Здравствуй, Дон!

Здравствуй, Дон!

1

19 июля 1829 года Пушкин покинул Арзрум и выехал на север. Теперь он ехал не спеша, почти на две недели задержался в Тифлисе и, по знакомой уже Военно-Грузинской дороге прибыв во Владикавказ, пересел с коня в коляску.

В Ставрополье он простился с горами и ущельями с их туманами, водопадами и шумными потоками больших и малых рек, с гортанным говором горцев, их саклями, где не раз останавливался он на ночлег, деля с хозяевами их бедный ужин.

За ставропольским плато начались знакомые степи, вначале еще волнистые, но чем ближе к Дону, тем ровнее. На место контрастных красок страны гор пришли мягкие акварельные краски степи.

Миновали Задонье. Теперь оно не было залито водой, как в мае, когда он ехал на Кавказ, но озера по-прежнему сверкали в своих земляных чашах, а пойменные луга все еще зеленели.

К аксайской переправе подъехали далеко за полдень. Не впервые Пушкин видел Дон, но всякий раз его волновала эта река - колыбель казачьей вольницы. Он вышел из коляски на берег. Вся река была в солнечных блестках и чуть-чуть розовела у левого берега. Правый хмурился тенью высокого бугра и казачьих куреней по его склону. Пушкин снял цилиндр и, шагнув к самой кромке воды, с чувством сказал, как старому другу:

- Здравствуй, Дон!

На барже переправились через Дон, поднялись в гору и завернули в гостеприимный двор почтовой станции. Ямщик распрягал лошадей, Пушкин пошел к знакомой гостинице. Навстречу шел смотритель в форменном, порядком затасканном сюртуке и, узнав Пушкина, Приветствовал его:

- С приездом, господин Пушкин! Прикажете закладывать лошадей?

- Нет, ночую у тебя.

- Милости просим!

Вместе с Пушкиным в его коляске ехал сарапульский городничий Василий Андреевич Дуров, брат знаменитой кавалер-девицы Надежды Дуровой, служившей в годы наполеоновских войн (1807-1814) в армии, скрыв свой пол. По свидетельству Михаила Пущина, это был картежник и циник, но мастер рассказывать забавные истории, чем и потешал Пушкина. Присоединился он к Пушкину в Кисловодске, не имея денег на дорогу. Не было их и у Пушкина, но на дорожные расходы снабдил его Пущин. Дорогою, даже ночью, Дуров будил Пушкина и спрашивал его совета, как ему достать сто тысяч...

Поднимаясь по лестнице на второй этаж, где были расположены номера для проезжающих, Пушкин уловил запахи кожи, дегтя и конского пота, доносившиеся из-под лестницы, из открытых дверей комнаты на первом этаже. Там размещались кучера и слуги.

Заказав ужин и умывшись, Пушкин присел у раскрытого окна. По ту сторону Дона лежал лесистый остров. Направо был виден Дон, бегущий к морю. Слева вливались в него воды Аксая. Сам же Дон в этом месте шел с верховьев крутой излучиной, проложив путь через луга и поля широкой равнины. Где-то там, выше, напротив станицы Багаевской, слыхал он от казаков еще в 1820 году, когда был здесь впервые и ездил с семьей генерала Раевского в старый город Черкасск, лежит остров Буян, где запрятал Степан Разин драгоценный клад. Только никто не знает, где он зарыт. А там, выше по Дону, сказывали казаки, был Кагальницкий городок, где атаман Корнилий Яковлев, крестный отец Разина, пленил его и выдал Москве.

"Что за дивный край! - думал Александр Сергеевич.- Остров Буян, как в сказке моей доброй няни, лукоморье, дубы-великаны, патриархи лесов; казаки с их пестрыми нарядами и своеобразием лиц, вечно готовые драться, вечно верхом, в вечной предосторожности. А их романтическое прошлое! Край Степана Разина, самого поэтического лица русской истории; родина бунтаря и потрясателя основ русской государственности Емелья на Пугачева. Поистине сказочный край!"

Перед глазами Пушкина встали лихие наездники-казаки в далеком Арзруме, где так недавно он жил в палатке Николая Раевского, участвовал в переходе через Саган-Лy и в сражениях с сераскиром арзрумским и Гаки-пашой. С казачьей пикой наперевес он скакал, преследуя противника, вместе с казаками. И вот их колыбель! Поклон тебе, тихий Дон, от сынов твоих далеких!.. Но война окончена, казачьи полки возвращаются на Дон. Александр Сергеевич представил себе, как они переправляются через пограничную речку Арпачай, реку горную, быструю, и в ней пьют воду донские кони.

В голове роились слова, складывались строки... Пушкин торопливо достал из дорожного сундучка чернильный прибор, короткое гусиное перо, бумагу, и легли на нее строфы стихотворения.

ДОН

 Блеща средь полей широких,
 Вот он льется!.. Здравствуй, Дон!
 От сынов твоих далеких 
 Я привез тебе поклон.
 Как прославленного брата,
 Реки знают тихий Дон;
 От Аракса и Евфрата
 Я привез тебе поклон.
 Отдохнув от злой погони,
 Чуя родину свою,
 Пьют уже донские кони
 Арпачайскую струю. 
 Приготовь же, Дон заветный,
 Для наездников лихих
 Сок кипучий, искрометный
 Виноградников твоих.

Поднялся. Прочел своим негромким голосом вслух и -остался доволен. Надев фрак и небрежно кинув на курчавую голову цилиндр, Пушкин взял в руки бамбуковую трость - подарок Кавказа - и спустился к реке. Настроение было чудесное: он все еще находился под впечатлением только что написанного стихотворения.

Л. Черейский считает, что стихотворение "Дон" Пушкин написал в Новочеркасске 13 сентября 1829 года, так как в этот день Пушкин читал его генералу А. П. Чеботареву, однако писатель А. Н. Скрипов доказательно утверждает, что написано оно в день приезда Пушкина в Аксай по дороге из Арзрума. "Если смотреть со двора бывшей аксайской почтовой станции на юг и восток,- пишет А. Н. Скрипов, - перед глазами развернется картина широких полей, простирающихся на десятки километров, а через эти поля льется и блещет под солнечными лучами река Дон". К этому прибавим от себя, что

в стремительности стиха, в его динамичности чувствуется: писалось оно тотчас при встрече с Доном, а встреча эта была в Аксае. Только в Аксае поэт мог воскликнуть:

Вот он льется, здравствуй, Дон!

И тут же, как это и бывает у людей при встречах, передал ему поклон от казаков-донцов из далекого Арзрума:

 От сынов твоих далеких 
 Я привез тебе поклон.

В Новочеркасске, как известно, Дон не протекает, и видеть его там Пушкин не мог. А вот прочитать стихотворение Пушкин мог, конечно, только в Новочеркасске, так как в Аксае у него не было слушателя, кроме Дурова, которого всерьез Пушкин не воспринимал.

Под горой, по прибрежному песку вперемешку с галькой и перламутровым крошевом ракушек, шли две казачки в старинных платьях с высокой талией и поясами, блестевшими украшениями и золотыми пряжками. Стройные, они шли неторопливой походкой, не поворачивая в сторону голов в разукрашенных колпаках. По всему было видно, что это жены богатых казаков. Пушкин невольно засмотрелся на них. Казачки прошли к торговым лавкам, все еще открытым в этот предвечерний час.

Возле каюков у берега толпились казаки, босые, с закатанными по колено шароварами. Как видно, рыбаки.

Длинная тень от крутоярья лежала на берегу. Пахло сыростью и рыбой. Торговцы не спеша закрывали свои лари с развешенной сушеной и вяленой рыбой, пряностями и фруктами. Был сезон сбора винограда, яблок, алычи, груш, и все это в изобилии продавалось в лавках и на базарчике у переправы. Здесь же торговали вином и квасом. Пушкин выпил стакан вина и похвалил его. Потом купил несколько кистей винограда и, остановившись невдалеке от рыбаков, кидал в рот ягодки и смотрел, как вытаскивали сеть с трепещущей серебряной рыбой.

- Господин хороший, - крикнул ему чернявый рыбак, - купите свежей рыбки!

- Купил бы, - весело отозвался Пушкин, - да жаль - в Петербург не довезу! - И улыбнулся своими полными губами на сухощавом лице.

Вечерело. От реки тянуло прохладой, Пушкин дышал свежим сентябрьским воздухом и вспоминал тифлисскую жару, когда даже воздух, казалось, кипел.

Рыбаки разложили костер, подвесили черный от копоти казан, предварительно зачерпнув в него воды из Дона, и стали варить уху. Пока варилась уха, казаки сидели - кто на борту каюка, кто на днище старой лодки, лежавшей тут же, на берегу, опрокинутой вверх дном, кто присел на корточках у костра. Глядя на загорелые, дышащие здоровьем лица рыбаков, на румяных круглолицых казачек-торговок, Александр Сергеевич вспомнил бледное, худое лицо заболевшего чумой нищего, встретившегося ему на арзрумском базаре перед отъездом в Россию, и как тот чумной нищий похлопал его по плечу... Этот случай был столь неприятен, что хотелось скорее забыть о нем. Александр Сергеевич подошел ближе к сидящим на лодке казакам и попросил их что-нибудь спеть. Чернявый казак с закрученными вверх усами спросил его:

- Какую вам желательно послушать?

- Спойте свою, донскую, казачью.

Подсунув под казан горящие головешки, казак предложил товарищам:

- Споем, ребята!

Казаки запели. Вначале торжественно спели "Сбушевалася на море непогодушка, непогодушка в море небольшая, небольшая, только волновая". Потом запели: "Из лесу дремучего казаки идут, на руках своих носилочки, носилочки несут". Носилочки не простые, "с ружьев сложены". На тех носилках несут казака с отсеченной головой, а конь его плачет и говорит своему хозяину:

 Сойди ты, хозяюшка, с турецкой земли,
 Все твои товарищи на Дон поушли,
 Твоему-то отцу-матери поклон понесли,
 Молодой твоей женушке с малыми детьми.

Пушкин попросил петь еще. Сделав короткую передышку, казаки запели:

 За решеткой железной
 В темнице золотой
 Вскормлен был в неволе
 Орелик молодой. 
 Кровавую пищу клюет он под окном,
 Клюет и бросает, сам смотрит в окно.
 - Давай, брат, давай речь задумаем одну,
 Давай, брат, давай из неволи улетим.
 Туда, брат, туда, где синеют моря,
 Туда, брат, туда, где светлеется заря,
 Туда, брат, туда, где маменька родна*.

^*(Песни записаны автором со слов матери Прасковьи Петровны Гнутовой, старой казачки (1871-1964).)

С первых слов песни Пушкин узнал свои стихи. Но боже! Как их переделали казаки, приспособив к складу своих песен!

Когда песня окончилась, Пушкин взволнованно сказал:

- Теперь я верю, что весь я не умру. Спасибо вам, казаки!

Он быстро, широким шагом пошел от костра, высоко взмахивая бамбуковой тростью, и скоро скрылся в темной улице, круто поднимавшейся с берега в гору.

Выйдя на площадь с деревянной низкой церковкой, Пушкин еще побродил по кривым улочкам станицы. Рядом с деревянными куренями с балясами, рядом с глиняными беленькими хатами, крытыми камышом, он видел просторные кирпичные дома под железной крышей. "И казаки не избежали общей участи: хоромы соседствуют с лачугами", - думал Пушкин, медленно шагая по кривой, пересеченной балочками Доломановской^* улице в свой номер гостиницы на почтовой станции. На Аксайском редуте по соседству с гостиницей, редуте, теперь уже никому не нужном, проиграла труба, разрешая отход ко сну солдатам гарнизона.

^* (Ныне ул. Советская.)

Звук трубы напомнил ему, что на Аксайском редуте во времена Суворова нес службу батальон солдат Кубанского корпуса, которым командовал великий полководец. Отсюда водил Суворов свои полки на турок, прикубанских ногаев и крымских татар, совершавших набеги на казачьи хутора, угонявших скот, пленивших людей.

Набеги турок и ногаев с тех пор прекратились.

Утром Пушкин выехал в Новочеркасск. За Аксаем, у полуразрушенной дачи Ефремовых, недалеко от моста через полноводный ерик, он вновь увидел раскидистый древний дуб и поприветствовал его, как давнего знакомца.

2

К Новочеркасску Пушкин подъезжал по Ростовскому тракту. Из триумфальных юго-западных ворот навстречу ему выехали три всадника-казака в киверах, в темно- синих куртках, заправленных в шаровары синего сукна с алыми лампасами. Встреча с казаками-нарочными, как видно, посланными с пакетом в Ростов, а может быть и далее, снова пробудила в нем мысли о казаках, оставленных в далеком Арзруме. С широкого Платовского проспекта Пушкин свернул к уже хорошо ему известной почтовой станции.

В Новочеркасске Дуров, играя с Пушкиным в карты, выиграл у него пять тысяч рублей и потребовал немедленно уплатить ему карточный долг. Пушкину пришлось просить войскового наказного атамана Кутейникова одолжить ему пять тысяч, которые он и вручил Дурову. Ожидая присылки денег, Пушкин задержался в Новочеркасске. Жить на почтовой станции беспокойно, и Александр Сергеевич перешел на "въезжую квартиру", которую содержала вдова казачьего офицера^*. Здесь была почти домашняя обстановка, и Пушкин чувствовал себя свободно. Непринужденно беседуя с хозяйкой, он дотошно выспрашивал у нее подробности казачьих обычаев, обрядов, о прошлой и настоящей жизни казаков. Просил хозяйку показать ему старинные казачьи наряды, и она достала из сундука залежавшиеся платья. Особенно понравился ему женский головной убор: шелковый колпак с вышитыми по нему яркими цветами. Александр Сергеевич натянул его на голову, упрятав под колпак свои курчавые каштановые волосы, и так, смеясь и в смехе приоткрыв ровные ряды блестящих белых зубов, вышел на балкон. Сел на табурет у перил, скрестил на груди руки и вдруг, согнав с лица улыбку, придал ему надменное выражение гордой красавицы. Прохожие с удивлением смотрели и не могли понять: не то мужчина в чепчике, не то женщина с бакенбардами на лице. Забава кончилась тем, что Пушкин купил у хозяйки этот колпак и увез его потом в Петербург.

^* (Казачий сборник, вып. 1. Новочеркасск, 1887, с. 89.)

Однажды к нему пришел чиновник, назвался Сербиным и спросил, не встречался ли он на Кавказе с Василием Дмитриевичем Сухоруковым, его другом. Пушкин насторожился. С Сухоруковым, донским историком, декабристом (жившим в Новочеркасске после разгрома декабристов под надзором полиции, а потом сосланным на Кавказ), Пушкин познакомился в Арзруме. Это было вскоре после его приезда в Закавказье.

Вечером, за ужином в палатке Раевского, Пушкин услышал, что при штабе главнокомандующего Паскевича находится Василий Дмитриевич Сухоруков, которому поручено описание похода.

- Сухоруков здесь? - удивился Пушкин. - Автор "Исторического описания Земли войска Донского" и "Общежития донских казаков в семнадцатом-восемнадцатом столетиях"?

- Да, он самый,- подтвердил Раевский.

В тот же вечер Пушкину представили Сухорукова. Пушкин сказал Василию Дмитриевичу:

- Я постоянно читал вашу "Старину"^*, которую присылал мне брат Лев в Михайловское, куда меня упрятал царь.

^* (В. Д. Сухоруков вместе с историком А. О. Корниловичем издавали в 1824-1825 годах альманах "Русская старина". )

Александр Сергеевич и Василий Дмитриевич быстро сошлись и много и оживленно беседовали. Припомнилось сейчас, что Сухоруков сообщил ему о переводе из Якутии рядовым на Кавказ Александра Бестужева (Марлинского).

- Бестужев - истинный талант, - сказал тогда он Сухорукову. - На Кавказе, я думаю, его талант еще вспыхнет, он еще удивит нас своею романтической прозой. Я, помнится, настойчиво советовал ему писать роман. Довольно повестей, писал я ему в письмах, пиши роман! - Пушкин помолчал, потом горестно продолжал:- В бытность мою в Михайловской ссылке я так хотел заманить его к себе! Хотелось видеть его, говорить с ним. Я звал его в Михайловское и надеялся, что он приедет. Но, увы! Вскоре ему пришлось ехать в Якутию под стражей^*.

^* (Пушкин А. С. Собр. соч.: В 10-ти т. М.: 1966, т. 10, с. 131, 192. (Письма к А. А. Бестужеву от 24 марта и 30 ноября 1825 года.) )

Сухоруков спросил у Пушкина, каково его мнение о поэзии Рылеева.

- Очень знаю, - отвечал Пушкин, - что я его учитель в стихотворном языке, но он шел своей дорогою.

Александр Сергеевич знал, что Сухоруков и в армии находился под негласным надзором, поэтому и принял пришельца отчужденно, опасаясь лазутчика. Однако, поговорив с Сербиновым, он убедился в его искреннем расположении к Сухорукову и тогда только сообщил, что не только видел его в Арзруме, но и не раз проводил с ним за беседой вечера.

- Сухоруков имеет отличные дарования. Он умный и любезный человек, а сходство наших занятий сближало нас. Он говорил мне о своих литературных предположениях, о своих исторических изысканиях. Но у него отняли богатейший архив, некогда тщательно собранный им! - с горечью воскликнул Пушкин и уже совсем дружелюбно посмотрел на Сербинова своими прекрасными, большими, чистыми глазами. - Произведения его всегда дельные, добросовестные и любопытные. Жаль, если его планы и желания не будут выполнены, - добавил он в раздумье.

Исторические сочинения В. Д. Сухорукова не потеряли своего значения до наших дней. В любой современной работе по истории Дона в перечне использованных работ в конце книги мы всегда находим его имя. Василий Дмитриевич Сухоруков родился в 1795 году на Дону, окончил Новочеркасскую гимназию и Харьковский университет.

Говоря о Сухорукове, многие историки и журналисты называют его "прикосновенным к заговору". А между тем имеется ряд доказательств, что Сухоруков не только был близок по духу декабристам и по дружеским связям, но и сам был членом тайного общества, существование которого ему открыли К. Рылеев и А. Бестужев еще в феврале 1825 года^*. Вполне обоснованно можно говорить, что неожиданный отъезд Сухорукова из Петербурга в Новочеркасск осенью 1825 года был связан с выполнением задания Северного общества по объединению на Дону людей, близких по убеждениям к декабристам. Сухоруков начал с организации литературного общества, как первого этапа на пути организации тайного общества. Именно к такому выводу пришел генерал Богданович, расследовавший дело о возникновении этого общества. Из воспоминаний декабриста Д. И. Завалишина известно, что между арестованными декабристами были разговор и беспокойство, не арестован ли на Дону Сухоруков. А накануне восстания Южное общество послало на Дон для связи Ф. Ф. Вадковского, который, правда, был арестован в пути, не доехав до Новочеркасска. К кому ехал Вадковский? Только к Сухорукову, больше не к кому. Всего этого следственной комиссии установить не удалось, Сухорукова решили оставить на Дону, но "иметь за ним бдительный тайный надзор и ежемесячно доносить о поведении"^**.

^* (Открывали это тем, кого принимали (авт.).)

^** (Восстание декабристов. М., 1925, т. 8, с. 182. )

В "Истории Дона" под редакцией А. П. Пронштейна (Ростиздат, 1973) совершенно правильно указывается: "Есть основания полагать, что он (Сухоруков. - В. Г.) не только был связан узами личной дружбы с декабристами, но и входил в тайное общество".

Не посадив Сухорукова на скамью подсудимых, его всю жизнь преследовали и терзали. У него отняли богатейший архивный исторический материал, собранный им для будущей книги. В. Д. Сухорукова понизили в звании, перевели на Кавказ, с Кавказа в Финляндию, затем снова на Кавказ. Из письма А. С. Пушкина к Сухорукову от 14 марта 1836 года мы узнаем, что Сухоруков в Пятигорске женился на Ольге Васильевне. Из других источников известно, что она была дочерью статского советника Швецова. Более подробных сведений о нем не имеем. В Пятигорске же, уже после смерти Пушкина, с Василием Дмитриевичем познакомился В. Г. Белинский и называл его "очень интересным человеком".

В 1839 году В. Д. Сухоруков был уволен из армии "за выслугой лет без наград". Умер в Новочеркасске в 1841 году, похоронен на Новочеркасском кладбище, но могила его затеряна, не найдена. Сохранилась лишь фотография надгробного памятника на его могиле.

Почти все декабристы нашли воплощение в художественных образах на полотнах советской исторической художественной литературы. И лишь обойден Сухоруков. О нем нет не только монографии, но и сколько- нибудь удовлетворительной биографии. В имеющихся биографических очерках много темных мест. Не сохранилось ни одного портрета Сухорукова.

Донской историк, декабрист В. Д. Сухоруков, ждет своего исследователя, ждет воплощения своего образа в художественной литературе.

Здесь уместно будет напомнить, что, вернувшись в Петербург, Пушкин ходатайствовал перед правительством о разрешении Сухорукову снять копии с ранее собранных им исторических материалов для составления истории донских казаков. Военный министр Чернышев через шефа жандармов Бенкендорфа в грубой форме ответил отказом, найдя просьбу дерзкой и обременительной для правительства.

Сербинов предложил Пушкину поселиться в его доме на Александровской улице, недалеко от Михайловской церкви, и Александр Сергеевич принял приглашение.

Общительный Пушкин быстро знакомится с казачьими офицерами, наиболее интересными людьми Новочеркасска. Среди его новых знакомых был казачий генерал А. П. Чеботарев, ставший первым слушателем стихотворения "Дон".

Как-то зашел Александр Сергеевич в книжную лавку и спросил, есть ли в продаже "Евгений Онегин". Хозяин лавки ответил утвердительно.

- Что же стоит эта книга? - спросил его Пушкин.

Хозяин назвал баснословно дорогую цену.

- Помилуйте, за что же так дорого? - изумился Пушкин.

- Дорого? - искренне удивился хозяин. - За эти чудесные стихи надо брать еще дороже^*.

^* (Этот эпизод поведала газета "Донской вестник" за 19 февраля 1868 года. )

Похвала льстила авторскому самолюбию, тем не менее в душе он возмутился, как бессовестно наживаются торгаши на его книгах, за которые сам он получал от издателей весьма умеренные деньги.

В одной из Новочеркасских газет второй половины XIX века^* рассказывается, будто в дом Сербинова, к Пушкину, пришла делегация мелких чиновников войсковой канцелярии. Возглавлял делегацию сильно заикавшийся молодой человек, который и начал говорить приветствие поэту.

^* (Донской вестник, 1868, № 33. )

Пушкин стоял у окна, барабанил в стекло, и с нескрываемой неприязнью спросил у них, кто они такие. Замка, спотыкаясь на каждом слоге, ответил, что они дьяки войсковой канцелярии. Пушкин громко и желчно сказал им:

- Терпеть не могу приказных!

Смутившиеся чиновники, кланяясь и отступая задом, исчезли за дверью.

Мы не склонны верить в правдивость приведенного в заметке факта. Известно, что Пушкин действительно не любил "крапивное семя", их крючкотворство; с другой стороны, мы знаем, что Пушкин сердечно относился к "маленьким" людям, был внимателен к простому человеку и никак не мог так круто и надменно обойтись с местными чиновниками. Как воспитанный человек, он не мог дать волю своей желчи. Нам кажется, что рассказ этот -позднейший фольклор о Пушкине. Сатирический образ заики подтверждает это предположение.

Рассказ о посещении Пушкина чиновниками приводим здесь с единственной целью, чтобы не обвинили автора в избирательности фактов о пребывании Пушкина на Дону.

Через несколько дней Пушкин покинул Новочеркасск. Снова впряжена в его коляску пара лошадей, и казак- ямщик взял в руки вожжи.

Вот и северная триумфальная арка осталась позади. На крутом спуске к реке Тузлову Пушкина проводил перезвон молотков о наковальни в кузницах у фашинного базара. А вот и фашинный мост мягко пружинит под колесами коляски. А за мостом - лишь ровная степь, тронутая осенней желто-серой краской, да редкие курганы-могильники на много верст впереди. Дорога эта вела в Северную Пальмиру, как называли тогда Петербург, вскоре ставший для него Голгофой.

Бережно хранят советские люди памятные места, связанные с именем великого русского поэта А. С. Пушкина. Михайловское, Болдино, Покровское, Захарово, Берново, Пушкинский музей в Торжке, музей "Домик станционного смотрителя" в деревне Выру, квартира Пушкина на Мойке в Ленинграде и другие - известны всему советскому народу.

Храним память о пребывании Пушкина в нашем крае и мы, потомки тех, чьи песни слушал Александр Сергеевич. Читатель уже знает, что сохраняются здания бывших почтово-ямщицких станций в Аксае и Новочеркасске, дом в Таганроге, где останавливался Пушкин, и на каждом из них - мемориальная доска.

Много лет тому назад писатель А. Н. Скрипов, тогда работавший учителем истории в аксайской средней школе № 2, заложил основы школьного музея. Со временем на его базе родился народный музей истории развития города Аксая. В музее широко представлены материалы о посещении нашего края, в частности Аксая, Пушкиным. Один из стендов рассказывает о музее "Домик станционного смотрителя" в деревне Выру, с которым поддерживается связь. При местной газете существует литгруп- па, именуемая "Почтовая станция". В музее экспонируется картина "Пушкин в Аксае" - подарок местной художницы В. Подрезовой.

С 1981 года, в день первого посещения Пушкиным Аксая, проводится Пушкинский праздник.

А в Ростове-на-Дону, на Пушкинской улице, у памятника А. С. Пушкину, тоже ежегодно проводятся Пушкинские праздники, где артисты читают стихи Пушкина, а поэты - свои стихи о Пушкине.

На памятнике, автором которого является скульптор Г. А. Шульц, Пушкин изображен молодым, таким, каким он был, наверное, когда проезжал через Ростов и останавливался у крепости Дмитрия Ростовского.