Глава семнадцатая. Дуэль и смерть [1969 Гессен А.И.

Двадцать пятого января Пушкин отыскал свое еще в ноябре написанное, изорванное и неотправленное письмо, внес в него ряд поправок и послал Геккерну. Отдельные обрывки этого черновика были найдены после смерти Пушкина в корзине под столом. Он писал в нем:

"Позвольте мне подвести итог тому, что произошло недавно. Поведение вашего сына было мне известно уже давно и не могло быть для меня безразличным. Я довольствовался ролью наблюдателя, готовый вмешаться, когда сочту это своевременным. Случай, который во всякое другое время был бы мне крайне неприятен, весьма кстати вывел меня из затруднения: я получил анонимные письма. Я увидел, что время пришло, и воспользовался этим. Остальное вы знаете: я заставил вашего сына играть роль столь жалкую, что моя жена, удивленная такой трусостью и пошлостью, не могла удержаться от смеха...

Я вынужден признать, барон, что ваша собственная роль была не совсем прилична. Вы, представитель коронованной особы, вы отечески сводничали вашему сыну...

Вы хорошо понимаете, барон, что после всего этого я не могу терпеть, чтобы моя семья имела какие бы то ни было сношения с вашей. Только на этом условии согласился я не давать хода этому грязному делу и не бесчестить вас в глазах дворов нашего и вашего, к чему я имел и возможность и намерение. Я не желаю, чтобы моя жена выслушивала впредь ваши отеческие увещания. Я не могу позволить, чтобы ваш сын, после своего мерзкого поведения, смел разговаривать с моей женой, и еще того менее - чтобы он отпускал ей казарменные каламбуры и разыгрывал преданность и несчастную любовь, тогда как он просто плут и подлец. Итак, я вынужден обратиться к вам, чтобы просить вас положить конец всем этим проискам, если вы хотите избежать нового скандала, перед которым, конечно, я не остановлюсь.

В ответ на это письмо Пушкин получил 26 января через секунданта Дантеса, атташе французского посольства д'Аршиака, письмо, в котором Геккерн сообщал, что Дантес вызывает его на дуэль. В конце письма была приписка Дантеса: "Читано и одобрено мною".

Пушкин не стал читать ответного письма. Он просто принял вызов. Дуэль должна была состояться на следующий день, 27 января 1837 года.

Почти все утро 26 января Пушкин провел с Александром Тургеневым. Он был весел, полон жизни, шутил, смеялся и вместе со своим другом читал подготовленные для пятого тома "Современника" статьи, которые ему уже не дано было увидеть в печати.

Александр Тургенев незадолго перед тем вернулся из Парижа, где работал в архивах, и познакомил в то утро Пушкина с подготовленной им для доклада царю выпиской из своих "парижских бумаг". Это были копии донесений французских послов при дворе Петра I и его преемников. В них описывались события, сопровождавшие смерть Петра I и борьбу за престол между сторонниками Екатерины и старой знатью, стремившейся возвести на трон малолетнего внука Петра I, сына царевича Алексея.

Донесения эти произвели на Тургенева большое впечатление и, бесспорно, очень интересовали Пушкина, работавшего в то время над "Историей Петра".

Расставаясь с Тургеневым, он просил его прийти к нему на следующий день, чтобы вместе почитать, причем назначил тот час, когда уже должен был стоять со своим противником перед барьером.

Вечером Пушкин присутствовал на балу у графини Разумовской, был весел и оживлен, танцевал, просил Вяземского написать Козловскому и напомнить ему о его обещании прислать очередную статью для "Современника". И в то же время искал секунданта для своей завтрашней дуэли. Он приглашал советника британского посольства

В день дуэли Пушкин поднялся рано, в восемь часов утра. В девять часов получил письмо от д'Аршиака, который сообщал, что считает необходимым встретиться с секундантом поэта. Он добавил, что будет ждать его до двенадцати часов утра.

"Виконт, я не имею ни малейшего желания посвящать петербургских зевак в мои семейные дела; поэтому я не согласен ни на какие переговоры между секундантами. Я привезу моего лишь на место встречи. Так как вызывает меня и является оскорбленным г-н Геккерн, то он может, если ему угодно, выбрать мне секунданта; я заранее его принимаю, будь то хотя бы его ливрейный лакей. Что же касается часа и места, то я всецело к его услугам. По нашим, по русским, обычаям этого достаточно. Прошу вас поверить, виконт, что это мое последнее

слово и что более мне нечего ответить относительно этого дела; и что я тронусь из дому лишь для того, чтобы ехать на место.

Благоволите принять уверение в моем совершенном уважении.

В двенадцать часов дня к Пушкину приехал библиограф Ф. Ф. Цветаев и говорил о новом издании его сочинений. Пушкин был весел, и Цветаев был поражен, когда в тот же день к нему пришел вечером А. И. Тургенев и сообщил о дуэли и тяжелом состоянии Пушкина.

В своем классическом труде "Дуэль и смерть Пушкина" П. Е. Щеголев впервые опубликовал сделанную Жуковским запись о том, как провел Пушкин утро рокового дня: "Встал весело в 8 часов - после чего много писал - часу до 11-го. С 11 обед,- ходил по комнате необыкновенно весело, пел песни - потом увидел в окно Данзаса, в дверях встретил радостно.- Вошли в кабинет, запер дверь.- Через несколько минут послал за пистолетами.- По отъезде Данзаса начал одеваться, вымылся весь, все чистое; велел подать бекешь; вышел на лестницу.- Возвратился.- Велел подать в кабинет большую шубу и пошел пешком до извозчика. Это было в 1 час".

Эта краткая, предельно сжатая надпись опровергает установившуюся версию, будто, выехав из дома, Пушкин случайно встретил у Цепного моста, близ Летнего сада, своего лицейского товарища К. К. Данзаса и предложил ему быть его секундантом.

Версия эта была придумана и поддерживалась на следствии самим Данзасом, чтобы смягчить его вину за участие в дуэли. Запись Жуковского дает основание полагать, что Данзас приехал к Пушкину по его вызову, и поэт ожидал его, стоя у окна, около двенадцати часов дня. Предложив Данзасу быть свидетелем одного разговора, Пушкин вышел с ним из дома, и они вместе направились в здание французского посольства к д'Аршиаку, секунданту Дантеса.

Пушкин изложил существо дела и, после того как Данзас согласился быть его секундантом, добавил:

- Теперь я вам могу сказать только одно: если дело это не закончится сегодня же, то в первый же раз, как я встречу Геккерна,- отца или сына,- я им плюну в физиономию.

К сожалению, полковник Данзас, веселый человек, храбрый служака и остроумный каламбурист, мог только аккуратнейшим образом рассчитать шаги от барьера и зорко следить за соблюдением правил дуэли, но был совершенно неспособен расстроить ее.

Пушкин уехал. Секунданты разработали условия дуэли, и Данзас вернулся с ними к Пушкину. Условия были очень тяжелые:

А. С. Пушкин. С картины Б. Дехтерева

"1. Противники становятся на расстоянии двадцати шагов друг от друга, за пять шагов назад от двух барьеров, расстояние между которыми равняется десяти шагам.

2. Противники, вооруженные пистолетами, по данному сигналу, идя один на другого, но ни в коем случае не переступая барьера, могут пустить в дело свое оружие.

3. Сверх того принимается, что после первого выстрела противникам не дозволяется менять мест для того, чтобы выстреливший первым подвергся огню своего противника на том же расстоянии.

4. Когда обе стороны сделают по выстрелу, то, если не будет результата, поединок возобновляется на прежних условиях: противники ставятся на то же расстояние в двадцать шагов; сохраняются те же барьеры и те же правила.

5. Секунданты являются непременными посредниками во всяком объяснении между противниками на месте боя.

6. Нижеподписавшиеся секунданты этого поединка, облеченные всеми полномочиями, обеспечивают, каждый за свою сторону, своею честью строгое соблюдение изложенных здесь условий".

С этим подписанным секундантами документом Данзас вернулся в квартиру Пушкина.

Поэт принял предложенные ему условия дуэли, даже не ознакомившись с ними. На замечание Данзаса, что Пушкин, по существу, должен стреляться с Геккерном, а не с Дантесом, Пушкин ответил, что Геккерн как посланник драться не может...

Пушкин продолжал сохранять полное спокойствие. За час перед тем как ехать стреляться, он написал молодой писательнице А. О. Ишимовой письмо:

Крайне жалею, что мне невозможно будет сегодня явиться на Ваше приглашение. Покаместь честь имею препроводить к Вам Barry Cornwall. Вы найдете в конце книги пьесы, отмеченные карандашом, переведите их как умеете - уверяю Вас, что переведете как нельзя лучше. Сегодня я нечаянно открыл Вашу Историю в рассказах и поневоле зачитался. Вот как надобно писать!

Чтобы пояснить, о каком приглашении Ишимовой идет речь в этом письме Пушкина, необходимо сказать, что поэт посетил перед тем, 22 января, Ишимову. Не застав ее дома, он написал ей 25 января письмо, в котором просил перевести для "Современника" драматические очерки английского поэта и драматурга Барри Корнуолла.

Автограф письма А. С. Пушкина к писательнице А. О. Ишимовой, написанного утром в день дуэли

Ишимова ответила ему 26 января письмом, в котором выразила сожаление по поводу того, что он не застал ее, и давала согласие выполнить предложенный перевод. Зная, что Пушкин ежедневно совершает после работы прогулку, Ишимова предложила ему на другой день, 27 января, "направить прогулку" свою в сторону ее дома, чтобы встретиться и переговорить о характере перевода... Она понятия не имела о том, на грани какой катастрофы находился в тот день Пушкин...

Возможно, что Ишимова даже встречала Пушкина, но он в тот час уже направлялся в кондитерскую Вольфа и Беранже, чтобы встретиться там с своим секундантом Данзасом и вместе с ним следовать к месту дуэли. Ишимова в это самое время встречала посланного, который вручил ей томик Барри Корнуолла и последнее, написанное Пушкиным в день дуэли письмо.

Письмо это лежит сейчас под стеклом в кабинете, на письменном столе, рядом с книгой Ишимовой, о которой в письме идет речь,- "Историей России в рассказах для детей". Написанное ровным почерком, ясным слогом, в спокойном, деловом тоне, оно свидетельствует об огромном самообладании и удивительной силе духа Пушкина. Письмо написано так, будто ничто другое в то утро не занимало поэта.

Рядом с этим письмом лежит под стеклом начало рукописи "Камчатские дела (от 1694 до 1740 года)" - единственная рукопись, помеченная 1837 годом...

Данзас между тем отправился в оружейный магазин за пистолетами, которые Пушкин уже заранее выбрал. Уложив их в сани, он приехал в кондитерскую Вольфа и Беранже на Невском проспекте, где Пушкин, как заранее условились, уже ждал его, и они отправились к месту дуэли, за Черной речкой, близ так называемой Комендантской дачи.

На Дворцовой набережной они встретили ехавшую в экипаже Н. Н. Пушкину. Она направлялась к Мещерской, дочери Карамзина, за находившимися там детьми. Встреча эта могла предотвратить дуэль, но жена Пушкина была близорука, а Пушкин смотрел в другую сторону.

На место встречи прибыли в половине пятого. Было пятнадцать градусов мороза, много снега. Дул сильный ветер. Пока выбирали и утаптывали площадку для дуэли, Пушкин сидел на сугробе и равнодушно смотрел на эти приготовления.

Как писал позже один яз современников, они дрались насмерть. Для них уже не могло быть примирения.

Закутанный в медвежью шубу, Пушкин сидел молча. Когда Данзас спросил его, находит ли он удобным выбранное для дуэли место, Пушкин ответил:

- Мне это решительно все равно, только, пожалуйста, делайте все это поскорее.

Отмерили шаги. Данзас и д'Аршиак начали заряжать пистолеты. Пушкин выражал нетерпение и спросил своего секунданта:

Кондитерская Вольфа и Беранже на Невском проспекте (слева). Здесь А. С. Пушкин и К. К. Данзас встретились перед дуэлью. С рисунка В. Садовникова

Противников поставили, дали им пистолеты, и по сигналу, который подал Данзас, махнув шляпой, они начали сходиться. В это время Дантес, не дойдя одного шага до барьера, выстрелил. Пушкин упал.

- Кажется, у меня раздроблено бедро,- сказал он.

Пушкин упал на служившую барьером шинель и, лежа лицом к земле, остался неподвижен. Секунданты бросились к нему, но, когда Дантес тоже хотел подойти, Пушкин остановил его:

- Подождите! Я чувствую достаточно сил, чтобы сделать свой выстрел...

Дантес стал на свое место боком, прикрыв грудь правой рукой. Пушкин, полулежа на земле, стал целиться. Он целился около двух минут и выстрелил. Пуля пробила Дантесу руку и, по свидетельству современника, ударившись о пуговицу, отскочила.

Видя, что Дантес упал, Пушкин подбросил вверх пистолет, крикнул "Браво!", и затем спросил д'Аршиака:

- Странно,- сказал Пушкин.- Я думал, что мне доставит удовольствие его убить, но я чувствую теперь, что нет... Впрочем, все равно. Как только мы поправимся, снова начнем...

Дуэль А. С. Пушкина с Дантесом. С картины Л. Наумова

Пушкин был ранен в правую часть живота. Он испытывал жгучую боль, говорил отрывистыми фразами, его тошнило, обмороки довольно часто следовали один за другим. Карету трясло, когда его везли домой; приходилось не раз останавливаться. Несмотря на испытываемые боли, он беспокоился о том, чтобы по приезде домой не испугать жену, и давал Данзасу указания, как вести себя.

- Кажется, это серьезно. Послушай: если Арндт найдет мою рану смертельной, ты мне это скажи. Меня не испугаешь. Я жить не хочу...

В шесть часов вечера жена поэта сидела в своей комнате с сестрой Александрой. Был накрыт стол. Ждали хозяина. Уже в восьмом часу вечера в комнату неожиданно вошел без доклада Данзас и сообщил, что Пушкин дрался на дуэли и легко ранен. Он добавил, что это поручил ему передать от своего имени Пушкин.

По выражению лица Данзаса было видно, что случилось нечто страшное и непоправимое.

Наталья Николаевна побледнела и бросилась в прихожую. В это время камердинер Никита Козлов принял из кареты тяжело раненного Пушкина, взял его, как ребенка, на руки и нес по лестнице.

Увидев жену, Пушкин начал успокаивать ее, сказал, что ранен в ногу и рана не опасна. Просил не заходить к нему, пока не разденется и не приведет себя в порядок.

В ту самую минуту, когда Пушкина выносили из кареты, к дому подъехал Плетнев. Он приехал, чтобы пригласить его на свою очередную среду...

Рядом с кабинетом, куда внесли смертельно раненного Пушкина, находилась детская. Дети только что вернулись от Карамзиных, где были в гостях. Они, все четверо, были еще слишком малы, чтобы понять, что случилось.

Сегодня в этой бывшей детской комнате развернута большая экспозиция, которая дает возможность ознакомиться со всеми документами и материалами, раскрывающими обстоятельства дуэли и смерти поэта.

На стене большое полотно А. Наумова, изображающее картину дуэли, его же этюд - тайный увоз тела Пушкина в Святогорский монастырь и картина В. Федорова - похороны Пушкина. На небольшом постаменте бронзовая статуэтка - раненый Пушкин, полулежа на земле,, целится в Дантеса.

На столике, в ящике, два больших старинных пистолета. Именно такие были в обращении в пушкинскую пору. Пистолеты эти той же марки Лепажа, какие были у Пушкина и Дантеса во время дуэли.

В небольшой закрытой витрине - черный жилет, в котором поэт был в день дуэли, на нем следы запекшейся крови. Рядом - погребальная свеча и принадлежавшая Вяземскому белая лайковая перчатка, вторую он положил в гроб своего друга. В витрине - написанная Вяземским памятка о происхождении этих вещей...

Когда Пушкина внесли в кабинет, он сам разделся и лег на диван. Жену впустили только тогда, когда его вымыли и одели в чистое белье. Увидев ее, он сказал:

- Как я рад, что еще вижу тебя и могу обнять. Что бы ни случилось,, ты ни в чем не виновата и не должна упрекать себя, моя милая!

Раненый Пушкин стреляет в Дантеса. Скульптура И. Крестовского

Данзас поехал за врачами. Не застав дома никого из врачей, он случайно встретил у ворот Воспитательного дома доктора Шольца, который и оказал раненому первую помощь.

Около больного в это время находились жена, Данзас и Плетнев. Пушкин попросил всех удалиться, подал доктору Шольцу руку и спросил после того, как тот осмотрел его рану:

- Не могу скрывать, что рана ваша опасная,- ответил Шольц.

- Спасибо! Вы поступили со мною, как честный человек...- Пушкин потер себе лоб и добавил: - Нужно устроить свои денежные дела.

- Не желаете ли видеть кого-нибудь из близких друзей?

- Разве вы думаете, что я и часа не проживу? - спросил Пушкин.

- О нет, не потому... Но я полагал, что вам приятно будет кого-нибудь видеть, Плетнев здесь...

- Да, но я бы желал видеть Жуковского. Дайте мне воды, меня тошнит...

Стали съезжаться ближайшие друзья поэта - Жуковский, Вяземский с женой, А. Тургенев, Виельгорский, Загряжская. Прибыли врачи - Спасский, Задлер, Саломон.

- Скажите мне откровенно,- обратился к нему, медленно произнося слова, Пушкин,- каково мое положение. Каков бы ни был ваш ответ, он испугать меня не может. Но мне необходимо наверное знать мое положение: я должен успеть сделать некоторые нужные распоряжения.

- Если так,- ответил Арндт,- то я должен вам сказать, что рана ваша очень опасна и что на выздоровление ваше я почти не имею надежды.

Кивком головы Пушкин поблагодарил Арндта за откровенность и просил только не говорить об этом жене. К заявлению врача о безнадежности своего положения он отнесся с невозмутимым спокойствием. Но просил врача вместе с тем не подавать жене и больших надежд.

Арндт, придворный врач, обязан был сообщить обо всем Николаю 1 и, уезжая, спросил Пушкина, не желает ли он передать что-либо царю.

Беспокоясь о том, что Данзас может пострадать за участие в дуэли,. Пушкин ответил:

- Просите за Данзаса, за Данзаса, он мне брат.

Арндт пообещал и, уезжая, сказал провожавшим его в передней:

Положение Пушкина было тяжелое. С каждым часом страдания его становились все острее и мучительнее. У постели больного неотлучно находился писатель и врач В. И. Даль, с которым Пушкин сблизился во время поездки на места пугачевского восстания.

- Терпеть надо, друг, делать нечего,- сказал ему Даль,- но не стыдись боли своей, стонай, тебе будет легче...

- Нет, не от боли стону я, а от тоски...- прерывающимся голосом отвечал Пушкин.- Нет, не надо стонать, жена услышит; и смешно же, чтобы этот вздор меня пересилил; не хочу...

Среди тяжелых своих страданий Пушкин вспомнил о полученном им утром в день дуэли пригласительном билете на похороны сына И. И. Греча.

- Если увидите Греча,- сказал он доктору Спасскому,- поклонитесь ему и скажите, что я принимаю душевное участие в его потере.

С начала до конца Пушкин был удивительно тверд, и доктор Арндт заметил:

- Я был в тридцати сражениях, я видел много умирающих, но мало видел подобного.

Можно ли было спасти Пушкина? На этот вопрос ответили известные советские хирурги.

Через сто лет после смерти поэта, в 1937 году, академик Н. Н. Бурденко сообщил Академии наук, что меры, принятые врачами Пушкина, были бесполезны, а в наши дни даже хирург средней руки вылечил бы Пушкина.

Интересно отметить, что научное исследование этого вопроса проводил ассистент профессора Бурденко, потомок лечившего Пушкина доктора Арндта, очень известный советский нейрохирург профессор А. А. Арндт. Недавно он принес в дар Музею имени А. С. Пушкина в Москве принадлежавший его прадеду небольшой деревянный походный сундучок красного дерева с хирургическими инструментами. С этим сундучком его прадед приехал 27 января 1837 года на квартиру Пушкина после его дуэли.

Профессор С. С. Юдин, исследовавший вопрос вместе с Н. Н. Бурденко, нашел, что в наше время подобный раненый имел бы пятьдесят - шестьдесят процентов шансов на спасение. Но в те годы об операции не приходилось и думать. Лишь через десять лет после смерти Пушкина появился наркоз, а необходимая для брюшных операций асептика - лишь через полвека...

Жилет, в котором А. С. Пушкин был в день дуэли

Пушкину, по мнению современных врачей, в его очень тяжелом состоянии нужно было обеспечить максимальный покой и оберечь от лишних разговоров и волнений. Это значительно облегчило бы его муки..

Несмотря на тяжкие страдания, Пушкин сохранял полное самообладание. Подозвав Данзаса, он попросил составить список его неоформленных долгов и довольно твердой рукой подписал этот документ. Доктора Спасского просил вынуть из стола и сжечь какую-то написанную его рукой бумагу.

Пушкин попросил подать ему шкатулку, вынул из нее и подарил Данзасу кольцо - то самое, которое он получил, уезжая в последний раз из Москвы, от Нащокина.

- Это от нашего общего друга,- сказал он Данзасу.

На предложение Данзаса отомстить Дантесу Пушкин ответил, что не хочет, чтобы кто-нибудь мстил за него:

Далю Пушкин подарил кольцо с бирюзой, а Жуковскому - кольцо, которое ему было особенно дорого: когда-то, в Одессе, Е. К. Воронцова, которой он увлекался, сняла со своей руки и подарила ему это старинное кольцо с восьмиугольным сердоликовым камнем и надписью на древнееврейском языке.

"Талисман" - назвал Пушкин написанное им по этому поводу стихотворение:

Кольцо это перешло впоследствии к И. С. Тургеневу.

Пушкин ясно сознавал, что умирает. Среди тяжких страданий он сказал доктору Далю:

- Худо мне, брат... Даль, скажи мне правду, скоро ли я умру?..

- Мы все на тебя надеемся, Пушкин, право, надеемся, не отчаивайся и ты! - ответил Даль, которому показалось, что положение умирающего несколько улучшилось.

Владимир Иванович Даль. С рисунка неизьестного художника

- Нет! - ответил Пушкин.- Мне здесь не житье... Я умру, да, видно, уж так и надо...

Пушкин не раз повторял при этом, что страдает не столько от боли, сколько от чрезмерной тоски.

- Ах, какая тоска! - восклицал он, закладывая руки за голову.- Сердце изнывает!

От времени до времени он просил доктора Даля поднять его, поворотить, поправить подушку. И тихо благодарил:

- Ну, так, так, хорошо; вот и прекрасно, и довольно; теперь очень хорошо!.. Кто у жены моей? - спросил он Даля.

- Ну, спасибо. Однако же поди скажи жене, что все, славу богу, легко. А то ей там, пожалуй, наговорят... Долго ли мне так мучиться? Пожалуйста, поскорее!.. Скоро ли конец?..

Необыкновенное присутствие духа не оставляло больного. Временами он лишь на короткое время забывался.

Утром 28 января после мучительно тяжелой ночи больной потребовал к себе детей.

Их привели к нему и принесли полусонных. Он молча смотрел на каждого из них, клал на голову руку, трижды благословлял и прикладывал к их губам тыльную часть руки.

Пушкин впускал к себе только самых близких своих друзей, хотя беспрестанно спрашивал, кто приходил к нему.

- Мне было бы приятно,- сказал он,- видеть их всех, но у меня нет сил говорить...

Некоторые из его лицейских товарищей так и не могли проститься с ним.

К полудню 28 января Пушкину стало несколько легче, он развеселился, шутил и, приветливо встретив приехавшего Даля, сказал:

- Мне приятно вас видеть не только как врача, но и как родного мне человека по общему нашему литературному ремеслу.

Жену он часто призывал к себе, и она все твердила:

Между тем было ясно, что приближался конец, и Пушкин сказал жене:

- Не упрекай себя моею смертью: это дело, которое касалось одного меня...

На вопрос доктора Спасского, кого из друзей ему хотелось бы видеть, Пушкин тихо промолвил, обернувшись к книгам своей библиотеки:

Его спросили, не хочет ли он сделать какие-либо распоряжения.

- Все жене и детям! - ответил он. Жене Пушкин сказал:

- Отправляйся в деревню. Носи по мне траур два или три года. Постарайся, чтобы забыли про тебя. Потом выходи опять замуж, но не за пустозвона...

Друзья не переставали волноваться. В. Одоевский прислал записку: "Карамзину, Плетневу или Далю. Напиши одно слово: лучше или хуже. Несколько часов назад Арндт надеялся".

Записка В. Ф. Одоевского

Когда состояние умирающего было совсем плохо, Вяземская послала записку Жуковскому: "Умоляю, приходите тотчас. Арндт говорит, что он едва ли переживет ночь".

В течение всего дня 28 января Пушкин часто призывал жену, но разговаривать ему было трудно. Говорил лишь, что чувствует, как слабеют его силы.

Пушкину хотелось видеть друзей. Они входили один за другим.

С ними прощался он среди ужасных мучений и судорожных движений, но с духом бодрым и с нежностью.

Вяземскому Пушкин крепко пожал руку и сказал:

Жене его он пожал руку своею уже похолодевшею рукою и сказал:

- Почему "прощайте"? - спросила Вяземская, пытаясь вселить В него надежду на выздоровление.

- Прощайте, прощайте! - подчеркнул Пушкин и, боясь расчувствоваться, сделал знак, чтобы она удалилась.

- Как жаль, что нет теперь здесь ни Пущина, ни Малиновского, мне было бы легче умирать... А что же Карамзиной здесь нет?

Послали за Екатериной Андреевной Карамзиной. Она приехала очень быстро. Слабым, но явственным голосом Пушкин попросил:

Она благословила его издали. Но Пушкин сделал ей знак подойти и сам положил ее руку себе на лоб. В письме к сыну Андрею Е. А. Карамзина необычайно трогательно и сердечно описывала свое прощание с Пушкиным:

Екатерина Андреевна Карамзина. С портрета Дамона

"...пишу к тебе с глазами, наполненными слез, а сердце и душа тоскою и горестию; закатилась звезда светлая, Россия потеряла Пушкина! Он дрался в середу на дуэли с Дантесом, и он прострелил его насквозь; Пушкин бессмертный жил два дни, а вчерась, в пятницу, отлетел от нас; я имела горькую сладость проститься с ним в четверг; он сам этого пожелал. Ты можешь вообразить мои чувства в эту минуту, особливо, когда узнаешь, что Арндт с первой минуты сказал, что никакой надежды нет!

Он протянул мне руку, я ее пожала, и он мне также, а потом махнул, чтобы я вышла. Я, уходя, осенила его издали крестом, он опять мне протянул руку и сказал тихо: перекрестите еще; тогда я опять, пожавши еще раз его руку, уже его перекрестила, прикладывая пальцы на лоб, и приложила руку к щеке; он ее тихонько поцеловал и опять махнул. Он был бледен, как полотно, но очень хорош; спокойствие выражалось на его прекрасном лице".

Это изумительное письмо Е. А. Карамзиной было найдено совсем недавно, в 1955 году, в Нижнем Тагиле. Его нашла в старом альбоме среди старых книг бухгалтер нижнетагильского рудоуправления О. Ф. Полякова, разбирая небольшую библиотеку своего умершего восьмидесятичетырехлетнего дяди, маркшейдера П. П. Шамарина, служившего еще на уральских заводах Демидовых. Местный краевед Н. С. Боташев сообщил о находке в Москву.

В потертом сафьяновом альбоме с золотым тиснением и потрепанным корешком оказались аккуратно подклеенными сто тридцать четыре письма на трехстах сорока страницах - переписка семьи Карамзиных. Письма написаны были на тонкой пожелтевшей от времени бумаге, уже выцветшими чернилами, почти все на французском языке.

Дом Карамзиных, у которых Пушкин часто бывал, являлся в ту пору наиболее значительным великосветским литературным салоном, где часто собирались писатели, поэты, художники, артисты и где, по словам современников, "выдавались дипломы на литературные таланты".

Авторы найденных писем - вдова Карамзина, Екатерина Андреевна, ее сын Александр и дочь Софья Николаевна, дружившая с Жуковским, Пушкиным, Лермонтовым и другими замечательными людьми той эпохи. Письма эти писались в разные города Европы находившемуся там на излечении Андрею Карамзину, который позже женился на вдове рано умершего миллионера Демидова, известной красавице Авроре Шернваль. С нею он дважды приезжал в Нижний Тагил, в 1854 году уехал добровольцем в армию, был убит, и письма остались в Нижнем Тагиле.

Такова история этой необычайной находки. Карамзины знали во всех подробностях семейную историю Пушкиных, у них бывали и Пушкин и Дантес, их посещали друзья поэта. Письма охватывают наиболее острый период тяжкой жизненной драмы Пушкина - с 27 мая 1836 года по 30 июля 1837 года, писались они под свежим впечатлением событий, для печати не предназначались, кровавого исхода никто не предвидел, они правдивы и искренни, и в этом их исключительная ценность.

Все эти письма, так называемая "тагильская находка",- в высшей степени интересны, дополняют полную и обстоятельную экспозицию музея и расширяют наше представление о трагических обстоятельствах дуэли и смерти Пушкина.

Автограф письма Е. А. Карамзиной сыну Андрею, о прощании с А. С. Пушкиным

Из этой переписки Карамзиных выясняется, что поэт пал жертвою "легкомыслия, неосторожности и неразумия младой красавицы", "Ундины, в которую еще не вдохнули живую душу"; что ухаживание Дантеса за женою Пушкина началось много раньше получения пасквиля и роковой дуэли; что имя Екатерины Николаевны, сестры Пушкиной, связывали с именем Дантеса еще в начале 1836 года и что поведение ее было " компрометирующим"; что Дантес вел все время двойную игру с женою и свояченицею Пушкина.

Письма Карамзиных помогают нам понять происхождение пасквиля и мотивы сватовства Дантеса; помогают уяснить себе обстановку и душевное состояние Пушкина в последние месяцы и дни его жизни; вновь опровергают сочиненную Жуковским легенду о верноподданических настроениях умиравшего Пушкина.

"Тагильская находка" - это целая повесть о борьбе и гибели величайшего русского поэта, свидетельствующая о том, что 27 января 1837 года совершено было одно из самых страшных в мировой истории политических убийств, что убийство это подготовлено было петербургскими придворными кругами, что это был заговор, во главе которого стоял сам Николай I.

Набережная Мойки и все прилегающие к ней улицы вплоть до Дворцовой площади были заполнены толпами народа, приходившего справляться о состоянии поэта. По словам современников, такого скопления людей на улицах Петербурга не было с 14 декабря 1825 года - дня восстания декабристов. Чтобы поддерживать на улицах порядок, пришлось вызвать воинский наряд.

В передней какой-то старичок сказал с простодушным удивлением:

- Господи боже мой! Я помню, как умирал фельдмаршал, а этого не было!

"Литературный талант есть власть",- писал поэт Языков, и это особенно внушительно выразилось в дни болезни и смерти Пушкина...

В столовой толпилось много людей. Парадную дверь закрыли, и все входили и выходили через маленькую дверь швейцарской, на которой углем было написано: "Пушкин". На этой же двери Жуковский вывешивал бюллетени о ходе болезни.

Около двенадцати часов дня 29 января Пушкин попросил зеркало, посмотрелся в него и махнул рукой.

- Опустите шторы, я спать хочу...- сказал он. Позже пощупал себе пульс и тихо добавил:

За полчаса до кончины ему захотелось моченой морошки.

Вошла Наталья Николаевна, стала на колени у смертного ложа мужа, поднесла ему ложечку, другую и приникла лицом к изголовью. Пушкин погладил ее по голове и сказал:

Народ у квартиры А. С. Пушкина в дни болезни поэта. С гравюры на дереве М Иноземцевой

- Вот вы увидите, что он будет жив! - сказала она, выходя из кабинета...

Прошло уже шесть лет совместной жизни Пушкина с женою, и на протяжении всех этих лет он относился к ней с трогательной нежностью. В августе 1833 года, направляясь из Петербурга в Ярополец, он в Торжке услышал восторженные отзывы о красоте своей жены и писал ей:

"Гляделась ли ты в зеркало, и уверилась ли ты, что с твоим лицом ничего сравнить нельзя на свете, - душу твою люблю я еще более твоего лица. Прощай, мой ангел, целую тебя крепко".

И на протяжении всех сорока шести часов своих смертных страданий Пушкин не переставал думать о том, чтобы как можно меньше волновать ее, и скрывал от нее свое тяжелое, безнадежное состояние. Он с удивительным мужеством переносил свои страдания и не хотел, чтобы она видела их.

Лежа спиной к двери, он иногда чувствовал ее присутствие и говорил врачам: "Жена здесь, отведите ее..."

Он часто призывал к себе на минутку жену и всячески старался утешить ее, повторял, что считает ее невинною в этом и что никогда, ни на одну минуту, не лишал ее своего доверия.

- Ты будешь жить! - не переставала говорить она, хотя было ясно, что смерть неумолимо приближается...

"Бодрый дух все еще сохранял могущество свое, - писал позже доктор Даль,- изредка только полудремотное забвение на несколько секунд туманило мысли и душу".

Умирающий несколько раз подавал ему руку, сжимал и говорил:

- Ну, подымай же меня, пойдем, да выше, выше, ну, пойдем!.. Придя в себя, он сказал:

- Мне было пригрезилось, что я с тобой лезу по этим книгам и полкам, высоко - и голова закружилась.

Немного погодя он опять, не раскрывая глаз, стал искать руку Даля и, потянув ее к себе, сказал:

Даль тихо шепнул стоявшему рядом Жуковскому:

Пульс стал падать и скоро совсем не ощущался. Руки начали холодеть.

Минут за пять до смерти Пушкин попросил поворотить его на правый бок и тихо сказал:

- Да, кончено,- сказал Даль,- мы тебя поворотили...

- Кончена жизнь!..- произнес Пушкин внятно.- Теснит дыхание... Это были последние слова Пушкина. Часы показывали два часа сорок пять минут дня. Дыхание прервалось.

А. С. Пушкин скончался в кабинете, на диване, среди книг своей библиотеки. Фотография

"Я не сводил с него глаз,- писал Жуковский,- и заметил что движение его груди, доселе тихое, сделалось прерывистым. Оно скоро прекратилось. Я смотрел внимательно, ждал последнего вздоха: но я его не приметил. Тишина, его объявшая, казалась мне успокоением. Все над ним молчали".

Обелиск на месте дуэли

Минуты через две Жуковский тихо спросил Даля:

Прекрасная голова поэта склонилась. Руки опустились. Всех поразило величавое и торжественное выражение его лица.

У ложа умирающего в это время находились: Жуковский, Вяземский с женой, А. Тургенев, Данзас, Загряжская, врачи Спасский и Андреевский.

Они слышали последний вздох поэта. Доктор Андреевский закрыл ему глаза.

За минуту перед кончиной в кабинет вошла жена. Теперь она уже видела мужа умершим. Она схватила Даля за руку и в отчаянии произнесла:

- Я убила моего мужа, я причиною его смерти; но богом свидетельствую, - я чиста душою и сердцем!

Жуковский послал за скульптором Гальбергом, который снял с мертвого маску...

Пушкин умер через сорок шесть часов после дуэли. На месте дуэли сегодня высится гранитный обелиск.