Утро перед дуэлью

"Сегодня я нечаянно открыл Вашу "Историю в рассказах" и поневоле зачитался. Вот как надобно писать!"...

Это было 27 января 1837 года.

В своей книге "Дуэль и смерть Пушкина" П. Е. Щеголев впервые опубликовал запись В. А. Жуковского о том, как провел Пушкин утро того дня: "Встал весело, в 8 часов,- после чего много писал - часу до 11-го. С 11-ти обед,- ходил по комнате необыкновенно весело, пел песни,- потом увидел в окно Данзаса, в дверях встретил радостно. Вошли в кабинет, запер дверь.- Через несколько минут послал за пистолетами.- По отъезде Данзаса начал одеваться, вымылся весь, все чистое; велел подать бекешь; вышел на лестницу.- Возвратился.- Велел подать в кабинет большую шубу и пошел пешком до извозчика. Это было в 1 час".

План квартиры Пушкина. Набережная Мойки, 12

Эта краткая, предельно сжатая запись опровергает установившуюся версию о том, будто, выехав из дома, Пушкин случайно встретил у Цепного моста, близ Летнего сада, своего лицейского товарища К. К. Данзаса и предложил ему быть свидетелем одного разговора с его секундантом.

Версия эта была придумана и поддерживалась на следствии и самим Данзасом, чтобы смягчить его вину за участие в дуэли.

Пушкин действительно встал в день дуэли в 8 часов и в 9 часов утра получил от секунданта своего противника, атташе французского посольства д'Аршиака, письмо, в котором тот сообщал, что считает необходимым встретиться с секундантом поэта. На это Пушкин ответил:

"Виконт, я не имею ни малейшего желания посвящать петербургских зевак в мои семейные дела; поэтому я не согласен ни на какие переговоры между секундантами. Я привезу моего лишь на место встречи. Так как вызывает меня и является оскорбленным г-н Геккерен, то он может, если ему угодно, выбрать мне секунданта; я заранее его принимаю, будь то хотя бы его ливрейный лакей. Что касается часа и места, то я всецело к его услугам. По нашим, по русским, обычаям этого достаточно. Прошу Вас поверить, виконт, что это мое последнее слово и что более мне нечего ответить относительно этого дела; и что я тронусь из дому лишь для того, чтобы ехать на место.

Благоволите принять уверение в моем совершенном уважении

А. Пушкин".

Получив этот ответ, д'Аршиак тотчас же отправил еще одно письмо Пушкину, в котором настаивал на встрече секундантов перед дуэлью. Он писал, что не может быть и речи о том, чтобы кто-то доставал Пушкину секунданта, и подчеркнул, что, если поэт откажется от этого требования Геккерена, тот будет рассматривать это как отказ Пушкина дать ему удовлетворение.

Пушкин, по словам Данзаса, поехал вместе с ним во французское посольство, представил его д'Аршиаку как своего секунданта и затем уехал, закончив свои объяснения словами:

- Теперь я вам могу сказать только одно: если дело это не закончится сегодня же, то в первый же раз, как я встречу Геккерена,- отца или сына,- я им плюну в физиономию.

Выработанные секундантами условия дуэли были очень тяжелые: стреляться на расстоянии десяти шагов друг от друга и, если не будет результата, возобновить поединок.

Пушкин принял эти условия, даже не прочитав их...

Жуковский писал впоследствии отцу поэта, что Пушкин спокойно дожидался у себя развязки. Он занимался "Современником", читал только что вышедшую тогда "Историю России в рассказах для детей"...

Что же представляла собой книга молодой писательницы?

Она открывается небольшим стихотворным обращением В. А. Жуковского к детям:

 Страна, где мы впервые
 Вкусили сладость бытия, 
 Поля, холмы родные,
 Родного неба милый свет, 
 Знакомые потоки,
 Златые игры первых лет 
 И первых лет уроки,
 Что вашу прелесть заменит? 
 О родина святая!
 Какое сердце не дрожит, 
 Тебя благословляя?

Дальше идет спокойный неторопливый рассказ Ишимовой.

"СЛАВЯНЕ ДО 862 ГОДА ХРИСТИАНСКОГО ЛЕТОИСЧИСЛЕНИЯ.

Милые дети! Вы любите слушать чудные рассказы о храбрых героях и прекрасных царевнах, вас веселят сказки о добрых и злых волшебницах. Но, верно, для вас еще приятнее будет слышать не сказку, а быль, то есть сущую правду.

Послушайте же, я расскажу вам ее о детях ваших предков. Ведь вы знаете, что такое предки? Это дедушки и бабушки ваших дедушек и бабушек; это люди, от которых произошли через несколько поколений ваши родители. Стало быть, для вас приятно будет узнать, где и как они жили.

В старину в отечестве вашем России не было таких прекрасных городов, как наш Петербург и Москва. На тех местах, где вы любуетесь теперь красивыми строениями, где вы так весело бегаете в тени прохладных садов, некогда видны были непроходимые леса, топкие болота и дымные избушки! Местами были и города, но вовсе не такие обширные, как в наше время: в них жили люди красивые лицом и станом, гордые славными делами предков, честные, добрые и ласковые люди, но страшные и непримиримые на войне. Их называли славянами.

Какое прекрасное имя, не правда ли, милые дети? Верно, и самые маленькие из вас понимают, что значит слава. Славяне старались доказать, что недаром их называют так, и отличались всеми хорошими качествами, которыми можно заслужить славу.

Они были так честны, что в обещаниях своих, вместо клятв, говорили только: "Если я не сдержу моего слова, то да будет мне стыдно!" - и всегда исполняли обещанное; так храбры, что и отдаленные народы боялись их; так ласковы и гостеприимны, что наказывали того хозяина, у которого гость был чем-нибудь оскорблен.

...Они почитали начальником своим того, кто более всех отличался на войне; а как они все были храбры, то иногда случалось, что таких начальников было много. Каждый из них хотел приказывать по-своему, народ не знал, кого слушать, и оттого были у них беспрестанные споры и несогласия. А ведь вы знаете, как несносны ссоры? И вам в ваших маленьких делах, верно, случалось уже испытать, какие неприятные следствия имеют они и какая разница в чувствах и положении вашем, когда все окружающие вас довольны вами..."

Пушкин, конечно, лишь бегло ознакомился в то утро с томиком "Истории...", в котором было 270 страниц.

Может быть, он обратил внимание и на этот отрывок:

"НАЧАЛО МОСКВЫ. ОТ 1146 ДО 1155 ГОДА.

...Эта маленькая, бедная Москва вовсе не походила тогда на нашу нынешнюю белокаменную гордую Москву! - рассказывала Ишимова детям.- Еще не прошло и года от ее построения. Многие еще и не называли ее Москвою, но Кучковым. Это название произошло от того, что прежде на месте, где она построена, было несколько сел и деревень богатого боярина Степана Ивановича Кучка... Красивые места по берегам реки Москвы так понравились (Юрию Владимировичу Долгорукому), что он вздумал основать тут город и назвал его по имени реки - Москвою..."

Страницы из "Истории..." Ишимовой были последними, прочитанными Пушкиным утром в день дуэли...

"История России в рассказах для детей" Ишимовой, получившая столь высокую оценку Пушкина, вышла в шести томах и не раз переиздавалась.

Она охватывала историю России начиная с 862 года - года образования Руси - до первых десятилетий XIX века.

Окрыленная отзывом Пушкина о ее первом труде, писательница неутомимо трудилась до конца своей жизни, она скончалась в 1881 году. Большой популярностью пользовались ее книги: "Исторические рассказы", "Бабушкины уроки, или Русская история для маленьких детей", "Маменькины уроки, или Всеобщая история в разговорах для детей", "Каникулы 1849 года, или Поездка в Москву", "Первое чтение и первые уроки для детей", "Сокращенная русская история" и другие.

Рядом с "Историей..." Ишимовой на столе у Пушкина лежала в то утро еще одна книга: "Сборник произведений Мильмана, Боульса, Вильсона и Барри Корнуоля" на английском языке, изданная в Париже в 1829 году.

В ней Пушкиным были отмечены пять очерков Барри Корнуоля: "Сокол", "Людовик Сфорца", "Любовь, излеченная снисхождением", "Средство побеждать" и "Амелия Уентуорт". Утром 27 января 1837 года он отправил сборник Ишимовой с просьбою перевести эти очерки для "Современника"...

Они появились в восьмой книге журнала за 1837 год в переводе Ишимовой уже после смерти поэта.

Не будем передавать их содержание, остановимся лишь на небольшом отрывке из очерка "Сокол".

Речь в нем идет об одном из старинных преданий, о котором упоминает и Боккаччо. Некий Фредериго, из рода Альбериги, растратив все свое состояние, обеднел. У него остался только сокол. Когда к нему пришла любимая им девушка Джиана, у него не было чем угостить ее, и он решить приготовить для нее редкое и лакомое кушанье из сокола.

Драматический очерк открывается монологом Фредериго, который Пушкин перевел еще в 1835 году:

 О бедность! затвердил я наконец
 Урок твой горький! Чем я заслужил
 Твое гоненье, властелин враждебный,
 Довольства враг, суровый сна мутитель?..
 Что делал я, когда я был богат,
 О том упоминать я не намерен.
 В молчании добро должно твориться,
 Но нечего об этом толковать. 
 Здесь пищу я найду для дум моих,
 Я чувствую, что не совсем погибнул
 Я с участью моей.

Ишимова так перевела этот отрывок в прозе, уже после смерти Пушкина:

"О бедность! Пойму ли я наконец твой горький урок! Ты, имеющая так много власти на этой прекрасной земле, ты, суровая противница утешительного довольства, ты, нарушительница сна, скажи, что сделал я тебе, что ты так жестоко преследуешь меня! Не заставляй меня говорить о том, как я поступал во время счастья; добро, сделанное нами, погребено в тайниках его - но прочь эта мысль: она слишком маловажна, чтобы остановиться на ней. Я чувствую теперь, что дух мой не совсем упал с богатством".

В последний год своей жизни Пушкин много работал, и это не давало ему возможности лично заняться переводом Барри Корнуоля. Пушкину понравился слог Ишимовой, он знал, что она хорошо владеет английским языком, и за пять дней до дуэли, в пятницу, 22 января, поэт лично посетил ее, чтобы просить перевести очерки.

Не застав Ишимову дома, он написал ей в понедельник, 25 января:

"Милостивая государыня

Александра Осиповна,

на днях имел я честь быть у Вас и крайне жалею, что не застал Вас дома. Я надеялся поговорить с Вами о деле. Петр Александрович (Плетнев.-А. Г.) обнадежил меня, что Вам угодно будет принять участие в издании "Современника". Заранее соглашаюсь на все Ваши условия и спешу воспользоваться Вашим благорасположением: мне хотелось познакомить русскую публику с произведениями Barry Cornwall. He согласитесь ли Вы перевести несколько из его драматических очерков? В таком случае буду иметь честь препроводить к Вам его книгу.

С глубочайшим почтением и совершенной преданностью честь имею быть, милостивая государыня,

Вашим покорнейшим слугою

25 янв. 1837 А. Пушкин".

Ишимову взволновало письмо Пушкина. Она понятия не имела о том, на грани какой катастрофы находился он в те дни, и в ответ на письмо написала ему на следующий день, во вторник, 26 января:

Письмо А. С. Пушкина А. О. Ишимовой, написанное утром 27 января 1837 года, в день дуэли. Автограф

"Милостивый государь

Александр Сергеевич!

Не могу описать Вам, сколько я сожалела в пятницу, приехав домой спустя десять минут после Вас! И это произошло от того, что я ожидала Вас уже в четыре часа, а не в три...

Сегодня получила я письмо Ваше и скажу Вашими же словами: заранее соглашаюсь на все переводы, какие Вы мне предложите, и потому с большим удовольствием получу от Вас книгу Barry Cornwall. Только вот что: мне хотелось бы как можно лучше исполнить желание Ваше насчет этого перевода, а для этого, я думаю, нам нужно было бы поговорить о нем. Итак, если для Вас все равно, в которую сторону направить прогулку Вашу завтра, то сделайте одолжение зайдите ко мне. Кроме добра, которое, вероятно, произойдет от того для перевода моего - Вы этим очень успокоите совесть мою, которая все еще напоминает мне о моей неисправности перед Вами в пятницу.

Искренне уважающая Вас и готовая к услугам Вашим

Александра Ишимова".

На обороте: "Его высокородию милостивому государю Александру Сергеевичу Пушкину. У Конюшенного моста, в доме князя Волконского".

Получив письмо Ишимовой Пушкин не мог, конечно, "направить свою прогулку" в среду, 27 января, в день дуэли, в сторону жилища Ишимовой. Он написал ей:

"Милостивая государыня

Александра Осиповна,

крайне жалею, что мне невозможно будет сегодня явиться на Ваше приглашение. Покамест честь имею препроводить к Вам Barry Cornwall. Вы найдете в конце книги пьесы, отмеченные карандашом, переведите их, как умеете,- уверяю Вас, что переведете как нельзя лучше. Сегодня я нечаянно открыл Вашу "Историю в рассказах" и поневоле зачитался. Вот как надобно писать!

С глубочайшим почтением и совершенной преданностью честь имею быть, милостивая государыня,

Вашим покорнейшим слугою

27 янв. 1837 А. Пушкин".

Не имея понятия о предстоящей дуэли и не получив еще письма, Ишимова, конечно, ждала Пушкина, быть может, даже вышла ему навстречу. Но поэт уже не мог явиться; в третьем часу дня, когда посланный вручил ей письмо и книгу, Пушкин направлялся пешком из своей квартиры в находившуюся неподалеку от его дома кондитерскую Вольфа и Беранже, чтобы встретиться там со своим секундантом Данзасом, как он с ним утром условился, и вместе отправиться к месту дуэли.

Написанное Пушкиным за несколько часов до дуэли письмо поражает необычайным спокойствием, изумительной точностью в деле, касавшемся "Современника". Даже почерк письма - обычный, ровный, спокойный - свидетельствует о большой выдержке поэта.

Вечером в тот день начались предсмертные страдания Пушкина, продолжавшиеся до пятницы, 29 января. Через сорок шесть часов Пушкина не стало...