"Солнце нашей поэзии закатилось"

'Солнце нашей поэзии закатилось'

На набережной Мойки, около Конюшенного моста, стоит большое старинное здание, обращенное лицевым фасадом к Конюшенной площади. Оно было построено в XVIII веке для Придворного Конюшенного ведомства (ныне Конюшенная площадь, дом 1). В 1817-1823 годах его реконструировал архитектор В. П. Стасов. Центр здания, протянувшегося вдоль всей площади, купольную часть, занимала церковь Конюшенного ведомства. Ее фасад решен в виде лоджии с четырьмя колоннами, декорирован барельефами и статуями работы скульптора В. И. Демут-Малиновского. Здание церкви завершается куполом. В основном его гармонический архитектурный облик сохранился до нашего времени.

В 1857 году были уничтожены только лоджии да сняты статуи, стоявшие в нишах.

В церкви Конюшенного ведомства 1 февраля 1837 года проходило отпевание Пушкина. Первоначально предполагалось, что отпевать будут в Исаакиевском соборе, временно переведенном в Адмиралтейство (это был период строительных работ). Но взрыв народной скорби и негодования, столь неожиданный и бурный, обеспокоил правительство. Жандармские отчеты сообщали: "...отпевание намеревались сделать торжественное, многие располагали следовать до самого места погребения в Псковской губернии; наконец дошли слухи, что будто в самом Пскове предлагалось выпрячь лошадей и везти гроб людьми, приготовив к этому жителей Пскова... Подобное как бы народное изъявление скорби о смерти Пушкина представляет некоторым образом неприличную картину торжества либералов, - высшее наблюдение признало своей обязанностью мерами негласными устранить все почести, что и было исполнено".

Принимались охранные меры. Последовал приказ отпевать Пушкина в маленькой придворной Конюшенной церкви, куда не было доступа посторонним. Министр народного просвещения С. С. Уваров предупредил университет, что будет в этот день лично присутствовать на лекциях, надеясь страхом удержать студентов от участия в прощании с поэтом. Однако толпы народа шли и шли к Адмиралтейству и, узнав, что отпевание перенесено, направлялись к Конюшенной площади. Они заполнили и площадь и близлежащие улицы, так как в церковь могли попасть только немногие.

Сын историка Карамзина Андрей Николаевич писал: "...в церковь пускали по билетам только аристократию! Ее-то зачем? Разве Пушкин принадлежал к ней? Выгнать бы их и впустить рыдающую толпу, и народная душа Пушкина улыбнулась бы свыше!"

После отпевания гроб с прахом Пушкина был перенесен в церковный подвал.

2 февраля для "успокоения" населения и на случай возможных беспорядков царь приказал, под видом военного парада, ввести в район Зимнего дворца, Адмиралтейской и Сенатской площадей войска - кавалерию и пехоту.

3 февраля, поздно вечером, к Конюшенной церкви подъехали простые сани. Из подвала вынесли ящик с гробом. Жуковский писал: "Собрались мы в последний раз к тому, что еще для нас оставалось от Пушкина". Друзья стояли в скорбном молчании. Затем Вяземский и Жуковский положили в ящик каждый свою перчатку, оставив другую себе на память. И об этом донесли, усмотрев здесь "что-то и кому-то враждебное".

Перчатка Вяземского, оставленная им у себя, ныне хранится в Мемориальном музее-квартире А. С. Пушкина на Мойке.

Конюшенный мост через Мойку. Акварель А. Е. Мартынова. Около

А. И. Тургеневу было предписано сопровождать тело Пушкина до места погребения - в Святогорский монастырь. Настала пора ехать. Ящик с гробом поставили в сани и укрыли рогожей. Около него сел старый слуга Пушкина - Никита Козлов, безгранично преданный ему. Когда-то Козлова приставили дядькой к маленькому Александру, и с тех пор они не расставались.

К церкви подъехали две повозки. "3 февраля, в полночь, мы отправились из Конюшенной церкви с телом Пушкина в путь: я с почтальоном в кибитке позади тела; жандармский капитан впереди", - пишет Тургенев.

С глубокой скорбью Жуковский сообщал Сергею Львовичу Пушкину: "... в полночь сани тронулись; при свете месяца несколько времени я следовал за ними, скоро они поворотили за угол дома; и все, что было земной Пушкин, навсегда пропало из глаз моих".

Так под покровом ночи, тайком, увезли гроб с прахом великого поэта из столицы.

Псковскому губернатору было послано распоряжение с запрещением "при похоронах всего, кроме того, что делается для всякого дворянина", - записал в дневнике А И. Тургенев.

Запрещены публикации о смерти Пушкина. Под строгий контроль III отделения берутся петербургские газеты и журналы. Но в ""Литературных прибавлениях" к "Русскому инвалиду"" все же появляется некролог, написанный В. Ф. Одоевским. В немногих словах здесь выражены чувства, которые волновали всю передовую Россию: "Солнце нашей поэзии закатилось! Пушкин скончался, скончался во цвете лет, в середине своего великого поприща!.. Более говорить о сем не имеем силы, да и не нужно; всякое русское сердце знает всю цену этой невозвратимой потери, и всякое русское сердце будет растерзано. Пушкин! наш поэт! наша радость, наша народная слава!.. Неужели в самом деле нет уже у нас Пушкина! К этой мысли нельзя привыкнуть".

Через несколько дней после смерти Пушкина в Петербурге читали, повторяли и переписывали стихотворение М. Ю. Лермонтова:

Погиб поэт! - невольник чести...

Пророчески откликнулся на смерть поэта молодой Ф. И. Тютчев в стихотворении "26 января 1837 года":

 ...Тебя ж, как первую любовь 
 России сердце не забудет!