Пушкин познакомился с ним, вероятно, вскоре после окончания Лицея. Тогда блестящая карьера Уварова только начиналась (в 1816 году он был назначен попечителем Санкт-Петербургского учебного округа, а через два года - президентом Академии наук); его ученые сочинения, писанные по-французски ("Об Элевзинских мистериях", "Император Александр и Бонапарт"), снискали ему почетную известность. Он держался в ту пору либеральных воззрений, и в кругу "Арзамаса" был принят как свой. Но по-видимому, и тогда уже были заметны в характере Уварова отталкивающие черты, о которых позднее С. М. Соловьев писал: "В этом человеке способности сердечные нисколько не соответствовали умственным... При разговоре с этим человеком, разговоре очень часто блестяще-умном, поражали, однако, крайнее самолюбие и тщеславие".
В 1820-е годы Уваров занимал пост директора Департамента мануфактур и торговли, в 1832 году стал помощником министра народного просвещения, в 1834 - министром. В эти годы бывший "арзамасец", резко поправев, выдвинул печально знаменитый тезис, что народное образование должно вести в "соединенном духе православия, самодержавия и народности".
Возвратившись в Петербург в 1827 году, Пушкин возобновил знакомство с Уваровым. Сановник выказывал поэту расположение: поддержал перед Бенкендорфом проект издания газеты "Дневник" (лето 1831), в лестных выражениях представил Пушкина студентам Московского университета (сентябрь 1832), подал свой голос за избрание его в члены Российской академии (декабрь 1832).
"Восхищенный,- по его словам,- прекрасными, истинно народными стихами" оды "Клеветникам России", Уваров перевел ее на французский язык. Пушкин благодарил его письмом от 21 октября 1831 года, но в преувеличенных похвалах поэта явственно слышится ирония: "Стихи мои послужили Вам простою темою для развития гениальной фантазии. Мне остается от сердца Вас благодарить за внимание, мне оказанное, и за силу и полноту мыслей, великодушно мне присвоенных Вами".
За внешней любезностью скрывалась взаимная неприязнь. Еще в 1830 году, по свидетельству Н. И. Греча, Уваров, "не любивший Пушкина, гордого и не низкопоклонного", оскорбительно отозвался о предках поэта. Ф. В. Булгарин подхватил намек и напечатал в "Северной пчеле" известный пасквиль "Второе письмо из Карлова". Пушкин ответил стихотворением "Моя родословная" с презрительными выпадами против новой аристократии, которые, конечно, пришлись Уварову не по вкусу. В, качестве главы цензурного ведомства Уваров пытался притеснить и скомпрометировать Пушкина. В апреле 1834 года он своей властью исключил несколько "неудобных" стихов из поэмы "Анджело". В феврале 1835 года громко негодовал против "Пугачевского бунта". "Уваров большой подлец. Он кричит о моей книге как о возмутительном сочинении... Он не соглашается, чтоб я печатал свои сочинения с одного согласия государя... Это большой негодяй и шарлатан", - записывает Пушкин в дневнике.
Осенью того же года Уваров стал героем смешной и неприглядной истории. Узнав о том, что его дальний родственник, бездетный и несметно богатый Д. Н. Шереметев, опасно заболел, министр поспешил принять меры по охране предполагаемого наследства. Но Шереметев выздоровел. Над алчностью нетерпеливого наследника смеялись, особенно после того, как по рукам пошла, а затем была напечатана сатирическая ода Пушкина "На выздоровление Лукулла" (конец 1835):
...Наследник твой,
Как ворон, к мертвечине падкий,
Бледнел и трясся над тобой,
Знобим стяжанья лихорадкой.
Уже скупой его сургуч
Пятнал замки твоей конторы;
И мнил загресть он злата горы
В пыли бумажных куч...
С этого времени Уваров старался всеми способами вредить Пушкину. Ненависть его преследовала поэта и после смерти.
После гибели Пушкина Уваров потребовал от цензоров соблюдения в некрологах "надлежащей умеренности" и был недоволен "пышною похвалою", напечатанной в "Литературных прибавлениях" Краевского. "Живы еще лица, - писал П. И. Бартенев со слов современников, - помнящие, как С. С. Уваров явился бледный и сам не свой в Конюшенную церковь на отпевание Пушкина, и как от него сторонились".