерные анекдоты, которые я добавила и которые очень кстати бы пришлись. Прежде всего вот этот: "Тетушка Прасковья Александровна сказала ему однажды: "Что уж такого умного в стихах "Ах, тетушка, ах, Анна Львовна"?", а Пушкин на это ответил такой оригинальной и такой характерной для него фразой: "Надеюсь, сударыня, что мне и барону Дельвигу дозволяется не всегда быть умными". А еще я вспомнила одно словечко Крылова. Однажды он уснул в самый разгар литературной беседы. Разговор продолжался под храп баснописца. Но тут спор зашел о Пушкине и его таланте, и собеседники захотели тотчас же узнать мнение Крылова на сей счет; они без стеснения разбудили его и спросили: "Ив. Андреевич, что такое Пушкин?" - "Гений!" - проговорил быстро спросонья Крылов и опять уснул.

Я еще вспомнила несколько литературных суждений, которые мне удалось слышать от Александра Сергеевича. Он любил и восхищался стихотворениями Евгения Абрамовича Баратынского; после Дельвига он, кажется, больше всех любил Евгения Баратынского как человека и как поэта! Баратынский присылал Дельвигу свои произведения, и они до напечатания читались в присутствии Пушкина. Он с чувством их прослушивал и всегда восхищался.

Тут же вспоминал о своем впечатлении в Одессе - при получении романса барона Дельвига "Прекрасный день, счастливый день, и Солнце и Любовь!". Там певал его Яковлев, лицеист тоже, очень приятным голосом и с прекрасной методой.

Кстати, о музыке. Мне хочется написать свои Воспоминания о Глинке, которого я знала в это самое время, и по некоторым сближениям его с Дельвигом, семейством Пушкиных эти подробности могут иметь интерес. Если позволите, я вам сообщу, а вы мне скажите, могу ли я кому-нибудь из господ журналистов это предложить. Я коротко знала его, очень любила и - жалела впоследствии, еще больше восхищалась всегда его музыкальным талантом и некогда блестящим, изумительным исполнением его импровизаций на фортепиано.

Теперь позвольте мне попросить у вас тысячу извинений за это неразборчивое маранье, болтовню нескончаемую и докучливость мою.

Я не успела написать вам с семейством Тютчевых, хотя Констанция Петровна обязательно предлагала вам его доставить. Вы увидите Николая Николаевича Тютчева, который имеет какое-то поручение в Симбирске - возьмите на себя труд засвидетельствовать ему наше почтение и глубокую преданность. Я привыкла его считать нашим провидением, и мне всегда грустно (хоть я его лично еще не знаю), когда я услышу, что он уезжает! Так было, когда он ехал за границу прошлого года. Так живо передал мне муж впечатление первого знакомства с ним. Это он (Николай Николаевич) виноват, что я теперь посягаю на ваше терпение и намереваюсь вас обеспокоить новыми воспоминаниями!

Примите выражение моего душевного уважения и преданности, с которыми всегда буду ваша усердно почитающая и искренняя слуга.

Анна Виноградская.

4-е июля! Вот как!

NB:

Я на днях видела брата Алексея Вульфа, который сообщил мне странную особенность предсмертного единственного распоряжения своей матери, Прасковьи Александровны Осиповой. Она уничтожила всю переписку с своим семейством: после нее не нашли ни одной записочки ни одного из ее мужей, ни одного из детей!.. Нашли только все письма Александра Сергеевича Пушкина.

Не сердитесь на меня за мое маранье и бестолковое письмо. Муж не хотел, чтоб я вас им обеспокоила, но переписывать я никогда не умела, а мне хотелось, до смерти хотелось побеседовать с вами. Не сердитесь же на меня и приезжайте скорее.

Мы переменили квартиру. Теперь живем на Знаменской, на углу Итальянской, в доме Казакова, № 59-й по Итальянской и 19-й по Знаменской. Напишите словечко, чтоб я не боялась, что вы сердитесь за мою докучливость.

Муж свидетельствует свое душевное почтение.

1860 г. Петербург

Простите, что я беру на себя смелость присовокупить к сему кое-что из личной переписки, только для образца. Если Вы возьмете на себя труд взглянуть на одни только автографы, среди коих есть весьма ценные, Вы убедитесь в справедливости моих рассказов - и это сможет возместить недостаточную связность и последовательность моих воспоминаний, которыми Вы, по исключительной доброте своей, заинтересовались.

Если Вам удастся что-то сделать с присланными мною прежде "Воспоминаниями о Пушкине", я бы покорно Вас просила включить эту музыкальную фразу туда, где ей и надлежит быть - в рукописи № 1. Признаюсь Вам, что мне это очень важно... Думаю, что это произведет впечатление. Фраза Александра Сергеевича.

Сердечно Вам кланяюсь.

Приношу мильон извинений, что, несмотря на Вашу крайнюю занятость, о которой слышала у Тютчевых от Констанции Петровны, я позволяю себе затруднить Вас этим беспорядочным ворохом писем. Если бы Вы нашли возможность дать мне знать, что Вы на меня за это не гневаетесь, меня очень бы это обрадовало, а то, по правде говоря, я в большом беспокойстве.

Преданная Вам А. В.

28 июля 1859 г., с. Чирсково

Милостивая государыня Анна Петровна!

Доброе и любезное Ваше письмо я получил. Бедная Прасковья Александровна, которую Вы так живо описали, что, кажется, я будто вижу эту маленькую, круглую, немножко экстравагантную, но сильно-умную женщину - и она отошла к предкам. Современников Пушкина все более и более накопляется по ту сторону жизни; тем более обязанностей лежит на тех, которые остались по сю сторону. Вы пишете, что только от одного лица слышали одобрение (Н. Н. Тютчева) своей статьи; жаль, что Вы не были в Москве во время ее появления. Я там слышал со всех сторон и даже от незнакомых людей, в театре единственный приговор, что - только одна умная женская рука способна так тонко и превосходно набросать историю сношений, где чувство своего достоинства, вместе с желанием нравиться и даже сердечною привязанностью, отливаются разными и всегда изящными чертами, ни разу не оскорбившими ничьего глаза и ничьего чувства, несмотря на то что иногда слагаются в образы, всего менее монашеского или пуританского свойства. Вы напрасно, по моему мнению, беспокоитесь о слишком резком характере отдельных фраз или выражений. Все это пропадает в общей гармонии целого, которое само по себе, в одно время и очень откровенно и очень благородно, вполне добродушно и вполне прилично. Действительно, так писать могут только женщины, потому что наш брат непременно в каком-нибудь уголку, где потемнее, да переложил бы красок, не удержался бы от эффекта и растушевки. Не понимаю - отчего Вы не получили 10 экземпляров отдельных оттисков Вашей статьи? Я бы попросил г. Виноградского забежать при случае к книгопродавцу Печаткину и спросить от моего имени - куда девались 10 экз., которые были им определены для отсылки к вам, в дом Ронова. Если Вам удастся получить их, то позвольте мне быть челобитчиком перед Вами и домогаться о получении одного из них, с Вашей надписью и из Ваших рук.

Не могу, однако же, обойтись и без критической заметки.

При том верном такте изложения, каким Вы обладаете в высокой степени, Вы действительно сказали менее того, что могли и должны были сказать. Потому из Вашей записки вышли превосходные "Воспоминания", между тем как из нее должно было, по-доброму, выйти начало замечательных "Мемуаров". Понимаете разницу? Я глубоко обрадовался, узнав из письма Вашего, что у Вас готовы заметки о Дельвиге, Глинке и проч. Это самая счастливая мысль. Заметками этими Вы поставите себя на степень летописца известной эпохи и известного общества и выйдете из роли автора маленькой исповеди, которая, как бы хороша и интересна ни была, все-таки не более как личное дело, каприз, остроумная проба своих способностей, листок из милого альбома. Роль составителя записок и важнее, и серьезнее, и почетнее: имя его уже связалось с историей литературы, т. е. с историей общественного нашего развития! Понятно, что при этом уже пропадает всякая необходимость полудоверий, умолчаний, недоговоров как в отношении себя, так и в отношении других - нужна только добросовестность и любовь к людям, которых описываете. Если Вы станете на эту точку зрения, то уже увидите под ногами своими все, что теперь может Вас остановить, или все, что теперь Вас затрудняет - фальшивое понятие о дружбе, о сбережении памяти человека, о приличии и неприличии... Задача делается только показать лицо и событие во всей их правде и так, чтобы самая эта правда нисколько не мешала ни любить, ни уважать их. Конечно, для этого надобно уже отделиться от маленьких и пошленьких соображений мещанского понимания морали, comme il faut'a, допускаемого и недопускаемого в обществе, но только на этом основании получается имя летописца эпохи, которое Вы бы заслуживали иметь.

Если Вы удостоите меня присылкой Ваших заметок, я Вам скажу откровенно свое мнение о них, будучи уверен теперь, что они составляют важное приобретение для истории литературы. Я проживу в деревне до половины сентября. Николай Ник<олаевич> Тютчев и Александра Петровна так быстро проехали через Симбирск, что не закинули даже вести в мою деревеньку, а письмо мое, написанное при первом известии о их появлении на нашем горизонте, пошло бегать за ними, как ласточка за бабочками. Поклонитесь от меня всему их осиротевшему семейству. Жму руку супругу Вашему и препоручаю себя в Ваше доброе и ласковое воспоминание.

28 июля, с. Чирсково

Павел Анненков.