Братья-разбойники

 Не стая воронов слеталась 
 На груды тлеющих костей, 
 За Волгой, ночью, вкруг огней 
 Удалых шайка собиралась. 
 Какая смесь одежд и лиц, 
 Племен, наречий, состояний! 
 Из хат, из келий, из темниц 
 Они стеклися для стяжаний! 
 Здесь цель одна для всех сердец - 
 Живут без власти, без закона. 
 Меж ними зрится и беглец 
 С брегов воинственного Дона, 
 И в черных локонах еврей, 
 И дикие сыны степей, 
 Калмык, башкирец безобразный, 
 И рыжий финн, и с ленью праздной 
 Везде кочующий цыган! 
 Опасность, кровь, разврат, обман - 
 Суть узы страшного семейства; 
 Тот их, кто с каменной душой 
 Прошел все степени злодейства; 
 Кто режет хладною рукой 
 Вдовицу с бедной сиротой, 
 Кому смешно детей стенанье, 
 Кто не прощает, не щадит, 
 Кого убийство веселит, 
 Как юношу любви свиданье. 

 Затихло все, теперь луна 
 Свой бледный свет на них наводит, 
 И чарка пенного вина 
 Из рук в другие переходит. 
 Простерты на земле сырой, 
 Иные чутко засыпают, - 
 И сны зловещие летают 
 Над их преступной головой. 
 Другим рассказы сокращают 
 Угрюмой ночи праздный час; 
 Умолкли все - их занимает 
 Пришельца нового рассказ, 
 И все вокруг его внимает: 

 "Нас было двое: брат и я. 
 Росли мы вместе; нашу младость 
 Вскормила чуждая семья: 
 Нам, детям, жизнь была не в радость; 
 Уже мы знали нужды глас, 
 Сносили горькое презренье, 
 И рано волновало нас 
 Жестокой зависти мученье. 
 Не оставалось у сирот 
 Ни бедной хижинки, ни поля; 
 Мы жили в горе, средь забот, 
 Наскучила нам эта доля, 
 И согласились меж собой 
 Мы жребий испытать иной: 
 В товарищи себе мы взяли 
 Булатный нож да темпу ночь; 
 Забыли робость и печали, 
 А совесть отогнали прочь. 

 Ах, юность, юность удалая! 
 Житье в то время было нам, 
 Когда, погибель презирая, 
 Мы все делили пополам. 
 Бывало, только месяц ясный 
 Взойдет и станет средь небес, 
 Из подземелия мы в лес 
 Идем на промысел опасный. 
 За деревом сидим и ждем: 
 Идет ли позднею дорогой 
 Богатый жид иль поп убогой, - 
 Все наше! все себе берем. 
 Зимой, бывало, в ночь глухую
 Заложим тройку удалую, 
 Поем и свищем и стрелой 
 Летим над снежной глубиной. 
 Кто не боялся нашей встречи? 
 Завидели в харчевне свечи - 
 Туда! к воротам, и стучим, 
 Хозяйку громко вызываем, 
 Вошли - все даром: пьем, едим 
 И красных девушек ласкаем! 

 И что ж? попались молодцы;
 Не долго братья пировали; 
 Поймали нас - и кузнецы 
 Нас друг ко другу приковали, 
 И стража отвела в острог. 

 Я старший был пятью годами 
 И вынесть больше брата мог. 
 В цепях, за душными стенами 
 Я уцелел - он изнемог. 
 С трудом дыша, томим тоскою, 
 В забвенье, жаркой головою 
 Склоняясь к моему плечу, 
 Он умирал, твердя всечасно: 
 "Мне душно здесь... я в лес хочу... 
 Воды, воды!.." - но я напрасно 
 Страдальцу воду подавал: 
 Он снова жаждою томился, 
 И градом пот по нем катился. 
 В нем кровь и мысли волновал 
 Жар ядовитого недуга; 
 Уж он меня не узнавал 
 И поминутно призывал 
 К себе товарища и друга. 
 Он говорил: "Где скрылся ты? 
 Куда свой тайный путь направил? 
 Зачем мой брат меня оставил 
 Средь этой смрадной темноты? 
 Не он ли сам от мирных пашен 
 Меня в дремучий лес сманил, 
 И ночью там, могущ и страшен, 
 Убийству первый научил? 
 Теперь он без меня на воле 
 Один гуляет в чистом поле, 
 Тяжелым машет кистенем 
 И позабыл в завидной доле 
 Он о товарище своем!.." 
 То снова разгорались в нем 
 Докучной совести мученья: 
 Пред ним толпились привиденья, 
 Грозя перстом издалека. 
 Всех чаще образ старика, 
 Давно зарезанного нами, 
 Ему на мысли приходил; 
 Больной, зажав глаза руками, 
 За старца так меня молил: 
 "Брат! сжалься над его слезами! 
 Не режь его на старость лет... 
 Мне дряхлый крик его ужасен... 
 Пусти его - он не опасен; 
 В нем крови капли теплой нет... 
 Не смейся, брат, над сединами, 
 Не мучь его... авось мольбами 
 Смягчит за нас он божий гнев!.." 
 Я слушал, ужас одолев; 
 Хотел унять больного слезы 
 И удалить пустые грезы. 
 Он видел пляски мертвецов, 
 В тюрьму пришедших из лесов, 
 То слышал их ужасный шепот, 
 То вдруг погони близкий топот, 
 И дико взгляд его сверкал, 
 Стояли волосы горою, 
 И весь как лист он трепетал. 
 То мнил уж видеть пред собою 
 На площадях толпы людей, 
 И страшный ход до места казни, 
 И кнут, и грозных палачей... 
 Без чувств, исполненный боязни, 
 Брат упадал ко мне на грудь. 
 Так проводил я дни и ночи, 
 Не мог минуты отдохнуть, 
 И сна не знали наши очи. 

 Но молодость свое взяла: 
 Вновь силы брата возвратились, 
 Болезнь ужасная прошла, 
 И с нею грезы удалились. 
 Воскресли мы. Тогда сильней 
 Взяла тоска по прежней доле; 
 Душа рвалась к лесам и к воле, 
 Алкала воздуха полей. 
 Нам тошен был и мрак темницы, 
 И сквозь решетки свет денницы, 
 И стражи клик, и звон цепей, 
 И легкий шум залетной птицы. 

 По улицам однажды мы, 
 В цепях, для городской тюрьмы 
 Сбирали вместе подаянье, 
 И согласились в тишине 
 Исполнить давнее желанье; 
 Река шумела в стороне, 
 Мы к ней - и с берегов высоких 
 Бух! поплыли в водах глубоких. 
 Цепями общими гремим, 
 Бьем волны дружными ногами, 
 Песчаный видим островок 
 И, рассекая быстрый ток, 
 Туда стремимся. Вслед за нами 
 Кричат: "Лови! лови! уйдут!" 
 Два стража издали плывут, 
 Но уж на остров мы ступаем, 
 Оковы камнем разбиваем, 
 Друг с друга рвем клочки одежд, 
 Отягощенные водою... 
 Погоню видим за собою; 
 Но смело, полные надежд, 
 Сидим и ждем. Один уж тонет, 
 То захлебнется, то застонет 
 И как свинец пошел ко дну. 
 Другой проплыл уж глубину, 
 С ружьем в руках, он вброд упряд 
 Не внемля крику моему, 
 Идет, но в голову ему 
 Два камня полетели прямо - 
 И хлынула на волны кровь; 
 Он утонул - мы в воду вновь, 
 За нами гнаться не посмели, 
 Мы берегов достичь успели 
 И в лес ушли. Но бедный брат... 
 И труд и волн осенний хлад 
 Недавних сил его лишили: 
 Опять недуг его сломил, 
 И злые грезы посетили. 
 Три дня больной не говорил 
 И не смыкал очей дремотой; 
 В четвертый грустною заботой, 
 Казалось, он исполнен был; 
 Позвал меня, пожал мне руку, 
 Потухший взор изобразил 
 Одолевающую муку; 
 Рука задрогла, он вздохнул 
 И на груди моей уснул. 

 Над хладным телом я остался, 
 Три ночи с ним не расставался, 
 Все ждал, очнется ли мертвец? 
 И горько плакал. Наконец 
 Взял заступ; грешную молитву 
 Над братней ямой совершил 
 И тело в землю схоропил... 
 Потом на прежнюю ловитву 
 Пошел один... Но прежних лет 
 Уж не дождусь: их нет как нет! 
 Пиры, веселые ночлеги 
 И наши буйные набеги - 
 Могила брата все взяла. 
 Влачусь угрюмый, одинокий, 
 Окаменел мой дух жестокий, 
 И в сердце жалость умерла. 
 Но иногда щажу морщины: 
 Мне страшно резать старика; 
 На беззащитные седины 
 Не подымается рука. 
 Я помню, как в тюрьме жестокой 
 Больной, в цепях, лишенный сил, 
 Без памяти, в тоске глубокой 
 За старца брат меня молил".