56. Е. П. Оболенскому. № 14. 17 генваря 1841 г., Туринск

Опять из Туринска приветствую тебя, любезный, милый друг Евгений. Опять горестная весть отсюда: я не застал Ивашева. Он скоропостижно умер 27-го декабря вечером и похоронен в тот самый день, когда в прошлом году на наших руках скончалась Камилла Петровна. В Тобольске это известие меня не застало: письмо Басаргина, где он просил меня возвратиться скорее, пришло два дни после моего отъезда. В Ялуторовске дошла до меня эта печальная истина - я тотчас в сани и сюда. <...>

Теперь на наших руках четверо детей, из которых старшему 68 лет,- это их бабушка, приехавшая похоронить и дочь и зятя^*. Ты можешь себе представить, как эти два удара подействовали на бедную женщину. Слава богу, она хорошо переносит свое положение: здоровье ее поддерживается. Она и все малютки рады моему приезду и рады, что я возвратился здоровый. Что могу, то делаю для них. Басаргин с женой у них жил до вчерашнего дня - ожидал моего возвращения, я его уговорил еще несколько дней пробыть и при мне.

^* (Мать Камиллы Петровны Ивашевой М. П. Ледантю приехала к дочери в Туринск в феврале 1839 г.)

Ты невольно спрашиваешь, что будет с этими малютками? Не могу думать, чтобы их с бабушкой не отдали родным, и надеюсь, что это позволение не замедлит прийти. Кажется, дело просто и не нужно никаких доказательств, чтобы понять его в настоящем смысле. Не умею тебе сказать, как мне трудно говорить всем об этом печальном происшествии. <...> За месяц до этого писал ко мне Ивашев, что ему нездоровится,- я советовал ему больше делать движения. И здесь ему Басаргин то же говорил не раз, советовал даже открыть кровь, но он все полагал лишним - и приписывал это нездоровье обыкновенным своим припадкам. В день своей смерти нисколько не чувствовал себя хуже, сам заказал обедню в кладбищенской церкви в память своей жены к 30-му числу, и на этой обедне его самого отпевали. Все жители соединились тут - он оставил добрую по себе память в Туринске, где потерял в течение двух лет мать, отца, жену и где, наконец, и сам лег. С трудом верю, что его нет, и часто ищу своего хозяина.

<...> У меня здесь часть Паскаля, доставшаяся на мою долю переписать,- рукописи с нашими помарками никто, кроме нас, не поймет.

Прощай, любезный Евгений,- это письмо несколько замедлит, из Туринска дорога дальше, но к тебе всегда одинаково близок

твой друг И. Пущин.

Нарышкин, говорят, произведен из унтер-офицеров в юнкера. Это какое-то новое постановление для разжалованных - я его не понимаю, а потому не сужу. <...>