Ближайшие друзья

П. В. Нащокин

"Скажи Нащокину, чтоб он непременно был жив, во-первых, потому что он мне должен; 2) потому, что я надеюсь быть ему должен; 3) что если он умрет, не с кем мне будет в Москве молвить слова живого, т. е. умного и дружеского". Эти шутливые строки письма к композитору А. Н. Верстовскому выражают нежную, сердечную привязанность Пушкина к одному из самых близких и преданных своих друзей - Павлу Воиновичу Нащокину. Пушкин познакомился с ним еще в лицейские годы: Павел Нащокин учился в Благородном пансионе при Царскосельском лицее вместе с братом Пушкина Львом Сергеевичем. Пушкин "хаживал в пансион более для свидания с Нащокиным, чем с братом", - писал П. И. Бартенев. В 1815 году Нащокин вышел из пансиона, не окончив его; с 1819 года служил в лейб-гвардии Измайловском полку, и до ссылки Пушкина на Юг и в село Михайловское они часто виделись в Петербурге. В 1826 году их встречи возобновились: об этом свидетельствует, например, запись в дневнике М. П. Погодина 31 декабря 1826 года: "Утро у Пушкина с Нащокиным". Однако сведения о том, где и как общались они в 20-е годы, весьма скудны: не установлено, где жил тогда Павел Воинович, не сохранилось переписки тех лет его с Пушкиным.

Об образе жизни Нащокина позднее вспоминал близко знавший его актер Н. И. Куликов. Нащокин много играл в карты, нередко проигрывал, "в случае же большого выигрыша жил уже именно по широкой русско-барской натуре, и где только требовалось - делал добро, помогая бедным, и давал взаймы просящим - никогда не требуя отдачи и довольствуясь только добровольным возвращением... У него чуть не ежедневно собиралось разнообразное общество: франты, цыгане, литераторы, актеры, купцы, подрядчики; иногда являлись заезжие петербургские друзья, в том числе и Пушкин... -

П. В. Нащокин

При всей разнокалиберности гостей, хозяин умел оживлять всех, находя такой разговор с каждой отдельной личностью, который мог интересовать и других". Первый по времени из известных нам домов, где у Нащокина бывал Пушкин, находился в Николопесковском переулке (ул. Вахтангова, 5; дом не сохранился). Этот маленький одноэтажный деревянный домик с мезонином, облепленный пристройками со стороны двора, принадлежал генерал-майорше М. Я. Годовиковой. Пушкин часто бывал здесь в начале 1831 года. Об одной из встреч с поэтом в этом доме рассказывала цыганка Таня. Зайдя как-то вечером к Нащокину, она застала у него Пушкина. Поэт обратился к ней с просьбой: "Спой мне, говорит, Таня, что-нибудь на счастие; слышала, может быть, я женюсь?.." До свадьбы Пушкина оставалось два дня.

Нащокин принимал самое деятельное участие в предсвадебных хлопотах друга: вел переговоры с торговцем, у которого Пушкин делал покупки перед свадьбой, с ростовщиком Н. А. Вейером, жившим на Большой Никитской улице (ул. Герцена, 42; дом не сохранился), с В. П. Горчаковым, которому Пушкин, уезжая из Москвы в мае 1831 года, остался должен. Приехав в Петербург, Пушкин сразу же написал Нащокину: спрашивал Павла Воиновича и о своей квартире на Арбате, оставленной на попечение друга, и о долгах, и о разных других вещах, его заботивших. За этим первым письмом Пушкина к Нащокину последуют многие письма к другу, в которых будут все те же неизбывные житейские вопросы о том, где достать денег, чтобы выплатить очередные долги, как добиться отсрочки карточного долга Догановскому и Жемчужникову... Между всеми этими разговорами "о деле, то есть о деньгах", встретишь порой две-три фразы, иногда лишь несколько слов, сказанных вскользь, как бы между прочим, но таких сердечных, выражающих самое искреннее, дружеское чувство Пушкина к "Войнычу". В одном из писем, убеждая Нащокина не сердиться на Догановского и Жемчужникова, он пишет: "Они не поверили тебе, потому что тебя не знают; это в порядке вещей. Но кто, зная тебя, не поверит тебе на слово своего имения, тот сам не стоит никакой доверенности".

В. А. Нащокина

...8 декабря 1831 года Пушкин сообщал жене из Москвы: "Нащокина не нашел я на старой его квартире; насилу отыскал его у Пречистенских ворот в доме Ильинской". По словам П. И. Бартенева, "приезжая в Москву, Пушкин всегда останавливался у Нащокина и всегда радовался, что извозчики из почтамта умели найти его квартиру и привезти его к нему, несмотря на то, что он менял квартиры".

Дом Ильинской в Гагаринском переулке (ул. Рылеева, 4), двухэтажный, с простым строгим фасадом, выглядел приветливым, уютным особняком. Недавно советские реставраторы возвратили ему облик 1830-х годов. Пушкин прожил здесь у Нащокина две с половиной недели - с 6 по 24 декабря 1831 года. "Он все тот же,- писал Пушкин жене о Павле Воиновиче, - очень мил и умен; был в выигрыше, но теперь проигрался, в долгах и хлопотах". И в другом письме: "Здесь мне скучно; Нащокин занят делами, а дом его такая бестолочь и ералаш, что голова кругом идет. С утра до вечера у него разные народы: игроки, отставные гусары, студенты, стряпчие, цыганы, шпионы, особенно заимодавцы. Всем вольный вход; всем до него нужда; всякий кричит, курит трубку, обедает, поет, пляшет; угла нет свободного - что делать? ...Вчера Нащокин задал нам цыганский вечер; я так от этого отвык, что от крику гостей и пенья цыганок до сих пор голова болит". Ярко вырисовывается в этих пушкинских строчках широкая, открытая натура Нащокина.

Дом Ильинской в Гагаринском переулке

К этому времени относится знаменитая затея Нащокина - сооружение кукольного домика, в котором с необыкновенной точностью была воссоздана в миниатюре обстановка его дома. "Предположив себе людей в размере среднего роста детских кукол,- писал Н. И. Куликов,- он, по этому масштабу, заказывал первым мастерам все принадлежности к этому дому: генеральские ботфорты на колодках делал лучший петербургский сапожник Поль; рояль в семь с половиной октав - Вирт: Вера Александровна палочками играла на нем всевозможные пьесы; мебель, раздвижной обеденный стол работал Гамбс; скатерти, салфетки, фарфоровую и хрустальную посуду, все, что потребно на 24 куверта, - все делалось на лучших фабриках". Пушкин был в восторге от "нащокинского домика": "Дом его (помнишь?) отделывается, - писал он жене, - что за подсвечники, что за сервиз! он заказал фортепьяно, на котором играть можно будет пауку..." И в другом письме: "У него в домике был пир: подали на стол мышонка в сметане под хреном в виде поросенка. Жаль, не было гостей". Часть обстановки домика сохранилась и экспонируется во Всесоюзном музее А. С. Пушкина. "Эта вещь, - писал о домике А. И. Куприн,- драгоценна как памятник старины и кропотливого искусства, но она несравненно более дорога нам, как почти живое свидетельство той обстановки... той среды, в которой попросту и так охотно жил Пушкин". "Приехав в Москву, поскакал отыскивать Нащокина", - писал Пушкин Наталье Николаевне 22 сентября 1832 года. На этот раз он нашел друга "на Остоженке, в приходе Воскресения, у священника в доме" (Метростроевская ул., 18; дом не сохранился). Здесь Пушкин навещал его и 25-29 августа 1833 года, когда ехал на Урал, к местам, связанным с пугачевским восстанием. 2 сентября он сообщал жене: "Вечер у Нащокина, да какой вечер! шампанское, лафит, зажженный пунш с ананасами..." Через несколько строк в письме упоминается еще об одном вечере и прощальном обеде у Нащокина. На обратном пути в ноябре 1833 года Пушкин снова остановился на Остоженке. Павел Воинович познакомил его со своей невестой Верой Александровной. Много лет спустя В. А. Нащокина рассказывала, что Пушкин и Нащокин "во всех важных вопросах жизни всегда советовались друг с другом. Так, когда Пушкин задумал жениться на Н. Н. Гончаровой, то спросил Нащокина: что он думает о его выборе? Тот посоветовал жениться".

Пушкин и Нащокин во всех важных вопросах жизни всегда советовались друг с другом

Пушкин тоже всегда был в курсе "сердечных" дел друга. Получив письмо Павла Воиновича с известием о его женитьбе, Пушкин писал ему в марте 1834 года: "Ты не можешь вообразить, милый друг, как обрадовался я твоему письму... С первых строк вижу, что ты спокоен и счастлив... Говорят, что несчастие хорошая школа: может быть. Но счастие есть лучший университет. Оно довершает воспитание души, способной к доброму и прекрасному, какова твоя, мой друг; какова и моя, как тебе известно. Конечно мы квиты, если ты мне обязан женитьбою своей - и надеюсь, что Вера Александровна будет меня любить, как любит тебя Наталья Николаевна".

Приблизительно к 1834-1835 годам относится пушкинский замысел "Русского Пелама" - романа о жизни современного дворянского общества. Пушкину нравился роман английского писателя Бульвера "Пелам, или Приключения одного джентльмена", появившийся в 1828 году. Герой его - английский аристократ, прожигатель жизни и вместе с тем человек высокой культуры, просвещенный и гуманный. В замысле "Русского Пелама" отразились рассказы Нащокина, а в характере главного героя - Пелымова - некоторые черты его личности. Это сходство характеров подчеркивал еще первый биограф Пушкина П. В. Анненков: Нащокин "отвечал намерению Пушкина олицетворить идею о человеке нравственно, так сказать, из чистого золота, который не теряет ценности, куда бы ни попал, где бы ни очутился. Редкие умели так сберечь человеческое достоинство, прямоту души, благородство характера, чистую совесть и неизменную доброту сердца, как этот друг Пушкина в самых критических обстоятельствах жизни, на краю гибели, в омуте слепых страстей и увлечений и под ударами судьбы...".

Нащокин был превосходным рассказчиком, Пушкин ценил этот дар и настойчиво убеждал друга записывать свои воспоминания. "Что твои мемории?- спрашивал он в письме. - Надеюсь, что ты их не бросишь. Пиши их в виде писем ко мне. Это будет и мне приятнее, да и тебе легче. Незаметным образом вырастет том, а там поглядишь - и другой". Отрывки из воспоминаний Нащокина, записанные Пушкиным, входят ныне в издания его сочинений.

Рассказы Нащокина послужили Пушкину сюжетами нескольких произведений, в том числе повести "Дубровский" и поэмы "Домик в Коломне". Впоследствии сам Павел Воинович говорил П. И. Бартеневу, что он слышал "почти все произведения Пушкина... от него самого еще до печати". О том же писал и Н. И. Куликов: "Пушкин сумел оценить критический талант друга молодости и ему первому читал свои сочинения, совершенно соглашаясь с его взглядом, вкусом и тонкими психическими замечаниями".

Будучи снова в Москве, 4 мая 1836 года Пушкин сообщил жене свой московский адрес: "...у Нащокина- противу Старого Пимена, дом г-жи Ивановой" (Воротниковский пер., 12). Павел Воинович поселился здесь в конце 1834 или в 1835 году. Дом в то время выглядел несколько иначе, чем сейчас: над центральной частью первого, каменного этажа был расположен деревянный мезонин в три окна. Планы здания показывают, что, несмотря на сравнительно небольшую длину по фасаду, дом занимал значительную площадь и был довольно поместительным, кроме того, для разных хозяйственных нужд, а частично и для жилья, использовался нижний полуподвальный этаж.

О Нащокине Пушкин говорит почти в каждом письме к жене. "Мы, разумеется, друг другу очень обрадовались и целый вчерашний день проболтали бог знает о чем" (4 мая). "Нащокин встает поздно, я с ним забалтываюсь - глядь, обедать пора, а там ужинать, а там спать - и день прошел" (6 мая). "Нащокин здесь одна моя отрада. Но он спит до полудня, а вечером едет в клуб, где играет до света" (11 мая). "Любит меня один Нащокин. Но тинтере мой соперник, и меня приносят ему в жертву" (14 мая).

В воспоминаниях Веры Александровны Нащокиной сохранены драгоценные подробности жизни Пушкина в этот последний его приезд в Москву: "В нашей семье он положительно был родной. Я как сейчас помню те счастливые часы, которые мы проводили втроем в бесконечных беседах, сидя вечером у меня в комнате на турецком диване, поджавши под себя ноги. Я помещалась обыкновенно посредине, по обеим сторонам муж и Пушкин в своем красном архалуке с зелеными клеточками. Я помню частые возгласы поэта: "Как я рад, что я у вас! Я здесь в своей родной семье".

С. А. Соболевский

Там, где ныне проезжая часть проспекта Калинина (близ Композиторской ул.), была небольшая треугольная площадь со своеобразным названием "Собачья площадка". Здесь, в одноэтажном деревянном доме А. А. Ренкевича, на квартире Сергея Александровича Соболевского, Пушкин жил с 19 декабря 1826 по 19 мая 1827 года.

Сорок лет спустя Соболевский писал М. П. Погодину: "Дом совершенно не изменился в расположении: вот моя спальня, мой кабинет, та общая гостиная, в которую мы сходились из своих половин и где заседал Александр Сергеевич... Вот где собирались Веневитинов, Киреевский, Шевырев, вы, я и другие знаменитые мужи, вот где болталось, смеялось, вралось и говорилось умно!!!"

Пушкин и Соболевский были давними приятелями. Сергей Александрович учился вместе с братом поэта Львом Сергеевичем в Благородном пансионе при Главном педагогическом институте; через брата Пушкин и познакомился с ним в 1818 году.

Особенно сблизились они после возвращения Пушкина из ссылки. По приезде поэта в Москву Сергей Александрович первым из друзей приветствовал его в родном городе. 10 сентября 1826 года Пушкин читал "Бориса Годунова" на квартире Соболевского в тесном кругу друзей. По-разному отзывались о Соболевском знавшие его люди. Некоторые считали его холодным, насмешливым, даже злым человеком. Наверное, этому способствовали его бесчисленные эпиграммы и экспромты, распространявшиеся в Москве и Петербурге. Те, кто был коротко знаком с Сергеем Александровичем, не обижались на его остроумные шутки и видели в нем доброго, искреннего человека. Сестра Пушкина О. С. Павлищева писала мужу осенью 1835 года, что без Соболевского "Александр жить не может. Все тот же на словах злой насмешник, а на деле добрейший человек". Любопытно, что и в характере Пушкина Соболевский отмечал нечто подобное: "С тех пор, как я с ним сблизился, он мне нравится более прежнего, ибо он в моем роде. Любит себя показывать не в пример худшим, чем он на деле".

С. А. Соболевский

Соболевский привлекал Пушкина широтой интересов, верным и тонким художественным вкусом, страстной увлеченностью собиранием книг, блестящей эрудированностью в вопросах библиографии и истории литературы. Пушкин высоко ценил его преданную дружбу, помощь в издательских делах и повседневных житейских хлопотах. Соболевский рассказывал много лет спустя Я. Ф. Березину-Ширяеву: "Александр Сергеевич был ко мне весьма расположен и, как другу, поверял свои задушевные мысли. Его стихотворение "Братья-разбойники" было издано мною, да и в издании "Руслана и Людмилы" я тоже принимал большое участие, вместе с Львом Сергеевичем. В знак особого ко мне расположения Пушкин напечатал один экземпляр своей поэмы "Цыганы" на пергаменте и преподнес его мне".

Портрет работ...

Известно, что Сергею Александровичу Соболевскому Пушкин подарил свой портрет работы В. А. Тропинина. Соболевский, видимо, собирал произведения искусства. В 1961 году в журнале "Русская литература" была опубликована запись Н. А. Полевого о тропининском портрете и его владельце: "Радуемся, что богатая картинная галерея сего известного любителя гастрономии изящного украсилась новым превосходным произведением живописи". Уезжая за границу в конце 1828 года, Соболевский взял с собой уменьшенную копию тропининского портрета Пушкина, выполненную А. П. Елагиной. Соболевский побывал во многих странах Европы, встречался с выдающимися литераторами, учеными, художниками, артистами, слушал лекции, изучал теорию паровых машин, типографское дело и бумагопрядильное производство. Он значительно пополнил свою библиотеку, в которой особое место занимали книги по географии и библиографии. Его коллекция изданий путешествий была одной из самых больших во всем мире. Библиографический отдел включал собранные многолетними разысканиями каталоги и описания публичных и частных библиотек, редчайшие библиографические справочники, литературу по издательскому делу. Вернувшись из-за границы, Соболевский подарил поэту запрещенное в России издание стихотворений Мицкевича и учебник испанского языка. По всей вероятности, именно он доставил Пушкину парижское издание знаменитой "Гузлы", послужившей источником "Песен западных славян". Они по-прежнему часто виделись и в Москве и в Петербурге. Их связывала такая тесная дружба, что В. А. Соллогуб, наблюдавший их отношения, утверждал впоследствии, что роковая дуэль Пушкина с Дантесом могла бы не состояться: "...если бы С. А. Соболевский был тогда в Петербурге, он, по влиянию его на Пушкина, один мог бы удержать его. Прочие были не в силах..."

Много лет спустя, уже в старости, Сергей Александрович подтверждал сказанное Соллогубом: " Отличительною чертою Пушкина была память сердца; он любил старых знакомых и был благодарен за оказанную ему дружбу - особенно тем, которые любили в нем его личность, а не его знаменитость; он ценил добрые советы, данные ему вовремя, не вперекор первым порывам горячности, а сообразно с светскими мнениями о том, что есть честь и о том, что называется честью. Отношения Пушкина ко мне были основаны на этих чертах его характера. Граф Соллогуб, общий наш, Пушкина и мой, приятель, знал их; он знал также, что я не раз был замешан Пушкиным в дела подобного рода и кончал их удачно; итак немудрено, что по его мнению мое посредничество в деле Пушкина с Дантесом могло бы отвратить пагубный конец оного".