1822

           * * * 

 Чугун кагульский, ты священ 
 Для русского, для друга славы - 
 Ты средь торжественных знамен 
 Упал горящий и кровавый, 
 Героев севера губя.

        * * *
 
 Мой друг, уже три дня 
 Сижу я под арестом, 
 И не видался я 
 Давно с моим Орестом. 
 Спаситель молдаван, 
 Бахметьева наместник, 
 Законов провозвестник, 
 Смиренный Иоанн, 
 За то, что ясский пан, 
 Известный нам болван 
 Мазуркою, чалмою, 
 Несносной бородою - 
 И трус и грубиян - 
 Побит немножко мною, 
 И что бояр пугнул 
 Я новою тревогой, - 
 К моей канурке строгой 
 Приставил караул...
 . . . . . . . . . . . 
 
 Невинной суеты, 
 А именно - мараю 
 Небрежные черты, 
 Пишу карикатуры, - 
 Знакомых столько лиц, - 
 Восточные фигуры 
 <- - -> кукониц 
 И их мужей рогатых, 
 Обритых и брадатых!

  Таврида 

                Gib meine Jugend mir zuruck*.

^* (Возврати мне мою юность (нем.).)

          I
 
 Ты вновь со мною, наслажденье; 
 В душе утихло мрачных дум 
 Однообразное волненье! 
 Воскресли чувства, ясен ум. 
 Какой-то негой неизвестной, 
 Какой-то грустью полон я; 
 Одушевленные поля, 
 Холмы Тавриды, край прелестный - 
 Я снова посещаю вас... 
 Пью томно воздух сладострастья, 
 Как будто слышу близкий глас 
 Давно затеряпного счастья. 
          —————
 Счастливый край, где блещут воды, 
 Лаская пышные брега, 
 И светлой роскошью природы 
 Озарены холмы, луга, 
 Где скал нахмуренные своды 

          II 

 За нею по наклону гор 
 Я шел дорогой неизвестной, 
 И примечал мой робкий взор 
 Следы ноги ее прелестной - 
 Зачем не смел ее следов 
 Коснуться жаркими устами, 
 Кропя их жгучими слезами... 
           —————
 Нет, никогда средь бурных дней 
 Мятежной юности моей 
 Я не желал с таким волненьем 
 Лобзать уста младых цирцей 
 И перси, полные томленьем...

         * * * 

 Один, один остался я, 
 Пиры, любовницы, друзья 
 Исчезли с легкими мечтами, - 
 Померкла молодость моя 
 С ее неверными дарами. 
 Так свечи, в долгу ночь горев 
 Для резвых юношей и дев, 
 В конце безумных пирований 
 Бледнеют пред лучами дня.

  В. Ф. Раевскому 

 Недаром ты ко мне воззвал 
 Из глубины глухой темницы.

  В. Ф. Раевскому 

 Не тем горжусь я, мой певец, 
 Что привлекать умел стихами 
 Вниманье пламенных сердец, 
 Играя смехом и слезами, 

 Не тем горжусь, что иногда 
 Мои коварные напевы 
 Смиряли в мыслях юной девы 
 Волненье страха и стыда, 

 Не тем, что у столба сатиры 
 Разврат и злобу я казнил, 
 И что грозящий голос лиры 
 Неправду в ужас приводил, 

 Что непреклонным вдохновеньем, 
 И бурной юностью моей, 
 И страстью воли, и гоненьем 
 Я стал известен меж людей, - 

 Иная, высшая награда 
 Была мне роком суждена - 
 Самолюбивых дум отрада! 
 Мечтанья суетного сна!..

В. Ф. Раевский. Рисунок Пушкина. 1822

  В. Ф. Раевскому 

 Ты прав, мой друг - напрасно я презрел 
 Дары природы благосклонной. 
 Я знал досуг, беспечных муз удел, 
 И наслажденья лени сонной, 

 Красы лаис, заветные пиры, 
 И клики радости безумной, 
 И мирных муз минутные дары, 
 И лепетанье славы шумной. 

 Я дружбу знал - и жизни молодой 
 Ей отдал ветреные годы, 
 И верил ей за чашей круговой 
 В часы веселий и свободы, 

 Я знал любовь, не мрачною тоской, 
 Не безнадежным заблужденьем, 
 Я знал любовь прелестною мечтой, 
 Очарованьем, упоеньем. 

 Младых бесед оставя блеск и шум, 
 Я знал и труд и вдохновенье, 
 И сладостно мне было жарких дум 
 Уединенное волненье. 

 Но все прошло! - остыла в сердце кровь. 
 В их наготе я ныне вижу 
 И свет, и жизнь, и дружбу, и любовь 
 И мрачный опыт ненавижу. 

 Свою печать утратил резвый нрав, 
 Душа час от часу немеет; 
 В ней чувств уж нет. Так легкий лист дубрав 
 В ключах кавказских каменеет. 

 Разоблачив пленительный кумир, 
 Я вижу призрак безобразный. 
 Но что ж теперь тревожит хладный мир 
 Души бесчувственной и праздной? 

 Ужели он казался прежде мне 
 Столь величавым и прекрасным, 
 Ужель в его позорной глубине 
 Я наслаждался сердцем ясным! 

 Что ж видел в нем безумец молодой, 
 Чего искал, к чему стремился, 
 Кого ж, кого возвышенной душой 
 Боготворить не постыдился! 

 Я говорил пред хладною толпой 
 Языком истины свободной, 
 Но для толпы ничтожной и глухой 
 Смешон глас сердца благородный. 
           —————
 Везде ярем, секира иль венец, 
 Везде злодей иль малодушный, 
 Тиран льстец, 
 Иль предрассудков раб послушный.

         * * * 

 На тихих берегах Москвы 
 Церквей, венчанные крестами, 
 Сияют ветхие главы 
 Над монастырскими стенами. 
 Кругом простерлись по холмам 
 Вовек не рубленные рощи, 
 Издавна почивают там 
 Угодника святые мощи.

  На Ланова 

 Бранись, ворчи, болван болванов, 
 Ты не дождешься, друг мой Ланов, 
 Пощечин от руки моей. 
 Твоя торжественная рожа 
 На бабье гузно так похожа, 
 Что только просит киселей.

         * * * 

 Дай, Никита, мне одеться: 
 В митрополии звонят.