1832

               I
И дале мы пошли - и страх обнял меня. 
Бесенок, под Себя поджав свое копыто, 
Крутил ростовщика у адского огня.

Горячий капал жир в копченое корыто,
И лопал на огне печеный ростовщик.
А я: "Поведай мне: в сей казни что сокрыто?"

Виргилий мне: "Мой сын, сей казни смысл велик:
Одно стяжание имев всегда в предмете,
Жир должников своих сосал сей злой старик

И их безжалостно крутил на вашем свете". 
Тут грешник жареный протяжно возопил: 
"О, если б я теперь тонул в холодной Лете!

О, если б зимний дождь мне кожу остудил! 
Сто на сто я терплю: процент неимоверный!" 
Тут звучно лопнул он - я взоры потупил.

Тогда услышал я (о диво!) запах скверный,
Как будто тухлое разбилось яйцо,
Иль карантинный страж курил жаровней серной.

Я, нос себе зажав, отворотил лицо.
Но мудрый вождь тащил меня все дале, дале -
И, камень приподняв за медное кольцо,

Сошли мы вниз - и я узрел себя в подвале.
                II
Тогда я демонов увидел черный рой, 
Подобный издали ватаге муравьиной -
И бесы тешились проклятою игрой:

До свода адского касалася вершиной 
Гора стеклянная, как Арарат остра - 
И разлегалася над темною равниной.

И бесы, раскалив как жар чугун ядра, 
Пустили вниз его смердящими когтями; 
Ядро запрыгало - и гладкая гора,

Звеня, растрескалась колючими звездами. 
Тогда других чертей нетерпеливый рой 
За жертвой кинулся с ужасными словами.

Схватили под руки жену с ее сестрой,
И заголили их, и вниз пихнули с криком -
И обе, сидючи, пустились вниз стрелой...

Порыв отчаянья я внял в их вопле диком; 
Стекло их резало, впивалось в тело им - 
А бесы прыгали в веселии великом.

Я издали глядел - смущением томим.

Мальчику

(Из Катулла)

            Minister vetuli, puer*.

^* (Старого фалернского, мальчик (лат.).)

Пьяной горечью Фалерна 
Чашу мне наполни, мальчик! 
Так Постумия велела, 
Председательница оргий. 
Вы же, воды, прочь теките 
И струей, вину враждебной, 
Строгих постников поите: 
Чистый нам любезен Бахус.

В альбом А. О. Смирновой

В тревоге пестрой и бесплодной
Большого света и двора
Я сохранила взгляд холодный,
Простое сердце, ум свободный
И правды пламень благородный
И как дитя была добра;
Смеялась над толпою вздорной,
Судила здраво и светло,
И шутки злости самой черной
Писала прямо набело.

А. О. Смирнова-Россет. Рисунок Пушкина. 1833

В альбом кж. А. Д. Абамелек

Когда-то (помню с умиленьем)
Я смел вас нянчить с восхищеньем,
Вы были дивное дитя.
Вы расцвели - с благоговеньем
Вам ныне поклоняюсь я.
За вами сердцем и глазами
С невольным трепетом ношусь
И вашей славою и вами,
Как нянька старая, горжусь.

Гнедичу

С Гомером долго ты беседовал один,
  Тебя мы долго ожидали, 
И светел ты сошел с таинственных вершин
  И вынес нам свой скрижали. 
И что ж? ты нас обрел в пустыне под шатром,
  В безумстве суетного пира, 
Поющих буйну песнь и скачущих кругом
  От нас созданного кумира. 
Смутились мы, твоих чуждаяся лучей.
  В порыве гнева и печали 
Ты проклял ли, пророк, бессмысленных детей,
  Разбил ли ты свои скрижали? 
О, ты не проклял нас. Ты любишь с высоты
  Скрываться в тень долины малой, 
Ты любишь гром небес, но также внемлешь ты
  Жужжанью пчел над розой алой. 
Таков прямой поэт. Он сетует душой
  На пышных играх Мельпомены, 
И улыбается забаве площадной
  И вольности лубочной сцены, 
То Рим его зовет, то гордый Илион,
  То скалы старца Оссиана, 
И с дивной легкостью меж тем летает он 
  Вослед Бовы иль Еруслана.

Красавица

Всё в ней гармония, всё диво, 
Всё выше мира и страстей; 
Она покоится стыдливо 
В красе торжественной своей; 
Она кругом себя взирает: 
Ей нет соперниц, нет подруг; 
Красавиц наших бледный круг 
В ее сиянье исчезает.

Куда бы ты ни поспешал,
Хоть на любовное свиданье,
Какое б в сердце ни питал
Ты сокровенное мечтанье, -
Но, встретясь с ней, смущенный, ты
Вдруг остановишься невольно,
Благоговея богомольно
Перед святыней красоты.

К ***

Нет, нет, не должен я, не смею, не могу 
Волнениям любви безумно предаваться; 
Спокойствие мое я строго берегу 
И сердцу не даю пылать и забываться; 
Нет, полно мне любить; но почему ж порой 
Не погружуся я в минутное мечтанье, 
Когда нечаянно пройдет передо мной 
Младое, чистое, небесное созданье, 
Пройдет и скроется?.. Ужель не можно мне, 
Любуясь девою в печальном сладострастье, 
Глазами следовать за ней и в тишине 
Благословлять ее на радость и на счастье, 
И сердцем ей желать все блага жизни сей, 
Веселый мир души, беспечные досуги, 
Всё - даже счастие того, кто избран ей, 
Кто милой деве даст название супруги.

В альбом

Гонимый рока самовластьем 
От пышной далеко Москвы, 
Я буду вспоминать с участьем 
То место, где цветете вы. 
Столичный шум меня тревожит; 
Всегда в нем грустно я живу - 
И ваша память только может 
Одна напомнить мне Москву.

В альбом

Долго сих листов заветных 
Не касался я пером; 
Виноват, в столе моем 
Уж давно без строк приветных 
Залежался твой альбом. 
В именины, очень кстати, 
Пожелать тебе я рад 
Много всякой благодати, 
Много сладостных отрад, - 
На Парнасе много грома, 
В жизни много тихих дней 
И на совести твоей 
Ни единого альбома 
От красавиц, от друзей.