81. Н. Д. Фонвизиной. Туринск, 12 сентября 1841 г.
<...> Не стану вам повторять о недавней нашей семейной потере, но тяжело мне привыкать к уверенности, что нет матушки на этом свете. Последнее время она была гораздо лучше прежнего; только что немного отдохнули от этой сердечной заботы, как богу угодно было кончить ее земное существование*. <...>
* (Мать Пущина, Александра Михайловна, умерла 19 июня 1841 г.)
Благодарю за добрые ваши советы; будьте уверены, что самая подвижность моего характера не помешает мне ими воспользоваться с признательностию за вашу дружбу ко мне. <...>
С Басаргиным мы живем ладно - иногда случается поспорить, но без малейшей злобы и неудовольствия. <...>
Прошу вас пригласить к себе соседа вашего, поэта, и вручить ему посылаемые две пиэсы Пушкина. Они нигде не были напечатаны и напомнят юность таланта лицейского моего товарища. Ваше письмо заставило меня припомнить эти стихи, я хотел к ним прибавить еще одно послание, но никак не могу сложить его в старой моей памяти. Пусть Петр Павлович пошлет их Плетневу. Если нельзя было поместить в последние три части его сочинений, пускай по крайней мере в журнале напечатают все эти мелочи, которые имеют неотъемлемое достоинство. Самые небрежности тогдашнего его слога - небрежности великого поэта.
<...> К Ершову я не пишу сам потому, что не люблю начинать переписки*. <...>
* (О стихах Пушкина, посланных Пущиным П. П. Ершову, см. прим. 54 к "Запискам о Пушкине".)
Видно, они скоро надеются отделаться от Кавказа. <...> Нарышкин пошел в горы*. <...>
* (М. М. Нарышкин летом 1841 г. отправлялся в экспедицию с генералом Зассом (см.: Лорер, с. 352).)
Сюда пишут, что в России перемена министерства, то есть вместо Строгонова назначается Бибиков, но дух остается тот же, система та же. В числе улучшения только налог на гербовую бумагу*. Все это вы, верно, знаете, о многом хотелось бы поговорить, как, бывало, прошлого года, в осенние теперешние вечера, но это невозможно на бумаге.
* (Слух о замене министра внутренних дел А. Г. Строганова Бибиковым оказался неверным.)
Я бы хотел у вас быть с Ст<епаном> Мих<айловичем>. Мы бы на него вместе с вами напали за его осторожность, как он нас упрекает неосторожностию.
Если б не хлопоты с князем, я бы явился на встречу Оболенского: но об этом нечего и думать, потому что из этого увольнения делают государственное дело.
До сих пор М<атвея> Ив<ановича> не пускают. Жаль, что вы не спросили его сият<ельство>, почему такое неблаговоление к солитеру? Признаюсь, мудрено бы ему найти причину такого произвольного действия. Не говорите этого Семенову; он скажет, что я неосторожен. <...>
Оболенский в последнем письме располагается оставаться в Туринске, но я его буду убеждать перекочевать. <...> Не женить ли мне его и остаться между двумя счастливыми супругами старым холостяком?
Басаргин хочет перебраться в Курган, если мы уедем, но я не имею никакого вожделения к Кургану. Та же глушь, что и здесь, только немного потеплее.
Кар<олина> Кар<ловна> все живет у Трубецких - мы с ней пересылаем друг другу нежности.
От Марьи Николаевны давно нет писем. И Сергей Григорьевич как-то замолчал. Я все-таки к ним пишу; пускай лучше бранят за частые письма, нежели за молчание.
Якушкин сообщил мне ужасные подробности убийства Собанского,- повар совершенный изверг. <...>
Обнимаю Пушкина здорового. Не хочу думать, чтоб он до сих пор хворал. <...>
Прощайте, добрейшая Наталья Дмитриевна, имейте терпение прочесть и листок и полулистки, которые нечаянно попались под руку. От души желаю всем всего лучшего.