Лицейские стихотворения, печатавшиеся Пушкиным в позднейшие годы

  Воспоминания в Царском Селе

 Навис покров угрюмой нощи 
 На своде дремлющих небес; 
 В безмолвной тишине почили дол и рощи, 
 В седом тумане дальний лес; 
 Чуть слышится ручей, бегущий в сень дубравы, 
 Чуть дышит ветерок, уснувший на листах, 
 И тихая луна, как лебедь величавый, 
 Плывет в сребристых облаках. 

 С холмов кремнистых водопады 
 Стекают бисерной рекой, 
 Там в тихом озере плескаются наяды 
 Его ленивою волной; 
 А там в безмолвии огромные чертоги, 
 На своды опершись, несутся к облакам. 
 Не здесь ли мирны дни вели земные боги? 
 Не се ль Минервы росской храм? 

 Не се ль Элизиум полнощный, 
 Прекрасный Царскосельский сад, 
 Где, льва сразив, почил орел России мощный 
 На лоне мира и отрад? 
 Промчались навсегда те времена златые, 
 Когда под скипетром великия жены 
 Венчалась славою счастливая Россия, 
 Цветя под кровом тишины! 

 Здесь каждый шаг в душе рождает 
 Воспоминанья прежних лет; 
 Воззрев вокруг себя, со вздохом росс вещает: 
 "Исчезло все, великой нет!" 
 И, в думу углублен, над злачными брегами 
 Сидит в безмолвии, склоняя ветрам слух. 
 Протекшие лета мелькают пред очами, 
 И в тихом восхищенье дух. 
 Он видит: окружен волнами, 

 Над твердой, мшистою скалой 
 Вознесся памятник. 
 Ширяяся крылами, 
 Над ним сидит орел младой. 
 И цепи тяжкие и стрелы громовые 
 Вкруг грозного столпа трикратно обвились; 
 Кругом подножия, шумя, валы седые 
 В блестящей пене улеглись. 
 В тени густой угрюмых сосен 

 Воздвигся памятник простой. 
 О, сколь он для тебя, кагульский брег, поносен! 
 И славен родине драгой! 
 Бессмертны вы вовек, о росски исполины, 
 В боях воспитанны средь бранных непогод! 
 О вас, сподвижники, друзья Екатерины, 
 Пройдет молва из рода в род. 

 О, громкий век военных споров, 
 Свидетель славы россиян! 
 Ты видел, как Орлов, Румянцев и Суворов, 
 Потомки грозные славян, 
 Перуном Зевсовым победу похищали; 
 Их смелым подвигам страшась, дивился мир; 
 Державин и Петров героям песнь бряцали 
 Струнами громозвучных лир. 

 И ты промчался, незабвенный! 
 И вскоре новый век узрел 
 И брани новые, и ужасы военны; 
 Страдать - есть смертного удел. 
 Блеснул кровавый меч в неукротимой длани 
 Коварством, дерзостью венчанного царя; 
 Восстал вселенной бич - и вскоре новой брани 
 Зарделась грозная заря. 

 И быстрым понеслись потоком 
 Враги на русские поля. 
 Пред ними мрачна степь лежит во сне глубоком, 
 Дымится кровию земля; 
 И селы мирные, и грады в мгле пылают, 
 И небо заревом оделося вокруг, 
 Леса дремучие бегущих укрывают, 
 И праздный в поле ржавит плуг. 

 Идут - их силе нет препоны, 
 Все рушат, все свергают в прах, 
 И тени бледные погибших чад Беллоны, 
 В воздушных съединясь полках, 
 В могилу мрачную нисходят непрестанно 
 Иль бродят по лесам в безмолвии ночи... 
 Но клики раздались!.. идут в дали туманной! - 
 Звучат кольчуги и мечи!.. 

 Страшись, о рать иноплеменных! 
 России двинулись сыны; 
 Восстал и стар и млад; летят на дерзновенных 
 Сердца их мщеньем зажжены. 
 Вострепещи, тиран! уж близок час паденья! 
 Ты в каждом ратнике узришь богатыря, 
 Их цель иль победить, иль пасть в пылу сраженья 
 За Русь, за святость алтаря. 

 Ретивы кони бранью пышут, 
 Усеян ратниками дол, 
 За строем строй течет, все местью, славой дышат,
 Восторг во грудь их перешел. 
 Летят на грозный пир; мечам добычи ищут, 
 И се - пылает брань; на холмах гром гремит, 
 В сгущенном воздухе с мечами стрелы свищут, 
 И брызжет кровь на щит. 

 Сразились. Русский - победитель! 
 И вспять бежит надменный галл; 
 Но сильного в боях небесный вседержитель 
 Лучом последним увенчал, 
 Не здесь его сразил воитель поседелый; 
 О бородинские кровавые поля! 
 Не вы неистовству и гордости пределы! 
 Увы! на башнях галл кремля! 

 Края Москвы, края родные, 
 Где на заре цветущих лет 
 Часы беспечности я тратил золотые, 
 Не зная горести и бед, 
 И вы их видели, врагов моей отчизны! 
 И вас багрила кровь и пламень пожирал! 
 И в жертву не принес я мщенья вам и жизни; 
 Вотще лишь гневом дух пылал!.. 

 Где ты, краса Москвы стоглавой, 
 Родимой прелесть стороны? 
 Где прежде взору град являлся величавый, 
 Развалины теперь одни; 
 Москва, сколь русскому твой зрак унылый страшен! 
 Исчезли здания вельможей и царей, 
 Все пламень истребил. 
 Венцы затмились башен, 
 Чертоги пали богачей. 

 И там, где роскошь обитала 
 В сенистых рощах и садах, 
 Где мирт благоухал и липа трепетала, 
 Там ныне угли, пепел, прах. 
 В часы безмолвные прекрасной, летней ночи 
 Веселье шумное туда не полетит, 
 Не блещут уж в огнях брега и светлы рощи: 
 Все мертво, все молчит. 
 
 Утешься, мать градов России, 
 Воззри на гибель пришлеца. 
 Отяготела днесь на их надменны выи 
 Десница мстящая творца. 
 Взгляни: они бегут, озреться не дерзают, 
 Их кровь не престает в снегах реками течь;
 Бегут - и в тьме ночной их глад и смерть сретают, 
 А с тыла гонит русский меч. 

 О вы, которых трепетали 
 Европы сильны племена, 
 О галлы хищные! и вы в могилы пали. 
 О страх! о грозны времена! 
 Где ты, любимый сын и счастья и Беллоны, 
 Презревший правды глас, и веру, и закон, 
 В гордыне возмечтав мечом низвергнуть троны? 
 Исчез, как утром страшный сон! 
 
 В Париже росс! - где факел мщенья? 
 Поникни, Галлия, главой. Но что я вижу? 
 Росс с улыбкой примиренья 
 Грядет с оливою златой. 
 Еще военный гром грохочет в отдаленье, 
 Москва в унынии, как степь в полнощной мгле, 
 А он - несет врагу не гибель, но спасенье 
 И благотворный мир земле. 

 О скальд России вдохновенный, 
 Воспевший ратных грозный строй, 
 В кругу товарищей, с душой воспламененной, 
 Греми на арфе золотой! 
 Да снова стройный глас героям в честь прольется, 
 И струны гордые посыплют огнь в сердца, 
 И ратник молодой вскипит и содрогнется 
 При звуках бранного певца. 

1814

  Лицинию

 Лициний, зришь ли ты: на быстрой колеснице, 
 Венчанный лаврами, в блестящей багрянице, 
 Спесиво развалясь, Ветулий молодой 
 В толпу народную летит по мостовой? 
 Смотри, как все пред ним смиренно спину клонят; 
 Смотри, как ликторы народ несчастный гонят! 
 Льстецов, сенаторов, прелестниц длинный ряд 
 Умильно вслед за ним стремит усердный взгляд; 
 Ждут, ловят с трепетом улыбки, глаз движенья, 
 Как будто дивного богов благословенья; 
 И дети малые и старцы в сединах, 
 Все ниц пред идолом безмолвно пали в прах: 
 Для них и след колес, в грязи напечатленный, 
 Есть некий памятник почетный и священный. 

 О Ромулов народ, скажи, давно ль ты пал? 
 Кто вас поработил и властью оковал? 
 Квириты гордые под иго преклонились. 
 Кому ж, о небеса, кому поработились? 
 (Скажу ль?) Ветулию! Отчизне стыд моей, 
 Развратный юноша воссел в совет мужей; 
 Любимец деспота сенатом слабым правит, 
 На Рим простер ярем, отечество бесславит; 
 Ветулий римлян царь!.. О стыд, о времена! 
 Или вселенная на гибель предана? 
 Но кто под портиком, с поникшею главою, 
 В изорванном плаще, с дорожною клюкою, 
 Сквозь шумную толпу нахмуренный идет? 
 "Куда ты, наш мудрец, друг истины, Дамет!" 
 - "Куда - не знаю сам; давно молчу и вижу; 
 Навек оставлю Рим: я рабство ненавижу". 

 Лициний, добрый друг! Не лучше ли и нам, 
 Смиренно поклонясь Фортуне и мечтам, 
 Седого циника примером научиться? 
 С развратным городом не лучше ль нам проститься, 
 Где все продажное: законы, правота, 
 И консул, и трибун, и честь, и красота? 
 Пускай Глицерия, красавица младая, 
 Равно всем общая, как чаша круговая, 
 Неопытность других в наемну ловит сеть! 
 Нам стыдно слабости с морщинами иметь; 
 Тщеславной юности оставим блеск веселий: 
 Пускай бесстыдный Клит, слуга вельмож Корнелий 
 Торгуют подлостью и с дерзостным челом 
 От знатных к богачам ползут из дома в дом! 
 Я сердцем римлянин; кипит в груди свобода; 
 Во мне не дремлет дух великого народа. 
 Лициний, поспешим далеко от забот, 
 Безумных мудрецов, обманчивых красот! 
 Завистливой судьбы в душе презрев удары, 
 В деревню пренесем отеческие лары! 
 В прохладе древних рощ, на берегу морском, 
 Найти нетрудно нам укромный, светлый дом, 
 Где, больше не страшась народного волненья, 
 Под старость отдохнем в глуши уединенья, 
 И там, расположась в уютном уголке, 
 При дубе пламенном, возженном в камельке, 
 Воспомнив старину за дедовским фиалом, 
 Свой дух воспламеню жестоким Ювеналом, 
 В сатире праведной порок изображу 
 И нравы сих веков потомству обнажу. 

 О Рим, о гордый край разврата, злодеянья! 
 Придет ужасный день, день мщенья, наказанья. 
 Предвижу грозного величия конец: 
 Падет, падет во прах вселенныя венец. 
 Народы юные, сыны свирепой брани, 
 С мечами на тебя подымут мощны длани, 
 И горы и моря оставят за собой 
 И хлынут на тебя кипящею рекой. 
 Исчезнет Рим; его покроет мрак глубокий; 
 И путник, устремив на груды камней око, 
 Воскликнет, в мрачное раздумье углублен: 
 "Свободой Рим возрос, а рабством погублен".

1815

  Старик

 Уж я не тот любовник страстный, 
 Кому дивился прежде свет: 
 Моя весна и лето красно 
 Навек прошли, пропал и след. 
 Амур, бог возраста младого! 
 Я твой служитель верный был; 
 Ах, если б мог родиться снова, 
 Уж так ли б я тебе служил! 

1814-1815

  Роза

 Где наша роза, 
 Друзья мои? 
 Увяла роза, 
 Дитя зари. 
 Не говори: 
 Так вянет младость! 
 Не говори: 
 Вот жизни радость! 
 Цветку скажи: 
 Прости, жалею! 
 И на лилею 
 Нам укажи. 

1815

  Гроб Анакреона 

 Всё в таинственном молчанье; 
 Холм оделся темнотой; 
 Ходит в облачном сиянье 
 Полумесяц молодой. 
 Вижу: лира над могилой 
 Дремлет в сладкой тишине; 
 Лишь порою звон унылый, 
 Будто лени голос милый, 
 В мертвой слышится струне. 
 Вижу: горлица на лире, 
 В розах кубок и венец... 
 Други, здесь почиет в мире 
 Сладострастия мудрец. 
 Посмотрите: на порфире 
 Оживил его резец! 
 Здесь он в зеркало глядится, 
 Говоря: "Я сед и стар, 
 Жизнью дайте ж насладиться; 
 Жизнь, увы, не вечный дар!" 
 Здесь, подняв на лиру длани 
 И нахмуря важно бровь, 
 Хочет петь он бога брани, 
 Но поет одну любовь. 
 Здесь готовится природе 
 Долг последний заплатить: 
 Старец пляшет в хороводе, 
 Жажду просит утолить. 
 Вкруг любовника седого 
 Девы скачут и поют; 
 Он у времени скупого 
 Крадет несколько минут. 
 Вот и музы и хариты 
 В гроб любимца увели; 
 Плющем, розами увиты, 
 Игры вслед за ним пошли... 
 Он исчез, как наслажденье, 
 Как веселый сон любви. 
 Смертный, век твой привиденье: 
 Счастье резвое лови; 
 Наслаждайся, наслаждайся; 
 Чаще кубок наливай; 
 Страстью пылкой утомляйся 
 И за чашей отдыхай!

1815

  Певец 

 Слыхали ль вы за рощей глас ночной 
 Певца любви, певца своей печали? 
 Когда поля в час утренний молчали, 
 Свирели звук унылый и простой 
        Слыхали ль вы? 

 Встречали ль вы в пустынной тьме лесной 
 Певца любви, певца своей печали? 
 Следы ли слез, улыбку ль замечали, 
 Иль тихий взор, исполненный тоской, 
        Встречали вы? 

 Вздохнули ль вы, внимая тихий глас 
 Певца любви, певца своей печали? 
 Когда в лесах вы юношу видали, 
 Встречая взор его потухших глаз, 
        Вздохнули ль вы? 

1816

  К Морфею 

 Морфей, до утра дай отраду 
 Моей мучительной любви. 
 Приди, задуй мою лампаду, 
 Мои мечты благослови! 
 Сокрой от памяти унылой 
 Разлуки страшный приговор! 
 Пускай увижу милый взор, 
 Пускай услышу голос милый. 
 Когда ж умчится ночи мгла 
 И ты мои покинешь очи, 
 О, если бы душа могла 
 Забыть любовь до новой ночи! 

1816

  Друзьям 

 Богами вам еще даны 
 Златые дни, златые ночи, 
 И томных дев устремлены 
 На вас внимательные очи. 
 Играйте, пойте, о друзья! 
 Утратьте вечер скоротечный? 
 И вашей радости беспечной 
 Сквозь слезы улыбнуся я. 

1816

  Амур и Гименей 

 Сегодня, добрые мужья. 
 Повеселю вас новой сказкой. 
 Знавали ль вы, мои друзья, 
 Слепого мальчика с повязкой? 
 Слепого?.. Вот? Помилуй, Феб! 
 Амур совсем, друзья, не слеп: 
 Но шалуну пришла ж охота, 
 Чтоб, людям на смех и назло, 
 Его безумие вело. 
 Безумие ведет Эрота: 
 Но вдруг, не знаю почему, 
 Оно наскучило ему. 
 Взялся за новую затею: 
 Повязку с милых сняв очей, 
 Идет проказник к Гименею... 
 А что такое Гименей? 
 Он сын Вулкана молчаливый, 
 Холодный, дряхлый и ленивый, 
 Ворчит и дремлет целый век, 
 А впрочем добрый человек, 
 Да нрав имеет он ревнивый. 
 От ревности печальный бог 
 Спокойно подремать не мог; 
 Все трусил маленького брата, 
 За ним подсматривал тайком 
 И караулил супостата 
 С своим докучным фонарем. 
 Вот мальчик мой к нему подходит 
 И речь коварную заводит: 
 "Развеселися, Гименей! 
 Ну, помиримся, будь умней! 
 Забудь, товарищ мой любезный, 
 Раздор смешной и бесполезный! 
 Да только навсегда, смотри! 
 Возьми ж повязку в память, милый, 
 А мне фонарь свой подари!" 
 И что ж? Поверил бог унылый. 
 Амур от радости прыгнул, 
 И на глаза со всей он силы 
 Обнову брату затянул. 
 Гимена скучные дозоры 
 С тех пор пресеклись по ночам; 
 Его завистливые взоры 
 Теперь не страшны красотам; 
 Спокоен он, но брат коварный, 
 Шутя над честью и над ним, 
 Войну ведет неблагодарный 
 С своим союзником слепым. 
 Лишь сон на смертных налетает, 
 Амур в молчании ночном 
 Фонарь любовнику вручает 
 И сам счастливца провожает 
 К уснувшему супругу в дом; 
 Сам от беспечного Гимена 
 Он охраняет тайну дверь... 
 Пойми меня, мой друг Елена, 
 И мудрой повести поверь!

1816

  Шишкову 

 Шалун, увенчанный Эратой и Венерой, 
 Ты ль узника манишь в владения свои, 
 В поместье мирное меж Пиндом и Цитерой, 
 Где нежился Тибулл, Мелецкий и Парни? 
 Тебе, балованный питомец Аполлона, 
 С их лирой соглашать игривую свирель: 
 Веселье резвое и нимфы Геликона 
    Твою счастливую качали колыбель. 
 Друзей любить открытою душою, 
 В молчанье чувствовать, пленяться красотою - 
 Вот жребий мой; ему я следовать готов, 
    Но, милый, сжалься надо мною, 
    Не требуй от меня стихов! 
 Не вечно нежиться в приятном ослепленье: 
 Докучной истины я поздний вижу свет. 
 По доброте души я верил в упоенье 
    Мечте, шепнувшей: ты поэт, - 
 И, презря мудрые угрозы и советы, 
 С небрежной леностью нанизывал куплеты, 
 Игрушкою себя невинной веселил; 
 Угодник Бахуса, я, трезвый меж друзьями, 
 Бывало, пел вино водяными стихами; 
 Мечтательных Дорид и славил и бранил, 
 Иль дружбе плел венок, и дружество зевало 
 И сонные стихи впросонках величало. 
 Но долго ли меня лелеял Аполлон? 
 Душе наскучили парнасские забавы; 
 Не долго снились мне мечтанья муз и славы; 
 И, строгим опытом невольно пробужден, 
 Уснув меж розами, на тернах я проснулся, 
 Увидел, что еще не гения печать - 
 Охота смертная на рифмах лепетать, 
 Сравнив стихи твои с моими, улыбнулся: 
    И полно мне писать.

1816

  Пробуждение 

 Мечты, мечты, 
 Где ваша сладость? 
 Где ты, где ты, 
 Ночная радость? 
 Исчезнул он, 
 Веселый сон, 
 И одинокий 
 Во тьме глубокой 
 Я пробужден. 
 Кругом постели 
 Немая ночь. 
 Вмиг охладели, 
 Вмиг улетели 
 Толпою прочь 
 Любви мечтанья. 
 Еще полна 
 Душа желанья 
 И ловит сна 
 Воспоминанья. 
 Любовь, любовь, 
 Внемли моленья: 
 Пошли мне вновь 
 Свои виденья, 
 И поутру, 
 Вновь упоенный, 
 Пускай умру 
 Непробу жденный.

1816

  Любопытный 

 - Что ж нового? "Ей-богу, ничего". 
 - Эй, не хитри: ты, верно, что-то знаешь. 
 Не стыдно ли, от друга своего, 
 Как от врага, ты вечно все скрываешь. 
 Иль ты сердит: помилуй, брат, за что? 
 Не будь упрям: скажи ты мне хоть слово... 
 "Ох! отвяжись, я знаю только то, 
 Что ты дурак, да это уж не ново".

1814-1816

   Дельвигу 

     Любовью, дружеством и ленью 
     Укрытый от забот и бед, 
     Живи под их надежной сенью; 
 В уединении ты счастлив: ты поэт. 
 Наперснику богов не страшны бури злые: 
 Над ним их промысел высокий и святой; 
 Его баюкают камены молодые 
 И с перстом на устах хранят его покой. 
 О милый друг, и мне богини песнопенья 
     Еще в младенческую грудь 
     Влияли искру вдохновенья 
     И тайный указали путь: 
     Я лирных звуков наслажденья 
     Младенцем чувствовать умел, 
     И лира стала мой удел. 
     Но где же вы, минуты упоенья, 
     Неизъяснимый сердца жар, 
 Одушевленный труд и слезы вдохновенья! 
     Как дым, исчез мой легкий дар. 
 Как рано зависти привлек я взор кровавый 
 И злобной клеветы невидимый кинжал! 
     Нет, нет, ни счастием, ни славой, 
     Ни гордой жаждою похвал 
 Не буду увлечен! В бездействии счастливом 
 Забуду милых муз, мучительниц моих; 
 Но, может быть, вздохну в восторге молчаливом, 
     Внимая звуку струн твоих.

1817

  К Каверину 

     Забудь, любезный мой Каверин, 
 Минутной резвости нескромные стихи. 
     Люблю я первый, будь уверен, 
     Твои счастливые грехи. 
 Все чередой идет определенной, 
     Всему пора, всему свой миг; 
     Смешон и ветреный старик, 
     Смешон и юноша степенный. 
     Пока живется нам, живи, 
     Гуляй в мое воспоминанье; 
     Молись и Вакху и любви 
 И черни презирай ревнивое роптанье; 
 Она не ведает, что дружно можно жить 
 С Киферой, с портиком, и с книгой, и с бокалом; 
     Что ум высокий можно скрыть 
 Безумной шалости под легким покрывалом.

1817

  В. Л. Пушкину 

 Что восхитительней, живей 
 Войны, сражений и пожаров, 
 Кровавых и пустых полей, 
 Бивака, рыцарских ударов? 
 И что завидней кратких дней 
 Не слишком мудрых усачей, 
 Но сердцем истинных гусаров? 
 Они живут в своих шатрах, 
 Вдали забав, и нег, и граций, 
 Как жил бессмертный трус Гораций 
 В тибурских сумрачных лесах; 
 Не знают света принужденья, 
 Не ведают, что скука, страх; 
 Дают обеды и сраженья, 
 Поют и рубятся в боях. 
 Счастлив, кто мил и страшен миру; 
 О ком за песни, за дела 
 Гремит правдивая хвала; 
 Кто славил Марса и Темиру 
 И бранную повесил лиру 
 Меж верной сабли и седла!

1817

  Разлука

 В последний раз, в сени уединенья, 
 Моим стихам внимает наш пенат. 
 Лицейской жизни милый брат, 
 Делю с тобой последние мгновенья. 
 Прошли лета соединенья; 
 Разорван он, наш вернуй круг. 
 Прости! Хранимый небом, 
 Не разлучайся, милый друг, 
 С свободою и Фебом! 
 Узнай любовь, неведомую мне, 
 Любовь надежд, восторгов, упоенья: 
 И дни твои полетом сновиденья 
 Да пролетят в счастливой тишине! 
 Прости! Где б ни был я: в огне ли смертной битвы, 
 При мирных ли брегах родимого ручья, 
 Святому братству верен я. 
 И пусть (услышит ли судьба мои молитвы?), 
 Пусть будут счастливы все, все твои друзья!

1817