Поэт и общество

 Арист*, не тот поэт, кто рифмы плесть умеет
 И, перьями скрыпя, бумаги не жалеет.
 Хорошие стихи не так легко писать,
 Как Витгенштейну* французов побеждать,
 Меж тем как Дмитриев, Державин, Ломоносов,
 Певцы бессмертные, и честь и слава россов,
 Питают здравый ум и вместе учат нас,
 Сколь много гибнет книг, на свет едва родясь!
 Творенья громкие Рифматова, Графова
 С тяжелым Бибрусом гниют у Глазунова*;
 Никто не вспомнит их, не станет вздор читать,
 И Фебова* на них проклятия печать. 

 Положим, что, на Пинд* взобравшися счастливо, 
 Поэтом можешь ты назваться справедливо: 
 Все с удовольствием тогда тебя прочтут.
 Но мнишь ли, что к тебе рекой уже текут
 За то, что ты поэт, несметные богатства,
 Что ты уже берешь на откуп государства,
 В железных сундуках червонцы хоронишь
 И, лежа на боку, покойно ешь и спишь?
 Не так, любезный друг, писатели богаты;
 Судьбой им не даны ни мраморны палаты, 
 Ни чистым золотом набиты сундуки:
 Лачужка под землей, высоки чердаки -
 Вот пышны их дворцы, великолепны залы. 
 Поэтов - хвалят все, питают - лишь журналы; 
 Катится мимо их Фортуны колесо; 
 Родился наг и наг ступает в гроб Руссо; 
 Камоэнс с нищими постелю разделяет; 
 Костров на чердаке безвестно умирает, 
 Руками чуждыми могиле предан он: 
 Их жизнь - ряд горестей, гремяща слава - сон.

^*(Пояснения к словам, стихам и отрывкам, помеченным звездочкой, см. в Примечаниях.)

Из стихотворения "К другу стихотворцу". 1814^*

 Поэт!в твоей предметы воле!
 Во звучны струны смело грянь,
 С Жуковским пой кроваву брань*
 И грозну смерть на ратном поле.
 И ты в строях ее встречал,
 И ты, постигнутый судьбою,
 Как росс, питомцем славы пал!
 Ты пал и хладною косою
 Едва скошенный не увял!..1 

 Иль, вдохновенный Ювеналом,
 Вооружись сатиры жалом,
 Подчас прими ее свисток,
 Рази, осмеивай порок,
 Шутя, показывай смешное
 И, если можно, нас исправь... 

¹(Кому неизвестны Воспоминания на 1807 год? (Прим. А. С. Пушкина.))

Из стихотворения "К Батюшкову". 1814^*

 Пускай, не знаясь с Аполлоном,
 Поэт, придворный философ,
 Вельможе знатному с поклоном
 Подносит оду в двести строф; 
 Но я, любезный Горчаков,
 Не просыпаюсь с петухами,
 И напыщенными стихами,
 Набором громозвучных слов,
 Я петь пустого не умею
 Высоко, тонко и хитро
 И в лиру превращать не смею
 Мое - гусиное перо!

Из стихотворения "Князю А. М. Горчакову". 1814

 Я сердцем римлянин; кипит в груди свобода;
 Во мне не дремлет дух великого народа.
 Лициний, поспешим далеко от забот,
 Безумных мудрецов, обманчивых красот!
 Завистливой судьбы в душе презрев удары,
 В деревню пренесем отеческие лары!
 В прохладе древних рощ, на берегу морском,
 Найти нетрудно нам укромный, светлый дом,
 Где, больше не страшась народного волненья,
 Под старость отдохнем в глуши уединенья.
 И там, расположась в уютном уголке,
 При дубе пламенном, возженном в камельке,
 Воспомнив старину за дедовским фиалом,
 Свой дух воспламеню жестоким Ювеналом,
 В сатире праведной порок изображу
 И нравы сих веков потомству обнажу. 

Из стихотворения "Лицинию". 1815

 Беги, сокройся от очей,
 Цитеры слабая царица!
 Где ты, где ты, гроза царей,
 Свободы гордая певица?
 Приди, сорви с меня венок,
 Разбей изнеженную лиру...
 Хочу воспеть свободу миру,
 На тронах поразить порок. 

Из оды "Вольность". 1817

...Благодарю тебя за стихи; более благодарил бы тебя за прозу. Ради бога, почитай поэзию - доброй, умной старушкою, к которой можно иногда зайти, чтоб забыть на минуту сплетни, газеты и хлопоты жизни, повеселиться ее милым болтаньем и сказками; но влюбиться в нее - безрассудно.

Л. С. Пушкину. 1820^*

Благодарю за щелчок цензуре, но она и не этого стоит: стыдно, что благороднейший класс народа, класс мыслящий как бы то ни было, подвержен самовольной расправе трусливого дурака. Мы смеемся, а кажется лучше бы дельно приняться за Бируковых; пора дать вес своему мнению и заставить правительство уважать нашим голосом - презрение к русским писателям нестерпимо...

П. А. Вяземскому. 1823

...Меценатство вышло из моды. Никто из нас не захочет великодушного покровительства просвещенного вельможи, это обветшало... Нынешняя наша словесность есть и должна быть благородно-независима.

П. А. Вяземскому. 1824

РАЗГОВОР КНИГОПРОДАВЦА С ПОЭТОМ

Книгопродавец

 Стишки для вас одна забава,
 Немножко стоит вам присесть,
 Уж разгласить успела слава
 Везде приятнейшую весть:
 Поэма, говорят, готова,
 Плод новый умственных затей. 
 Итак, решите; жду я слова:
 Назначьте сами цену ей.
 Стишки любимца муз и граций
 Мы вмиг рублями заменим И в пук наличных ассигнаций
 Листочки ваши обратим.
 О чем вздохнули так глубоко,
 Нельзя ль узнать? 

Поэт

 Я был далеко:
 Я время то воспоминал,
 Когда, надеждами богатый,
 Поэт беспечный, я писал
 Из вдохновенья, не из платы.
 Я видел вновь приюты скал
 И темный кров уединенья,
 Где я на пир воображенья,
 Бывало, музу призывал.
 Там слаще голос мой звучал;
 Там доле яркие виденья,
 С неизъяснимою красой,
 Вились, летали надо мной
 В часы ночного вдохновенья.
 Всё волновало нежный ум:
 Цветущий луг, луны блистанье,
 В часовне ветхой бури шум,
 Старушки чудное преданье.
 Какой-то демон обладал
 Моими играми, досугом;
 За мной повсюду он летал,
 Мне звуки дивные шептал,
 И тяжким, пламенным недугом
 Была полна моя глава;
 В ней грезы чудные рождались;
 В размеры стройные стекались
 Мои послушные слова
 И звонкой рифмой замыкались.
 В гармонии соперник мой
 Был шум лесов, иль вихорь буйный,
 Иль иволги напев живой,
 Иль ночью моря гул глухой,
 Иль шепот речки тихоструйной. 
 Тогда, в безмолвии трудов,
 Делиться не был я готов
 С толпою пламенным восторгом
 И музы сладостных даров
 Не унижал постыдным торгом;
 Я был хранитель их скупой:
 Так точно, в гордости немой,
 От взоров черни лицемерной
 Дары любовницы младой
 Хранит любовник суеверный. 

Книгопродавец

 Но слава заменила вам
 Мечтанья тайного отрады:
 Вы разошлися по рукам,
 Меж тем как пыльные громады
 Лежалой прозы и стихов
 Напрасно ждут себе чтецов
 И ветреной ее награды. 

Поэт

 Блажен, кто про себя таил
 Души высокие созданья
 И от людей, как от могил,
 Не ждал за чувство воздаянья!
 Блажен, кто молча был поэт
 И, терном славы не увитый,
 Презренной чернию забытый,
 Без имени покинул свет!
 Обманчивей и снов надежды,
 Что слава? шепот ли чтеца?
 Гоненье ль низкого невежды?
 Иль восхищение глупца? 

Книгопродавец

 Лорд Байрон был того же мненья;
 Жуковский то же говорил;
 Но свет узнал и раскупил
 Их сладкозвучные творенья.
 И впрям, завиден ваш удел:
 Поэт казнит, поэт венчает;
 Злодеев громом вечных стрел
 В потомстве дальном поражает; 
 Героев утешает он;
 С Коринной на киферский трон
 Свою любовницу возносит.
 Хвала для вас докучный звон;
 Но сердце женщин славы просит:
 Для них пишите; их ушам
 Приятна лесть Анакреона:
 В младые лета розы нам
 Дороже лавров Геликона*.

Поэт

 Самолюбивые мечты, 
 Утехи юности безумной! 
 И я, средь бури жизни шумной, 
 Искал вниманья красоты, 
 Глаза прелестные читали 
 Меня с улыбкою любви; 
 Уста волшебные шептали 
 Мне звуки сладкие мои... 
 Но полно! в жертву им свободы 
 Мечтатель уж не принесет; 
 Пускай их юноша поет, 
 Любезный баловень природы. 
 Что мне до них? Теперь в глуши 
 Безмолвно жизнь моя несется; 
 Стон лиры верной не коснется 
 Их легкой, ветреной души; 
 Не чисто в них воображенье: 
 Не понимает нас оно, 
 И, признак бога, вдохновенье 
 Для них и чуждо и смешно. 
 Когда на память мне невольно 
 Придет внушенный ими стих, 
 Я так и вспыхну, сердцу больно: 
 Мне стыдно идолов моих. 
 К чему, несчастный, я стремился? 
 Пред кем унизил гордый ум? 
 Кого восторгом чистых дум 
 Боготворить не устыдился?

Книгопродавец

 Люблю ваш гнев. Таков поэт!
 Причины ваших огорчений 
 Мне знать нельзя; но исключений
 Для милых дам ужели нет?
 Ужели ни одна не стоит
 Ни вдохновенья, ни страстей,
 И ваших песен не присвоит
 Всесильной красоте своей?
 Молчите вы? 

Поэт

 Зачем поэту
 Тревожить сердца тяжкий сон?
 Бесплодно память мучит он.
 И что ж? какое дело свету?
 Я всем чужой. Душа моя
 Хранит ли образ незабвенный?
 Любви блаженство знал ли я?
 Тоскою ль долгой изнуренный,
 Таил я слезы в тишине?
 Где та была, которой очи,
 Как небо, улыбались мне?
 Вся жизнь, одна ли, две ли ночи? 

................................

 И что ж? Докучный стон любви,
 Слова покажутся мои
 Безумца диким лепетаньем.
 Там сердце их поймет одно,
 И то с печальным содроганьем:
 Судьбою так уж решено.
 Ах, мысль о той души завялой
 Могла бы юность оживить
 И сны поэзии бывалой
 Толпою снова возмутить!
 Она одна бы разумела
 Стихи неясные мои;
 Одна бы в сердце пламенела
 Лампадой чистою любви.
 Увы, напрасные желанья!
 Она отвергла заклинанья,
 Мольбы, тоску души моей:
 Земных восторгов излиянья,
 Как божеству, не нужно ей. 

Книгопродавец

 Итак, любовью утомленный,
 Наскуча лепетом молвы,
 Заране отказались вы
 От вашей лиры вдохновенной,
 Теперь, оставя шумный свет,
 И муз, и ветреную моду,
 Что ж изберете вы? 

Поэт

 Свободу. 

Книгопродавец

 Прекрасно. Вот же вам совет. 
 Внемлите истине полезной: 
 Наш век - торгаш; в сей век железный 
 Без денег и свободы нет. 
 Что слава? - Яркая заплата 
 На ветхом рубище певца. 
 Нам нужно злата, злата, злата: 
 Копите злато до конца! 
 Предвижу ваше возраженье; 
 Но вас я знаю, господа: 
 Вам ваше дорого творенье, 
 Пока на пламени труда 
 Кипит, бурлит воображенье; 
 Оно застынет, и тогда 
 Постыло вам и сочиненье. 
 Позвольте просто вам сказать: 
 Не продается вдохновенье, 
 Но можно рукопись продать. 
 Что ж медлить? уж ко мне заходят 
 Нетерпеливые чтецы; 
 Вкруг лавки журналисты бродят, 
 За ними тощие певцы: 
 Кто просит пищи для сатиры, 
 Кто для души, кто для пера; 
 И признаюсь - от вашей лиры 
 Предвижу много я добра. 

Поэт

Вы совершенно правы. Вот вам моя рукопись. Условимся.

1824^*

Ради бога не думайте, чтоб я смотрел на стихотворство с детским тщеславием рифмача или как на отдохновение чувствительного человека: оно просто мое ремесло, отрасль честной промышленности, доставляющая мне пропитание и домашнюю независимость.

А. И. Казначееву. 1824

 О муза пламенной сатиры!
 Приди на мой призывный клич!
 Не нужно мне гремящей лиры,
 Вручи мне Ювеналов бич!
 Не подражателям холодным,
 Не переводчикам голодным,
 Не безответным рифмачам
 Готовлю язвы эпиграмм!
 Мир вам, несчастные поэты,
 Мир вам, журнальные клевреты,
 Мир вам, смиренные глупцы!
 А вы, ребята подлецы,-
 Вперед! Всю вашу сволочь буду
 Я мучить казнию стыда!
 Но если же кого забуду,
 Прошу напомнить, господа!
 О, сколько лиц бесстыдно-бледных,
 О, сколько лбов широко-медных
 Готовы от меня принять
 Неизгладимую печать! 

1824

ПРОРОК

 Духовной жаждою томим, 
 В пустыне мрачной я влачился,- 
 И шестикрылый серафим 
 На перепутье мне явился; 
 Перстами легкими как сон 
 Моих зениц коснулся он: 
 Отверзлись вещие зеницы, 
 Как у испуганной орлицы. 
 Моих ушей коснулся он,- 
 И их наполнил шум и звон: 
 И внял я неба содроганье, 
 И горний ангелов полет, 
 И гад морских подводный од, 
 И дольней лозы прозябанье. 
 И он к устам моим приник, 
 И вырвал грешный мой язык, 
 И празднословный и лукавый, 
 И жало мудрыя змеи 
 В уста замершие мои 
 Вложил десницею кровавой. 
 И он мне грудь рассек мечом, 
 И сердце трепетное вынул, 
 И угль, пылающий огнем, 
 Во грудь отверстую водвинул. 
 Как труп в пустыне я лежал, 
 И бога глас ко мне воззвал: 
 "Восстань, пророк, и виждь, и внемли, 
 Исполнись волею моей, 
 И, обходя моря и земли, 
 Глаголом жги сердца людей". 

1826^*

XXXIII

 Приятно дерзкой эпиграммой
 Взбесить оплошного врага;
 Приятно зреть, как он, упрямо
 Склонив бодливые рога,
 Невольно в зеркало глядится
 И узнавать себя стыдится;
 Приятней, если он, друзья,
 Завоет сдуру: это я! 

Из главы шестой "Евгения Онегина". 1826

АРИОН

 Нас было много на челне;
 Иные парус напрягали,
 Другие дружно упирали
 В глубь мощны весла. В тишине
 На руль склонясь, наш кормщик умный
 В молчанье правил грузный челн;
 А я - беспечной веры полн,-
 Пловцам я пел... Вдруг лоно волн
 Измял с налету вихорь шумный...
 Погиб и кормщик и пловец! -
 Лишь я, таинственный певец,
 На берег выброшен грозою,
 Я гимны прежние пою
 И ризу влажную мою
 Сушу на солнце под скалою.

1827^*

ПОЭТ

 Пока не требует поэта
 К священной жертве Аполлон,
 В заботах суетного света
 Он малодушно погружен;
 Молчит его святая лира;
 Душа вкушает хладный сон,
 И меж детей ничтожных мира,
 Быть может, всех ничтожней он. 

 Но лишь божественный глагол
 До слуха чуткого коснется,
 Душа поэта встрепенется,
 Как пробудившийся орел.
 Тоскует он в забавах мира,
 Людской чуждается молвы,
 К ногам народного кумира
 Не клонит гордой головы;
 Бежит он, дикий и суровый,
 И звуков и смятенья полн,
 На берега пустынных волн,
 В широкошумные дубровы... 

1827

 Блажен в златом кругу вельмож
 Пиит, внимаемый царями.
 Владея смехом и слезами, 
 Приправя горькой правдой ложь,
 Он вкус притупленный щекотит
 И к славе спесь бояр охотит,
 Он украшает их пиры
 И внемлет умные хвалы.
 Меж тем, за тяжкими дверями,
 Теснясь у черного крыльца,
 Народ, гоняемый слугами,
 Поодаль слушает певца. 

1827

ПОЭТ И ТОЛПА

Procul este, profani¹

¹(Прочь, непосвященные (лат.).)

 Поэт по лире вдохновенной
 Рукой рассеянной бряцал.
 Он пел - а хладный и надменный
 Кругом народ непосвященный
 Ему бессмысленно внимал. 

  И толковала чернь тупая:
 "Зачем так звучно он поет?
 Напрасно ухо поражая,
 К какой он цели нас ведет?
 О чем бренчит? чему нас учит?
 Зачем сердца волнует, мучит,
 Как своенравный чародей?
 Как ветер песнь его свободна,
 Зато как ветер и бесплодна:
 Какая польза нам от ней?" 

Поэт

 Молчи, бессмысленный народ,
 Поденщик, раб нужды, забот! 
 Несносен мне твой ропот дерзкий,
 Ты червь земли, не сын небес;
 Тебе бы пользы всё - на вес
 Кумир ты ценишь Бельведерский,
 Ты пользы, пользы в нем не зришь.
 Но мрамор сей ведь бог!.. так что же?
 Печной горшок тебе дороже:
 Ты пищу в нем себе варишь. 

Чернь

 Нет, если ты небес избранник,
 Свой дар, божественный посланник,
 Во благо нам употребляй:
 Сердца собратьев исправляй.
 Мы малодушны, мы коварны,
 Бесстыдны, злы, неблагодарны;
 Мы сердцем хладные скопцы,
 Клеветники, рабы, глупцы;
 Гнездятся клубом в нас пороки:
 Ты можешь, ближнего любя,
 Давать нам смелые уроки,
 А мы послушаем тебя. 

Поэт

 Подите прочь - какое дело
 Поэту мирному до вас!
 В разврате каменейте смело:
 Не оживит вас лиры глас!
 Душе противны вы, как гробы.
 Для вашей глупости и злобы
 Имели вы до сей поры
 Бичи, темницы, топоры;
 Довольно с вас, рабов безумных!
 Во градах ваших с улиц шумных
 Сметают сор,- полезный труд! -
 Но, позабыв свое служенье,
 Алтарь и жертвоприношенье,
 Жрецы ль у вас метлу берут?
 Не для житейского волненья,
 Не для корысти, не для битв,
 Мы рождены для вдохновенья,
 Для звуков сладких и молитв. 

1828

ПОЭТУ

Сонет

 Поэт! не дорожи любовию народной.
 Восторженных похвал пройдет минутный шум;
 Услышишь суд глупца и смех толпы холодной,
 Но ты останься тверд, спокоен и угрюм. 

 Ты царь: живи один. Дорогою свободной
 Иди, куда влечет тебя свободный ум,
 Усовершенствуя плоды любимых дум,
 Не требуя наград за подвиг благородный. 

 Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд;
 Всех строже оценить умеешь ты свой труд.
 Ты им доволен ли, взыскательный художник? 

 Доволен? Так пускай толпа его бранит 
 И плюет на алтарь, где твой огонь горит 
 И в детской резвости колеблет твой треножник. 

1830

Безнравственное сочинение есть то, коего целию или действием бывает потрясение правил, на коих основано счастие общественное или человеческое достоинство. Стихотворения, коих цель горячить воображение любострастными описаниями, унижают поэзию, превращая ее божественный нектар в воспалительный состав, а музу в отвратительную Канидию *. Но шутка, вдохновенная сердечной веселостию и минутной игрою воображения, может показаться безнравственною только тем, которые о нравственности имеют детское или темное понятие, смешивая ее с нравоучением, и видят в литературе одно педагогическое занятие.

Из статьи "Опровержение на критики". 1830^*

...Дружина ученых и писателей, какого б рода они ни были, всегда впереди во всех набегах просвещения, на всех приступах образованности. Не должно им малодушно негодовать на то, что вечно им определено выносить первые выстрелы и все невзгоды, все опасности.

Из статьи "Опровержение на критики". 1830

...Аристокрация самая мощная, самая опасная - есть аристокрация людей, которые на целые поколения, на целые столетия налагают свой образ мыслей, свои страсти, свои предрассудки. Что значит аристокрация породы и богатства в сравнении с аристокрацией пишущих талантов? Никакое богатство не может перекупить влияние обнародованной мысли. Никакая власть, никакое правление не могут устоять противу всеразрушительного действия типографического снаряда.

Из статьи "Путешествие из Москвы в Петербург". 1833

ОТВЕТ АНОНИМУ

 О, кто бы ни был ты, чье ласковое пенье
 Приветствует мое к блаженству возрожденье,
 Чья скрытая рука мне крепко руку жмет,
 Указывает путь и посох подает;
 О, кто бы ни был ты: старик ли вдохновенный,
 Иль юности моей товарищ отдаленный,
 Иль отрок, музами таинственно храним,
 Иль пола кроткого стыдливый херувим,-
 Благодарю тебя душою умиленной.
 Вниманья слабого предмет уединенный,
 К доброжелательству досель я не привык -
 И странен мне его приветливый язык.
 Смешон, участия кто требует у света!
 Холодная толпа взирает на поэта,
 Как на заезжего фигляра: если он
 Глубоко выразит сердечный, тяжкий стон,
 И выстраданный стих, пронзительно-унылый,
 Ударит по сердцам с неведомою силой,-
 Она в ладони бьет и хвалит, иль порой
 Неблагосклонною кивает головой. 
 Постигнет ли певца незапное волненье,
 Утрата скорбная, изгнанье, заточенье,-
 "Тем лучше,- говорят любители искусств,-
 Тем лучше! наберет он новых дум и чувств
 И нам их передаст". Но счастие поэта
 Меж ими не найдет сердечного привета,
 Когда боязненно безмолвствует оно... 

.......................................

1830^*

 Прекрасны вы, брега Тавриды,
 Когда вас видишь с корабля
 При свете утренней Киприды,
 Как вас впервой увидел я;
 Вы мне предстали в блеске брачном:
 На небе синем и прозрачном
 Сияли груды ваших гор,
 Долин, деревьев, сёл узор
 Разостлан был передо мною.
 А там, меж хижинок татар...
 Какой во мне проснулся жар!
 Какой волшебною тоскою
 Стеснялась пламенная грудь!
 Но, муза! прошлое забудь.

 Какие б чувства ни таились
 Тогда во мне - теперь их нет:
 Они прошли иль изменились...
 Мир вам, тревоги прошлых лет!
 В ту пору мне казались нужны
 Пустыни, волн края жемчужны,
 И моря шум, и груды скал,
 И гордой девы идеал,
 И безыменные страданья...
 Другие дни, другие сны;
 Смирились вы, моей весны
 Высокопарные мечтанья, 
 И в поэтический бокал
 Воды я много подмешал. 

 Иные нужны мне картины:
 Люблю песчаный косогор,
 Перед избушкой две рябины,
 Калитку, сломанный забор,
 На небе серенькие тучи,
 Перед гумном соломы кучи
 Да пруд под сенью ив густых,
 Раздолье уток молодых;
 Теперь мила мне балалайка
 Да пьяный топот трепака
 Перед порогом кабака.
 Мой идеал теперь - хозяйка,
 Мои желания - покой,
 Да щей горшок, да сам большой. 

"Отрывки из Путешествия Онегина". 1829 - 1830

ЭХО

 Ревет ли зверь в лесу глухом,
 Трубит ли рог, гремит ли гром,
 Поет ли дева за холмом - 
 На всякий звук
 Свой отклик в воздухе пустом 
 Родишь ты вдруг. 

 Ты внемлешь грохоту громов, 
 И гласу бури и валов, 
 И крику сельских пастухов - 
 И шлешь ответ;
 Тебе ж нет отзыва... Таков 
 И ты, поэт! 

1831

XI

 Допросом музу беспокоя,
 С усмешкой скажет критик мой:
 "Куда завидного героя
 Избрали вы! Кто ваш герой?" -
 А что? Коллежский регистратор.
 Какой вы строгий литератор!
 Его пою - зачем же нет?
 Он мой приятель и сосед.
 Державин двух своих соседов
 И смерть Мещерского воспел;
 Певец Фелицы быть умел
 Певцом их свадеб, их обедов
 И похорон, сменивших пир,
 Хоть этим не смущался мир. 

XII

 Заметят мне, что есть же разность
 Между Державиным и мной,
 Что красота и безобразность
 Разделены чертой одной,
 Что князь Мещерский был сенатор,
 А не коллежский регистратор -
 Что лучше, ежели поэт
 Возьмет возвышенный предмет,
 Что нет, к тому же, перевода
 Прямым героям; что они
 Совсем не чудо в наши дни;
 Иль я не этого прихода?
 Иль разве меж моих друзей
 Двух, трех великих нет людей? 

XIII

 Зачем крутится ветр в овраге,
 Подъемлет лист и пыль несет,
 Когда корабль в недвижной влаге
 Его дыханья жадно ждет?
 Зачем от гор и мимо башен
 Летит орел, тяжел и страшен,
 На черный пень? Спроси его.
 Зачем арапа своего
 Младая любит Дездемона,
 Как месяц любит ночи мглу?
 Затем, что ветру и орлу
 И сердцу девы нет закона.
 Гордись: таков и ты поэт,
 И для тебя условий нет. 

XIV

 Исполнен мыслями златыми,
 Непонимаемый никем,
 Перед распутьями земными
 Проходишь ты, уныл и нем.
 С толпой не делишь ты ни гнева,
 Ни нужд, ни хохота, ни рева,
 Ни удивленья, ни труда.
 Глупец кричит: куда? куда?
 Дорога здесь. Но ты не слышишь,
 Идешь, куда тебя влекут
 Мечтанья тайные; твой труд
 Тебе награда; им ты дышишь,
 А плод его бросаешь ты
 Толпе, рабыне суеты. 

XV

 Скажите: экой вздор, иль bravo.
 Иль не скажите ничего -
 Я в том стою - имел я право
 Избрать соседа моего
 В герои повести смиренной,
 Хоть человек он не военный,
 Не второклассный Дон Жуан,
 Не демон - даже не цыган,
 А просто гражданин столичный,
 Каких встречаем всюду тьму,
 Ни по лицу, ни по уму
 От нашей братьи не отличный,
 Довольно смирный и простой,
 А впрочем, малый деловой. 

Из поэмы "Езерский". 1832

 О вы, которые, восчувствовав отвагу,
 Хватаете перо, мараете бумагу,
 Тисненью предавать труды свои спеша,
 Постойте - наперед узнайте, чем душа
 У вас исполнена - прямым ли вдохновеньем
 Иль необдуманным одним поползновеньем,
 И чешется у вас рука по пустякам,
 Иль вам не верят в долг, а деньги нужны вам.
 Не лучше ль стало б вам с надеждою смиренной
 Заняться службою гражданской иль военной,
 С хваленым Жуковым табачный торг завесть
 И снискивать в труде себе барыш и честь,
 Чем объявления совать во все журналы,
 Вельможе пошлые кропая мадригалы,
 Над меньшей собратьёй в поту лица острясь,
 Иль выше мнения отважно вознесясь,
 С оплошной публики (как некие писаки)
 Подписку собирать - на будущие враки... 

Из стихотворения "Французских рифмачей суровый судия...". 1833

 Он между нами жил
 Средь племени ему чужого; злобы
 В душе своей к нам не питал, и мы
 Его любили. Мирный, благосклонный,
 Он посещал беседы наши. С ним
 Делились мы и чистыми мечтами
 И песнями (он вдохновен был свыше
 И свысока взирал на жизнь). Нередко
 Он говорил о временах грядущих,
 Когда народы, распри позабыв,
 В великую семью соединятся.
 Мы жадно слушали поэта. Он 
 Ушел на запад - и благословеньем
 Его мы проводили... 

1834^*