"Наш первый элегический поэт"

На полках пушкинской библиотеки стоят два томика стихотворений Е. А. Баратынского издания 1827 и 1835 годов. На первом из них надпись: "Пушкину от Е. Баратынского и Комп.".

"Компания" Баратынского - это все те же известные поэты той поры, близкие друзья Пушкина.

Пушкин называл Баратынского "нашим первым элегическим поэтом", был его восторженным поклонником и считал, что он выше Жуковского. В поэзии Баратынского Пушкину нравились "верность ума, чувства, точность выражения, вкус, ясность и стройность", он ценил его "гармонию стихов, свежесть слога, живость".

Белинский ставил Баратынского на первое место после Пушкина, Максим Горький говорил, что его стихи "часто не уступают по красоте и силе Пушкину".

Но Баратынский как поэт был очень скромен - в стихотворении "Муза" он писал:

 Не ослеплен я музою моею:
 Красавицей ее не назовут,
 И юноши, узрев ее, за нею
 Влюбленною толпой не побегут.
 Приманивать изысканным убором,
 Игрою глаз, блестящим разговором
 Ни склонности у ней, ни дара нет;
 Но поражен бывает мельком свет
 Ее лица необщим выраженьем,
 Ее речей спокойной простотой;
 И он, скорей, чем едким осужденьем,
 Ее почтит небрежной похвалой.

Сам Баратынский больше, чем "едких осуждений", боялся похвал. Это он выразил в своих обращенных к Мицкевичу стихах:

 Не бойся едких осуждений,
 Но упоительных похвал:
 Не раз в чаду их мощный гений
 Сном расслабленья засыпал...

Баратынский рос в глуши тамбовского селения, был привезен в Петербург 11-летним мальчиком и поступил в Пажеский корпус - одно из самых привилегированных учебных заведений того времени. Начитавшись книг о разбойниках, он организовал "общество мстителей" корпусным начальникам и похитил вместе с приятелем у частного лица пятьсот рублей, за что по повелению императора Александра I его исключили из корпуса.

Баратынский был еще очень юн, когда совершил этот проступок. Жестокая кара глубоко травмировала его и надолго выбила из колеи нормальной жизни.

"Разве, если пожелает, в солдаты",- соблаговолил заметить царь.

Баратынский уезжает в деревню, но в 1818 году возвращается в Петербург.

Он мечтает стать поэтом. "Я более всего люблю поэзию",- писал Баратынский матери еще из корпуса. В Петербурге он познакомился и поселился вместе с Дельвигом. Как жили два поэта, они рассказывали в совместно написанном ими шутливом стихотворении:

 Там, где Семеновский полк, в пятой роте, 
 в домике низком, 
 Шил поэт Баратынский с Дельвигом, тоже поэтом. 
 Тихо жили они, за квартиру платили немного,
 В лавочку были должны, дома обедали редко.
 Часто, когда покрывалось небо осеннею тучей, 
 Шли они в дождик пешком, в панталонах 
 трикотовых тонких,
 Руки спрятав в карман (перчаток они не имели),
 Шли и твердили, шутя: какое в россиянах чувство!

Вместе с Дельвигом и приятелями поэтами Баратынский написал и другое стихотворение "Певцы 15 класса". Он подписал его: "Сочинил унтер-офицер Евгений Баратынский с артелью".

Дельвиг знакомит Баратынского с Пушкиным, Жуковским, Грибоедовым, Гнедичем, братьями Тургеневыми. Баратынский все больше и больше увлекается поэзией и начинает печатать свои стихи.

Уже в самом начале поэтического пути ему создали славу элегии. Широко известно и в наши дни "Разуверение", положенное на музыку Глинкой:

 Не искушай меня без нужды 
 Возвратом нежности твоей: 
 Разочарованному чужды 
 Все обольщенья прежних дней!..

Вслед за этим появляется "Признание" ("Притворной нежности не требуй от меня..."):

 Мы не сердца под брачными венцами - 
 Мы жребии свои соединим. 
 Прощай! Мы долго шли дорогою одною;
 Путь новый я избрал, путь новых избери; 
 
 Печаль бесплодную рассудком усмири 
 И не вступай, молю, в напрасный суд со мною.
 Не властны мы в самих себе
 И, в молодые наши леты, 
 Даем поспешные обеты, 
 Смешные, может быть, всевидящей судьбе.

Пушкин считал эту элегию Баратынского "совершенством" и писал, что после него сам он никогда не станет печатать своих элегий...

Большой популярностью пользовалась "Разлука":

 Расстались мы; на миг очарованьем,
 На краткий миг была мне жизнь моя;
 Словам любви внимать не буду я,
 Не буду я дышать любви дыханьем!
 Я все имел, лишился вдруг всего;
 Лишь начал сон... исчезло сновиденье!
 Одно теперь унылое смущенье
 Осталось мне от счастья моего.

Пять лет прослужил Баратынский унтер-офицером стоявшего в Финляндии Нейшлотского пехотного полка, но связи с петербургскими друзьями не терял. Пушкин в те годы находился в своем южном изгнании и писал: "Бедный Баратынский! Как об нем подумаешь, так поневоле постыдишься унывать..."

В послании из Бессарабии Пушкин просит Баратынского:

 Я жду обещанной тетради: 
 Что ж медлишь, милый трубадур!
 Пришли ее мне, Феба ради,
 И награди тебя Амур.

Он высоко оценивает написанную Баратынским в конце 1820 года поэму "Пиры" и в "Послании цензору" пишет:

 Ни слог певца "Пиров", столь чистый, 
 благородный,-
 Ничто не трогает души твоей холодной.

Пушкин вспоминает Баратынского, когда создает письмо Татьяны Онегину. Его, "певца "Пиров" и грусти томной", он просит "заняться письмом красавицы моей" с тем, чтобы переложить написанное по-французски письмо русскими стихами:

 Чтоб на волшебные напевы
 Переложил ты страстной девы
 Иноплеменные слова.
 Где ты? приди: свои права
 Передаю тебе с поклоном...

В Финляндии Баратынский создал поэму "Эда", о которой Пушкин писал:

 Стих каждый в повести твоей
 Звучит и блещет как червонец.
 Твоя чухоночка, ей-ей,
 Гречанок Байрона милей...

Свой критический разбор "Эды" Пушкин закончил словами: "Перечитайте сию простую восхитительную повесть".

В 1825 году Баратынский был наконец произведен в офицеры, ушел в отставку и поселился в Москве. К этому времени его творчества относится поэма "Бал". Пушкин писал о ней, что "сие блестящее произведение исполнено оригинальных красот и прелести необыкновенной". В 1828 году "Бал" вышел из печати под одной обложкой с пушкинским "Графом Нулиным" в виде "двух повестей в стихах".

Пушкин писал в то время "Полтаву" и на черновой рукописи поэмы нарисовал профиль Баратынского. По словам современника, Пушкин сумел передать облик Баратынского - "как бы сквозь туман, горящий тихим пламенем взор, придававший ему нечто привлекательное и мечтательное".

Стихи Баратынского Пушкин берет в качестве эпиграфов к седьмой главе "Евгения Онегина" в повести "Выстрел".

Близилось 14 декабря 1825 года. Баратынский познакомился с Рылеевым, Бестужевым, Кюхельбекером, и свободолюбивые настроения не раз отражались в его стихах. В поэме "Пиры" Баратынский даже о шампанском говорит, что оно

 ...свободою кипит, 
 Как пылкий ум, не терпит плена.

В разбушевавшейся стихии петербургского наводнения 1824 года Баратынский видел символ борьбы и свободы. Он писал в элегии "Буря":

 В покое раболепном я 
 Ждать не хочу своей кончины... 

 Волнуйся, восставай на каменные грани;
 Он веселит меня, твой грозный, дикий рев, 
 Как зов к давно желанной брани,
 Как мощного врага мне чем-то лестный гнев...

В адрес временщика России Аракчеева он направил гневную эпиграмму:

 Отчизны враг, слуга царя, 
 К бичу народов - самовластью,
 Какой-то адскою любовию горя, 
 Он незнаком с другою страстью.
 Скрываясь от очей, злодействует впотьмах, 
 Чтобы злодействовать свободней.
 Не нужно имени: у всех оно в устах,
 Как имя страшное владыки преисподней.

Как и вся передовая Россия, Баратынский тяжело переживал разгром восстания и казнь пяти декабристов. Он писал:

 Я братьев знал; но сны младые
 Соединили нас на миг:
 Далече бедствуют иные,
 И в мире нет уже других.

В 1826 году Баратынский женился на дочери генерала Энгельгардта и поселился в их подмосковном имении Муранове. Сближение с Чаадаевым, декабристом М. Орловым, И. Киреевским и Адамом Мицкевичем настраивает лиру Баратынского на философский лад.

Он жил в Москве в доме № 6 по Большому Чернышевскому переулку (ныне улица Станкевича). Этот дом сохранился. Здесь у него не раз бывали Пушкин и Дельвиг. На противоположной стороне улицы, в доме № 9, жил их общий друг Вяземский, у которого, приезжая в Москву, Пушкин иногда останавливался. Все они связаны были давней дружбой.

С годами, однако, пути Баратынского и Пушкина разошлись. В мае 1836 года, приехав в последний раз в Москву, Пушкин писал жене: "Баратынский... очень мил. Но мы как-то холодны друг ко другу".

Осенью 1843 года Баратынский отправился с женой и детьми в заграничную поездку, о которой давно мечтал. Он познакомился за границей с Огаревым, с Альфредом де Виньи, Мериме и другими писателями и поэтами того времени.

Собираясь в Италию, Баратынский писал:

 Небо Италии, небо Торквата,
 Прах поэтический древнего Рима,
 Родина неги, славой богата,
 Будешь ли некогда мною ты зрима?
 Рвется душа, нетерпеньем объята,
 К гордым остаткам падшего Рима!
 Сняться мне долы, леса благовонны
 Снятся упадших чертогов колонны!

Находясь в Средиземном море, на пароходе, поэт мечтал:

 Завтра увижу я башни Ливурны,
 Завтра увижу Элизий земной!

Баратынский увидел "Элизий земной", но в Россию не вернулся: он скончался 11 июля 1844 года в Неаполе. Прах его был перевезен в Петербург и похоронен на кладбище Александро-Невской лавры.

Он любил Россию и был уверен, что ее ждет великое будущее. Старый календарный стиль отставал в то время от нового, принятого Западной Европой, на двенадцать дней. Россия была моложе Запада, и Баратынский писал своему другу Путяте: "Поздравляю вас с будущим, ибо у нас его больше, чем где-либо... Поздравляю вас с тем, что мы в самом деле моложе двенадцатью днями других народов, а посему переживем их, может быть, двенадцатью столетиями".

Скромно считая себя младшим братом Пушкина в поэзии, Баратынский верил, что его стихи тоже найдут своего читателя в потомстве. Он писал:

 Мой дар убог и голос мой не громок,
 Но я живу, и на земле мое 
 Кому-нибудь любезно бытие: 
 Его найдет далекий мой потомок 
 В моих стихах; как знать? душа моя 
 Окажется с душой его в сношенье, 
 И, как нашел я друга в поколенье, 
 Читателя найду в потомстве я.

Первые стихи Баратынского были напечатаны в журнале "Благонамеренный" в 1819 году. Жена его писала по этому поводу: "Никогда бы он не удостоился славы, если бы один из его лучших друзей, барон Дельвиг, не напечатал одно из его стихотворений без его ведома..."

Баратынский нашел своего читателя в потомстве, и в советское время его сочинения не перестают издаваться.

Все трое: Пушкин, Дельвиг и Баратынский - родились на пороге XIX века. Рука об руку шли эти три поэта все свои недолгие годы. И когда Дельвиг ушел первым, Пушкин писал П. А. Плетневу: "Без него мы точно осиротели. Считай по пальцам: сколько нас? ты, я, Баратынский, вот и все"...

Вскоре после Дельвига "туда, в толпу теней родных", ушел и Пушкин, а вслед за ним Баратынский. Дельвиг словно предвидел это, когда за несколько лет перед смертью писал Е. А. Баратынскому в идиллии "Друзья":

 Долгая жизнь пролетела, как вечер веселый в рассказах.
 Счастлив я был! Не боюсь умереть! Предчувствует сердце -
 Мы не надолго расстанемся: - скоро мы будем, обнявшись,
 Вместе гулять по садам Елисейским и с новою тенью
 Встретясь, мы спросим: "Что на земле? все так ли, как прежде?
 Други так ли там любят, как в старые годы любили?"