Наталья Николаевна и дети

Незадолго до женитьбы Пушкин писал (как мы говорили), что молодость его прошла шумно и бесплодно, а счастья не было, что нужно искать его на проторенных дорогах - в семейной жизни. И любовь к жене и детям дала ему это счастье.

Будущее детей тревожило Пушкина. В известном письме к Дмитрию Николаевичу он пишет, что в случае его смерти жена окажется на улице, а дети в нищите. С этими мыслями мы постоянно встречаемся в его письмах к жене.

Но сам того не подозревая, Пушкин оставил своим четверым малолетним детям кусок хлеба. За посмертное издание его сочинений вдова получила 50 тысяч и, как мы уже писали, положила их в банк как неприкосновенный капитал для детей. Капитал, правда, очень небольшой, но все же что-то было на черный день. Получили дети в наследство и любимое их отцом Михайловское. Издавались также не раз его сочинения и после. Заботу о будущности детей приняла от Пушкина его жена. Эта мягкая, покорная и добрая женщина, как только дело касалось защиты интересов ее детей, становилась настойчивой, деятельной, непреклонной. Она добилась выкупа Михайловского, отстояла капитал от посягательств Гончаровых и Пушкиных. Выйдя второй раз замуж, продолжала заботиться о благосостоянии детей. Вот что писала она Ланскому: "Я тебе очень благодарна за то, что ты обещаешь мне и желаешь еще много детей. Я их очень люблю, это правда, но нахожу, что у меня их достаточно, чтобы удовлетворить мою страсть быть матерью многодетной семьи. Кроме моих семерых, ты видишь, что я умею раздобыть себе детей, не утруждая себя носить их девять месяцев и думать впоследствии о будущности каждого из них, потому что любя их всех так как я люблю, благосостояние и счастье их - одна из самых главных моих забот. Дай бог, чтобы мы могли обеспечить каждому из них независимое существование. Ограничимся благоразумно теми, что у нас есть и пусть бог поможет нам всех их сохранить" (20 июля 1849 года)^*.

^* (Архив Араповой, л. 112. Впервые было опубликовано С. Энгель в спец. выпуске "Литературной газеты" и "Литературной России" под заголовком "Пушкинский праздник", 1974, с. 20. Здесь в переводе И. Ободовской.)

Однако не все было безоблачным в отношениях между супругами Ланскими. В письмах Натальи Николаевны обращает на себя внимание ее настойчивое стремление к тому, чтобы расходы на детей Пушкиных не ложились на плечи Ланского. Гордость не позволяла ей этого. Но материальное положение ее было трудным. Содержание всего семейства требовало больших средств. Кроме того, в связи с частыми отъездами Петра Петровича приходилось жить на два дома; как командир полка, он должен был некоторую сумму тратить на "представительство". Наталья Николаевна жаловалась на нехватку денег. Расходы на гувернанток и учителей, на прислугу, постоянное присутствие посторонних детей - все это причиняло ей много хлопот. Трудно сказать, вызывалось ли это ее неумением вести хозяйство, или действительно денег постоянно недоставало, но, очевидно, Ланской упрекал ее в том, что она слишком легко тратит деньги. "Если бы я любила деньги, это было бы может быть лучше,- пишет она мужу,- я бы сумела для дома откладывать, а я, однако, только и делаю, что трачу. Но что приводит меня в отчаяние, это что отчасти это падает на тебя; я не чувствую себя виноватой, и все же нахожу, что ты вправе меня упрекать. Мои гордость и чувствительность от этого страдают, вот почему я так часто плачу над своими счетами. Ах боже мой, если бы я тратила мои собственные деньги, ты бы ни слова от меня об этом не услышал, а едак все-таки больно" (21 августа 1849 года)^*.

^* (Архив Араповой, л. 155.)

Михайловское приносило ничтожный доход, пенсии своей по выходе замуж Наталья Николаевна, вероятно, лишилась. Дети Пушкина, как мы упоминали, получали по полторы тысячи в год каждый, но этого было совершенно недостаточно. Мы не знаем, учились ли мальчики на казенный счет, и если нет, то их пребывание в Пажеском корпусе стоило дорого. Большие суммы тратились и на воспитание и образование девочек Пушкиных. В 1849 году Наталья Николаевна делает попытку переиздать сочинения Пушкина и обращается к книгоиздателю Я. А. Исакову. 20 июня этого года она пишет: "...Затем я заехала к Исакову, которому хотела предложить купить издание Пушкина, так как не имею никакого ответа от других книгопродавцов. Но не застала хозяина в лавке; мне обещали прислать его в воскресенье"^*. Переговоры ее с Исаковым тогда ни к чему не привели, и, как известно, второе издание сочинений Пушкина выпустил в 1855-1857 годах П. В. Анненков. А Исаков издал собрание сочинений поэта только в 1859-1860 годах.

^* (Там же, л. 85.)

Из доходов Полотняного Завода Наталье Николаевне выделялось всего полторы тысячи в год, но, как всегда, деньги задерживались, и ей приходилось постоянно напоминать об этом брату. Приведем еще одно ее письмо к Дмитрию Николаевичу. Начало его не сохранилось, по-этому нет даты, но лежит оно в архиве среди писем 1845 года, поэтому есть основание датировать его этим годом...

"...Мой муж может извлечь выгоды из своего положения командира полка. Эти выгоды состоят, правда, в великолепной квартире, которую еще нужно прилично обставить на свои средства, отопить, и платить жалованье прислуге 6000. И это вынужденное высокое положение непрочно, оно зависит целиком от удовольствия или неудовольствия его величества, который в последнем случае может не сегодня, так завтра всего его лишить. Следственно, не очень великодушно со стороны моей семьи бросить меня со всеми детьми на шею мужа. Три тысячи не могут разорить мать, а нехватка этой суммы, уверяю тебя, очень чувствительна для нашего хозяйства. Я рассчитываю на твое влияние на ее характер, так как ты единственный в семье можешь добиться от нее справедливости, а я не осмеливаюсь хоть что-нибудь требовать, это значило бы навлечь на себя ее гнев. Строганову удалось с помощью писем получить 1000 рублей за сентябрь; к ним было приложено письмо, в котором ему дали понять, что в дальнейшем на нее не должно рассчитывать. Эти намеки она, кажется, хочет осуществить, так как вот уже апрель, а январские деньги за квартал не поступают, и мы накануне мая, который, я предвижу, также не оправдает мои ожидания. Бога ради, сладь это дело с нею и добейся для меня этого единственного дохода, потому что ты хорошо знаешь, что у меня ничего нет, кроме капитала в 30.000, который находится в руках у Строганова. Надеюсь только на тебя, не откажи в подобных обстоятельствах в помощи и опоре..."^*.

^* (ЦГАДА, ф. 1265, оп. 3, № 2657, л. 15.)

Наталья Николаевна снова добивается помощи от матери. От капитала в 50 тысяч осталось только 30, очевидно, 20 было истрачено на образование детей: в 1843 году она писала, что придется для этой цели затронуть капитал. Почему Наталья Николаевна говорит о непрочности положения Ланского не знаем, но, видимо, какие-то основания у нее к тому были.

После смерти Сергея Львовича в 1848 году начался раздел между наследниками. О нем иногда упоминается в письмах Натальи Николаевны 1849 года. Раздел тянулся очень долго, и только в 1851 году был оформлен юридически: сыновья получили в Нижнегородской губернии Кистенево и Львовку, а дочерям определили денежную компенсацию, которую обязывались выплатить братья Александр и Григорий. Но все это в будущем, а в 1849 году приходится наводить жесткую экономию. Наталья Николаевна шьет сама домашние платья себе и Александре Николаевне, перешивает из старого пальто для своей маленькой дочери. Вечерами экономят свет; все собираются в одной комнате, кто-нибудь читает вслух, остальные рукодельничают. Как мы увидим дальше, приходилось отказывать детям в таких удовольствиях, как билеты в парк, на представление.

Подавляющее большинство писем Натальи Николаевны из архива Араповой относится к лету 1849 года, когда Ланской долго находился в Прибалтике и переписка была особенно интенсивной. Этим летом семья жила на Каменном Острове. В начале прошлого столетия на земле графа Строганова был разбит великолепный сад и построено большое здание искусственных минеральных вод, где в огромном зале часто бывали концерты известного в то время оркестра Ивана Гунгля, пел цыганский хор, выступали фокусники и гимнасты. Публика очень охотно посещала эти вечера. Аристократия приезжала в своих экипажах и каталась перед музыкальной эстрадой. Строгановский парк славился красотой, в нем были пруды, искусственные горки, в аллеях стояли мраморные статуи, была и специальная площадка для развлечения детей.

Строгановы и Местры жили недалеко от дачи Натальи Николаевны: с этими родственниками и она, и Александра Николаевна виделись постоянно, мы не раз уже встречали упоминание о них в письмах.

У сестер эти посещения тетушек назывались "нести службу при тетках". Графиня Юлия Павловна Строганова поддерживала родственные отношения с семьей Пушкиных и при жизни поэта. Он бывал у них в доме, часто встречались они и в свете. Юлия Павловна "почти безотлучно" находилась в квартире умиравшего Пушкина. По-видимому, она тепло относилась к племяннице и часто навещала ее и детей после смерти Пушкина, приглашала к себе. Наталья Николаевна, несомненно, была самой красивой женщиной на строгановских и местровских вечерах.

В долгие отлучки Ланского дети составляли единственную радость Натальи Николаевны. В письмах ее мы находим подробнейшие описания их характеров, занятий, развлечений. Дом Натальи Николаевны полон детьми, и своими и чужими. От брака с Ланским у нее было три дочери - Александра, Софья и Елизавета. Соня и Лиза редко упоминаются в письмах - они еще не выходили за пределы детской, но старшей, Александре, или, как ее звали в семье, Азе, было в описываемый период четыре года. Это - будущий автор воспоминаний о матери. Девочка, любимица отца, была взбалмошная, капризная. Можно предположить, что Наталья Николаевна со свойственной ей деликатностью опасалась, как бы Ланской не упрекнул ее в том, что она относится к Азе строже, чем к детям от первого брака, и потому тоже баловала ее. "Это мой поздний ребенок, я это чувствую, и при всем том - мой тиран",- писала Наталья Николаевна мужу^*.

^* (Архив Араповой, л. 187.)

Избалованная, своевольная девочка причиняла много беспокойства окружавшим ее родным. Если ей не спалось по ночам, она не давала спать ни матери, ни Александре Николаевне. Постоянно надоедала старшим братьям и сестрам, требуя внимания к себе. Наталья Николаевна описывает один случай, заставивший ее много пережить. Однажды она собиралась в город и решила взять с собой младших девочек Ташу и Азю. В детской няня не быстро подала Азе требуемую ею косыночку, и та назвала ее "старой дурой". Схватив косынку, девочка побежала вниз, боясь, что уедут без нее. Наталья Николаевна пришла в детскую за дочерью и застала старушку в слезах. Узнав, в чем дело, она наказала девочку и не взяла ее с собой. Та молча убежала, экипаж уехал. Как потом рассказали Наталье Николаевне, девочка помчалась наверх и решила выброситься из окна. Случайно ее увидела горничная: она уже висела за окном, держась только пальцами за подоконник. "Не троньте, брошусь, брошусь,- кричала она,- как смели меня наказать, я им покажу!" Ее успели схватить и втащить в комнату. Можно себе представить ужас матери, когда ей все это рассказали. Однако девочка была, видимо, неглупа и часто обезоруживала мать своими репликами. На другой день после этой истории, в воскресенье, все собирались в церковь, но Наталья Николаевна не хотела в наказание за вчерашнее брать Азю с собой. "Но мне же надо раскаяться в грехах!" - сказала девочка с плутовским видом. Наталья Николаевна рассмеялась и... уступила.

Но помимо своих семерых детей, у Натальи Николаевны живут племянник мужа Павел Ланской, сын сестры Пушкина Ольги Сергеевны Лев Павлищев, который иногда приводил с собой из Училища правоведения и своих товарищей. "Ты знаешь,- говорит Наталья Николаевна,- это мое призвание, и чем больше я окружена детьми, тем больше я довольна"^*. Маше Пушкиной в то время было уже 17 лет, Саше - 16, Грише - 14, Таше - 13; Лев Павлищев был на год моложе Саши Пушкина. Пушкин видел племянника годовалым ребенком, когда Ольга Сергеевна в конце лета 1835 года приезжала в Петербург.

^* (Там же, л. 167.)

Павлищев занимает особое место в письмах Натальи Николаевны. "Горячая голова, добрейшее сердце, вылитый Пушкин"^*,- говорит она о нем. По ее письмам мы видим, что она уделяет большое внимание племяннику, ее восхищает живость его характера, по-видимому, всем, всем он напоминает ей Пушкина. И слова ее о Пушкине: "горячая голова, добрейшее сердце, вылитый Пушкин"^** вряд ли можно переоценить. Как верно определила она и характер покойного мужа: его пылкий, горячий нрав и безграничную доброту... Очень ласкова Наталья Николаевна с Пашей Ланским, которому в силу семейных обстоятельств (о чем мы уже говорили) просто негде жить, и он также нашел приют в ее гостеприимном доме.

^* (Там же, л. 44.)

^** (Курсив наш.- И. О. и М. Д.)

Саша Пушкин в 1849 году уже учится в Пажеском корпусе. Гриша собирается туда поступать. Девочки Маша и Таша учатся дома, к ним приглашаются учителя. Помимо общеобразовательных предметов, они занимаются музыкой, языками, рисованием, рукоделием. Горячей любовью и нежностью к детям Пушкиным полны письма Натальи Николаевны. Особенно любила она, как и Пушкин, а может, именно поэтому, старшего сына Александра. "Мать была всегда одинаково добра и ласкова с детьми,- вспоминает Арапова,- и трудно было отметить фаворитизм в ее отношениях. Однако же все как-то полагали, что сердце ее особенно лежит к нему. Правда, что и он, в свою очередь, проявлял к ней редкую нежность, и она с гордостью заявляла, что таким добрым сыном можно гордиться"^*.

^* (Арапова, 1908, янв., № 11446.)

Наталья Сергеевна Шепелева, правнучка А. С. Пушкина, рассказывала: "Мой дедушка, Александр Александрович, очень любил мать. В молодости, даже в ту пору, когда он был уже женат, сын поэта каждую субботу проводил у Натальи Николаевны. Суббота была для них днем памяти Пушкина. Вдова Александра Сергеевича делилась с сыном своими душевными невзгодами, печальными воспоминаниями о последних днях Пушкина. Она была предельно откровенна с Александром, вот почему он знал об отце гораздо больше, чем другие дети поэта"^*.

^* (Русаков В. М. Потомки Пушкина. Л., 1978, с. 25. В дальнейшем сокращенно: Русаков.)

Приведем ряд выдержек из писем лета 1849 года, так живо рисующих нам горячую любовь Натальи Николаевны к детям Пушкина, теплое, ласковое отношение к племянникам и искреннюю привязанность к ней всех окружавших ее людей.

"...Вернувшись, мы застали у нас Павлищева - отца с сыном, они с нами пообедали. После обеда дети упросили меня повести их на воды, где было какое-то необыкновенное представление; за один рубль серебром кавалер мог провести столько дам, сколько захочет. Саша был нашим кавалером. Мы хотели, чтобы Гришу сочли за ребенка, но его не согласились признать таковым, и мне пришлось заплатить еще рубль. За эти деньги мы получили развлечение до 11 часов. Оркестр Гунгля чередовался с разными фокусами, исполняемыми Рабилями, маленьким Пашифито и несколькими учениками Вруля. Представление было действительно прелестно, в особенности для первого раза, потому что при повторении такие вещи утомляют, за исключением превосходного оркестра Гунгля, который всегда слушаешь с удовольствием" (13 июня)^*.

^* (Арапова, л. 17.)

"Маленький Павлищев приехал сегодня ко мне, и вот наш пансион теперь в полном составе. Графиня Строганова, которая пришла сегодня к нам, не могла придти в себя от удивления сколько у нас народу. Она очень настаивала, чтобы я привела их всех к ней пить чай. С меня и Сашиньки она взяла обещание придти к ней обедать; мы думает, что пойдем, когда мадам Стробель будет здесь, иначе невозможно оставить молодежь предоставленной самой себе" (21 июня)^*.

^* (Там же, л. 31.)

"Если бы ты знал, что за шум и гам меня окружают. Это бесконечные взрывы смеха, от которых дрожат стены дома. Саша проделывает опыты над Пашей, который попадается в ловушку, к великому удовольствию всего общества. Я только что отправила младших спать и, слава богу, стало немного потише" (21 июня)^*.

^* (Там же, л. 32.)

"У меня было намерение после обеда отправиться вместе со всеми на воды, чтобы послушать прекрасную музыку Гунгля и цыганок, и я послала узнать о цене на билеты. Увы, это стоило по 1 рублю серебром с человека, мой кошелек не в таком цветущем состоянии, чтобы я могла позволить себе подобное безрассудство. Следственно, я отказалась от этого, несмотря на досаду всего семейства, и мы решили благоразумно, к великой радости Ази, которая не должна была идти на концерт, отправиться на Крестовский полюбоваться плясунами на канате. Никто не наслаждался этим спектаклем с таким восторгом, как Азя и Лев Павлищев; этот последний хлопал в ладоши и разражался смехом на все забавные проделки полишинеля. Веселость его была так заразительна, что мы больше веселились глядя на него, чем на спектакль. Это настоящая ртуть, этот мальчик, он ни минуты не может спокойно сидеть на месте, но при всей своей живости - необыкновенно послушен, и сто раз придет попросить прощения, если ему было сделано замечание. В общем, я очень довольна своим маленьким пансионом, им легко руководить. Я никогда не могла понять, как могут надоедать шум и шалости детей, как бы ты ни была печальна, невольно забываешь об этом, видя их счастливыми и довольными. Лев развлекает нас своим пением, музыкой, своим остроумием. Он беспрестанно ссорится и мирится со своей кузиной Машей, но это не мешает им быть лучшими друзьями на свете" (29 июня)^*.

^* (Там же, л. 38.)

"Я прочла Саше и Маше строки, что ты им адресуешь. Спасибо, мой дорогой Пьер, и они тоже тебя благодарят и просят передать тебе привет, а также и все остальные дети. Сейчас все они собрались около фортепиано и поют; Лев Павлищев - Гунгль этого оркестра. Погода такая плохая, что никто не выходит из дома. Они вознаградили себя за это, устроив невообразимый шум и гам. Так как их увеселения совершенно невинны, я предоставила им полную свободу. Такое счастье, что я могу заниматься своими делами при таком шуме, иначе мне было бы трудно найти минутку тишины, чтобы писать письма" (1 июля)^*.

^* (Там же, л. 42.)

"Вчера был день рождения Саши, ему исполнилось 16 лет, и я сдержала обещание давно данное мною детям - провести этот день в Парголове^*, на зелень, как это делают немцы. День был хороший и я сделала необходимые распоряжения. Послала повара и Фридриха^** с обедом вперед на крестьянской телеге. Жорж Борх и Саша Галахов захотели тоже отпраздновать день рождения их друга и были нашими гостями. Оба они с Гришей и берейтором Жоржа отправились раньше нас верхами.

^* (Парголово - дачная местность под Петербургом.)

^** (Фридрих - слуга Ланских.)

Мы выехали в 3 часа в коляске на вороных, а в дрожки запрягли городскую пару. Саша не мог ехать верхом, потому что накануне ему ставили пиявки, он сел в дрожки вместе с Пашей. Поехали в Парголово. Молодые кавалеры выехали нам навстречу, сделав уже все приготовления к празднованию. Чтобы позабавить общество, Жорж нанял четыре телеги, и до самого обеда они все время катались в этих экипажах. После обеда гроза прервала их увеселение. Все лица помрачнели, они вообразили, что вечер уже пропал, но солнце появилось снова, а с ним и радость детей. Быстро все расселись по телегам. Жорж правил лошадьми на той телеге, где были Маша и Таша, Саша Галахов был нашим кучером; мы выбрали его - Сашенька, я и Азя, так как ты конечно прекрасно понимаешь, что эта последняя, учитывая, что она имеет деспотическую власть надо мною, потребовала участия в прогулке. У каждого из мальчиков был свой экипаж, они были счастливы, что могут править сами. Паша по этому случаю (когда ему также позволили править) нам рассказал о множестве своих подвигов в этом году у Никитиных. Послушаешь его, так это настоящий Геркулес, и каждый раз когда он нас обгонял, он мне кричал: "Вот видите, Тетушка!" Василий, правивший рысаками, не был так горд, как Паша со своей несчастной крестьянской клячей.

Через полчаса я нашла эту езду несколько утомительной и попросила разрешения нам сойти. Им я предоставила возможность оспаривать приз за скачки, а сама с Сашенькой и девицами направилась в парк. Парнас^* чрезвычайно понравился Азе; она два раза упала, но это ее не обескуражило. Вот что может сделать сильное желание. Уступив ее просьбе взять ее с нами, я поставила свои условия - ходить столько, сколько мне захочется и не сметь ни кричать, ни жаловаться. И вот, мы там ходили дольше обыкновенного, взбирались на все горки сада, и ни разу она не проявила своего дурного настроения. Одним словом, она была прелестна. Мы вернулись домой в половине десятого. В 10 часов мой маленький народец отправился спать, очень усталый, и тем не менее очень счастливый проведенным днем. Вот невинное и дешевое удовольствие!"^** (7 июля).

^* (Парнас - горка в парке.)

^** (Там же, л. 48. Публикуется впервые.)

..."Вернувшись домой после чая, я прилегла отдохнуть на диван и предоставила мальчикам меня развлекать. Лев Павлищев играл на фортепиано, Гриша и Паша переоделись женщинами и разыгрывали разные комические сценки, очень хорошо, особенно Гриша, у которого в этом отношении замечательный талант" (10 августа)^*.

^* (Там же, л. 128. Впервые опубликовано С. Энгель в спец. выпуске "Литературной газеты" и "Литературной России" под заголовком "Пушкинский праздник", 1974, с. 20. Здесь в переводе И. Ободовской.)

"...Перед отъездом я попрощалась со Львом. Бедный мальчик заливался слезами. Я обещала ему присылать за ним по праздникам, и что он может быть спокоен - я его не забуду. Мы расстались очень нежно" (16 августа)^*.

^* (Архив Араповой, л. 137 об.)

"По дороге на Острова я зашла к правоведам, чтобы утешить бедного пленника^*, который умолял меня навестить его в первый же раз, что я буду в городе. Но я не видела его, они были в классе" (23 августа)^**.

^* (Льва Павлищева.)

^** (Там же, л. 161.)

"Забыла тебе сказать, что Лев Павлищев приехал вчера из своей школы провести с нами два дня. Бедный мальчик в совершенном отчаянии, и достаточно произнести слово правоведение, как он разражается потоком слез. Его уже бранил директор за то, что он вечно плачет.- "Что вы хотите,- сказал мне Лев, - я ничего не могу поделать, достаточно мне вспомнить о парке Строгановых и о том, как мне хорошо живется у вас, как сердце мое разрывается". Этот ребенок меня трогает, в нем столько чувствительности, что можно простить ему небольшие недостатки, которые состоят главным образом в отсутствии хороших манер. Я не смогла удержаться и не сделать замечание Саше, что расставаясь с нами, он не испытывал и четвертой доли того горя, что его двоюродный брат. Но в конце концов у каждого свой характер, а Саша так жаждет всяких перемен и нетерпеливо стремится стать мужчиной. Покинуть родительский кров для него это уже шаг, который, как он полагает, должен его приблизить к столь страстно им желаемой поре" (22 августа)^*.

^* (Там же, л. 158.)

"Саша и Лев приехали провести с нами воскресенье. Гриша завтра поедет с братом, чтобы держать экзамен у Ортенберга. Лев, кажется, попривык немного, но еще печален. Я не думаю, что Гриша будет в таком же отчаянии^*. В моих то хорошо, что общество мальчиков их не пугает, они умеют с ними ладить; то с одним немножко подерутся, то с другим, и устанавливаются дружеские отношения, а с ними и уважение" (28 августа)^**.

^* (В 1849 году Г. Пушкин поступил в IV класс Пажеского корпуса.)

^** (Там же, л. 170.)

"Сегодня утром, едва одевшись, я велела заложить пролетку и, как только мы напились чаю, оторвала от семьи моего бедного Григория. Он оставил нас не без слез, хотя и стремился испытать новый образ жизни. Я поехала в казармы...^* Там я взяла извозчика, чтобы отвезти моего молодого человека в церковь Все Скорбящие. Когда мы приехали туда, мы не смогли отслужить молебна, так как священник был в отсутствии, а дьячок нам сказал, что придется ждать более получаса. Я побоялась, что Гриша пропустит час обеда, который бывает в 2 часа, тогда он остался бы до вечера без кусочка хлеба, потому что он и чаю не выпил. И я решила отложить молебен до воскресенья, и велев ему приложиться к иконе, вернулась в казармы пересесть в экипаж, потому что явиться на извозчике в это аристократическое учебное заведение было бы не совсем прилично. Пажи были уже на учебном плацу, и я немного подождала, потом прибежал Саша. Когда я передавала ему брата, чтобы он представил его начальству, Жерардот через своего офицера попросил у меня разрешения самому мне представиться. Я пошла ему навстречу и рекомендовала ему Григория. Он мне обещал последить за ним, хвалил Сашу. После этого я рассталась с детьми. Несколько раз Гриша бросался мне на шею, чтобы попрощаться. Оба они проводили меня до пролетки, и я вернулась домой с печалью на сердце" (31 августа)^**.

^* (При кавалергардских казармах Ланской имел казенную квартиру.)

^** (Там же, л. 183.)

"...Не брани меня, что я употребила твой подарок на покупку абонемента в ложу, я подумала об удовольствии для всех. Неужели ты думаешь, что я такая сумасшедшая, чтобы взять подобную сумму и бегать с ней по магазинам. Я достаточно хорошо знаю цену деньгам, принимая во внимание наши расходы, чтобы тратить столько на покупку тряпок... Не упрекай меня, я приняла твой подарок, но хочу разделить его со всеми" (31 августа)^*.

^* (Там же, л. 186.)

"Вообрази, что в корпусе все находят, что Гриша очень красивый мальчик, гораздо красивее своего брата, и по этой причине он записан в дворцовую стражу, честь, которой Саша никогда не мог достигнуть, потому что он числился в некрасивых. Когда Гриша появился в корпусе, все товарищи пришли сказать Саше, что брат на тебя ужасно похож, но сравненья нет лучше тебя" (2 сентября)^*.

^* (Там же, л. 280.)

"Я велела подать завтрак пораньше, чтобы не опоздать поехать в корпус повидать сыновей. Там я имела счастье узнать, что мой Гага отличается: по-французски получил 10^*, без ошибки написал диктант; по-немецки получил 9, потому что он впервые подвергался испытанию по этому языку, а вчера по зоологии получил тоже 9. Дай бог, чтобы и впредь было так. Саша тоже имеет хорошие отметки. Признаюсь, это доставляет мне огромное удовольствие, так как я опасалась очень за Гришу" (10 сентября)^**.

^* (В то время была десятибалльная оценка успеваемости.)

^** (Там же, л. 224.)

"...Покончив дела с гувернанткой, я поехала в Пажеский корпус, и была бесконечно счастлива узнать, что Саша сегодня утром был объявлен одним из лучших учеников по поведению и учению, и что Философов и Ортенберг очень его хвалили в присутствии всех пажей. Что касается Гриши, он также имел свою долю похвал, Ортенберг подошел к нему, чтобы сказать, что он не думал, что Гриша будет так хорошо заниматься, как он это делает. Ты представляешь, как я была счастлива, я благословляю бога за то, что у меня такие сыновья, потому что Гриша находится под влиянием брата, хочет ему подражать, и им все довольны. Мальчик уже не имеет апатичного вида, и я начинаю надеяться. Не говорю уж о Саше, оставив мою материнскую гордость, могу сказать - это замечательный мальчик. Да благословит бог их обоих за ту радость, которую они мне доставляют" (29 сентября)^*.

^* (Там же, л. 291.)

В послужном списке А. А. Пушкина имеется такая запись: "...в уважение примерной нравственности признан отличнейшим воспитанником и в этом качестве внесен под № 5 в особую книгу"^*.

^* (Русаков, с. 25.)

Н. А. Раевский в книге "Портреты заговорили" рассказывает о виденном им в Бродзянах дагерротипе, на котором запечатлен образ Натальи Николаевны вместе с детьми. "Но лучше всего Пушкина-Ланская вышла на отлично сохранившемся дагерротипе... В одинаковых платьях и чепцах сидят рядом Наталья Николаевна и Александра Николаевна. За ними и сбоку трое детей Пушкиных - сыновья в мундирах пажей и девочка-подросток (младшая дочь Наталья). Одна из девочек Ланских прижалась к коленям матери. Дагерротип снят не в ателье, а в комнате (видны книжные шкафы) и, по всей вероятности, относится к 1850 или, самое позднее, к 1851 году (старший сын, А. А. Пушкин, окончил Пажеский корпус в 1851 году). Наталье Николаевне было тогда 38-39 лет. Беру большую лупу и долго смотрю на генеральшу Ланскую. Прекрасные, тонкие, удивительно правильные черты лица. Милое, приветливое лицо - любящая мать, гордая своими детьми. Невольно вспоминаются задушевные пушкинские письма к жене. На известных до сих пор изображениях Натальи Николаевны, как мне кажется, нигде не передан по-настоящему этот немудреный, но живой и ласковый взгляд, который сохранила серебряная пластинка^*"^**.

^* (Где находится этот дагерротип сейчас - неизвестно.)

^** (Раевский Н. А. Портреты заговорили, с. 28.)

В письме от 12 сентября 1849 года мы находим очень интересное упоминание о встрече Натальи Николаевны с женой Павла Воиновича Нащокина, самого близкого друга Пушкина. Напомним, что Нащокин был на свадьбе Пушкиных и постоянно встречался с ними в то время, когда молодые жили в Москве. Впоследствии между Нащокиным и Натальей Николаевной установились самые теплые отношения, это видно из переписки с ним Пушкина. Павел Воинович специально приезжал в Петербург крестить сына Пушкиных Сашу. И вот в 1849 году, оставляя сына одного в чужом ему Петербурге, Вера Александровна, его жена, обратилась с просьбой к Наталье Николаевне, зная ее доброту и отзывчивость, брать иногда мальчика в праздничные дни из Училища правоведения. Павел Воинович в это время был еще жив и, вероятно, перед отъездом жены из Москвы говорил ей о том, чтобы она попросила Наталью Николаевну взять шефство над сыном. Речь идет о старшем сыне Нащокиных Александре, которому тогда было 10 лет. Нет сомнения, что он был назван в честь Пушкина. А родившуюся в 1837 году дочь Нащокины назвали Натальей.

Вот что писала Наталья Николаевна:

"На днях приходила ко мне мадам Нащокина, у которой сын тоже учится в училище правоведения, и умоляла меня посылать иногда в праздники за сыном, когда отсутствует мадемуазель Акулова^*, к которой он обычно ходит в эти дни. Я рассчитываю взять его в воскресенье. Положительно, мое призвание - быть директрисой детского приюта: бог посылает мне детей со всех сторон и это мне нисколько не мешает, их веселость меня отвлекает и забавляет"^**.

^* (Так писала Наталья Николаевна фамилию Окуловой.)

^** (Архив Араповой, л. 235.)

Нет никакого сомнения, что сын Нащокиных был частым гостем в этом приюте для всех лишенных по тем или иным причинам родительского тепла детей... Мадемуазель Окулова, о которой говорит Наталья Николаевна,- родственница Нащокина (сестра Павла Воиновича была замужем за М. А. Окуловым).

В 1849 году Маше Пушкиной исполнилось 17 лет. Некрасивая в детстве, она, как это часто бывает с девочками, вдруг расцвела и похорошела. Впоследствии, по свидетельству современников, она была хороша собой, в ней счастливо соединялись черты матери и отца. Зимою Маше предстояло "выезжать", и Наталья Николаевна, чтобы побороть застенчивость дочери, стала брать ее с собой, когда бывала у Строгановых и Местров. Так, в письме от 23 апреля она подробно рассказывает об одном из обедов у Строгановых, где Маша Пушкина в белом муслиновом платье с пунцовыми мушками и пунцовыми лентами у ворота и пояса всем очень понравилась.

"Что касается Маши, то могу тебе сказать, что она тогда произвела впечатление у Строгановых. Графиня мне сказала, что ей понравилось и ее лицо, и улыбка, красивые зубы, и что вообще она никогда бы не подумала, что Маша будет хороша собою, так она была некрасива ребенком. Признаюсь тебе, что комплименты Маше мне доставляют в тысячу раз больше удовольствия, чем те, которые могут сделать мне" (28 августа)^*.

^* (Там же, л. 173.)

"...Теперь пойду отдохнуть, я очень устала сегодня - эти образчики большого света заставляют меня с ужасом думать о предстоящих выездах этой зимой" (23 августа)^*.

^* (Там же, лл. 165 об. и 166.)

"Если бы ты знал, как я была счастлива вернуться домой; я разделась и села писать тебе. Мои так называемые успехи нисколько мне не льстят. Я выслушала, как всегда, множество комплиментов. Никто не хотел верить, что Маша дочь моя, послушать их, так я могла бы претендовать на то, что мне столько же лет, сколько и ей". "...К несчастью, я такого мнения, что красота необходима женщине. Какими бы она ни была наделена достоинствами, мужчина их не заметит, если внешность им не соответствует. Это подтверждает мою мысль о том, что чувственность играет большую роль в любви мужчин. Но почему женщина никогда не обратит внимания на внешность мужчины? Потому что ее чувства более чисты. Однако, я пускаюсь в обсуждение вопроса, в котором мы с тобой никогда не бывали согласны..." (28 августа)^*.

^* (Там же, л. 175.)

"...Что касается того, чтобы их^* пристроить, то, уверяю тебя, мы все в этом отношении более рассудительны, чем ты думаешь; я всецело полагаюсь на волю божию, но не считаю преступлением иногда помечтать об их счастье. Можно быть счастливой и не будучи замужем, конечно, но что бы ни говорили - это значило бы пройти мимо своего призвания. Я не решусь им это сказать, потому что еще на днях мы об этом много разговаривали, и я, иногда даже против своего убеждения, для их блага говорила им многое из того, о чем ты мне пишешь в своем письме, подготавливала их к мысли, что замужество прежде всего не так легко делается, и потом - нельзя смотреть на него как на забаву и связывать его с мыслью о свободе. Говорила им, что это серьезная обязанность и что надо делать свой выбор в высшей степени рассудительно...

^* (Дочерей. - И. О. и М. Д.)

Союз двух сердец - величайшее счастье на земле, а вы^* хотите, чтобы молодые девушки не мечтали об этом, значит, вы никогда не были молоды, никогда не любили. Надо быть снисходительными к молодежи, беда всех родителей в том, что они забывают, что они сами чувствовали, и не прощают детям, если последние думают иначе, чем они. Не следует доводить до крайности эту манию о замужестве, до того, чтобы забывать всякое достоинство и приличия, я держусь такого мнения, но предоставить им невинную надежду на приличную партию - это никому не принесет вреда" (25 июля 1851 года)^**.

^* (Имеются в виду Ланской и Фризенгоф.)

^** (Там же, лл. 338-339.)

Эти письма - еще одно свидетельство того, как тяжелы были для Натальи Николаевны выезды в свет, к которым ее вынуждали заботы о будущем положении детей, о том, чтобы выдать дочерей замуж, а также и поддержать нужные связи для мужа. Опасение, что дочери останутся старыми девами, навеяны, несомненно, судьбой Александры Николаевны; ее неустроенность, тайные страдания были постоянно перед глазами Натальи Николаевны, и она, конечно, боялась за дочерей. Отсюда и рассуждения ее о том, что красота необходима женщине, о разнице в чувствах мужчины и женщины. Вопрос этот, очевидно, не раз обсуждался супругами Ланскими, и Наталья Николаевна не соглашалась с возражениями мужа. В какой-то степени она права - внешность девушки или женщины в те времена играла большую роль в чувствах мужчины, во всяком случае в начале знакомства, но здесь более всего интересно ее суждение о чувствах женщин, о том, что женщина "никогда не обратит внимания на внешность мужчины". Оба ее брака доказывают это. Она вышла 18-летней девушкой за Пушкина, который не был красив и был старше ее на 13 лет, преодолела сопротивление матери, глубоко и искренне любила мужа, отца ее четверых детей. Как и Пушкин, Ланской был старше Натальи Николаевны на 13 лет, и он не блистал красотой, однако и в нем она сумела разглядеть ту большую доброту, которая имела для нее решающее значение в вопросе отношения к детям от первого брака.

Когда Наталья Николаевна вышла замуж за Ланского, дети Пушкины были уже достаточно большими, в особенности Маша и Саша, чтобы сохранить память об отце, чтобы не только сознательно отнестись к браку матери, но и оценить доброе отношение к ним Ланского. Он никогда не претендовал на то, чтобы носить имя отца, дети называли его Петром Петровичем. Александра Николаевна, судя по письмам, внесла некоторый разлад в семью сестры. Арапова в своих воспоминаниях пишет, что якобы она настраивала дочерей Пушкина против отчима. Но письма нигде не говорят нам о плохом отношении детей Пушкиных к нему. Видимо, несмотря на вмешательство тетки, он сумел внушить им уважение и признательность за заботу о них. И, конечно, решающим были его отношение к матери и ее стремление поддерживать мир в семье. "Ты знаешь, как я желаю доброго согласия между вами всеми,- пишет Наталья Николаевна мужу,- ласковое слово от тебя к ним, от них к тебе - это целый мир счастья для меня" (23 июня 1849 года)^*.

^* (Там же, лл. 35-36.)

Сохранилась небольшая приписка Маши Пушкиной к поздравительному письму Натальи Николаевны:

"Как старшая в семье, передаю Вам, дорогой Петр Петрович, поздравление моих братьев, Таши и Каролины. Я также присоединяюсь к их поздравлениям и желаю вам здоровья, счастья и благополучия. Прошу вас верить моей искренней привязанности. М. Пушкина"^*.

^* (Там же, л. 35.)

Александр и Григорий Пушкины по окончании Пажеского корпуса были зачислены офицерами в полк Ланского, и письма Натальи Николаевны свидетельствуют об их взаимных хороших отношениях. Много лет спустя, когда Натальи Николаевны уже не было в живых, младшая дочь Пушкина Наталья развелась с первым мужем и в 1868 году за границей вышла второй раз замуж. Детей своих от первого брака она была вынуждена оставить Ланскому, и он воспитал их. Вряд ли можно переоценить этот поступок Ланского. Об этом рассказывает в своих воспоминаниях внучка Натальи Николаевны Е. Н. Бибикова. Интересно отметить, что крестной матерью Бибиковой была Александра Николаевна, а крестным отцом Петр Петрович Ланской. Родилась она в Германии, в Висбадене, куда ее мать, очень боявшаяся первых родов, поехала рожать к старшей сестре Наталье Александровне. Там же в это время у падчерицы жил и Ланской, лечившийся от ревматизма. Все это еще раз подтверждает его родственное отношение к детям и внукам жены и детей Пушкиных к отчиму.

Дети Натальи Николаевны, Пушкины и Ланские, были очень дружны между собою, и эти отношения сохранились у них на всю жизнь. Так, Мария Александровна Пушкина-Гартунг, когда овдовела, подолгу живала у старшего брата Александра Александровича и у сестер Ланских, у которых часто проводила лето в их имениях.

В одном из очерков о жизни А. П. Араповой и ее мужа в их имении Лашма, в главе "Усадьба, где жили дети Пушкина"^*, мы читаем следующее:

^* (Из заграничной газеты "Новое русское слово" от 17 сентября 1975 года. Статья под названием "Лашма" (автор указан инициалами - Ю. Г.), глава "Усадьба, где жили дети Пушкина". Вырезку из газеты этой главы любезно прислал нам из Парижа праправнук Пушкина - Г. М. Воронцов.)

"...Лашма, усадьба генерала Ивана Андреевича Арапова и супруги его, Александры Петровны, дочери от второго брака вдовы поэта с П. П. Ланским. Здесь в течение долгих лет проводила лето дочь поэта, Мария Александровна Гартунг, здесь гостил его старший сын Александр Александрович..."

Мария Александровна сюда приезжала из Москвы с наступлением майских дней. "...Будучи примерно на десяток лет старше своей единоутробной сестры, Мария Александровна совершенно на нее не походила. Это была худенькая, седая, подтянутая старушка, темноглазая, с сеткой мелких морщинок, прорезавших смуглое, не лишенное все же известной привлекательности, характерное "пушкинское лицо"... Ежегодно посещал Лашму и проживал в ней летней порой старший сын поэта, генерал от кавалерии Александр Александрович Пушкин, сухой, седой как лунь, но еще достаточно бодрый старик в своем васильковом мундире Нарвских гусар, которыми командовал на русско-турецкой войне.

...Мария Александровна, сухонькая, но бодрая, выходила к приезжим гостям в неизменном темном костюме без всякого следа украшений, скромно усаживаясь в тени, принимала участие в общей беседе, вносила в споры примиряющее начало. Между прочим, была она до крайности суеверна: пугалась совиного крика, избегала тринадцатое число, а если выплата пенсии из наравчатского казначейства приходилась на пятницу^*, задерживала поездку "нарочного с оказией" на несколько дней".

^* (Пятница - день смерти А. С. Пушкина.)

О хороших родственных отношениях между детьми Пушкина и Ланских пишет в своих воспоминаниях и Е. Н. Бибикова:

"Зимой дядя Александр Александрович^* приезжал в Петербург по делам институтов и заседал в Опекунском совете^**, жил как всегда у моей матери^***, и там я с ним встречалась и глубоко уважала этого гордого старика... Мария Александровна Гартунг была старшая дочь Пушкина... Она гостила у нас в Андреевке каждое лето до открытия Казанской железной дороги. После этого она стала ездить в Лашму к другой сестре, Александре Петровне Араповой... Она была очень ожесточена на свою неудачную жизнь... со своими седыми волосами напоминала какую-нибудь средневековую маркизу..."

^* (Сын А. С. Пушкина.)

^** (А. А. Пушкин был почетным опекуном женских институтов.)

^*** (У Елизаветы Петровны Ланской - младшей дочери Н. Н. Пушкиной-Ланской.)

"Я хорошо помню Александру Николаевну^*. Она была моей крестной матерью. Я родилась в Висбадене, в Германии. Мать боялась первых родов, которые и были очень тяжелые, и поехала в Висбаден, где тогда царила ее сестра - красавица Наталья Александровна, урожденная Пушкина, жена принца Нассауского. Крестным был дед П. П. Ланской, который лечился от ревматизма и жил у падчерицы Натальи Александровны..." "Когда мне минуло уже 7 лет, мой отец Николай Андреевич Арапов заболел нервным расстройством в деревне, и мама, списавшись с Фризенгофами, повезла отца и нас детей в Вену. Там мы прожили два года".

^* (А. Н. Гончарова - в замужестве Фризенгоф.)

Хорошие добрые отношения между детьми Пушкиными и Ланскими продолжались и их потомками. Бибикова пишет, что в 1914 году она была в гостях у Натальи Михайловны Бессель (дочери Н. А. Пушкиной-Дубельт-Меренберг), и очень хорошо о ней отзывается: "Я у нее была в Бонне в 1914 году... я ее хорошо помню, она была пресимпатичная, живая, веселая и очень родственная... У нее было двое детей: сын Александр и дочь. Сын очень гордился, что он внук^* поэта, и собирал целые коллекции его портретов и отзывов о Пушкине".

^* (Здесь Бибикова ошиблась: Александр Бессель приходился Пушкину правнуком. - И. О. и М. Д.)