Зинаиде Александровне Волконской - хозяйке блестящего литературного и музыкального салона на Тверской - Пушкин посвятил стихотворение, в котором создан классически возвышенный, пластичный, как бы скульптурный образ:
З. А. Волконская
Царица муз и красоты,
Рукою нежной держишь ты
Волшебный скипетр вдохновений,
И над задумчивым челом,
Двойным увенчанным венком,
И вьется и пылает гений.
"Двойной венок", венчающий поэтессу и певицу, - поэтический образ, выражающий признание разнообразных талантов княгини Волконской. Ее "несравненный, чудный голос - полный и звучный контральто" надолго запомнился многим любителям музыки. Она владела подлинным сценическим дарованием: игра ее восхищала прославленную французскую актрису Марс; музыкальные выступления ее в Париже в 1815 году вызвали похвалу Россини.
Музыкальные выступления ее в Париже в 1815 году вызвали похвалу Россини
Княгиня Волконская писала французские стихи и прозу. Приехав в Россию, она всерьез занялась изучением русского языка: ее интересовала русская история, народные обычаи, песни, старинные легенды; она сочинила большую историческую повесть о жизни и нравах первобытных славянских народов, которая привлекла внимание ученого мира Москвы: Общество истории и древностей российских при Московском университете избрало княгиню Волконскую своим почетным членом. В мемуарах современников дом Зинаиды Волконской рисуется неким храмом искусства, красоты, гармонии. "Дом ее был, как волшебный замок музыкального мира: ногою ступишь на порог - раздаются созвучия; до чего ни дотронешься - тысяча слов гармонически откликнется. Там стены пели, там мысли, чувства, разговоры, движения - все было пение", - писал П. А. Вяземский, долгие годы хранивший память о вечере у княгини Волконской, на котором впервые присутствовал Пушкин. Она "пропела элегию его, положенную на музыку Геништою:
Погасло дневное светило;
На море синее вечерний пал туман.
Пушкин был живо тронут этим обольщением тонкого и художественного кокетства".
В салоне Волконской звучали гениальные импровизации Адама Мицкевича. "На одной из таких импровизаций в Москве, - рассказывал со слов очевидца друг Мицкевича А. Э. Одынец, - Пушкин, в честь которого давался тот вечер, сорвался с места и, ероша волосы, почти бегая по зале, воскликнул: "Quel genie! Quel feu sacre! Que suis-je apres de lui?"*, - и, бросившись на шею Адама, сжал его и стал целовать как брата... Тот вечер был началом взаимной дружбы между ними".
* ("Какой гений! Какой священный огонь! Что я рядом с ним?" (франц.).)