1816

2. П. А. Вяземскому

27 марта 1816.

Князь Петр Андреевич,

Признаюсь, что одна только надежда получить из Москвы русские стихи Шапеля и Буало могла победить благословенную мою леность. Так и быть; уж не пеняйте, если письмо мое заставит зевать ваше пиитическое сиятельство; сами виноваты; зачем дразнить было несчастного царскосельского пустынника, которого уж и без того дергает бешеный демон бумагомарания. С моей стороны, прямо объявляю вам, что я не намерен оставить вас в покое, покамест хромой софийский почтальон не принесет мне вашей прозы и стихов. Подумайте хорошенько об этом, делайте, что вам угодно - но я уже решился и поставлю на своем.

Что сказать вам о нашем уединении? Никогда лицей (или ликей, только, ради бога, не лицея) не казался мне так несносным, как в нынешнее время. Уверяю вас, что уединенье в самом деле вещь очень глупая, назло всем философам и поэтам, которые притворяются, будто бы живали в деревнях и влюблены в безмолвие и тишину:

 Блажен, кто в шуме городском 
 Мечтает об уединенье, 
 Кто видит только в отдаленье 
 Пустыню, садик, сельский дом, 
 Холмы с безмолвными лесами, 
 Долину с резвым ручейком
 И даже... стадо с пастухом! 
 Блажен, кто с добрыми друзьями 
 Сидит до ночи за столом 
 И над славенскими глупцами 
 Смеется русскими стихами; 
 Блажен, кто шумную Москву 
 Для хижинки не покидает... 
 И не во сне, а наяву 
 Свою любовницу ласкает!..

Правда, время нашего выпуска приближается; остался год еще. Но целый год еще плюсов, минусов, прав, налогов, высокого, прекрасного!.. целый год еще дремать перед кафедрой... это ужасно. Право, с радостью согласился бы я двенадцать раз перечитать все 12 песен пресловутой "Россиады", даже с присовокупленьем к тому и премудрой критики Мерзлякова, с тем только, чтобы граф Разумовский сократил время моего заточенья. Безбожно молодого человека держать взаперти и не позволять ему участвовать даже и в невинном удовольствии погребать покойную Академию и Беседу губителей российского слова. Но делать нечего,

Не всем быть можно в ровной доле, 
И жребий с жребием не схож.

От скуки часто пишу я стихи довольно скучные (а иногда и очень скучные), часто читаю стихотворения, которые их не лучше, недавно говел и исповедовался - все это вовсе не забавно. Любезный арзамасец! утешьте нас своими посланиями - и обещаю вам, если не вечное блаженство, то по крайней мере искреннюю благодарность всего лицея.

Простите, князь - гроза всех князей-стихотворцев на Ш. - Обнимите Батюшкова за того больного, у которого, год тому назад, завоевал он Бову Королевича. Не знаю, успею ли написать Василью Львовичу. На всякий случай обнимите и его за ветреного племянника. Valeas^*.

^* (Прощайте (лат.).)

Александр Пушкин.

Ломоносов вам кланяется.

3. В. Л. Пушкину

 Тебе, о Нестор Арзамаса, 
 В боях воспитанный поэт, - 
 Опасный для певцов сосед 
 На страшной высоте Парнаса, 
 Защитник вкуса, грозный Вот! 
 Тебе, мой дядя, в новый год 
 Веселья прежнего желанье 
 И слабый сердца перевод - 
 В стихах и прозою посланье.

В письме Вашем Вы называли меня братом; но я не осмелился назвать Вас этим именем, слишком для меня лестным.

 Я не совсем еще рассудок потерял 
 От рифм бахических, шатаясь на Пегасе. 
 Я не забыл себя, хоть рад, хотя не рад, 
 Нет, нет - вы мне совсем не брат, 
 Вы дядя мой и на Парнасе.

Итак, любезнейший из всех дядей-поэтов здешнего мира, можно ли мне надеяться, что Вы простите девятимесячную беременность пера ленивейшего из поэтов-племянников?

 Да, каюсь я, конечно, перед вами 
 Совсем не прав пустынник-рифмоплет; 
 Он в лености сравнится лишь с богами, 
 Он виноват и прозой и стихами, 
 Но старое забудьте в новый год.

Кажется, что судьбою определены мне только два рода писем - обещательные и извинительные; первые в начале годовой переписки, а последние при последнем ее издыхании. К тому же приметил я, что и вся она состоит из двух посланий, - это мне кажется непростительным.

 Но вы, которые умели
 Простыми песнями свирели
 Красавиц наших воспевать,
 И с гневной музой Ювенала 
 Глухого варварства начала 
 Сатирой грозной осмеять, 
 И мучить бледного Шишкова 
 Священным Феба языком, 
 И лоб угрюмый Шаховского 
 Клеймить единственным стихом! 
 О вы! которые умели 
 Любить, обедать и писать, 
 Скажите искренно, ужели 
 Вы не умеете прощать!

28 декабря 1816 года.

P. S. Напоминаю себя моим незабвенным. Не имею более времени писать; но - надобно ли еще обещать? Простите, вы все, которых любит мое сердце и которые любите еще меня.

 Шапель Андреевич конечно 
 Меня забыл давным-давно, 
 Но я люблю его сердечно 
 За то, что любит он беспечно 
 И петь и пить свое вино, 
 И над всемирными глупцами 
 Своими резвыми стихами 
 Смеяться - право, пресмешно.

4. В. А. Жуковскому

25-30 декабря 1816 г. (?) В Петербурге

Monsieur!

Nous vous renvoyons Voltaire, M-lle d'Orleans Mon pere et ma mere, etc., le tout

      4 
      3 
 —————— 
 total 7

Et par-dessus le marche M-r de Kuchelbecker vous envoye 4 vol. d'Amphion. Bien des remerciements pour ma part. Mon cher M. Jouckofsky, j'espere que demain j'aurai le plaisir de vous voir; Zadig, Tristam etc. sont pries bien humblement de diner chez nous aujourd'hui, s'il est possible.

Retournez le feuillet.

Pouchkine.

(Перевод:

Милостивый государь!

Мы возвращаем вам Вольтера, девицу Орлеанскую, моего отца и мою мать, и т. д. - всего

      4 
      3 
 —————— 
 Итого: 7

И, сверх того, г-н Кюхельбекер посылает вам 4 тома "Амфиона". - Очень благодарен от себя. Мой милый господин Жуковский, надеюсь, что завтра я буду иметь удовольствие видеться с вами; покорнейше просим Задига, Тристрама и др. отобедать у нас сегодня, если возможно.

Переверните листок.

Пушкин.)