Наука о Пушкине вчера и сегодня

В литературе о классиках Пушкин всегда занимал исключительное место, его наследие было на всех поворотах истории в центре внимания. Даже специальные исследования пушкинистов, кроме изысканий на третьестепенные темы, интересовали широкие круги читателей. Когда работа П. В. Анненкова - одного из основоположников пушкиноведения, печаталась в "Вестнике Европы", а В. Е. Якушкин публиковал свое обширное описание рукописей поэта в нескольких номерах "Русской старины", эти журналы передавали из рук в руки, оттиски переплетались и бережно хранились. Такое отношение к исследованиям жизни и творчества Пушкина все более укреплялось, и в наше время работы о Пушкине, если они содержат новые биографические материалы или нечто новое в освещении его наследия, читаются нарасхват. Среди книголюбов немало людей, всю жизнь собирающих литературу о нем, знатоков его биографии и творчества. Некоторые из любителей-пушкинистов предпринимают самостоятельные поиски неизвестных ранее материалов о жизни поэта и его современников.

Все это ставит сегодня науку о Пушкине в особое положение. Сохраняя профессиональные исследовательские критерии, пушкинисты не забывают, что их работы должны учитывать интересы не только литературоведов, но и разнообразной аудитории.

Разумеется, как и в любой науке, в пушкиноведении есть свои задачи, и было бы ошибочно отрицать необходимость специальных исследований на темы, которые могут интересовать сравнительно узкий круг ученых. Прав Б. В. Томашевский, утверждавший, что даже внимание к мелочам извиняется, если авторы таких трудов не забывают о главных целях науки и служат им^*.

^* (См. Б. Томашевский. Пушкин. Книга вторая. Материалы к монографии (1824-1827). М,-Л., 1961, стр. 462.)

И все же новый вдумчивый и любознательный "широкий" читатель пушкиноведческих работ оказывает влияние и на интересы ученых, и на самый стиль их работы. Такому читателю, как показывает практика, нужны также обзоры и статьи по истории пушкиноведения, в ней есть свои интереснейшие эпизоды, свой "сюжет". Кроме того, они нужны и для ориентировки в огромной литературе о поэте.

В этой статье, посвященной советскому пушкиноведению, рассказывается и о его предыстории. Материал настолько обширен, что приходится говорить прежде всего об основных направлениях в изучении Пушкина, не останавливаясь на характеристиках отдельных исследователей.

Новое отношение к сокровищам русской культуры, в корне отличное от политики, которая проводилась царским правительством, определилось вскоре после Великой Октябрьской социалистической революции. Первые же мероприятия Советской власти в области просвещения, науки, литературы подчеркивали непреходящую роль классического наследия прошлого в строительстве нового общества. Вопросы классического наследия возникли в ноябре 1917 года - в первые же дни революционного переворота - среди важнейших проблем культуры и просвещения. По свидетельству народного комиссара просвещения А. В. Луначарского, Ленин в первую после взятия Зимнего дворца ночь говорил с ним о необходимости распространения книг и об издательствах^*. В середине ноября этого же года заведующий литературно-издательским отделом Наркомпроса П. И. Лебедев- Полянский рассказал Ленину о широком проекте популяризации классиков и получил его поддержку^**. 24 ноября Наркомпрос принял, а 29 декабря ВЦИК утвердил постановление о Государственном издательстве, предлагавшее "немедленно приступить к широкой издательской деятельности". Подчеркивалось, что "в первую очередь должно при этом быть поставлено дешевое народное издание русских классиков". "Народные издания классиков, - говорилось в декрете, - должны поступать в продажу по себестоимости, если же средства позволят, то и распространяться по льготной цене, или даже бесплатно, через библиотеки, обслуживающие трудовую демократию"^***.

^* (См.: "Книга о книгах", 1924, № 5-6, стр. 75-76.)

^** (См.: В. Полянский. Начало советских издательств. "Печать и революция", 1927, № 7, стр. 233.)

^*** (Отчет о деятельности литературно-издательского отдела Народного комиссариата по просвещению (к годовщине Октябрьской революции 7.XI.1917-7.XI.1918). М., 1918, стр. 3, 4. Ср.: Декреты Советской власти, т. 1, 25 октября 1917 года, 6-го марта 1918 года. М., Госполитиздат, 1957, стр. 297.)

В том же декрете были положения, которые в дальнейшем определили все направление работы в этой области. Дореволюционные издания корифеев художественной литературы содержали грубейшие искажения не только из-за цензурно-полицейских условий, но и субъективистского произвола редакторов. Были, конечно, исключения, но никакой определенной системы и организованного научного контроля здесь не существовало. Правительственный декрет 1917 года требовал покончить в этом отношении со всяким произволом и анархией и указывал, что для редактирования изданий классиков "должна быть создана особая коллегия из представителей педагогических, литературных и ученых обществ, особо приглашенных экспертов... Этой контрольно-редакционной комиссии должны быть представляемы редакторами, ею утверждаемыми, планы издания..."^*. Таким образом, уже тогда был провозглашен важнейший для текстологии классиков принцип коллегиальности и коллективного научного контроля, который затем нашел свое применение в изданиях великих писателей. Но первое время издания сочинений Пушкина перепечатывали текст из старых изданий, содержавших грубые цензурные и другие искажения. Для подготовки академических изданий классиков, и в том числе Пушкина, требовалось много времени и сил. Поэтому после Октября результаты текстологической работы пушкинистов сначала отражались преимущественно в публикациях неизвестной ранее части рукописного наследия поэта и научно проверенных изданиях отдельных произведений. Этим делом занялось тогда новое поколение пушкинистов.

^* (Декреты Советской власти, т. I, стр. 297.)

Начало организации издания классиков молодой республики было положено в 1918 году, заседаниями в Зимнем дворце созданной при Наркомпросе комиссией под председательством П. И. Лебедева-Полянского (впоследствии, в 1939-1948 годах, он был директором Института русской литературы АН СССР). В составе комиссии был поэт А. А. Блок, в ней принимал участие пушкинист П. О. Морозов. "Дело комиссии - выработать план издания по-новому" - записал Блок в дневнике 18 января 1918 г.^*

^* (А. Блок. Собр. соч. в 8-ми томах. Т. VII. М.-Л., Гослитиздат, 1963, ex р. 320. Подробнее об интереснейшей истории этой комиссии (по неопубликованным материалам) см. в моей статье "Судьба классического наследия в послеоктябрьские годы" - "Русская литература", 1967, № 3, стр. 29-35.)

Литературно-издательский отдел Народного комиссариата по просвещению выпустил в свет (в условиях гражданской войны, хозяйственной разрухи, бумажного голода!) 115 названий книг общим тиражом около 6 миллионов экземпляров: около половины этого тиража составляли издания "Народной библиотеки"^*.

^* (См.: "Вестник литературы", 1919, июнь.)

Приобщение народных масс к классическому наследию, и прежде всего к наследию Пушкина, стало одним из важнейших государственных культурных мероприятий. Показательны цифры: за 10 предреволюционных лет, с 1907 по 1916 год, произведения Пушкина были напечатаны в царской России в количестве 5,1 миллиона экземпляров. После революции в одном лишь 1919 году, в пору гражданской войны и острого бумажного кризиса, произведения Пушкина были выпущены тиражом в 750 тысяч экземпляров. Они печатались не только центральными, но и местными издательствами, Советами коммун, рабочими кооперативами - так велико было желание поскорее дать массовому читателю любимого поэта. С 1917 по 1947 год произведения Пушкина были изданы на 76 национальных языках общим тиражом 35 млн. экземпляров. К 1949 г. эта цифра возросла уже до 45 млн. экз., к 1962 г. достигла 97 млн., а к 1974 г. - 157 млн., на 91 языке.

Одновременно в первые же годы после Октября возникла задача пересмотра многих традиционных точек зрения, опровержения всякого рода ложных характеристик облика и деятельности великого русского национального поэта, реакционных легенд, которые раньше проникали в сознание читателя через популярную литературу, учебные пособия и официальную систему преподавания. Для этого было необходимо не только теоретическое перевооружение литературоведения, но и мобилизация колоссального, в том числе и неопубликованного, материала, в новом свете раскрывающего идейно-творческую эволюцию Пушкина, его связи с освободительным движением, подлинное отношение к нему самодержавия. Наконец, было необходимо осветить значение Пушкина не только историческое, но и современное, роль его наследия в строительстве новой культуры, в идейно-эстетическом воспитании народа.

Все эти важнейшие задачи не могли решаться одновременно и потребовали длительного времени.

История изучения Пушкина в советские годы прошла несколько основных этапов.

На первом из них, который продолжался примерно до конца 20-х годов, преимущественное внимание уделялось накоплениям новых материалов и источников, связанных с биографией Пушкина и ранее недоступных ученым, а также и текстологическим публикациям и исследованиям. Работе над текстами, устранению в них цензурных и иных искажений способствовала и начавшаяся тогда концентрация рукописей Пушкина в государственных архивохранилищах. В это же время под влиянием решительных перемен в научном развитии вообще и в общественных науках в частности выдвигаются на первое место вопросы политической эволюции взглядов поэта, его отношения к декабристам, самодержавию, крепостному праву и т. д. Завершается этот период первым собранием сочинений Пушкина (ГИЗ, 1930-1931) с приложением весьма содержательного "Путеводителя по Пушкину", где в алфавитном порядке были помещены заметки о жизни и творчестве, о современниках и т. д.

Второй этап, с конца 20-х годов и до 1937 года - столетней годовщины со дня смерти Пушкина, - характеризуется методологическими спорами, освоением марксизма. В эти годы выдвигаются вопросы социологического исследования Пушкина, его эпохи, его роли в историко-литературном развитии. Значительным достижением этого периода является выработка новых текстологических принципов исследования рукописей, которые затем реализовались в ходе подготовки полного академического издания Пушкина и массовых изданий собрания его сочинений.

Начало третьего этапа обозначено одним из крупнейших событий в истории советской культуры - всенародным проведением в 1937 г. столетней годовщины со дня смерти Пушкина, получившей резонанс не только в Советском Союзе, но и во всем мире. Этот этап был ознаменован большим размахом работы по исследованию и популяризации наследия поэта. Тогда были поставлены важнейшие проблемы, начаты первые большие коллективные труды, работа пушкинистов объединялась крупными замыслами. Эта работа была прервана нападением гитлеровской Германии на Советский Союз.

Четвертый этап начался в послевоенные годы. Работа в области пушкиноведения значительно расширилась, появились капитальные научные труды, возникли новые интересные и сложные задачи.

Переворот был произведен в советские годы в области изучения биографии и творчества Пушкина. Его наследие всегда занимало центральное место в русской критике и в истории общественной мысли, поэтому в борьбе вокруг этого наследия, в судьбах этого наследия отражались общие процессы развития общественно-литературной борьбы. В идеологических схватках послеоктябрьских лет вопросы классического наследия, и в частности наследия Пушкина, сразу же выдвинулись вперед. В трактовках этих вопросов сказывались позиции различных общественных направлений.

Советские ученые искали путей, которые позволили бы раскрыть все богатство национальной культуры, ее великих традиций, ее патриотического и освободительного пафоса. Нередко при этом встречались в оценках политических взглядов Пушкина преувеличения, модернизация, биография его иногда использовалась в целях пропаганды без достаточно строгого учета объективного смысла его творчества, эволюции его взглядов, свойственных ему противоречий. Но, так или иначе, во всем этом отразилось отношение новой России к Пушкину.

Диаметрально противоположную линию заняли литераторы лагеря, чьи писания о Пушкине были подчинены цели доказать, что революция несет гибель культуре и что традициям гражданского искусства следует противопоставить принципы аполитичности и "чистой красоты". С особой отчетливостью эта линия проводилась в эмигрантской критической литературе. Но в первые годы революции статьи такого рода просачивались и в издания, выходившие в Советской России. В 1922 году в Петрограде, в издательстве "Эпоха", была напечатана книжка впоследствии эмигрировавшего поэта Владислава Ходасевича "Статьи о русской поэзии". В нее включена его речь, произнесенная на Пушкинском вечере в Доме литераторов в феврале 1921 года и озаглавленная "Колеблемый треножник". В этой речи Ходасевич утверждал: революция ведет к тому, что "как бы ни напрягали мы силы для сохранения культуры, ей предстоит полоса временного упадка и помрачения. С нею вместе омрачен будет и образ Пушкина". Имя Пушкина необходимо было врагам революционного народа для того, чтобы, как сказал Ходасевич, - условливаться, "каким именем аукаться, как нам перекликаться в надвигающемся мраке". Что касается истолкования пушкинского наследия в этой речи, то об этом говорит следующий ее тезис: "Пушкин не дорожил народной любовью, потому что не верил в нее"^*.

^* (Владислав Ходасевич. Статьи о русской поэзии. Пб "Эпоха", 1922, стр. 118-121, 199.)

Сложность литературного движения первых послереволюционных лет выразилась в том, что даже литераторы, близкие к революции, даже перешедшие на ее сторону, зачастую не смогли правильно разобраться во всех сторонах политики культурной революции. Так, ранний Маяковский еще не отказался от футуристических призывов "атаковать" Пушкина и "сбросить" его заодно с другими классиками "с корабля современности". В работах о Маяковском последних лет эти "перегибы" объяснены условиями литературной борьбы: Маяковский боролся не с реальным Пушкиным, а с его фальсифицированным образом, который сочинили в прошлом чиновники из министерства просвещения, закоснелые противники всего нового, буржуазные эстеты. И все же не следует отрицать ошибочности этих призывов: объяснить - не значит оправдать. После знаменитых выступлений Ленина против пролеткультовских теорий Маяковский понял неправильность своих былых утверждений о классиках и воплотил свое новое отношение к Пушкину в стихотворении "Юбилейное" и в ряде своих выступлений.

В полном противоречии с позицией Ленина, с первых же дней революции требовавшего сохранить культуру прошлого для строительства социалистической культуры, находилась политика "Пролеткульта". Скандальные декларации крайних пролеткультовцев о "бесполезности" и даже вредности для пролетариата наследия классиков распространялись и на творчество Пушкина. Такого рода тактика, как и другие ошибочные устремления "Пролеткульта", была осуждена Лениным. Характерно также, что в 1920 году Ленин писал Луначарскому о необходимости создания Словаря русского языка "От Пушкина до Горького"^*.

^* (В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 51, стр. 122.)

В годы революционного переворота многие литераторы, связанные в прошлом с символистской культурой, стали менять свои позиции.

Александр Блок в статье "Интеллигенция и революция" (1918), говоря о преемственности поколений, упомянул Пушкина в числе художников, которых вспоила "народная душа" и которые "знали, что рано или поздно все будет по-новому, потому что жизнь прекрасна"^*.

^* (А. Блок. Собр. соч., т. 6, стр. 13.)

В 1921 году в своей речи "О назначении поэта", посвященной 122-й годовщине со дня рождения Пушкина, поэт противопоставил светлое имя Пушкина "сумрачным именам императоров, полководцев, изобретателей орудий убийств, мучителей и мучеников жизни" - всем, кто был сметен революционным ураганом. Не все в этой речи могло быть принято: еще к Блоку символистского периода восходит идея гармонии звуков, освобожденной поэтом из безначальной стихии и вносимой им во внешний мир. Но все же и этой речью, и последним стихотворением, написанным Блоком, - "Пушкинскому дому" Блок порывал с теми представлениями о путях русской поэзии, которые были свойственны ему раньше. Пушкин стал для него залогом обновления жизни, залогом будущего.

Сложные процессы происходили в это время и в литературоведении. Историю изучения Пушкина в советские годы нельзя понять, если рассматривать пушкиноведение вне связи с общим развитием науки о литературе.

Как известно, дореволюционное литературоведение в трудах наиболее передовых своих представителей достигло немалых успехов. Нигилизм в его оценке так же недопустим, как и в оценке прошлого русской культуры и науки вообще. В истории предреволюционного пушкиноведения выделяются такие крупные исследователи, как С. А. Венгеров, Л. Н. Майков, Б. Л. Модзалевский, П. Е. Щеголев, - они сделали много в изучении наследия поэта. И все же к началу XX века положение литературоведения оказалось кризисным. Историки литературы собрали и обработали огромный фактический материал, открыли много литературных памятников, сделали много наблюдений. Но филолог того времени мог бы сказать об этих итогах словами Флобера: "С каким жаром подбирал я жемчужины для своего ожерелья, одно забыл я - нить!" Подавляющее большинство работ было посвящено изучению произведений Пушкина только как прямого отражения его биографии. С этой точки зрения комментировалось каждое слово, каждый образ, в котором хотели видеть конкретные черты определенного, лично известного Пушкину лица. Совершенно упускалось из виду, что творчество Пушкина явилось результатом и отражением сложнейших исторических процессов. К пушкинистам этого рода и относятся известные иронические слова Маяковского:

 Бойтесь пушкинистов! 
 Старомозгий Плюшкин, 
 перышко держа, 
        полезет 
           с перержавленным.

Кризис дореволюционного пушкиноведения был связан с общим положением в старой академической науке о литературе. В дискуссии о положении истории литературы, возникшей в начале XX века, академики Н. К. Никольский, В. И. Истрин и другие высказывали серьезные сомнения в самой возможности ее построения. Академик А. И. Соболевский высказался в этой дискуссии более оптимистически, но с характерной оговоркой: все в мире преходяще, научная истина лишь отражает наши знания о предмете в данный момент; то, что вчера было истиной, сегодня оказывается уже заблуждением. Против самой возможности превращения истории литературы в науку выдвигался и такой довод: без эксперимента не может быть науки, а в литературоведении эксперимент немыслим. На это следовало резонное возражение: эксперимент невозможен также и в астрономии, которую, однако, никто не отказывается считать наукой. В результате старое литературоведение безнадежно запутало вопрос. Этому способствовала изоляция его от проблем общественного развития.

Таким образом, дореволюционное литературоведение переживало серьезный кризис. Стремление историко-культурной школы к социологическим построениям не дало существенных результатов, ибо искусство рассматривалось этой школой как иллюстрация к истории нравов. Общий кризис литературоведения в это время особенно выразился в демонстративном отказе от изучения каких-либо закономерностей в истории литературы. Если даже серьезные академические ученые, о которых упоминалось выше, сомневались в том, что литературоведение может быть наукой, то такие критики-идеалисты, как Ю. Айхенвальд, утверждали, что литературоведение не имеет даже своего предмета и что само понятие литературы является неопределенным.

С начала XX века литературоведы идеалистического лагеря отрицали роль литературы как средства познания мира. В ее истолковании часто проявлялся субъективный произвол.

В пушкиноведении это направление наиболее последовательно отстаивалось М. О. Гершензоном. Его взгляды наиболее полно изложены в двух очерках - "Чтение Пушкина" и "Явь и сон". В первом очерке содержатся положения, развитые затем в книге Гершензона "Мудрость Пушкина" (1919). Начав с бесспорной мысли,- чтобы понять замысел поэта, нужно вдумчиво в него вчитываться, - Гершензон затем превратил принцип "медленного чтения" в своеобразную идеалистическую методологию, позволяющую вычитывать в любом произведении все, что заблагорассудится. В очерке "Явь и сон" Гершензон, искусственно группируя и произвольно толкуя различные строки из пушкинских стихотворений, утверждает, что высшим идеалом Пушкина как поэта, его счастливейшим состоянием является "отрешенность души от мира"^*. Ложная методология в трактовке творческого процесса привела Гершензона-исследователя, своими трудами по истории освободительного движения XIX века сделавшего немало ценного, к искажению пути Пушкина и сущности его поэзии. Субъективизм Гершензона (принявшего положения Жуковского о том, что прекрасное - это лишь не существующее на земле, за "скрижаль" Пушкина) был подвергнут критике П. Е. Щеголевым тотчас же после выхода в свет книги "Мудрость Пушкина"^**. Методология "медленного чтения" была подвергнута критике Б. В. Томашевским^***.

^* (М. О. Гершензон. "Явь и сон". - В сб.: Вопросы теории и психологии творчества, т. VIII, изд. "Научная мысль". Харьков, 1923, стр. 69.)

^** ("Книга и революция", 1920, № 2, стр. 57-60. (Гершензон принял выписку Пушкина из Жуковского за мысли самого Пушкина.))

^*** (Б. Томашевский. Пушкин. Современные проблемы историко-литературного изучения. Л., "Образование", 1925, стр. 92 и сл.)

Субъективистско-идеалистические установки развивал М. Л. Гофман - пушкинист, претендовавший на точные приемы в своей книге по текстологии ("Первая глава науки о Пушкине". П., 1922). Субъективизмом окрашены его очерки, впоследствии вошедшие в книгу "Пушкин". Отвлеченные положения в духе философии и эстетики символизма соседствуют здесь с эмпирическим описанием отдельных фактов. В первом очерке - "Жизнь и творчество" - Гофман, не отрицая, что "Пушкин всегда исходит от жизни, от впечатлений жизни", однако здесь же утверждает, что он всегда уходит от жизни - "в обитель дальную трудов и чистых нег", где царствует "возвышающий обман Вымысла". Из такого понимания личности Пушкина, естественно, следовал вывод, что он представляет собою "идеальный образ аполлонического поэта", "который бежит от забот суетного мира, уходит из жизни... как только божественный глагол вдохновения "до слуха чуткого коснется"^*.

^* (М. Л. Гофман. Пушкин. Париж. 1928, стр. 8, 14.)

В первые послереволюционные годы были попытки на материале пушкинского творчества применить установки фрейдизма. Фрейдизм на русской почве дал такие уродливые плоды, как, например, книга проф. И. Д. Ермакова "Этюды по психологии творчества А. С. Пушкина". В предисловии автор заявлял, что стремится применить в своих "этюдах" психологию и психоанализ; в заключении пришел к выводу, что "огонь" Пушкина - это "божественный Эрос" и соприкосновение с реальной жизнью, связь с этим миром устанавливается через любовь к женщине^*. В приложении к творчеству Пушкина, поэта действительности, столь многогранного в своем творчестве, фрейдизм с особенной ясностью обнаружил свою бесплодность. Разумеется, книга Ермакова была резко раскритикована.

^* (И. Д. Ермаков. Этюды по психологии творчества Пушкина М.-Пг., ГИЗ, 1923, стр. 153.)

Критическому анализу подверглась и методология формализма. Формализм не ограничился изучением только "технологией" работы писателя, он нашел свое выражение и в философском обосновании искусства как суммы приемов, и в узкокомпаративистских работах, которые сводили исследование пушкинского творчества к наслоению параллелей между его произведениями и произведениями западноевропейских писателей, к поискам западных "источников" чуть ли не ко всем сочинениям Пушкина. Тем самым получили неверное истолкование те или иные ценные верные конкретные наблюдения в области художественной формы, поэтики и т. п., которые содержатся в ряде работ представителей формализма. Но критика формализма затруднялась тем, что не всегда велась с верных позиций. Если Луначарский противопоставлял формализму марксизм, то Сакулин, например, предлагал "разумно" соединить социологический и формалистический методы, призывал к "разумному эклектизму"^*.

^* (См. А. Луначарский. Формализм в науке об искусстве. - Печать и революция, 1924, кн. 5, стр. 13-32; П. Сакулин. Из первоисточника. Там же, стр. 12-15. (Материалы дискуссии объединены под заголовком "К спорам о формальном методе".))

Марксистское литературоведение в первые послереволюционные годы только еще складывалось, тем не менее в определении задач истории литературы в целом и Пушкина в частности мы находим много верного. В статье А. В. Луначарского "Александр Сергеевич Пушкин" (1923) отстаивалась необходимость изучать личность как отражение своего времени. Отмечая мировое значение Пушкина и его национальное своеобразие, А. В. Луначарский писал: "В Пушкине-дворянине на самом деле просыпался не класс (хотя класс и наложил на него некоторую свою печать), а народ, нация, язык, историческая судьба". Луначарский подчеркивал также непреходящее, бессмертное значение Пушкина: "Его будущее было все будущее русского народа..."^*

^* (А. В. Луначарский. Статьи о литературе. М., Гослитиздат, 1956, стр. 143, 144.)

В других своих статьях - "Пушкин и Некрасов", "Еще о Пушкине" - Луначарский писал о значении Пушкина для новой социалистической культуры и о его роли как основоположника всей классической русской литературы. Луначарский возражал тем, кто противопоставлял Пушкина революционно-демократической поэзии Некрасова.

В первые послеоктябрьские годы еще сильно давали себя знать худшие традиции старого академического пушкиноведения. В 1925 году Б. В. Томашевский отмечал, что для пушкинизма характерно хаотическое положение с биографией Пушкина, крохоборчество: "Пушкинизм без воздействия извне грозит заболотиться, если, впрочем, наша более молодая группа научных работников не взорвет его изнутри. Правда, подобный взрыв может сопровождаться незаслуженно непочтительной ломкой традиций, - но в конечном итоге только таким путем можно дойти до синтеза. Пора вдвинуть Пушкину в исторический процесс... Творчество Пушкина не как факт индивидуальный, а как факт социальный - очередная задача науки"^*.

^* (Б. Томашевский. Пушкин. Современные проблемы историко-литературного изучения, стр. 74, 75.)

Советское пушкиноведение, преодолевая эти пороки старой академической науки, сумело на первом же своем этапе продолжить лучшее, что было в трудах дореволюционных исследователей, и среди них в трудах П. Е. Щеголева, автора богато документированных работ, посвященных политической биографии Пушкина, и большой монографической работы "Дуэль и смерть Пушкина" (первое издание 1916 г.). Ценность работ Щеголева - в стремлении к историзму, в критическом отношении к существующим точкам зрения и их перепроверке, в обилии разносторонних фактов, которыми он обосновывал свои концепции. Следует отметить также, что Щеголев не останавливался на однажды достигнутом: в третьем издании книги (1928) он, под влиянием поворота пушкиноведения к социальному осмыслению биографии поэта в целом, частично пересмотрел свою концепцию истории дуэли и смерти Пушкина, в которой раньше он придавал особое значение не общественным, а личным отношениям^*.

^* (См. ниже, в статье "К истории гибели Пушкина".)

Влияние Щеголева сказалось при разработке в послеоктябрьские годы проблем политической биографии Пушкина, которые приобрели особую актуальность в связи с возраставшим вниманием литературоведения к социальному анализу. В русле поставленной Щеголевым еще до революции темы "Пушкин и самодержавие" вел работу в ранее засекреченных архивах Б. Л. Модзалевский. Его работа "Пушкин под тайным надзором"^* ввела в научный оборот ценнейшие документы, рисующие подлинное положение поэта, находившегося под постоянным контролем правительственного и полицейского аппарата. К монографии Щеголева о дуэли и смерти Пушкина непосредственно примыкает работа А. С. Полякова "О смерти Пушкина". По новым данным (ГИЗ. Пг., 1922), с дополнительными сведениями о настроениях в правительственных кругах в связи со смертью поэта. На пути к решительному пересмотру старой легенды о Пушкине- царедворце и о "высочайшем" покровительстве поэту со стороны Николая I немалое значение имели комментарии к двум изданиям (в Москве и Ленинграде) - "Дневника Пушкина", ценнейшего документа, впервые опубликованного в 1923 году. В этом же плане интерпретировалась историческая лирика и взгляды Пушкина В. Брюсовым как в его предисловиях к избранным стихам Пушкина в "Народной библиотеке" (1919), так и в комментариях к начатому им изданию полного собрания сочинений Пушкина (в 1920 году вышла первая часть первого тома; продолжения не было. В 1922 году им же была напечатана статья "Пушкин и крепостное право"^**). Брюсов, стремясь представить Пушкина революционером, модернизировал его облик, но обсуждение затронутых им вопросов сыграло известную роль в их дальнейшей разработке.

^* (Первоначально опубликована в журнале "Былое", 1918, № 1, стр. 5-59 под названием "Пушкин в донесениях агентов тайного надзора. 1826-1830".)

^** ("Печать и революция", 1922, кн. 2, стр. 3-12. Указанные статьи Брюсова вошли в его книгу "Мой Пушкин". М,-Л., ГИЗ, 1929.)

К проблемам мировоззрения Пушкина обратился П. Н. Сакулин. Его работа "Пушкин и Радищев" (1920) не содержала решения проблемы, но заострила внимание на вопросе об отношении Пушкина к взглядам Радищева. В 1924 году появилась краткая популярная биография Пушкина, написанная Н. В. Измайловым, первый в советское время опыт жизнеописания.

Все это, вместе взятое, отражало сдвиги в пушкиноведении, но еще не означало решительного перелома. Эмпиризм и крохоборчество проявлялись во многих статьях и сообщениях, которые печатались в различных сборниках, а зачастую и в специальном пушкиноведческом издании Академии наук, продолжавшем выходить и после Октября, - "Пушкин и его современники". Эти же черты сказывались в статьях и заметках таких видных знатоков Пушкина и его эпохи, как Б. Л. Модзалевский и Н. О. Лернер.

Главным источником изучения Пушкина является, разумеется, все его наследие. Естественно, что основное внимание уделялось пушкиноведением прежде всего изданию произведений Пушкина, его переписки, личного архива.

При жизни Пушкина о полном издании его сочинений не могло быть и речи. История печатания пушкинских произведений - это история мучительной борьбы с царской цензурой. У Пушкина не было никакой надежды на издание даже сколько-нибудь полного собрания своих произведений: он даже не приступал к его подготовке.

Первоначально произведения Пушкина печатались в периодических изданиях и альманахах. Отдельными изданиями выходили поэмы. В 1820 году он задумал издать сборник своих стихов, но осуществилась эта идея только в 1926 году (сборник "Стихотворения Александра Пушкина". В него вошло 99 стихотворений, сгруппированных по жанрам). В 1829-1835 годах вышло второе и последнее прижизненное собрание стихотворений Пушкина в четырех частях. В 1835 году появились "Поэмы и повести": здесь было напечатано девять поэм и стихотворных повестей. Проза Пушкина была собрана в сборнике 1834 года - "Повести, изданные Александром Пушкиным". Кроме включенных в эти сборники произведений, отдельно были изданы: "Борис Годунов" (1831), "Евгений Онегин" (1833 и 1837), выходивший до того отдельными главами, и "История Пугачевского бунта" в двух частях (1834). Многое Пушкин не мог печатать по цензурным условиям. Но и в напечатанных произведениях имелись цензурные искажения. Часто ему с болью приходилось поступаться отдельными строками, но иные произведения оставались в письменном столе: так, после пометок Николая I на рукописи "Медного всадника" Пушкин не смог печатать поэму.

После гибели Пушкина контроль самодержавия над его произведениями - сокровищами русской культуры - принял особенно циничные формы. Через три четверти часа после смерти Пушкина его кабинет по приказанию царя был опечатан. Спустя неделю начальник штаба корпуса жандармов Дубельт вместе с жандармскими писарями в течение шестнадцати дней производил просмотр рукописей. А затем началась та сложнейшая, грозившая трагическими случайностями история рукописного наследия Пушкина, благополучное окончание которой пришло только с победой Великой Октябрьской социалистической революции. В продолжение десятков лет автографы поэта кочевали от одного лица к другому, побывав у друзей поэта, наследников, пушкинистов, коллекционеров и титулованных богатеев, любивших похвастать редкостями (более чем у пятисот владельцев).

Первое посмертное издание сочинений Пушкина вышло в 1838 году. Оно состояло из восьми частей. В 1841 году к ним были присоединены еще три части, включавшие преимущественно неизвестные ранее произведения из рукописного наследия поэта. Руководителем этого издания и его фактическим главным редактором был В. А. Жуковский. Издание содержало грубейшие искажения пушкинского текста, частично вызванные тем, что Жуковский стремился приспособить тексты к цензурным условиям, и неряшливой подготовкой издания, зачастую доходившей до полного пренебрежения к авторскому замыслу. Жуковский переделывал по-своему не только отдельные строки произведений Пушкина (как, например, в "Памятнике", где им был вытравлен политический смысл стихотворения), но иногда менял само их содержание (например, пушкинская "Сказка о попе и работнике его Балде" была превращена в "Сказку о купце Остолопе и работнике его Балде"). Произвольным было в этом издании и расположение материала. Пушкин еще в собрании стихотворений 1829 года отказался от расположения произведений по жанрам, предпочитая хронологический принцип. В посмертном же издании было принято расположение по жанрам, сплошь и рядом весьма произвольное. Белинский резко отрицательно отозвался об этом издании и предпочитал ему прижизненные собрания пушкинских произведений. Хотя по мере развития изучения жизни и творчества Пушкина эти издания в той или иной мере совершенствовались, но даже самые лучшие дореволюционные собрания сочинений не соответствуют требованиям научной текстологии и содержат многочисленные ошибки и искажения.

В истории печатания сочинений Пушкина должно быть особо отмечено издание, редактированное П. В. Анненковым (1855-1857). Первый том составили "Материалы для биографии Пушкина". Остальные пять томов и дополнительный шестой содержали произведения Пушкина, состав которых был расширен по сравнению с посмертным изданием. Кроме того, Анненков, изучавший рукописи, исправил ряд ошибок предшествующего издания и сопроводил произведения Пушкина комментарием. Несмотря на то что с текстологической стороны редакторская работа Анненкова также не может считаться исправной (в основу текста он все же положил издание Жуковского), оно является первым собранием сочинений, где выдвинут принцип критической проверки текста и положено начало научному его изучению. Издание Анненкова было дважды перепечатано Г. Н. Геннади (в 1859, 1860 и 1869-1871 гг.) с рядом дополнений и изменений. По поводу редакторской работы Геннади в эпиграмме С. А. Соболевский сказал:

 Наш Пушкин жертвой пал двух адовых исчадий: 
 Дантес его убил и издавал Геннади!

Острословие по адресу Геннади излишне резкое, но и это издание действительно страдает многочисленными ошибками, опечатками, искажениями. Не было удовлетворительным и издание П. А. Ефремова в 1880 году (впоследствии повторенное). Исправляя в ряде случаев ошибки предыдущих изданий, Геннади и Ефремов совершали новые и, в частности, допустили хаотическое совмещение текста законченных произведений с черновыми редакциями.

Из позднейших дореволюционных изданий лучшими являются два: "Сочинения и письма" под редакцией П. О. Морозова в восьми томах, выпущенное в 1903 - 1906 годах издательством "Просвещение", и богато иллюстрированное собрание сочинений под редакцией С. А. Венгерова (Брокгауз-Ефрон, 1907-1915).

Первое из этих изданий - морозовское - хотя и было объявлено как "критически проверенное и дополненное рукописями", но по существу явилось результатом лишь частичной проверки работы, проделанной предшествующими редакторами. Некоторые улучшения текста в нем действительно сделаны, но полезным оно является преимущественно комментариями, да и то в части библиографической. Второе из названных изданий - венгеровское - представляет интерес широтой замысла. Венгеров задумал создать своеобразную пушкинскую энциклопедию^*. В издание он включил большое количество статей, посвященных биографии Пушкина, его произведениям. Хорош изобразительный и иллюстративный материал. Тексты Пушкина снабжены обстоятельными комментариями (комментарии лишь к произведениям 1817- 1830 годов). Некоторые статьи содержат ценные наблюдения и соображения, однако в целом замысел Венгерова не удался, так как состав сотрудников оказался пестрым (хотя среди них были видные писатели и ученые). Ряд статей не только лишен научного значения, но неверно трактует творчество Пушкина. Над подготовкой текста велась большая работа, многое проверялось по первоисточникам, но из-за отсутствия определенной текстологической системы эта работа не дала ожидаемого результата. Это издание может служить теперь исследователю преимущественно комментариями, но и в этом плане требует строго критического подхода.

^* (Венгерову в истории пушкиноведения принадлежит также заслуга воспитания ряда крупных пушкиноведов в руководимом им пушкинском семинарии в Петербургском университете. Подробнее см. в кн.: "Пушкинский сборник памяти проф. С. А. Венгерова" М - Пг. ГИЗ, 1932, стр. X-XXXIII.)

О несовершенстве и крупнейших недостатках дореволюционной текстологии свидетельствует собрание сочинений Пушкина, которое издавалось с 1899 года Императорской Академией наук (теперь его обычно именуют "старое академическое"). За восемнадцать лет (1899 - 1917) было издано только пять томов (лирика и поэмы до 1828 года и "История Пугачевского бунта"). Много лет спустя (в 1928 - 1929 гг.) вышел еще один том этого издания, содержавший критику и публицистику, и на этом оно прекратилось. Это собрание сочинений, во главе которого стояли видные пушкинисты (Л. Н. Майков, В. Е. Якушкин, П. О. Морозов и др.), продемонстрировало, однако, полную невозможность добиться необходимого научного уровня издания при том состоянии, в котором находилась старая текстология. Академическое издание поставило одной из своих задач печатание вариантов из пушкинских рукописей. Свелось же это к тому, что редакторы наполнили здесь сотни страниц неудобочитаемыми транскрипциями, представлявшими собою механическое (и к тому же очень часто неверное) воспроизведение чернового текста так, как он расположен в автографе. Разобраться в этих транскрипциях, понять движение творческого замысла поэта не может даже специалист^*. Комментарий этого издания содержит много разного рода фактических сведений, но является сугубо эмпирическим и не объединен ни единой концепцией пушкинского творчества, ни стремлением выяснить существо авторского замысла.

^* (Вот для примера транскрипция отрывка из "Кавказского пленника", черновая редакция которого приведена во втором томе академического издания:

Его окованные ноги. Словечко неразб., так часто мелькающее на страницах этого издания, становится как бы показателем результатов, достигнутых подобными транскрипциями...)

Новому научному изданию Пушкина должно было предшествовать выявление его рукописей, еще не собранных ранее. После Октября это было проделано; и теперь, за некоторыми исключениями, рукописное наследие Пушкина собрано в Институте русской литературы (Пушкинский дом) Академии наук СССР. Здесь и тетради, и отдельные листки, и даже маленькие полоски, которые владельцы пушкинских рукописей нарезали "в подарок" своим знакомым. В Институте хранятся не только пушкинские фонды, собранные из различных архивохранилищ, музеев, библиотек, но и рукописи, которые могла раскрепостить только Октябрьская революция. Таковы, например, поэма "Монах", которую намеренно скрывали наследники князя Горчакова, поэма "Тень Фонвизина", найденная в Мраморном дворце среди бумаг князя Олега Романова, двадцать семь писем Пушкина к Е. М. Хитрово, обнаруженных в бывшем особняке князей Юсуповых; таковы и вырванные из пушкинской тетради листы, которые вдова пушкиниста Л. Н. Майкова подарила Николаю И. Все это воссоединено ныне в целостный архив Пушкина.

Вскоре после Октября началась, как уже было сказано, огромная работа по изданию сочинений Пушкина. Жажда знаний, любовь к Пушкину были таковы, что он издавался не только Государственным издательством, но также и издательствами провинциальными, Комиссариатами народного образования на местах, рабочими кооперативами и т. п. Вполне понятно, что первое время тексты брались из старых изданий. Однако вскоре началась серьезная текстологическая работа, которая отразилась в выпуске сначала критически проверенных отдельных произведений Пушкина, а затем однотомников^*. Вся эта подготовительная работа позволила выпустить в 1930 - 1931 годах первое советское "Полное собрание сочинений в шести томах" (в качестве приложения к журналу "Красная нива") под общей редакцией Демьяна Бедного, А. В. Луначарского, П. Е. Щеголева и др. В текстологической подготовке издания приняли участие виднейшие пушкинисты - С. М. Бонди, Т. Г. Зенгер, Ю. Г. Оксман, Б. В. Томашевский, Ю. И. Тынянов, М. А. Цявловский и др. Оно явилось крупной вехой на пути к научному изданью корпуса произведений Пушкина и в дальнейшем непрерывно совершенствовалось.

^* (Итоги работы над изданием произведений Пушкина после Октября освещены в обзорах Б. В. Томашевского, Д. П. Якубовича и Л. Б. Модзалевского, напечатанных в "Литературном наследстве", т. 16-18. М" Журн.-газ. объедин., 1934, стр. 1055-1136.)

Редакторскому произволу прошлого советские ученые противопоставили тщательное изучение истории пушкинского текста, для того чтобы довести его до читателя как выражение последней воли автора. В итоге этой работы создана стройная научная система исследования процесса работы автора над текстом, освещенная в работах Г. О. Винокура "Критика поэтического текста" (1927), Б. В. Томашевского "Писатель и книга" (1928), С. М. Бонди "Новые страницы Пушкина" (1931) и его же статье "О чтении рукописей Пушкина"^*. Итогом исследований советских пушкинистов является фундаментальное полное собрание сочинений Пушкина, изданное АН СССР в 1937-1949 годах в 16 томах (в 20 книгах, с добавлением справочного тома с указателями). При подготовке этого издания был учтен опыт других, предшествующих советских изданий - Гослитиздата, и др. В новом академическом собрании сочинений все произведения и письма Пушкина заново проверены по рукописям и критически сверены с прижизненными публикациями. Приведены также все варианты, черновые редации, наброски, планы... Впервые в истории пушкиноведения рукописное наследие поэта прочитано до последней строки, включая самые сложные автографы, многократно перечеркнутые и считавшиеся совершенно неразборчивыми. В результате создана основа для дальнейшей стабилизации текстов, а также и для всестороннего изучения истории пушкинских произведений. В достижениях этого издания сказалась правильность общих принципов советской текстологии, которая исходит не из механической транскрипции текстов, а из проникновения в замысел произведения. Как показала практика, одно только умение хорошо читать трудный почерк недостаточно для текстолога: громадное значение имеет его методологическая вооруженность. Ставшее возможным только в нашей науке правильное понимание идейно-творческой эволюции Пушкина помогло очистить его тексты от всякого рода искажений и вскрыть ряд ранее непонятых замыслов. Это издание подводит итог изучению советским литературоведением творчества Пушкина за многие годы.

^* (Впервые напечатана в "Известиях Отделения общественных наук АН СССР", 1937 год, № 2-3 (перепечатана в книге С. М. Бонди "Черновики Пушкина". М., "Просвещение", 1970).)

Академическое издание сочинений Пушкина дает в общей сложности сотни страниц ранее неизвестного текста. Первостепенный интерес представляют материалы по "Истории Петра", монументального исторического труда, который Пушкин не успел завершить. Попытки друзей поэта опубликовать эти материалы натолкнулись на категорическое запрещение Николая I "по причине многих неприличных выражений насчет Петра". Пушкинские тетради с этими материалами впервые полностью опубликованы в X томе и занимают около 300 страниц. Ценнейшие материалы заключает IX том, где помещены материалы, которые Пушкин использовал в процессе подготовки своей книги о Пугачеве. Среди них и многие, ранее не печатавшиеся записи устных рассказов о вожде крестьянской революции, выписки из архивных дел, конспекты, наброски. Указы Пугачева, обещавшего народу "вечную вольность, реки, луга, все выгоды", ярко иллюстрируют характеристику Пушкиным этих документов как "удивительных образцов народного красноречия" (IX, 371)^*. "Когда вы устоите за свое отечество и не истечет ваша слава казачья от ныне и до веку", - говорится в одном из пугачевских указов. В томах академического издания содержатся впервые опубликованные отрывки и строки стихотворений, поэм, драм и в особенности прозы. Важность этих текстов могут подтвердить хотя бы следующие примеры. В стихотворении 1829 года "Воспоминания в Царском Селе" впервые восстановлен текст стихов, с патриотическим воодушевлением повествующих о славном 1812 годе, о том, как возник поток "народной брани" и "Россия двинула" (III, 190).

^* (Все цитаты из Пушкина даются по 16-томному полному собранию сочинений (Изд-во АН СССР, 1937-1949). Цифры в скобках указывают: римская - том, арабская - страницу.)

При изучении, например, творческой истории "Кавказского пленника" необходимо учитывать тексты, извлеченные из черновиков этой поэмы. Таковы, в частности, строки, рассказывающие о чувствах героя поэмы, попавшего в плен^*:

^* (В квадратные скобки заключены зачеркнутые слова; знак вопроса, заключенный в ломаные скобки, указывает на предположительное чтение слова, после которого он поставлен.)

 Он раб. Усталою главой 
 К земле чужой [припал] он снова, 
 [как будто в ней] он скорби злой 
 Искал приюта гробового. 
 Не льются слезы из очей, 
 В устах сомкнутых нет роптанья, 
 В душе, рожденной для страстей, 
 Стеснил он гордые страданья 
 И в мыслях он твердит одно: 
 Погиб! мне рабство суждено.

Поистине неоценимым для изучения "Евгения Онегина" является VI том, где помещен исчерпывающий свод вариантов к роману. Но вместе с тем нужно горячо рекомендовать обращение и к вариантам академического издания широким кругам учителей, лекторов, аспирантов, студентов и вообще всех читателей, серьезно изучающих наследие великого поэта. Ведь и знаменитая строка, как "...вслед Радищеву восславил я свободу" вошла в свое время в сознание читателя в качестве варианта из черновой рукописи стихотворения "Я памятник себе воздвиг...".

Изучение истории создания произведений Пушкина является важным, и вот почему. Нельзя забывать о том, что Пушкин творил в условиях дикого, жесточайшего цензурного террора. Рукописи, где поэт давал волю своему перу, позволяют полнее раскрыть его замыслы, узнать новые, интереснейшие варианты судеб и поведения героев. Достаточно напомнить в этой связи об истории издания "Капитанской дочки". В первоначальном тексте главы "Мятежная слободка" повествуется о встрече Гринева с Пугачевым в Бердах. В этом варианте Гринев приезжает к Пугачеву добровольно, для того, чтобы искать у него защиты Маши Мироновой и справедливого суда над Швабриным. По цензурным условиям такой вариант был, однако, невозможен: в печатном тексте Гринев попадает к Пугачеву помимо своей воли.

При изучении истории произведений Пушкина полнее раскрывается, с какой исключительной целеустремленностью он добивался полнейшего реалистического воплощения своих замыслов, с каким гениальным умением находил среди многих слов и образов самые точные, лаконичные, выразительные. И академическое издание также помогает проследить ход работы поэта. Обратимся для примера к черновикам стихотворения "Анчар" (III₂, 693-698). Вся работа Пушкина над созданием этого произведения подчинена идее обличения тиранической власти самодержца над человеком, превращенным в раба. Для характеристики могущества этой власти Пушкин испробовал несколько вариантов. Среди них были строки:

 Но человека человек 
 Послал к анчару властным словом...

Далее следуют варианты: "Послал к анчару самовластно", "Послал к анчару равнодушно". Но в окончательном тексте остались строки, выражающие с наибольшей яркостью беспредельную силу тирана, пославшего человека на гибель "властным взглядом". Заключительные же строки стихотворения в рукописи были острее, чем в тексте, прошедшем через цензуру. В том месте, где говорится о смерти бедного раба "у ног непобедимого владыки", сначала было - "самодержавного владыки", а в цензурной рукописи вместо слова "князь" написано "царь". Большой интерес представляет и работа Пушкина над созданием образа мертвой пустыни, где произрастало "древо яда".

Наконец, много дает академическое издание и при изучении биографии Пушкина, его взглядов, эволюции его мировоззрения. На страницах этого издания воспроизведены рукописи стихотворений, отражающих глубокую трагедию затравленного светской чернью поэта и его непреклонную стойкость в борьбе с грозными испытаниями. Вот варианты написанного в 1821 году в южной ссылке стихотворения "К Овидию" (см. II₂, 720-727). В зачеркнутых строках Пушкин с большей остротой, чем в окончательном тексте, противопоставляет Овидию свою стойкость "сурового славянина". Вспоминая судьбу римского поэта, сосланного на берега Дуная и обращавшегося к императору с мольбами о помиловании, Пушкин пишет о себе: "Я знал несчастие - но слезы я не знал". В черновике содержатся характерные для декабристской поэзии мотивы героической судьбы и бессмертия поэта: "Таков удел певцов..." "Так? ...Гений вечно жив и свято след его хранит..." С этим же связан и мотив о памяти потомства: "Могу ли завещать для новых поколений". На этом фоне с особой силой звучат заключительные строки, где Пушкин говорит о себе:

 ...Не унизил ввек изменой беззаконной 
 Ни гордой совести, ни музы непреклонной.

Через семь лет, в 1828 году, Пушкин в стихотворении "Предчувствие" вернулся к теме непреклонности и стойкости. Это стихотворение было написано в связи с новой, грозившей поэту ссылкой, когда велось следствие о стихах "Андрея Шенье". В черновике о грозившей беде говорится: "Снова жизнь сулит боренье..." "Устоять ли мне в боренье..." "Жду судеб удар..." "Устою ль..." В этой связи поэт вспоминает "непреклонность и терпенье" "гордой юности" (см. III₂, 665).

Интересна история другого лирического стихотворения "Вновь я посетил...", написанного за два года до смерти (III₂, 795-1007). В черновой рукописи имеются наброски лирического рассказа о прожитой жизни, о годах "усталого изгнанника", о "испытаниях юности", о клевете и о грезах мщенья. Шести лаконичным строкам о няне, оставшимся в окончательном тексте, здесь соответствует ряд набросков. С любовью и сердечной теплотой говорит поэт об Арине Родионовне, о ее "советах", о "затверженных рассказах", дорогих "как песни родины".

                Бывало 
 Ее простые речи услаждали 
 Мне раны сердца...

Перебеляя рукопись, Пушкин значительно ее сократил, оставив только самые лаконичные и в то же время обобщающие определения и образы. Но из черновиков мы полнее узнаем о тех раздумьях, которые привели к заключительному мотиву этого шедевра русской лирики: "Здравствуй, племя младое, незнакомое..."

Академическое издание облегчает и проникновение в тайны пушкинского стиха. Пользуясь этим изданием, можно проследить ход работы от первых набросков до последней редакции. Стихотворение "На холмах Грузии лежит ночная мгла" в черновой редакции (III₂, 722- 724) вначале открывалось строками:

 Все тихо - на Кавказ ночная тень легла, 
 Мерцают звезды надо мною...

Несколько раз варьирует Пушкин это начало и заменяет его впоследствии строками живописно яркими и реалистически точными:

 На холмах Грузии лежит ночная мгла, 
 Шумит Арагва предо мною...

Первоначально стихотворение было вдвое большим по размеру. Сокращения усилили энергию стиха и афористическую законченность всего произведения.

Уже из этих нескольких примеров можно заключить, как велико значение академического издания для изучения жизни и творчества Пушкина.

Однако, рекомендуя это издание всем изучающим Пушкина, нужно сказать и о его недостатках.

Издание нельзя еще считать вполне законченным. Не были выпущены дополнительные тома, которые были намечены в ходе работы над изданием и где должны быть собраны все остальные тексты, написанные рукою Пушкина: фольклорные песни и сказки, пометки на полях, всякого рода мелкие записи и т. п. Нет здесь и рисунков поэта, которые очень важны и для изучения его биографии и как иллюстрации поэта к собственным произведениям.

В процессе большой и сложной работы над текстами Пушкина неизбежны были дискуссионные решения тех или иных текстологических вопросов, предположительные, а также и спорные чтения отдельных мест. Но в вышедших томах имеются и пропуски, и опечатки, и недоработка некоторых вариантов, и прямые ляпсусы. Замеченные ошибки исправлены в дополнительном XVII томе, где даны также сводные указатели ко всему изданию.

Но самый крупный недостаток академического издания, который в немалой степени его обесценивает, - это то, что в нем нет комментариев. Вначале редакция разработала план комментированного издания, но по этому плану вышел только один том - VII (в 1935 г.) - драматургии, до сих пор не потерявший свою ценность. Но затем план был изменен. В академическом издании даются новые чтения целого ряда текстов, даны новые даты написания многих произведений. А между тем ввиду отсутствия комментариев основания для этих изменений остались скрытыми для современного читателя. Для того чтобы узнать, какими мотивами руководствовался тот или иной редактор при новом решении текстологических проблем, при новой датировке того или иного произведения, приходится проделывать заново всю работу. В противном случае остается принять все новые решения и новые даты на веру (что в науке, конечно, немыслимо). Нет в академическом издании ни реального комментария (справок об упоминаемых событиях, лицах и т. д.), ни историко-литературного.

На основе большого академического издания подготовлено трижды напечатанное в течение 1949-1958 годов. 10-томное издание сочинений Пушкина Академии наук СССР. В нем имеется краткий комментарий, приведены также некоторые существенные варианты из рукописей. В 1959-1974 годах Гослитиздат выпускал собрания сочинений Пушкина в десяти томах, также с сопроводительными статьями и примечаниями. Однако во всех случаях, когда при изучении Пушкина вводятся исследовательские элементы, необходимо одновременно обращаться к большому 16-томному академическому изданию, ибо только оно дает возможность внести в изучение тех или иных произведений Пушкина наблюдения над историей замысла, над эволюцией сюжетов, образов, показать, как работал Пушкин над языком.

Имеется также ряд других современных разнотипных изданий, имеющих свои достоинства. Среди них однотомники сочинений Пушкина, произведения, собранные по отдельным жанрам (лирика, проза, драматургия). Всеми ими можно, конечно, пользоваться. Важно лишь обратить внимание читателя на то, что дореволюционными изданиями вообще нельзя пользоваться и что наиболее авторитетными советскими изданиями являются выпущенные начиная с 1949 года, то есть с появлением 16-томного полного собрания сочинений Пушкина.

Особый характер носит книга "Рукою Пушкина" (1959). Здесь объединены несобранные и неопубликованные тексты, которые не входят в полное собрание его сочинений и находились в его личном архиве: всякого рода заметки, планы изданий, надписи на книгах, выписки, записи в альбомах и т. п. К этой книге можно применить слова, которые Пушкин сказал о Вольтере: "Всякая строчка великого писателя становится драгоценной для потомства".

Отдельную часть наследия Пушкина составляет его переписка, захватывающе интересная. Упомянутые выше издания дают только письма самого Пушкина, ответы его корреспондентов здесь не приведены. В 16-томном собрании сочинений содержится вся переписка целиком. В 1926-1935 годы вышли три богато комментированных тома писем Пушкина, охватывающие 1815-1833 годы. С текстологической стороны издание является несовершенным, однако в обширных комментариях можно найти много ценных фактических справок. В 1970 году издательством "Наука" выпущен том писем 1833-1837 годов, также комментированный, образцово подготовленный.

Итак, всякий изучающий Пушкина может иметь сейчас в своем распоряжении полный корпус не только всех произведений Пушкина, но и всего написанного им вообще, включая всякого рода пометки и записи.

В результате большой работы, проведенной советскими учеными, образ Пушкина очищен от старых наслоений, от "красок чуждых". Но в борьбе за новую методологию пушкиноведению, как и всей нашей науке о литературе в целом, приходилось преодолевать многие трудности, увлечения, ошибочные взгляды.

Социологический подход дал свои плоды для пушкиноведения, как мы видели, уже в первые послеоктябрьские годы. Однако неразработанность в то время методологии историко-литературного анализа и влияния псевдомарксистских теорий (за марксистские сплошь и рядом принимались тогда даже работы В. М. Шулятикова, социологические настроения которого резко критиковались Лениным), к тому же дополненых пролеткультовско-футуристическими загибами, привела вскоре к значительному распространению вульгарного социологизма. В работах наиболее последовательных приверженцев этого направления доказывалось, что Пушкин выступает в своих произведениях лишь как "переодетый дворянин", что он полностью капитулировал перед самодержавием Николая I и стал его слугой, был "сервилистом" и т. п. Взгляды такого рода в 20-е и в начале 30-х годов проникли и в школьные учебники и в вузовские программы. Для того чтобы судить о том, как преподносился Пушкин представителями этого направления, достаточно взять один из самых популярных тогда учебников по истории русской литературы XIX века, многократно переизданный. В разделе о Пушкине мы читаем, что поэт "и в молодые годы всячески защищает классовые интересы дворянства", в "Борисе Годунове" отчетливо вырисовывается идеология Пушкина, "примирившегося с действительностью" и начавшего искренне исповедовать политические идеалы самодержавной монархии, оправдание которой составило дальнейший период его творчества"; "Алеко" и "Онегин" - продукт рабовладельческого хозяйства...", "Пушкин, как идеолог определенного класса, превращает руководителя крестьянского восстания в кровожадного пьяного разбойника, а как художник ее не может не отметить в Пугачеве большой силы ума"^*. Конечно, не все совершавшие вульгарно-социологические ошибки доходили до такого рода крайностей. У ряда литературоведов в характеристиках Пушкина совмещалось верное с неверным, факты приходили в столкновение со схемой. Тем не менее поветрие охватило многих, вводя в заблуждение своей по внешности марксистской фразеологией, воинствующей направленностью против буржуазной науки.

^* (Я. А. Назаренко. История русской литературы XIX века, 8 изд. М. - Л., 1929, стр. 44, 49, 60.)

В то время методологических поисков и. блужданий, стремления оттолкнуться от старого буржуазного литературоведения, от внесоциального понимания творчества, от историко-культурного метода, от формализма подобного рода подход многим ошибочно казался соответствующим марксистскому требованию социального анализа. С некоторыми вариациями в таком же духе говорил об эволюции Пушкина, например, такой представитель старой академической науки, как академик П. Н. Сакулин (статья "Классовое самоопределение Пушкина" в сборнике "Пушкин", вып. I, 1930). Такого рода подход поддерживался методологией В. Ф. Переверзева и В. М. Фриче. В центре внимания оказывались различные модификации вульгарно-социологического истолкования Пушкина. Пушкина представляли то "представителем обуржуазивающегося среднеинтеллигентного дворянства", то выразителем капиталистической тенденции "прусского типа" и т. п. В этом плане велись споры и на дискуссии "Пушкин в марксистском литературоведении", состоявшейся в Институте русской литературы в Ленинграде (Пушкинском доме) 10 февраля 1931 года^*.

^* (Материалы дискуссии напечатаны в журнале "Литература" (1931), кн. I, стр. 9-29.)

Вульгарно-социологические веяния были настолько сильными, что они частично сказались и во вступительной статье А. В. Луначарского к первому советскому изданию собрания сочинений Пушкина (1930). Здесь Луначарский во многом отступил от верных установок его упомянутой выше статьи 1925 года. В новой статье имеются верные и тонкие наблюдения, в ней утверждается, что Пушкин навек вошел в культуру человечества, что, "выражая "развитие" своего времени, он оказался ценным и для нас, через 100 лет и после грандиознейшей мировой революции". Луначарский отмечает разносторонность и широту Пушкина, говорит о его противоречиях, но вместе с тем допускает и такие утверждения, которые приписывают Пушкину "трагедию приспособленчества"^*. В этом же издании был напечатан и ряд других статей, также содержавших вульгарно-социологические ошибки. Но тем не менее это первое советское собрание сочинений Пушкина, сопровожденное рядом вступительных статей и "Путеводителем", сыграло заметную роль в оживлении интереса к наследию великого поэта и способствовало возникновению широких дискуссий о состоянии пушкиноведения. К этим дискуссиям призывала и статья Луначарского, где ставился вопрос о положении в пушкиноведении, необходимости переоценивать его "со специальной точки зрения литературоведения марксистского".

^* (А. С. Пушкин. Полн. собр. соч. в 6-ти томах (приложение к журналу "Красная нива" на 1930 год), т. I, М. - Л., ГИЗ, 1930, стр. 36, 37, 22.)

В начале 30-х годов, когда стали развертываться эти дискуссии, наступил новый, второй этап в пушкиноведении, этап оценки и положительных, и ошибочных тенденций в изучении Пушкина за советские годы и выдвижения дальнейших задач. Демонстрацией итогов работы пушкинистов конца 20-х - начала 30-х годов явился вышедший в свет в 1934 году монументальный (более 1100 стр.), великолепно документированный и иллюстрированный том "Литературного наследства", целиком посвященный Пушкину (№ 16-18). Предисловие к тому явилось своеобразной декларацией о задачах исследования Пушкина. Здесь отмечалось, что "освободительное значение его творчества неоспоримо", что "до сих пор еще не осознано в полной мере огромное революционное значение его последовательной и непримиримой борьбы за раскрепощение литературы от пут придворно-аристократической эстетики", выдвигалась необходимость борьбы с нигилизмом по отношению к Пушкину и с реакционной легендой о нем. Все это было тогда весьма актуальным. Вместе с тем отмечалось, что на данном этапе в развитии пушкиноведения задача ограничивается расчисткой строительной площадки: критика идеалистического пушкиноведения - одно из условий создания пушкиноведения марксистско-ленинского. Однако здесь же следовало бы подчеркнуть и необходимость критики социологического схематизма, методология которого сказалась (как это было отмечено рецензентами) и в некоторых статьях этого издания (особенно в статье Д. Мирского "Проблема Пушкина", усмотревшего во взглядах Пушкина "сервилизм").

Принципиальное значение имел в этом томе большой раздел, посвященный разысканиям из истории творчества и биографии Пушкина и ставящий ряд важных проблем пушкиноведения, статьи А. В. Луначарского, Д. Д. Благого, С. М. Бонди, В. В. Виноградова, Б. В. Томашевского и других. В них на конкретном материале поднимались важные вопросы биографии, мировоззрения Пушкина, его отношения с декабристами, его отношения к крестьянскому восстанию, здесь же были напечатаны неизданные воспоминания, обзоры, посвященные истории публикации наследия Пушкина, итогам изучения его биографии, и многие другие материалы. При всей значительности этого тома наименее удачным оказался в нем раздел, посвященный общим проблемам. Правда, и здесь имеются статьи, сохранившие научную ценность, несмотря на те или иные устаревшие положения, - "Пушкин-критик" А. В. Луначарского, "Проблемы построения научной биографии Пушкина" Д. Д. Благого, "О некоторых вопросах изучения Пушкина" И. В. Сергиевского.

Для пушкиноведения первостепенное значение имел процесс углубленного освоения ленинского наследия применительно к литературоведению. Благодаря этому правильное направление приняли дискуссии 30-х годов в прессе, в научных учреждениях и литературных организациях, показавшие, что методология вульгарных социологов не имеет ничего общего с принципами марксистского истолкования творчества классиков как сложного, социально обусловленного отражения исторической действительности.

Новый, третий этап в развитии советского пушкиноведения был обозначен подготовкой и проведением предстоявшего 10 февраля 1937 года столетия со дня смерти Пушкина. Постановление правительства о подготовке к этой дате было принято и опубликовано во всех газетах страны почти за полтора года до нее. Впоследствии такого рода постановления о памятных датах классиков принимались неоднократно, но тогда оно было первым.

Для направления всей подготовительной работы были определяющими характеристики в этом постановлении Пушкина как "великого русского поэта, создателя русского литературного языка и родоначальника новой русской литературы", "обогатившего человечество бессмертными произведениями художественного слова". Правительство обязало Пушкинский комитет (под председательством А. М. Горького) "выработать ряд мероприятий, имеющих целью увековечить память А. С. Пушкина среди народов Союза ССР и содействовать широкой популяризации его творчества среди трудящихся"^*.

^* (Газета "Известия" № 292, 17 декабря 1935 года.)

Подготовка и проведение этой даты приняли огромный размах и стали событием большого общекультурного значения. Эту дату отмечала вся страна - от Москвы и Ленинграда до Заполярья и далеких кишлаков Средней Азии. В свете благоговейного отношения народа и всей советской общественности к памяти Пушкина, отношения, которое проявилось в печати, в искусстве, в бесчисленных собраниях во всех городах, поселках, во многих деревнях, колхозах, особенно обнаружилось убожество рассуждений критиков, принижавших значение Пушкина, по-сектантски судивших о его месте в истории России и теперь - в новой социалистической культуре. Популяризации Пушкина весьма способствовали открытые тогда замечательная Всесоюзная Пушкинская выставка в Москве (в здании Исторического музея) и Пушкинская выставка в Ленинграде (в здании Эрмитажа).

Правильному истолкованию Пушкина оказала большую помощь печать, советская общественность. Ряд редакционных статей в газете "Правда", напечатанных в 1936-1937 годах, посвящен вопросам освещения пушкинского наследия. В них, подвергая резкой критике попытки обеднить значение Пушкина, ограничить его творчество рамками дворянского мировоззрения, "Правда" писала: "Пушкин прежде всего глубоко народен и в произведениях своих, и в политических взглядах". В то же время "Правда" предостерегала от попыток приукрашивания политических взглядов поэта: "Нет нужды преувеличивать революционные взгляды Пушкина. Его величие заключено в его бессмертных и никем не превзойденных произведениях. Но Пушкин не был бы гениальным поэтом, если бы он не был великим гражданином, не отразил бы в той или иной мере революционные чаяния своего народа"^*.

^* ("Слава русского народа", "Правда", 1937, 10 февраля.)

В дни подготовки к столетней годовщине со дня смерти Пушкина в газетах и журналах впервые были опубликованы страницы из лекций М. Горького по истории русской литературы (читанных в 1909 г.).

Творчество Пушкина Горький рассматривает на широком фоне освободительного движения и русской литературы. Характеризуя героизм Пушкина, пронесшего через все преследования царского правительства священную скрижаль поэта, призванного "глаголом жечь сердца людей", Горький заметил: "Его судьба совершенно совпадает с судьбою всякого крупного человека, волею истории поставленного в необходимость жить среди людей мелких, пошлых и своекорыстных^*. Горький назвал Пушкина, безвременно погибшего в борьбе за чистоту высокого звания поэта, одним из славнейших великомучеников русских. Преклонение перед прямотой Пушкина и его уверенностью в своей правоте Горький выражал неоднократно.

^* (См.: М. Горький. История русской литературы, стр. 102 (в дальнейшем все ссылки на страницы этой книги даются в тексте, при цитатах из нее).)

На основе анализа противоречивых высказываний и поэтических деклараций Пушкина о роли литературы он вскрыл их подлинный смысл, заключавшийся в обличении окружавшей поэта среды и в отказе от служения "светской черни".

Горький рассматривает высокую общественно-политическую насыщенность пушкинского творчества как характернейшую черту великой русской классической литературы. В этой связи литературы с освободительным движением Горький видит объяснение того факта, что "русский литератор - в своих образах и обобщениях шире и объективнее литератора западного, ибо, даже будучи по основам психики своей человеком классовым, он был понуждаем возвышаться над узкими задачами своего класса, был принужден заботиться не столько о выработке классовой идеологии, сколько о борьбе против идей и действий правительства.

Необходимо было создать что-то, что объединило бы всю массу общества, необходима была борьба с идеологией бюрократии и царей, нужно было выдвинуть против понятия "народность" иное понятие, а для того, чтобы выработать его - требовалось внимательное изучение народа" (стр. 86). Как мы видим, Горький, характеризуя русскую литературу, критерием ее прогрессивности считал ее народность (в подлинно демократическом значении этого слова), правдивое отражение жизни народа, его чаяний.

Одним из качеств Пушкина, объясняющимся условиями времени, Горький считает предрассудки аристократа, "гордящегося древностью своего имени". Но и в этой "гордости" он далее усматривает противоречивые ноты. Цитируя стихотворение "Моя родословная", направленное против клеветнических измышлений Булгарина, Горький подчеркивает, что в этом стихотворении "звучит уверенность человека в его праве "чтить самого себя" не только по заслугам предков, но за свои личные заслуги пред обществом" (стр. 86, 88). В результате анализа высказываний Пушкина о дворянстве Горький заключал: "Не менее вероятно и то, что лично Пушкин вкладывал в понятие дворянства чувство собственного достоинства, сознание своей человеческой ценности и внутренней свободы" (стр. 88). Интересно, что Горький еще в 1909 году, когда мнение о резком "поправении" Пушкина (после 1825 года) было почти единодушным в критико-биографической литературе, отметил, что высказывания самого поэта свидетельствуют об обратном. Горький сопоставляет письмо Пушкина, где выражается гордость "шестисотлетним дворянством", с более поздним высказыванием, где Пушкин утверждает: "...от кого бы я ни происходил, - от разночинцев, вышедших в дворяне, или от одного из самых старинных русских родов... - образ мыслей моих от этого никак бы не зависел" (стр. 90). Именно в этом умении подняться над интересами своего класса Горький видит одну из основ пушкинской народности.

Говоря о реализме, Горький подчеркивает в творчестве Пушкина широкое и правдивое изображение эпохи.

Однако при всех ценных мыслях и замечаниях Горького о Пушкине в его "Истории русской литературы" встречаются и неверные утверждения. Так, следуя тенденции своего курса пропагандировать реализм в противовес всем другим направлениям, Горький недооценивал романтизм, и в частности пушкинский романтизм, его революционное значение в литературе и общественной жизни. Поэтому в его курсе не только нет характеристики романтических произведений Пушкина, но даже встречается утверждение, что преодоление романтизма поставило Пушкина во враждебные отношения с обществом^*.

^* (Возможно, если бы Горький в дальнейшем превратил подготовительные конспекты своих лекций в книгу, то он изменил бы эти свои суждения, тем более что и в своем творчестве, особенно раннем, Горький испытал благотворное влияние пушкинского романтизма.)

Горьковские характеристики Пушкина помогли пропаганде правильного понимания Пушкина в массах. Заботой о пропаганде и изучении пушкинского наследия была проникнута деятельность Горького и в его бытность директором Института русской литературы (Пушкинского дома), а также председателем редакционного комитета по изданию полного академического собрания сочинений Пушкина.

В связи с юбилеем активизировалась работа пушкинистов. Интенсивно велась подготовка 16-томного полного академического собрания сочинений Пушкина. Была реорганизована и начала активно работать Пушкинская комиссия Академии наук СССР. В 1936 году вышел первый том специального серийного пушкинского издания "Временник". Своей разносторонностью "Временник" (вышло 6 томов, последний в 1941 г.) принципиально отличался от старого издания - "Пушкин и его современники": здесь наряду с частными темами помещались работы, посвященные значительным проблемам пушкиноведения, были представлены отделы дискуссий, обзоров, журнальной и книжной литературы. В эти же годы стали защищаться первые диссертации о Пушкине, готовились кадры молодых пушкинистов. В крупнейших университетах страны были введены спецкурсы о Пушкине и спецсеминары.

В этот же период вышел ряд книг о Пушкине - биографии, написанные Н. Л. Бродским, Л. П. Гроссманом, и другие^*, а также сборники, разнохарактерные по своему составу, но затрагивающие важные темы пушкинского наследия. Тогда же вышла книга В. Я. Кирпотина "Наследие Пушкина и коммунизм" - первая попытка развернутой постановки вопроса значения Пушкина для нашей эпохи^**. В этой книге затрагиваются такие проблемы, как пушкинский оптимизм и гуманизм, вопросы его мировоззрения, социальный смысл конфликта Пушкина с современностью.

^* (См. об этом выше.)

^** (Переиздана в 1972 году.)

В преддверии и в самый период проведения юбилея (фактически весь год был пушкинским) были поставлены многие из вопросов, которые затем стали определяющими для пушкиноведения. Эти вопросы освещались в многочисленных статьях, опубликованных в различных сборниках и во всех литературно-художественных журналах. Особенно большое внимание Пушкину уделяли в течение 1935-1937 годов журналы "Литературный современник", "Литературный критик"; многие из статей о реализме и народности Пушкина, его мировоззрении, эстетических взглядах, гуманизме, его роли в истории культуры сохранили свою ценность и сегодня. Все газеты начали задолго до юбилея печатать на своих страницах выступления литературоведов и других ученых, а также писателей на эти темы. Им были посвящены также доклады на сессиях и конференциях в Академии наук СССР, в научных институтах и вузах.

Пушкинская годовщина помогла дальнейшему сплочению литературоведов старшего и молодого поколений. С конца 30-х - начала 40-х годов стали появляться коллективные труды, тематические сборники. Из трудов такого характера примечателен большой сборник Института мировой литературы "Пушкин - родоначальник новой русской литературы" под редакцией Д. Д. Благого и В. Я. Кирпотина (1941). Здесь на разностороннем материале освещаются традиции русской литературы, продолженные Пушкиным, и значение его творчества в дальнейшем развитии русской поэзии, прозы, драматургии, литературного языка в XIX веке. В предвоенные годы была начата другая коллективная работа, большой раздел о Пушкине в VI томе многотомной академической "Истории русской литературы" (в связи с перерывом в подготовке всей "Истории" он был закончен в послевоенные годы и появился в VI томе, изданном в 1953 году).

Начавшееся после пушкинского юбилея интенсивное изучение пушкинского наследия было прервано Великой Отечественной войной против немецко-фашистских захватчиков. Было приостановлено академическое издание Пушкина, подготовка очередных сборников "Пушкин. Временник". Пушкинские рукописи и музейные ценности были заботливо эвакуированы в глубь страны.

После победы над немецким фашизмом изучение Пушкина, как и литературоведение в целом, активизировалось. Возобновилась деятельность коллектива текстологов по изданию полного академического собрания сочинений Пушкина. Оно было завершено в 1949 году, к 150-летию со дня рождения поэта, которое было ознаменовано в стране многими мероприятиями общественного и научного характера. Международный резонанс имело открытие в мае этого года Всесоюзного Пушкинского музея в городе Пушкине, в Александровском дворце, бывшей резиденции Николая II (впоследствии музей был переведен в здание Эрмитажа, а ныне находится в бывшем здании Царскосельского лицея).

В юбилейных торжествах широко участвовали деятели науки и литературы, в том числе гости из зарубежных стран.

В послевоенные годы, в свете победы советского народа над немецким фашизмом, особое внимание было уделено проблеме патриотизма, своеобразия Пушкина как великого русского национального поэта. Она связывалась с большой и широкой темой "Пушкин и наша современность"^*. Освещение проблемы патриотизма было весьма актуальным со всех точек зрения, в том числе для более глубокого понимания политических взглядов Пушкина, значения для него национальных традиций, его интересов в области истории России. Весьма важной была эта проблема и при изучении народности Пушкина, которая теперь освещалась на новой, широкой основе, не только как своеобразный этнографизм или фольклоризм, но прежде всего как отражение народных стремлений в их историческом развитии (в период же господства рапповцев в критике сам термин "народность" ставился под сомнение и почти не употреблялся, как якобы противоречащий требованиям классового анализа). В этом свете отчетливее обнаружилась в некоторых работах тенденция к подмене анализа своеобразия Пушкина нанизыванием "параллелей" и "заимствований", рецидивами худших традиций старого литературоведения, когда пытались чуть ли не для каждого стихотворения подобрать "источники" из зарубежной поэзии. Однако наряду с закономерной научной критикой подобного рода тенденций и увлечений (в 1949-1952 гг.) стала проявляться другая крайность, объективно также принижавшая величие Пушкина, - стремление оторвать его творчество от процессов развития всей мировой культуры и литературы, замалчивать творческое и критическое усвоение ее достижений. Из глубоких и разносторонних аналитических суждений Пушкина о мировой литературе от античной древности до нового времени вульгаризаторы вопроса о национальном своеобразии выбирали нередко только те, которые можно было тенденциозно препарировать в угодном им духе. Все это противоречило элементарным требованиям здравого смысла. Необходимость внести ясность в этот вопрос заставила К. М. Симонова затронуть его в своем докладе, посвященном Пушкину, на торжественном юбилейном заседании в Москве 7 мая 1949 г. Подчеркивая, что Пушкин "был во всем самобытен и самостоятелен не только как великий художественный гений, но и как принципиальный борец за самобытное развитие русской литературы", Симонов вместе с тем сказал: "Было бы неверно отрицать широкий и пристальный интерес Пушкина к мировой литературе, к Шекспиру, Байрону или Вальтеру Скотту. Естественно, что великий поэт, находившийся на вершине мировой общественной мысли и культуры своего времени, использовал из богатства мировой культуры все то, что казалось ему полезным и нужным для роста и развития отечественной литературы, для собственного могучего развития"^**.

^* (См.: К. Симонов. А. С. Пушкин. Доклад на торжественном заседании в Большом театре Союза ССР 6 июня 1949 года. М., "Советский писатель", 1949; А. Фадеев. Светлый и всеобъемлющий гений. - "Литературная газета", 1946, № 46, 8 июля; В. Ермилов. Наш Пушкин. М., Гослитиздат, 1949.)

^** (К. Симонов. Александр Сергеевич Пушкин. М., 1949, стр. 13, 35.)

Памятные даты, широко отмечаемые в нашей стране, привлекают особое внимание к классикам, способствуют их популяризации и являются также своеобразным смотром достижений в области их научного исследования. Это относится к проведению 150-летия со дня рождения Пушкина как всенародного праздника, нового свидетельства о том, какое огромное место занимает великий поэт в культуре русского и других народов Советского Союза.

По мере дальнейшего роста нашей науки о литературе новые перспективы открылись и перед пушкиноведением, расширилась сама проблематика работ ученых. В нее включаются самые разнообразные темы идейно-творческой эволюции поэта. Расширились возможности для творческих дискуссий, для столкновения точек зрения, в результате которых вырабатываются коллективные мнения по важнейшим вопросам пушкиноведения. С 1956 года Институтом русской литературы Академии наук выпускаются серийные сборники "Пушкин. Исследования и материалы" (вместо прекратившего выход в 1949 году "Временника" - "Пушкин"), а с 1963 года начато и еще одно издание - "Временник Пушкинской комиссии".

Заметные изменения произошли в характере Всесоюзных пушкинских конференций. Если раньше на конференциях преобладала общая, суммарная постановка вопросов, то в дальнейшем стали ставиться и кардинальные малоразработанные проблемы текстологии, биографии, художественного метода, связей Пушкина с мировой литературой, его роли в развитии литературы народов СССР и другие. В ряде научных центров РСФСР и союзных республик - Пскове, Горьком, Киеве, Одессе, Кишиневе, Тбилиси, Ереване, Риге и других ведется большая плодотворная работа в области пушкиноведения, издан ряд тематических сборников, проводятся специальные научные сессии и конференции.

К бесспорным достижениям относится создание советскими пушкинистами и лингвистами "Словаря языка Пушкина" и составленная М. А. Цявловским капитальная "Летопись жизни и творчества Пушкина" (том I). В последние годы обнаружены и опубликованы ценные документальные источники. В разыскании новых материалов принимают участие не только литературоведы, но и люди других профессий. Много сделал для исследования прижизненных публикаций пушкинских произведений известный театральный деятель, ныне покойный, Н. П. Смирнов-Сокольский^*. Инженер Л. А. Черейский годами изучал круг знакомых Пушкина и составил подробнейший словарь имен, более двух тысяч (печатается издательством "Наука"). Художник-иллюстратор М. И. Яшин опубликовал неизвестные ранее материалы, связанные с историей дуэли и смерти Пушкина (особенно интересны документы о параде войск 2 февраля 1837 года, задуманном на случай возникновения стихийных волнений)^**. И. Ободовская и М. Дементьев, обследуя семейный архив Гончаровых, нашли несколько писем Н. Н. Пушкиной^***.

^* (Н. Смирнов-Сокольский. Рассказы о прижизненных изданиях Пушкина. М., Всесоюзная книжная палата, 1962.)

^** (См.: "Хроника преддуэльных дней" ("Звезда", 1963, N°№ 8, 9; "История гибели Пушкина" ("Нева", 1968, №№ 2, 6; 1969, №№ 3, 4, 12); "Пушкин и Гончаровы" ("Звезда", 1964, № 8).)

^*** (См. выше, стр. 195.)

Если в довоенные годы преимущественное внимание уделялось проблемам биографии или изучению отдельных произведений Пушкина, то в последние десятилетия на первый план выдвинулись важнейшие вопросы мировоззрения и художественной деятельности в целом.

Впервые в истории пушкиноведения наступило время создания капитальных монографий, посвященных анализу всего творческого пути Пушкина. Таковы книги Д. Д. Благого "Творческий путь Пушкина" (2 тома; третий, завершающий, готовится к печати), труд Б. В. Томашевского "Пушкин" (том I, посвященный 1817-1824 гг.; монография не закончена из-за преждевременной смерти автора. Вторая книга - материалы к монографии - вышла посмертно). В общей перспективе эволюции Пушкина рассматривались вопросы романтизма и реализма в книгах Г. А. Гуковского ("Пушкин и русские романтики", "Пушкин и проблемы реалистического стиля").

Усилилось внимание и к исследованию жанров пушкинского творчества. Вышли книги "Лирика Пушкина" Б. П. Городецкого и под этим же названием - Н. Л. Степанова, "Драматургия Пушкина" Б. П. Городецкого, "Пушкин-публицист" М. П. Еремина, "Проза Пушкина" Н. Л. Степанова, "Исторические романы Пушкина" С. М. Петрова; В. В. Виноградов в своей работе "Стиль Пушкина" также касался вопроса жанров. И. Л. Файнберг рассмотрел в своей книге незавершенные работы Пушкина. Ряду важнейших проблем пушкинского творчества посвятили исследования М. П. Алексеев, П. Н. Берков, С. М. Бонди, Т. Г. Цявловская, Л. Я. Гинзбург, Н. В. Измайлов Г. П. Макогоненко, Ю. Г. Оксман, В. В. Пугачев, А. В. Чичерин и другие. Появились в печати новые имена пушкинистов, среди них С. Г. Бочаров, В. Э. Вацуро, Р. В. Иезуитова, К. А. Кедров, Н. Н. Петрунина, Л. С. Сидяков, И. М. Тойбин, Н. Ф. Филиппова, Н. Я. Эйдельман... Литература о Пушкине в послевоенные годы стала настолько обширной, что даже краткий обзор ее составил бы целую книгу. Поэтому я остановлюсь только на общей тенденции пушкиноведения последнего времени.

Один из важнейших сдвигов в этой научной области - преодоление былой узости и замкнутости: изучение Пушкина связывается теперь с общими задачами современного литературоведения. Произошел поворот к крупным проблемам. В центре внимания - кардинальные вопросы мировоззрения Пушкина, его идейно-эстетической эволюции, его роли и места в освободительном движении, в истории литературы.

В противоположность мешавшим развитию науки догматическим построениям выдвинулся критерий строгого историзма. Стало очевидным, что взгляды Пушкина, его идеологию нельзя освещать только на основе публицистических суждений, как это часто делалось, что лишь путем всестороннего исследования всего пушкинского наследия (художественного творчества, статей, дневников, писем) и на фоне исторического развития России и опыта западноевропейских революций можно воссоздать сложную эволюцию мировоззрения и творчества.

Преодолевается и былой разрыв между анализом содержания пушкинских произведений и художественно- изобразительных средств. Если в прошлом характеристики сюжета, композиции, поэтического языка служили как бы дополнением к характеристикам замысла произведения, то теперь исследователи стремятся раскрыть принципы воплощения идеи в самой его структуре, всей совокупностью элементов художественной формы.

Историзм становится методологическим критерием также при изучении творческого метода Пушкина и "крутых поворотов" на различных этапах его эволюции. Внимание приковано к таким проблемам, как национальное своеобразие творчества, специфика пушкинского романтизма и реализма; народность рассматривается как представительство интересов нации и как критерий эстетический. Однако на пути освещения этих проблем встает ряд трудностей теоретического характера.

Одно из серьезных препятствий - неясность до сих пор некоторых общих теоретических определений художественного метода. Эта неясность сказывается и в трактовке такого важнейшего понятия, как реализм. Вспоминается дискуссия о реализме в Москве. Тогда один из ее участников, профессор В. Ф. Асмус, сказал, что благодаря обилию трактовок "реализм уподобился некоему незнакомцу, разъезжающему в закрытой карете с наглухо опущенными шторами, по литературам всех времен и народов". Л. И. Тимофеев утверждал: "...при всей распространенности понятий реализма и романтизма они до сих пор не получили сколько-нибудь четкого определения и исторической конкретизации"^*. С тех пор наше литературоведение продвинулось вперед, вышел в свет ряд интересных трудов о реализме и романтизме в русской литературе. Все же проблему нельзя считать решенной.

^* (В кн.: "Творческий метод". М., изд. "Искусство", 1960, стр. 11.)

Для того чтобы продвинуться дальше, нужно перейти от частных исследований к таким, которые соединяли бы в себе методологическую и историко-литературную разработку. Пушкиноведение не может оставаться в стороне от этой общей тенденции науки о литературе. Иначе неизбежны такие издержки, которые проявились даже в ценнейшем труде Б. В. Томашевского "Пушкин. Книга первая. 1913-1924". В монографии, задача которой - освещение творческого пути поэта, главы, посвященные этапам его художественной эволюции, озаглавлены: "Лицей", "Петербург", "Юг". При всей обстоятельности анализа отдельных произведений в пределах этой чисто биографической схемы, при богатстве наблюдений исследователя, - в книге ощущается неясность общих методологических установок, нет объединяющей "генеральной" идеи.

Назрела задача синтетического исследования художественной системы Пушкина как целостного единства.

Привычная схема эволюции творчества Пушкина такова: ранний этап - преодоление влияний классицизма и сентиментализма, второй этап - романтический, затем - реалистический. Но если рассматривать творчество Пушкина в его не искусственно выпрямленной, а подлинной сложной эволюции, то окажется, что она не вполне укладывается в эту схему. Деятельность писателя, живую динамику его творческого сознания нельзя рассекать на периоды, никак не связанные между собой. Так, 1823 год - это, с одной стороны, переход к реализму - работа над "Евгением Онегиным"; но ведь одновременно создается произведение, наиболее романтическое по своему характеру, - "Бахчисарайский фонтан". В 1830-е годы, когда реализм победил в творчестве Пушкина, вместе с тем он пишет "Русалку" и "Медного всадника", "Сцены из рыцарских времен" - произведения, в которых проявляются элементы романтического метода, символической обобщенности образов. В "Медном всаднике" синтез реалистических и романтических элементов выражается и в самой стилистике.

Возникает также задача исследования художественного мышления Пушкина и в связи с общими историческими закономерностями мышления, в соотношениях и переходах различных его типов^*.

^* (Подробнее об этом в моей книге "Художественное мышление Пушкина как творческий процесс". М.-Л., изд-во АН СССР, 1962.)

В последние годы стали появляться работы, посвященные таким сложным и почти не разработанным вопросам, как психология творчества Пушкина, творческий процесс или как преломление пушкинского фольклоризма в его художественном методе.

К какой бы из проблем пушкиноведения мы ни обратились, очевидно, что при разной степени разработки самый подход к ним стал более широким. Так, актуальная проблема связей наследия Пушкина с национальными литературами и культурой народов СССР раньше освещалась в форме чаще всего общих характеристик, теперь ее разрабатывают на большом, разнообразном конкретном материале. Изучается интерес Пушкина к жизни, истории, культуре, творчеству народов России, национальное и интернациональное значение его творчества, роль пушкинских традиций в развитии литератур украинского, белорусского, грузинского, армянского, азербайджанского, казахского, киргизского и других народов. Эти темы, особенно активно освещавшиеся в связи с 150-летием со дня рождения поэта^*, стали затем предметом развернутых исследований^**. Ученые, работающие в институтах Академий наук союзных республик - Украинской, Грузинской, Молдавской, Армянской, Латвийской и других, в республиканских университетах и педвузах, внесли свой вклад в советское пушкиноведение, в освещение ряда общих и частных проблем, много сделали и в области теории и практики перевода сочинений Пушкина на национальные языки.

^* (См. раздел "А. С. Пушкин и литература народов СССР" в кн.: "Библиография произведений Пушкина и литературы о нем. 1949 юбилейный год": М. - Л., изд-во АН СССР, 1951.)

^** (См.: В. Шадури. Декабристская литература и грузинская общественность. Тбилиси, изд. "Заря Востока", 1958; Б. Трубецкой. Пушкин в Молдавии, изд. 3-е, 1963; М. И. Фетисов. Русско-Казахские литературные отношения в первой половине XIX века, Алма-Ата, 1950; Л. Шейман. Пушкин и киргизы. Фрунзе, Киргиз-учпедгиз, 1964.)

Изучение мирового значения Пушкина сначала ограничивалось преимущественно регистрацией переводов его произведений на другие языки. Затем стала раскрываться картина постоянно возрастающего за рубежом интереса к его биографии и творчеству (исследования М. П. Алексеева, В. М. Жирмунского и других). Показателем мирового значения Пушкина стала не только его известность во многих странах, - выдвинулась проблема всемирно-исторического содержания его идей, его новаторства как художника, его оригинального истолкования образов мировой литературы. При изучении этой проблемы преодолевается и свойственный старому литературоведению "европоцентризм". Но, к сожалению, вопрос о зарубежных изданиях сочинений Пушкина и об интерпретациях его творчества иностранными учеными и критиками систематически не разрабатывается. Информация о новых переводах Пушкина также недостаточная. Между тем, насколько широким стал круг переводов Пушкина, свидетельствуют, например, издания его сочинений Не только в странах народной демократии, не только во Франции, Италии, Англии, США, Японии, Китае, но и в странах Азии и Африки, лишь недавно завоевавших свою независимость.

Современная пушкиниана пополняется работами ученых социалистических стран. Можно назвать, например, солидный труд Мариана Топоровского "Пушкин в Польше" (1958), чешский коллективный сборник "Пушкин у нас" (1949), монографию Гарольда Рааба "Лирика Пушкина в Германии. 1820 - 1870" (1964). Тематика, связанная с исследованием творчества Пушкина, является постоянной на международных конгрессах славистов.

Проблемы жизненного и творческого пути поэта получают самое различное истолкование у литературоведов Запада. Наряду со стремлениями постигнуть действительный исторический смысл деятельности Пушкина выходят работы, где его облик искажен, где принижается его значение, где отрицается новаторство Пушкина.

Серьезные труды принадлежат французскому литературоведу, переводчику сочинений Пушкина на французский язык, профессору Андре Менье; видному пропагандисту Пушкина на Западе, переводчику его произведений на итальянский язык, профессору Э. Ло-Гатто. Первый из них написал интересную книгу "Пушкин-литератор и профессиональная литература в России", второй проанализировал роман "Евгений Онегин" как отражение биографии поэта - его своеобразный лирический дневник. Но встречаются в западном литературоведении и перепевы старой реакционной критики, например, истолкование Пушкина в духе ницшеанского пренебрежения к "черни" (в западногерманском сборнике "Пушкинские студии", 1949). В. Сечкарев в очерке "Александр Сергеевич Пушкин" (Висбаден, 1963) именует вольнолюбивую лирику Пушкина "бравадой", а дальнейший его путь изображает как переход на позиции консерватизма. Что же касается художественного метода Пушкина, то с точки зрения Сечкарева даже "Евгений Онегин" - это "абсолютно не реалистический роман". Но иногда, даже в таких работах некоторых западных ученых, где отдается должное величию Пушкина, развиваются ошибочные точки зрения. Так, в книге Дж. Бейли "Пушкин. Сравнительный комментарий" (Кембридж, 1971) - "Пушкин - не гений, а Протей", развивавшийся под влиянием других литератур. В ряде работ (например, того же Дж. Бейли, Р. Меттлоу) творчество Пушкина освещается в духе фрейдизма (одно из наиболее частых "доказательств" - характеристика сна Татьяны в "Евгении Онегине" как сексуального пробуждения личности). Подобные интерпретации, конечно, ничего общего с наукой не имеют. Время от времени появляются и опусы, которые нельзя назвать иначе как грубой клеветой на великого поэта. Пожалуй, наиболее скандальный факт такого рода - появление в Париже в 1970 году книги С. Космана "Дневник Пушкина". Бесцеремонно фальсифицируя одни источники, замалчивая другие, Косман изображает Пушкина человеком без каких-либо определенных убеждений, - он случайно связался с декабристами, а затем раскаялся; облагодетельствованный Николаем I, остался, однако, неблагодарным и погиб на дуэли в результате мнительности и неуживчивого характера. Все это не ново, все это не раз говорили консервативные критики еще в XIX веке.

Круг тем советского пушкиноведения непрерывно расширяется. Положено начало исследованию широкой комплексной проблемы "Пушкин и русская культура". Ей была посвящена XV Всесоюзная пушкинская конференция, впервые объединившая литературоведов с деятелями театрального искусства, кино и других видов искусства. На конференции обсуждались вопросы не только теоретические, но и актуальные для практики современного искусства (о сценичности пушкинской драматургии, о принципах воспроизведения сюжетов и образов Пушкина в театральных и оперных постановках, в экранизациях и т. д.)^*.

^* (См. сборник "Пушкин и русская культура"; "Наука", 1967.)

Предстоит исследование оплодотворяющего влияния пушкинской художественной системы на различные виды искусства. Это влияние заложено в самой природе этой системы. Как отметил еще Чайковский, Пушкин "силой гениального таланта очень часто врывается... в бесконечную область музыки... Независимо от сущности того, что он излагает в форме стихов, в самом стихе, в его звуковой последовательности есть что-то проникающее в самую глубь души. Это что-то и есть музыка"^*. Многими десятилетиями спустя, уже в наше время, Сергей Эйзенштейн, и не в общей форме, а серией конкретных наблюдений, показал роль художественных открытий Пушкина для прогресса искусства, для наиболее динамических видов мышления. В частности, он продемонстрировал, анализируя "Полтаву", насколько плодотворны для кинематографа живописно-изрбразительные пластические и композиционные принципы, воплощенные в этой поэме. Но еще совсем не исследовано глубокое влияние пушкинской эстетической системы на развитие других видов искусства, особенно музыки и живописи.

^* (П. И. Чайковский. Переписка с Н. Ф. Мекк. т. I, М. - Л., 1935, стр. 57.)

Гений Пушкина исключительно многосторонен. Его энциклопедизм, поистине беспредельный диапазон его интересов освещался в ряде работ об его исторических, философских, экономических взглядах, но сделано пока мало (выделяется лишь ценное, обстоятельное исследование М. П. Алексеева "Пушкин и наука его времени"). Недостаточно изучен даже состав пушкинской библиотеки, в которой сохранились книги по самым различным отраслям знаний, вплоть до астрономии и математики. Широкое поле для исследования разнообразных интересов Пушкина открывается специалистам самых различных областей науки - гуманитарам и естественникам.