"Смерть Пушкина возвестила России о появлении нового поэта - Лермонтова" (Чистова И.С.)

Среда 27 января 1837 года была для Пушкина обычным рабочим днем; он разговаривал с библиотекарем Ф. Ф. Цветаевым о новом издании своих сочинений, просматривал материалы, предназначенные для "Современника", писал переводчице А. О. Ишимовой о том, что журнал заинтересован в ее сотрудничестве.

И вместе с тем это был необычный день, потому что в привычные литературные дела вмешивались хлопоты совсем иного рода - приготовления к предстоящему поединку, переговоры о часе и месте встречи. Около двенадцати Пушкин послал за пистолетами; о второй паре пистолетов позаботился секундант Дантеса виконт Огюст д Аршиак, одолжив их у французского посла в Петербурге барона Проспера де Баранта.

Выстрел прозвучал коротко и отчетливо, разорвав сумеречную зимнюю тишину пустынной березовой рощи у Черной речки. Поэту оставалось еще двое суток борьбы, мучительной боли и ожидания неотвратимо приближающегося конца.

"Вчера, 29-го января, в 3-м часу пополудни, скончался Александр Сергеевич Пушкин. Русская литература не терпела столь важной потери со времени смерти Карамзина". Это короткое сообщение, помещенное на страницах главной столичной газеты - "С.-Петербургских ведомостей" - отозвалось пронзительной болью в сердцах тысяч петербуржцев; в их числе был и молодой гусарский корнет Михаил Лермонтов.

Карамзина С.Н. С оригинала Орлова П.Н. Первая половина XIX в.

Недавно выпущенный в гвардию после окончания школы подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, что располагалась у Синего моста на Мойке, Лермонтов уже в самом начале своей военной карьеры внутренне определил свою судьбу как судьбу литератора, судьбу поэта. И в этой судьбе Пушкин занял место выдающееся: первые шаги Лермонтова на литературном поприще связаны с именем Пушкина (Лермонтов - ученик Московского университетского благородного пансиона - пишет в подражание Пушкину своего "Кавказского пленника", вводит пушкинские образы и некоторые строки в свои стихотворные опыты); известность Лермонтова как большого русского поэта началась со стихов, Пушкину посвященных (какой горький повод к тому, чтобы обрести поэтическую славу!); Лермонтову суждено было стать творческим наследником величайшего поэта России ("Мы смотрим на него как на преемника Пушкина", - свидетельствовал Белинский); и, наконец, его трагическая смерть - это, по существу, того же рода кровавая развязка, к которой неизбежно шел Пушкин (как заметил Вяземский, "в нашу поэзию стреляют удачнее, нежели в Людвига-Филиппа. Второй раз не дают промаха").

В последние дни января Лермонтов был болен, простужен. Он не выходил из дома и новости узнавал от лечившего его доктора Арендта, который навещал и смертельно раненного Пушкина. Что-то рассказывали друзья. Слухи были тревожны: уже перестали надеяться на благополучный исход, хотя поверить в то, что Пушкин умирает, было невозможно.

О том, что Пушкин умер, заговорили в день дуэли, вечером 27 января, и, видимо, на следующий день кто-то сообщил об этом Лермонтову, придя навестить захворавшего товарища в его квартиру на Садовой. 28 января Пушкин был еще жив - и 28-го же появились первые стихи, написанные на смерть поэта.

"Под свежим еще влиянием истинного горя и негодования, возбужденного в нем этим святотатственным убийством, он [Лермонтов], в один присест, написал несколько строф..." - так писал А. П. Шан-Гирей, троюродный брат и близкий друг Лермонова, оставивший ценнейшие мемуарные свидетельства о своем гениальном родственнике.

О том, как и при каких обстоятельствах возникли страстные поэтические строфы, запечатлевшие безграничное отчаяние и возмущение убийством Пушкина, мы знаем не только от Шан-Гирея, Лермонтов сам рассказал об истории их создания:

"Я был еще болен, когда разнеслась по городу весть о несчастном поединке <...> Некоторые из моих знакомых привезли ее ко мне, обезображенную разными прибавлениями. Одни - приверженцы нашего лучшего поэта - рассказывали с живейшей печалью, какими мелкими мучениями, насмешками он долго был преследуем и, наконец, принужден сделать шаг, противный законам земным и небесным, защищая честь своей жены в глазах строгого света. Другие, особенно дамы, оправдывали противника Пушкина, называли его благороднейшим человеком, говорили, что Пушкин не имел права требовать любви от жены своей. <...> Невольное, но сильное негодование вспыхнуло во мне против этих людей..."

Так родились знаменитые 56 строф, поразительные по смелости, точности оценок и исторической проницательности; 56 строф, в два дня ставшие известными всему Петербургу; 56 строф, которые переписывали и передавали друг другу. Не исключено, что те, кто принес на Садовую весть о смерти Пушкина, и явились первыми читателями лермонтовских стихов, а затем и переписчиками. Так, Святослав Раевский, литератор и этнограф, сын старинной приятельницы бабушки Лермонтова Е. А. Арсеньевой, тут же изготовил копию стихотворения для своего знакомого А. А. Краевского, известного журналиста и издателя. Краевский передал текст Жуковскому, Вяземскому, Одоевскому...

Далее стихи выходят за пределы пушкинского круга петербургских литераторов. Гвардейский улан Владимир Глинка не принадлежал к числу лермонтовских знакомых; он получил копию "Смерти поэта" от общих друзей и 30 января, в кондитерской Вольфа на Невском проспекте (27 января здесь перед дуэлью был Пушкин!), дал, в свою очередь, их списать приятелю - гусару В. Бурнашеву.

А через какое-то время лермонтовские стихи уже читают в Москве, Симбирске, Казани, Пскове, Михайловском, за границей... Их заучивают наизусть, им подражают, они на памяти у всех, кому близок и дорог Пушкин.

В одно из воскресений первой половины февраля Лермонтова посетил его родственник, камер-юнкер Н. А. Столыпин, чиновник Министерства иностранных дел. Лермонтов познакомился с ним несколько лет назад, в 1832 году, по приезде своем в Петербург; в дружескую близость это знакомство, однако, не перешло. Поддерживались родственные отношения; Столыпин изредка навещал тетушку Е. А. Арсеньеву и ее внука - своего ровесника Мишеля.

В то февральское воскресенье говорили, разумеется, о дуэли. Столыпин уже знал лермонтовские стихи, хвалил их за прекрасные строки о Пушкине, но резко возражал против обвинения в адрес Дантеса: "Как всякий благородный человек, он не мог не стреляться". И еще: иностранцы, состоящие на русской службе, по мнению Столыпина, не подвластны русским законам и не могут быть судимы русским судом.

Столыпин - дипломат, служивший под начальством графа Нессельроде, по словам одного из современников, - "один из представителей и членов самого что ни на есть нашего высшего круга". Этот высший круг, группа близких трону лиц, двор и большой свет решительно взяли под свою защиту Дантеса и Геккерна; хозяева раззолоченных салонов, средоточия недоброжелательства и злословия, где рождались те гнусные сплетни и грязная клевета, которые привели Пушкина к гибели, не приняли участия во всеобщей скорби. "Знать наша не знает славы русской, олицетворенной в Пушкине" - это суждение старшего друга Пушкина, общественного деятеля, историка А. И. Тургенева, подтвердил и спор Лермонтова со Столыпиным.

Лермонтов пылко возражал своему собеседнику; к вечеру этого же дня было готово прибавление к ранее написанным стихам:

 А вы, надменные потомки 
 Известной подлостью прославленных отцов, 
 Пятою рабскою поправшие обломки 
 Игрою счастия обиженных родов! 
 Вы, жадною толпой стоящие у трона, 
 Свободы, Гения и Славы палачи! 
 Таитесь вы под сению закона, 
 Пред вами суд и правда - всё молчи!.. 
 Но есть и божий суд, наперсники разврата! 
 Есть грозный суд: он ждет; 
 Он не доступен звону злата, 
 И мысли и дела он знает наперед. 
 Тогда напрасно вы прибегнете к злословью: 
 Оно вам не поможет вновь, 
 И вы не смоете всей вашей черной кровью 
 Поэта праведную кровь!

Было изготовлено множество копий и этой заключительной части стихотворения; экземпляры, по словам Святослава Раевского, раздавались всем желающим.

В. В. Стасов, в 1837 году учащийся-правовед, вспоминал: "Проникшее к нам тотчас же, как и всюду тайком, в рукописи, стихотворение Лермонтова "На смерть Пушкина" глубоко взволновало нас, и мы читали и декламировали его с беспредельным жаром, в антрактах между классами. Хотя мы хорошенько и не знали, да и узнать-то не от кого было, про кого это речь шла в строфе: "А вы, толпою жадною стоящие у трона" и т. д., но все-таки мы волновались, приходили на кого- то в глубокое негодование, пылали от всей души, наполненной геройским воодушевлением, готовые, пожалуй, на что угодно, - так... заразителен был жар, пламеневший в этих стихах. Навряд ли когда-нибудь еще в России стихи производили такое громадное и повсеместное впечатление"

Именно последние 16 строк привлекли внимание III отделения как возмутительно вольнодумные. Если в первоначальном варианте стихотворения, без прибавления, власти в общем не усмотрели ничего предосудительного, то законченный, полный текст, смысл которого так отчетливо проясняла концовка, открыто называвшая виновников смерти Пушкина, неизбежно должен был навлечь на автора гнев и раздражение властей, поспешивших принять против него соответствующие меры.

"Я уже имел честь сообщить вашему императорскому величеству, что я послал стихотворение гусарского офицера Лермантова генералу Веймарну, дабы он допросил этого молодого человека и содержал его при Главном штабе без права сноситься с кем-либо извне, покуда власти не решат вопрос о его дальнейшей участи и о взятии его бумаг как здесь, так и на квартире его в Царском Селе, - писал Николаю I А. X. Бенкендорф. - Вступление к этому сочинению дерзко, а конец - бесстыдное вольнодумство, более чем преступное. По словам Лермонтова, эти стихи распространяются в городе одним из его товарищей, которого он не захотел назвать".

Так было начато дело "О непозволительных стихах, написанных корнетом лейб-гвардии гусарского полка Лермонтовым, и о распространении оных губернским секретарем Раевским". Оно продолжалось около месяца и закончилось тем, что Лермонтова перевели тем же чином в Нижегородский драгунский полк, находившийся в Закавказье и принимавший постоянное участие в боевых действиях против горцев, а Раевского отправили на службу (после месяца ареста) в Олонецкую губернию.

Карамзин А.Н. Литография Вагнера. Л. 1840-е гг.

Стихотворение Лермонтова явилось событием в литературной и общественной жизни России 1830-х годов. Его высоко оценили Жуковский, Вяземский, Одоевский, Плетнев, Карамзины - друзья Пушкина, с которыми Лермонтов с этого времени особенно сблизился. В самом деле, стихотворение Лермонтова оказалось самым значительным среди прочих поэтических откликов на кончину Пушкина, которые представляли собою в большинстве своем традиционные стихотворения в романтическом духе; их содержание составляли горькие сожаления по поводу безвременной кончины гения, павшего жертвой неумолимого рока:

 Полночной музы жрец любимый
 Сражен безжалостной рукой...

Стихи, принадлежавшие друзьям Пушкина, его ближайшему литературному окружению, выходили за рамки романтических штампов; многие из них носили глубоко личный характер и не предназначались для печати. Таковы, например, проникновенно лирическое "29-е января 1837" Тютчева, с его вечно живыми строками "Тебя ж, как первую любовь, России сердце не забудет" или прекрасное стихотворение Жуковского "<Пушкин>", записанное в пушкинском альбоме, приготовленном для будущих произведений (этот альбом Жуковский передал поэтессе Е. П. Ростопчиной, которая ответила ему посланием "Черновая книга Пушкина"):

 Он лежал без движенья, как будто по тяжкой работе 
 Руки свои опустив. Голову тихо склоня, 
 Долго стоял я над ним, один, смотря со вниманьем 
 Мертвому прямо в глаза; были закрыты глаза, 
 Было лицо его мне так знакомо, и было заметно, 
 Что выражалось на нем - в жизни такого 
 Мы не видали на этом лице. Не горел вдохновенья 
 Пламень на нем; не сиял острый ум; 
 Нет! Но какою-то мыслью, глубокой, высокою мыслью 
 Было объято оно: мнилося мне, что ему 
 В этот миг предстояло как будто какое виденье, 
 Что-то сбывалось над ним, и спросить мне хотелось: 
 что видишь?

Ф. Н. Глинка, Э. И. Губер, В. А. Жуковский, Е. А. Баратынский, Ф. И. Тютчев, А. В. Кольцов, В. Г. Бенедиктов, Е. П. Ростопчина, И. П. Бороздка, Н. С. Теплова, С. И. Стремилов, Е. Ф. Розен, Д. П. Сушков... Более тридцати стихотворений было написано на смерть Пушкина. И только Лермонтов сумел дать несравненную nj поэтической силе, обобщающую оценку исторического, всенародного значения Пушкина; Лермонтов сообщил своим стихам подлинно общественное звучание, он единственный заговорил не просто о гибели поэта, но об убийстве, неизбежно определенном противостоянием Пушкина свету. В лермонтовском стихотворении - не только скорбь надгробного слова, но и страстность гневной, разоблачающей инвективы; в нем соединились поэт-эле- гик и поэт-оратор, поэт-трибун, проклинающий "хладнокровных" убийц, которых ждет высший суд - "божий суд" и суд истории.

Через четыре с половиной года Лермонтов будет убит. На второй дуэли, оказавшейся роковой. За год до нее Лермонтов примет участие в поединке с иностранцем, французом, - сыном того самого французского посла барона де Баранта, который одолжил пистолеты д' Аршиаку; теперь эти пистолеты де Барант-младший намерен был употребить против собственного противника - Лермонтова. На этот раз по чистой случайности смертельного исхода не последовало. Лермонтову суждено было еще прожить чуть более года - 17 месяцев напряженной жизни боевого кавказского офицера, который выходил невредимым из жарких перестрелок и яростных штыковых атак, но пал от руки своего товарища по армейской службе. Хорошо знавший и Лермонтова и его убийцу Мартынова генерал-адъютант П. X. Граббе сказал, узнав о смерти поэта: "Несчастная судьба нас, русских. Только явится между нами человек с талантом, десять пошляков преследуют его до смерти".

Автор "Смерти поэта" очень скоро разделил трагическую судьбу воспетого им великого современника.