Карс. Эрзурум

Карс. Город и крепость

Утром 12 июня Пушкин, торопившийся в лагерь русских войск, стоявший, по его сведениям, в Карсе, выехал из Гумри. "Солнце сияло. Мы ехали по широкому лугу, по густой зеленой траве, орошенной росою и каплями вчерашнего дождя. Перед нами блистала речка, через которую должны мы были переправиться. "Вот и Арпачай"^*, - сказал мне казак. Арпачай! наша граница! Это стоило Арарата. Я поскакал к реке с чувством неизъяснимым. Никогда еще не видал я чужой земли. Граница имела для меня что-то таинственное ... Я весело въехал в заветную реку, и добрый конь вынес меня на турецкий берег. Но этот берег был уже завоеван: я все еще находился в России".

^* (Арпачай - ныне Ахурян, левый приток реки Араке. Верхнее течение в Армянской ССР, среднее и нижнее - по границе с Турцией. Переправа по направлению к Карсу находится у нынешнего села Ахурян, близ Ленинакана.)

В описании маршрута, составленном Пушкиным, после Гумри отмечены следующие пункты с постами для смены лошадей: селение Джамумлы (правильнее Джамушлы - ныне Палдрван) - 28 верст, со смешанным в то время армяно-русским населением, возле которого в начале XIX века еще сохранялись развалины крепости, построенной из камней, унесенных из древней столицы Армении - Ани; за Джамушлы - селение Халив-оглы, в 18 с половиной верстах, населенное в пушкинское время греками; Каре - в 21 версте.

Заметим, что топонимика Западной Армении за века турецкого владычества была отуречена, хотя в ряде случаев сохранились в ней армянские корни. Основное население этой части Турции составляли ее исконные жители - армяне, а потому названия тех или иных пунктов, гор, рек у Пушкина даются то в армянском, то в турецком вариантах. Та же Карская область (в древности - область Вананд) до XI века была заселена армянами, и лишь после нашествий турок-сельджуков в XIII веке, но главным образом после захвата Западной Армении Турцией, здесь стали появляться отдельные поселения турок. Однако вплоть до 1920 года армяне в этой области составляли подавляющее большинство.

От офицера, попавшегося ему навстречу, поэт узнал, что русская армия уже выступила из-под Карса. Это сообщение вызвало отчаяние у Пушкина: "...мысль, что мне должно будет возвратиться в Тифлис, измучась понапрасну в пустынной Армении, совершенно убивала меня".

Надо полагать, что И. Ф. Паскевич разрешил Пушкину лишь посещение Карса. Этим следует объяснить столь бурную реакцию Пушкина на известие, полученное им от офицера.

К вечеру Пушкин приехал в турецкую деревню, находившуюся в 20 верстах от Карса. Отказавшись от ночлега и решив продолжать путь, Пушкин потребовал лошадь. "Я поехал по широкой долине, окруженной горами. Вскоре увидел я Каре, белеющийся на одной из них. Турок мой указывал мне на него, повторяя: Каре, Каре!". Подъезжая к городу, Пушкин мучился беспокойством: "...участь моя должна была решиться в Карсе. Здесь должен я был узнать, где находится наш лагерь и будет ли еще мне возможность догнать армию".

Каре. Под проливным дождем въехав в город, Пушкин велел проводнику вести себя прямо в бани, но бани были закрыты. "Дождь ливмя лил на меня. Наконец из ближнего дома вышел молодой армянин и... позвал меня к себе, изъясняясь на довольно чистом... языке. Он повел меня по узкой лестнице во второе жилье своего дома. В комнате, убранной низкими диванами и ветхими коврами, сидела старуха, его мать. Она подошла ко мне и поцеловала мне руку. Сын велел ей разложить огонь и приготовить мне ужин. Я разделся и сел перед огнем. Вошел меньший брат хозяина, мальчик лет семнадцати. Оба брата бывали в Тифлисе и живали в нем по нескольку месяцев. Они сказали мне, что войска наши выступили накануне и что лагерь наш находится в 25 верстах от Карса. Я успокоился совершенно. Скоро старуха приготовила мне баранину с луком, которая показалась мне верхом поваренного искусства. Мы все легли спать в одной комнате; я разлегся противу угасающего камина и заснул в приятной надежде увидеть на другой день лагерь графа Паскевича".

Карс

Теплое гостеприимство армянской семьи особенно контрастно бросается в глаза после враждебной встречи Пушкина в турецкой деревне. Не только в Карее, но и в дороге до и после Гумри, и в дальнейшем путешествии в Арзрум Пушкин постоянно отмечает дружеское отношение армян к русским, их радость по поводу избавления от турецкого ига и активную помощь русской армии.

Карс был взят за год до приезда Пушкина - 23 июня 1828 года. Русская армия под командованием И. Ф. Паскевича, перейдя 14 июня реку Арпачай (Ахурян), вступила в Турцию, 19 июня разбила турецкую конницу и 20 июня осадила Карс. До начала военных действий главнокомандующий турецкой арии, шедшей на помощь Карсу с 60-тысячным войском, писал паше Сарса: "Воины твои храбры, крепость неодолима, русские малочисленны; сумей внушить гарнизону, что неверные слабы. Мужайся, доколе приду".

Карс. Мост через реку Карс-чай

Действительно, Карская крепость представлялась по тем временам неприступной: она была построена на изгибе правого берега реки Каре, имела форму неправильного многоугольника, окруженного двумя стенами, выложенными из крупных необработанных каменных глыб; внутри их находились башни, приспособленные для размещения пушек дальнобойного обстрела. Внутри крепости, в ее северо-восточном углу, на скалах, была расположена цитадель с жилыми помещениями, военными складами и другими постройками. Один из подземных ходов в триста ступеней вел из крепости к реке.

За этими стенами находился отчаянно сопротивлявшийся 11-тысячный турецкий гарнизон. Русские войска показали чудеса героизма, особо отличились ссыльные декабристы. После продолжительной бомбардировки и упорных боев русские войска овладели крепостью. Было захвачено 151 орудие, 33 знамени, 1350 пленных и сам паша Махмед Эмен со своим штабом.

При осаде Карса армянское городское население содействовало русским войскам в овладении этой неприступной крепостью. В. Потто, автор многотомного исследования "Кавказская война", пишет, что во время атаки повсеместно "повторялось одно и то же: армяне помогали русским подниматься на крепостную стену". Об этом же свидетельствует военный писатель и историк, участник русско-турецкой войны 1828-1829 годов Н. И. Ушаков (1802-1881): "Карские армяне... с полнейшим восторгом принимали наших солат и, будучи признательны за доброе отношение к ним, образовали по распоряжению графа Эриванского конную и пешую милицию, которая достигала нескольких сотен и обыкновенно несла службу на сторожевых постах пашалыка".

Примечателен и другой факт: как только русские войска подошли к Карсу, армяне ближайших деревень, угнанные перед началом войны по распоряжению турецкого правительства, прислали просьбу И. Ф. Паскевичу принять их под покровительство России и дозволить им жить на завоеванной русскими территории.

Во время пребывания Пушкина в Карсе в нем было 850 домов, из них 600 - армянских.

... Поутру Пушкин в сопровождении младшего из хозяев дома, где он ночевал, пошел знакомиться с городом. "Осматривая укрепления и цитадель, выстроенную на неприступной скале, я не понимал, каким образом мы могли овладеть Карсом".

Юноша-армянин, сопровождавший Пушкина, рассказывал, как умел, о военных действиях русской армии, которым он был свидетелем. Заметив в юноше "охоту к войне", Пушкин предложил ему ехать с собой в русскую армию.

Карс - Арзрум. При выезде из Карса с Пушкиным произошел инцидент: для того чтобы получить лошадей, ему необходимо было представить офицеру, ведавшему этим делом, письменное предписание с разрешением следовать в действующую армию. Такового у Пушкина не было, но он не растерялся: "Судя по азиатским чертам его лица, не почел я за нужное рыться в моих бумагах и вынул из кармана первый попавшийся мне листок. Офицер, важно его рассмотрев, тотчас велел привести его благородию лошадей по предписанию и возвратил мне мою бумагу: это было послание к калмычке, намаранное мною на одной из кавказских станций".

Через полчаса Пушкин и Артемий (так звался юноша-армянин) выехали из Карса. Артемий скакал возле поэта на жеребце "с гибким куртинским дротиком в руке, с кинжалом за поясом, и бредя о турках и сражениях".

М. И. Пущин 1860 г.

Внимательный взор поэта замечает, что "дорога была прекрасна и в топких местах вымощена - через ручьи выстроены были каменные мосты. Земля приметно возвышалась - передовые холмы хребта Саганлу (древнего Тавра) начинали появляться". Спустя два часа Пушкин увидел с холма русский лагерь, расположенный на берегу Карс-чая.

Вскоре Пушкин был уже в палатке Николая Николаевича Раевского-младшего - одного из своих близких друзей, которому он посвятил поэму "Кавказский пленник" и стихотворение "Андре Шенье". Раевский (1801-1843) находился в тесных связях с декабристами, и, хотя царским властям не удалось установить его принадлежность ни к одному из тайных обществ, он был переведен в Особый Кавказский корпус, где Ермолов назначил его командиром Нижегородского драгунского полка. Вместе со своим полком Раевский принимал активное участие в русско-персидской и русско-турецкой войнах и за отличия был в 26-летнем возрасте удостоен звания генерала.

Пушкин прибыл в русский лагерь 13 июня, в день, когда войско получило приказ идти на Арзрум.

"Обедая у Р[аевского]^*, слушал я молодых генералов, рассуждавших о движении, им предписанном", - Говоря о "молодых генералах", Пушкин имел в виду И. Г. Бурцова, генерал-майора с апреля 1829 года, и Н. Н. Муравьева, с марта 1828 - года. Они рассуждали о плане - военных действий, составленном - И. Ф. Паскевичем, согласно которому И. Г. Бурцов был отряжен "влево по большой Арзрумской дороге прямо противу турецкого лагеря, между тем как все прочее войско должно было идти правою стороною в обход неприятелю". Русские войска стояли у селения Котанлы, - откуда начиналась турецкая часть Карского пашалыка, в 50 верстах от подошвы Саганлугского хребта. Через Котанлы проходила большая дорога на Арзрум, которая разветвлялась на две, перерезающие Саганлугский хребет: они находились одна от другой на расстоянии от 3 до 12 верст, вновь соединяясь после спуска с гор у моста на реке Араке близ деревни Кеприкёв.

^* (Здесь и дальше, называя декабристов, с кем Пушкин встречался, он обозначает их в печатном тексте "Путешествия в Арзрум" первой (иногда и последней) буквой их фамилии.)

Н. Н. Раевский (младший)

Левая дорога называлась Минджегертской (от армянского Минджегерт - срединная крепость в одноименном поселении в уезде Хнус, известном находящимся здесь монастырем святого Карапета - Иоанна Предтечи). Эта дорога шла от Карса через селение Котанлы - 24 версты, урочище Дели-Муса-Пурун - 30 верст, развалины караван-сарая на вершине Саганлугских гор - 12 верст, урочище Милли-Дюз (где был лагерь основных турецких сил под командованием Гаки-паши) - 7 верст, замок Минджегерт - 9 верст, речка Чермик -10 ¹/₂ версты, деревня Хоросан - 12 верст - всего около 80 верст. По этой дороге необходимо было подняться на довольно высокий Саганлугский хребет, покрытый густым лесом, где и в июне местами лежал снег, преодолеть множество глубоких и крутых оврагов, что давало возможность туркам устраивать засады. К тому же лагерь турок располагался на ровной вершине хребта, под началом Гаки-паши находились 4 тысячи регулярной и 6 тысяч нерегулярной пехоты, 7 тысяч конницы, 17 полевых орудий. Удобное расположение турецких войск давало возможность действовать против русской армии и с флангов, и с тыла.

П. П. Коновницын

Правая дорога называлась Зивинской (по крепости, находившейся на скале высотой 1750 метров у одноименной армянской деревни, в которой было в XIX веке около 900 жителей, и разоренной во время геноцида 1915 года). Здесь имелась церковь крестообразной архитектуры с куполом, датируемая VII веком, близ деревни - минеральные источники. Зивинская дорога проходила через селение Котанлы - 24 версты, развалины Чилихли - 22 версты, речку Инжа-су - 12 верст (здесь был лагерь русских войск с 14 по 18 июня на вершине Саган-лу), речку Гункер-су - 13 верст, речку Загин-су -16 верст, замок Зивин - 12 верст, деревню Ардос - 24 версты - всего около 100 верст. Зивинскую дорогу занимал сераскир Арзрума Салех-паша с 30 тысячами войска.

В. Д. Волъховский. Акварель. 1816 г.

Обе эти дороги отмечены в маршруте Пушкина.

План Паскевича состоял в том, чтобы, послав Бурцова по левой, Минджегертской, дороге, сильно укрепленной и опасной, самому с главными силами двинуться по Зивинской дороге. Очевидно, что это был в высшей степени рискованный шаг, который ставил под угрозу не только отряд Бурцова, но и все русское войско. Надо полагать, что именно этот стратегический план Паскевича и стал предметом обсуждения "молодых генералов" в палатке Раевского.

Сам Пушкин отрицательно оценил план Паскевича. В предисловии к "Путешествию в Арзрум", в беловой рукописи и предпечатном варианте, он писал:

"Я не вмешиваюсь в военные суждения. Это не мое дело. Может быть, смелый переход через Саган-лу, движение, коим граф Паскевич отрезал сераскира от Осман-паши, поражение двух неприятельских корпусов в течение одних суток, быстрый подход к Арзруму; углубление нашего пятнадцатитысячного войска в неприятельскую землю на расстоянии пятисот верст, оправданное полным успехом - все это может быть в глазах военных людей чрезвычайно забавно".

И. Г. Бурцов

И как бы подтверждая эту свою оценку, Пушкин при отъезде из Арзрума отметил: "19 июля, пришед проститься с графом Паскевичем, я нашел его в сильном огорчении. Получено было печальное известие, что генерал Бурцев был убит под Баибуртом. Жаль было храброго Бурцова, но это происшествие могло быть гибельно и для всего нашего малочисленного войска, зашедшего глубоко в чужую землю и окруженного неприязненными народами, готовыми восстать при слухе о первой неудаче".

С членом "Союза благоденствия" Иваном Григорьевичем Бурцевым (1794-1829) Пушкин познакомился в годы учения в Лицее. Бурцов был привлечен к ответственности "по делу 14 декабря" и после отбытия наказания в Петропавловской крепости смещен с должности командира полка и в 1827 году переведен на Кавказ. Бурцов участвовал в русско-персидской и русско-турецкой войнах. Находясь всегда на самых опасных участках, он своими действиями способствовал успешному исходу обеих кампаний. Декабристу Бурцову, убитому в бою близ селения Харт, был воздвигнут памятник в Гори (где находилась в то время штаб-квартира его полка) - событие немыслимое в годы николаевской реакции.

Николай Николаевич Муравьев (1793-1867) - участник Отечественной войны 1812 года, бригадный командир резервной Гренадерской бригады, впоследствии наместник Кавказа, также был причастен к декабристам - состоял в "Священной артели" в Петербурге, общался с ее членами. Отличился в сражениях под Карсом и при штурме этой крепости".

Ночью того же дня Пушкин посетил штаб И. Ф. Паскевича и был представлен главнокомандующему : "Я нашел графа дома перед бивачным огнем, окруженного своим штабом. Он был весел и принял меня ласково. Чуждый воинскому искусству, я не подозревал, что участь похода решалась в эту минуту".

Вслед за этим Пушкин называет ряд лиц из штаба Паскевича, давая понять, что именно они сыграли решающую роль в походе на Арзрум, а не граф Ерихонский, как окрестил его А. П. Ермолов.

"Здесь увидел я нашего Вольховского, запыленного с ног до головы, обросшего бородой, изнуренного заботами. Он нашел однако время побеседовать со мною как старый товарищ".

Пушкин. Автопортрет в бурке. 1829 г.

Владимир Дмитриевич Вольховский (1798-1841) - лицейский товарищ Пушкина, участник "Священной артели" (1814-1817), член "Союза спасения" и "Союза благоденствия", привлекавшийся по делу декабристов. В 1826 году был переведен на Кавказ, во время войны с Персией он выполнял важнейшие дипломатические поручения, а также принимал деятельное участие в военных действиях. Отличился при взятии крепости Сардарапат и при осаде и штурме крепости Эривань. За заслуги в русско-персидской войне был произведен в полковники. В дни турецкого похода выполнял важные боевые задания при осаде Карса, сыграл большую роль в крупных сражениях 19-20 июня 1829 года, при занятии Байбурта и др. По воспоминаниям ряда лиц, В. Д. Вольховский был "ангелом-хранителем" всей довольно многочисленной группы декабристов, служивших на Кавказе рядовыми.

"Здесь увидел я и Михаила Пущина, раненного в прошлом году. Он любим и уважаем как славный товарищ и храбрый солдат". Михаил Иванович Пущин (1800-1869) - младший брат лицейского друга Пушкина - И. И. Пущина. Был разжалован в солдаты и сослан на Кавказ. Был одним из деятельнейших участников русско-персидской и русско-турецкой войн. Даже Паскевич, ненавидевший декабристов, был вынужден признать: "Русские многим обязаны энергии Пущина, который сумел вписать свое имя в ряду самых замечательных деятелей персидской и последовавшей за ней турецкой кампании". Ко времени приезда Пушкина в русскую армию М. Пущин был произведен в поручики и служил в военно-инженерных войсках.

Пушкин по понятным причинам не перечисляет всех тех, с кем встретился в штабе Паскевича, и ограничивается общим замечанием: "Многие из старых моих приятелей окружили меня. Как они переменились! как быстро уходит время!"

 Heu! fugaces, Postume, Postume, 
 Labuntur anni..."*

^* (Увы, о Постум, Постум, быстротечные мчатся годы ... (лат.).)

Современники поэта ясно понимали, что речь идет о прошедшем времени начиная с 14 декабря 1825 года, о ссыльных декабристах и их тяжелой участи. Нужно было обладать смелостью Пушкина, чтобы, несмотря на строжайший запрет даже упоминать имена "государственных преступников", описать их роль и заслуги на войне.

Ночь с 13 на 14 июня Пушкин провел в палатке Раевского, а утром вместе с войском двинулся вперед. Как отмечает Пушкин, благодаря разумным действиям отряда И. Г. Бурцова русское войско благополучно прошло опасное ущелье и стало на высоте Саган-лу.

В полдень 14 июня передовые пикеты русской армии встретились с противником, и вскоре завязалась ружейная перестрелка.

Пушкина в походе сопровождал Николай Николаевич Семичев (1792-1830) - герой Отечественной войны 1812 года. За причастность к движению декабристов после шестимесячного заключения в Петропавловской крепости был переведен весной 1827 года в чине капитана в Нижегородский драгунский полк, участвовал в персидской и турецкой кампаниях, выделяясь в сражениях своей храбростью, был произведен в майоры.

"Проехав ущелие, вдруг увидели мы на склонении противоположной горы до 200 казаков, выстроенных в лаву, и над ними около 500 турков. Казаки отступали медленно; турки наезжали с большею дерзостию, прицеливались шагах в 20 и, выстрелив, скакали назад. Их высокие чалмы, красивые долиманы и блестящий убор коней составляли резкую противоположность с синими мундирами и простою сбруей казаков".

Вскоре Пушкин оказался в самой гуще перестрелки и атаки русских и турок. Об этом в "Путешествии в Арзрум" ничего не сказано, но, по воспоминаниям очевидцев, Пушкин не остался в роли наблюдателя, а смешался с цепью казаков и, схватив пику одного из убитых казаков, устремился на турок. Вот что пишет об этом эпизоде Н. И. Ушаков, бывший свидетелем описываемых событий и встречавшийся с Пушкиным у Н. Н. Раевского: "Поэт, в первый раз услышав около себя столь близкие звуки войны, не мог не уступить чувству энтузиазма. В поэтическом порыве он (Пушкин) тотчас выскочил из ставки, сел на лошадь и мгновенно очутился на аванпостах. Опытный майор Семичев, посланный генералом Раевским вслед за поэтом, едва настигнул его и вывел из передовой цепи казаков в ту минуту, когда Пушкин, одушевленный отвагою, столь свойственной новобранцу-воину, схватив пику подле одного из убитых казаков, устремился против неприятельских всадников. Можно поверить, что донцы наши были чрезвычайно изумлены, увидев перед собою незнакомого героя в круглой шляпе и в бурке". Заметим, что Н. И. Ушаков подарил Пушкину свою книгу "История военных действий в Азиатской Турции в 1828 и 1829 гг." с дарственной надписью и датой "1 майя 1836. С. Петербург".

Об участии Пушкина в боевых действиях говорит и рисунок в альбоме Елизаветы Николаевны Ушаковой (1810-1872). Он сделан рукою поэта после возвращения из Арзрума 20 сентября 1829 года, где Пушкин изобразил себя на коне, с копьем в руках, в круглой шляпе и бурке. Откликом на этот эпизод явилось стихотворение "Делибаш"^*:

^* (Делибаш (тур.) - букв.: "отчаянная со , (сорви) голова".)

 Перестрелка за холмами; 
 Смотрит лагерь их и наш; 
 На холме пред казаками 
 Вьется красный делибаш. 

 Делибаш! не суйся к лаве, 
 Пожалей свое житье; 
 Вмиг аминь лихой забаве: 
 Попадешься на копье. 

 Эй, казак! не рвися к бою: 
 Делибаш на всем скаку 
 Срежет саблею кривою 
 С плеч удалую башку. 

 Мчатся, сшиблись в общем 
                 крике... 
 Посмотрите! каковы?.. 
 Делибаш уже на пике, 
 А казак без головы.

Продолжая описание сражения, Пушкин пишет: "Подкрепление подоспело. Турки, заметив его, тотчас исчезли, оставя на горе голый труп казака, обезглавленный и обрубленный. Турки отсеченные головы отсылают в Константинополь, а кисти рук, обмакнув в крови, отпечатлевают на своих знаменах".

С 14 по 18 июня русская армия находилась на реке Инжа-су - притоке Аракса.

15 и 16 июня Пушкин провел с Раевским, в палатке которого "собирались беки мусульманских полков ; и беседа шла через переводчика. В войске нашем находились и народы закавказских наших областей и жители земель, недавно завоеванных". Известно, что в обеих военных кампаниях участвовали отряды, сформированные из местного населения, которые боролись против персидских и турецких захватчиков. Так, из армян было составлено три добровольческих отряда, причем число воинов в первом из них достигало тысячи. Их роль была тем более значительна, что русская армия на Кавказе постоянно испытывала недостаток в людях. Имеются многочисленные данные о том, что своим участием в военных действиях добровольческие отряды оказывали существенную помощь русской армии. В свое время об этом писалось в петербургских, московских и тифлисских газетах, в книгах, посвященных истории кавказских войн. Многие местные жители - армяне, грузины, азербайджанцы - были награждены орденами за героизм. Их имена и подвиги становились известны в широких кругах русских читателей (обо всех награждениях сообщалось в "Русском инвалиде"). Так, Н. И. Ушаков отмечает, что карские армяне дали 1500 конных и пехотинцев, а их "конный патруль 16-го (июня. - К. А.) обнаружил передовой отряд Осман-паши", что позволило русскому войску разбить турок. Во время пребывания Пушкина в действующей армии на его глазах в боевых действиях участвовала национальная часть - Нахичеванский Сарбазский батальон, который входил в отряд генерала Панкратьева.

Среди тех, кто посещал палатку Н. Н. Раевского, были курды-езиды (язиды), которые, на востоке слывут дьяволопоклонниками. "Около 300 семейств обитают у подошвы Арарата. Они признали владычество русского государя. Начальник их, высокий, уродливый мужчина в красном плаще и черной шапке, приходил иногда с поклоном к генералу Раевскому, начальнику всей конницы. Я старался узнать от язида правду о их вероисповедании. На мои вопросы отвечал он, что молва, будто бы язиды поклоняются сатане, есть пустая баснь; что они веруют в единого бога; что по их закону проклинать дьявола, правда, почитается неприличным и неблагородным, ибо он теперь несчастлив, но со временем может быть прощен, ибо нельзя положить пределов милосердию Аллаха. Это объяснение меня успокоило. Я очень рад был за язидов, что они сатане не поклоняются; и заблуждения их показались мне уже гораздо простительнее". К отдельному изданию "Путешествия в Арзрум", предполагавшемуся в 1835 году, Пушкин подготовил "Заметку о секте язидов", принадлежавшую миссионеру Маурицио Гардзони, в переводе известного французского ориенталиста Сильвестра-де-Саси, которая была приложена к книге Ж. Ж. Руссо "Описание Багдадского пашалыка" (1809), откуда и заимствовал ее Пушкин.

18 июня русские войска передвинулись на другое место на речке Гункер-су, против которого на урочище Милли-Дюз находился лагерь Гаки-паши. "Генералы поехали к своим постам. Полки строились ; офицеры становились у своих взводов. Я остался один, не зная, в которую сторону ехать, и пустил лошадь на волю божию".

Пушкин встретил И. Г. Бурцова, командовавшего левым флангом, затем генерала Н. Н. Муравьева, расставлявшего пушки.

Показалась густая толпа пехоты турок. Артиллерия генерала Муравьева открыла по ней огонь, турки скрылись за возвышенностью.

"Я увидел графа Паскевича, окруженного своим штабом. Турки обходили наше войско, отделенное от них глубоким оврагом. Граф послал Пущина осмотреть овраг. Пущин поскакал. Турки приняли его за наездника и дали по нему 285 залп... На левом фланге, куда звал меня Бурцов, происходило жаркое дело. Перед нами (противу центра) скакала турецкая конница. Граф послал против нее генерала Раевского, который повел в атаку свой Нижегородский полк... Два эскадрона, отделясь от полка, занеслись в своем преследовании; они были выручены полковником Симоничем".

Иван Осипович Симонич (ум. 1850) был командиром Грузинского гренадерского полка, он вместе с Пушкиным присутствовал на обеде 7 июля 1829 года по случаю взятия Арзрума. В бумагах Пушкина сохранилась копия донесения Паскевича Николаю I о военных действиях, в которых упоминается и И. О. Симонич.

К вечеру русские войска получили приказ идти на неприятеля.

Вместе с преследовавшей отступавших турок конницей скакал и Пушкин. "Лошадь моя, закусив повода, от них не отставала; я насилу мог ее сдержать. Она остановилась перед трупом молодого турка, лежавшим поперек дороги. Ему, казалось, было лет 18; бледное девическое лицо не было обезображено. Чалма его валялась в пыли; обритый затылок прострелен был пулею". Эта картина запечатлелась в памяти поэта и наряду с другими вызвала стихотворение "Из Гафиза". Впервые при жизни Пушкина оно было напечатано с пометой: "5 июля 1829. Лагерь при Евфрате".

Пушкина нагнал Раевский, который на клочке бумаги написал донесение Паскевичу о полном поражении турок. Они встретили полковника Полякова - начальника Донской полевой артиллерии, сыгравшей в тот день "важную роль", и вместе прибыли в освобожденное турецкое село Каинлы. Здесь уже находился Паскевич. "Мы нашли графа на кровле подземной сакли перед огнем. К нему приводили пленных. Он их расспрашивал. Тут находились и почти все начальники... В это время донесли графу, что в деревне спрятаны пороховые запасы и что должно опасаться взрыва. Граф оставил саклю со всею своею свитою". Через четверть часа раздался взрыв, и сакля взлетела на воздух.

"Вот все, что в то время успел я увидеть. Вечером я узнал, что в сем сражении разбит сераскир арзрумский, шедший на присоединение к Гаки-паше с 30000 войска. Сераскир бежал к Арзруму; войско его, переброшенное за Саган-лу, было рассеяно, артиллерия взята, и Гаки-паша один оставался у нас на руках".

В этом решающем сражении, по описанию Пушкина, вся тяжесть легла на И. Г. Бурцова, Н. Н. Раевского, М. И. Пущина, Н. Н. Муравьева, а также на Сводный уланский полк.

Из крайне скупых сведений, которые Пушкин сообщает мимоходом о себе в "Путешествии", можно составить представление и о степени его участия в сражении 19 июня. По существу, он каждый раз оказывался в самом центре событий, где происходили наиболее решающие действия. Немаловажная деталь - Пушкин долгое время был со Сводным уланским полком: вместе с ним он скакал в атаку на турецкие завалы, затем продолжал преследование отступающего противника.

Имеется и свидетельство стороннего наблюдателя - Александра Семеновича Гангеблова (1801-не ранее 1886), члена Южного общества декабристов, переведенного в чине поручика в Отдельный Кавказский корпус:

"Другая интересная особенность кампании 1829 года - это участие в ней поэта Пушкина. Паскевич очень любезно принял Пушкина и предложил ему палатку в своем штабе, но тот предпочел не расставаться со своим старым другом Раевским: с ним и занимал он палатку в лагере его полка, от него не отставал и при битвах с неприятелем. Так было, между прочим, в большом Саганлугском деле. Мы, пионеры, оставались в прикрытии штаба и занимали высоту, с которой, не сходя с коня, Паскевич наблюдал за ходом сражения. Когда главная масса турок была опрокинута и Раевский с кавалерией стал их преследовать, мы заметили скачущего к нам во весь опор всадника: это был Пушкин в кургузом пиджаке и маленьком цилиндре на голове; осадив лошадь в двух-трех шагах от Паскевича, он снял свою шляпу, передал ему несколько слов Раевского и, получив ответ, опять понесся к нему же, Раевскому".

18 и 19 июня в палатке Раевского собрались его "старые приятели", Один из участников русско-персидской и русско-турецкой войн, штаб-ротмистр М. В. Юзефович (1802-1889), адъютант Раевского, вспоминает о встрече с Пушкиным и пишет: "С Пушкиным был походный чемодан, дно которого было наполнено бумагами. Когда речь

зашла о прочтении нам еще не напечатанных: "Бориса Годунова" и последней песни "Онегина", он отдал брату Льву и мне этот чемодан, чтобы мы сами отыскали в нем то, чего нам хочется. Мы и нашли там тетрадь "Бориса

Годунова" и отрывки "Онегина", на отдельных листках. Но мы этим, разумеется, не удовлетворились, а пересмотре- ли все и отрыли, между прочим, прекрасный, чистый автограф "Кавказского пленника". Когда я показал Пушкину этот последний, говоря, что это драгоценность, он, смеясь, подарил мне его; но Раевский попросив у меня посмотреть, объявил, что так как поэма посвящена ему, то ему принадлежит и чистый автограф ее, и Пушкин не имеет права дарить его другому. Можно себе представить мою досаду! Я бросился отнимать у Раевского, но должен был уступить его ломовой силе. После Раевский, взяв с меня честное слово возвратить, дал мне эту рукопись, чтобы выписать из нее места, пропущенные в - печати".

20 июня "в пятом часу лагерь проснулся и получил приказание выступить". Начиналось новое наступление.

К восьми часам русское войско подошло к возвышенности, с которой ясно просматривался лагерь Гаки-паши. "Турки открыли безвредный огонь со всех своих батарей", в их лагере было заметно большое движение. Из рассказа Пушкина следует, что и это сражение было выиграно ценой большой крови, а героями, как и прежде, являлись Сводный уланский полк, Нижегородский полк, из офицеров - Вольховский, Раевский, Муравьев. Сам Пушкин в этот день успел побывать почти во всех горячих точках боевых действий и нарисовать их верную картину, 21 июня Пушкин посетил палатку взятого в плен Гаки-паши. В этот и последующие два дня, 22 и 23 июня, Пушкин осматривал близлежащую округу. "Окрестная сторона печальна. Мы увидели Аракс, быстро текущий в каменистых берегах своих. В 15 верстах от Гассан-Кале находится мост, прекрасно и смело выстроенный на семи неравных сводах. Предание приписывает его построение разбогатевшему пастуху, умершему пустынником на высоте холма, где доныне показывают его могилу, осененную двумя пустынными соснами. Соседние поселяне стекаются к ней на поклонение. Мост называется Чабан-Кэпри (мост пастуха). Дорога в Тебриз лежит через него".

Это предание - армянское, оно приведено у известного армянского историка и географа Г. Инчичяна, который в книге "География четырех стран света" сообщает: "Наши предки много раз пытались соорудить мост для обуздания Ерасха (Аракса), который, будучи слишком бурным и диким, разрушал все" - и лишь некоему пастуху, имевшему "дар соорудителя", удалось так искусно заложить первый камень, что с тех пор основа моста "осталась неколебимой навсегда". Почти в той же редакции, что и у Пушкина, это предание приводит и В. Потто, но с уточнением ряда данных, в частности названия деревни, находящейся у самого моста, - Кеприкёв - в районе соединения рек Мурц и Аракс, населенной армянами.

Утром 24 июня Пушкин вместе с Нижегородским полком отправился к крепости Гассан-Кале, занятой накануне князем Ф. А. Бековичем-Черкасским, кабардинцем по национальности, командиром бригады 21-й пехотной дивизии, генерал-майором. С ним Пушкин встретился позднее - при докладе Бековича Паскевичу о переговорах с арзрумским сераскиром и на обеде 7 июля по поводу взятия Арзрума.

Прибыв в Гассан-Кале, который "почитается ключом Арзрума", Пушкин отмечает, что "в нем находилось до ста армянских семейств". Здесь он посетил баню - "круглое каменное строение, в коем находится горячий железо-серный источник" с круглым бассейном сажени три в диаметре. "Я переплыл его два раза и вдруг, почувствовав головокружение и тошноту, едва имел силу выйти на каменный край источника. Эти воды славятся на востоке, но, не имея порядочных лекарей, жители пользуются ими наобум и, вероятно, без большого успеха". Далее Пушкин сообщает, что под стенами Гассан-Кале течет речка Мурц, берега которой покрыты железными источниками, бьющими из-под камней и стекающими в речку. Из слов Пушкина, что минеральные воды в Гассан-Кале "не столь приятны вкусу, как кавказский нарзан, и отзываются медью", следует, что он побывал на берегу Мурца и самолично отведал воду источников.

Эрзурум (бывший Арзрум). 25 июня Пушкин присутствовал на обеде у Паскевича, во время которого "граф объявил поход к Арзруму. В пять часов вечера войско уже выступило".

26 июня русская армия стала в горах Ак-Даг ("Белые горы") в пяти верстах от Арзрума. "Между тем в Арзруме происходило большое смятение. Сераскир, прибежавший в город после своего поражения, распустил слух о совершенном разбитии русских". Однако отпущенные пленные турки доставили жителям воззвание Паскевича о сдаче города и уличили сераскира во лжи. Произошел мятеж, во время которого были убиты несколько французов, служивших у турок и руководивших обороной крепости. В лагерь явились депутаты от народа и сераскира, начались переговоры; в пять вечера депутаты вместе с князем Бековичем отправились в Арзрум. Понятно, что к сдаче города больше всего стремились жившие там армяне, ожидавшие русских воинов как своих освободителей. Именно они могли заставить сераскира вступить в переговоры с Паскевичем и сами явились к нему в качестве депутатов, как пишет - Пушкин, "от народа", ибо армяне в Арзруме представляли значительную часть населения.

Один из участников похода - подполковник И. Т. Радожицкий(1788-1861) свидетельствует о том, что турки в Арзруме "притесняют армян, подозревая их в тайных от ношениях с русскими, а потому армяне со своей стороны старались как можно более содействовать нам для занятия Арзрума", 27 июня - в годовщину Полтавского сражения - русское войско двинулось вперед и заняло высоту Топ-Даг, на которой находилась турецкая батарея. Пушкин вместе с М. В. Юзефовичем отправился на Топ-Даг и застал Паскевича со свитой. "С высоты горы в лощине открывался взору Арзрум со своей цитаделью, с минаретами, с зелеными кровлями, наклеенными одна на другую".

В шесть вечера русская армия, сломив сопротивление турок, заняла Арзрум. "Раевский поехал в город - я отправился с ним; мы въехали в город, представлявший удивительную картину. Турки с плоских кровель своих угрюмо смотрели на нас. Армяне шумно толпились в тесных улицах. Их мальчишки бежали перед нашими лошадьми, крестясь и повторяя: - "Християн! Християн!.."

Арзрум был занят десятитысячным войском, но "ни один из жителей ни разу не пожаловался на насилие солдата".

В Арзруме имелась организованная армянская община, руководимая страстным поборником присоединения Армении к России архиепископом Карапетом. Как свидетельствуют очевидцы, когда было подавлено фанатичное сопротивление нескольких турецких арнаутов и арзрумский губернатор Аян-ага поднес Паскевичу городские ключи, "в это время из города показались еще какие-то два всадника: оба они были в монашеской одежде и один из них держал в руках серебряное распятие. Это был знаменитый армянский архиепископ Карапет. Как христианский пастырь, он не мог принять участие в общей депутации мусульманского города и ехал один, сопровождаемый только монастырским слугою. Поднявшись на Топ-Даг, он с высоты холма благословил христианское войско и приблизился к Паскевичу. Главнокомандующий с благоговением приложился к святому кресту, обнял... архиепископа..."

После взятия Арзрума у начальника гарнизона генерала Панкратьева было лишь три батальона, которых оказалось явно недостаточно для удержания порядка в городе. Тогда он обратился к армянской общине, и она выставила целый батальон.

Можно не сомневаться, что Пушкин, проявивший глубокий интерес ко всем подробностям войны, знал эти и многие другие факты, свидетельствовавшие о любви и дружбе армянского народа к России и русскому народу. И то, что он не привел их в своем "Путешествии", скорее объясняется тем, что он писал не историю похода 1829 года - этим занимались другие, о чем Пушкину было известно, - но свои впечатления от войны.

7 июля Пушкин присутствовал на военном параде и торжественном обеде в честь взятия Арзрума. По описанию В. Потто, до парада Паскевич устроил во дворце сераскира прием, после отправился к войскам, "где ожидали уже тысячные массы народа, привлеченные любопытством невиданного зрелища. Молебствование совершалось на открытом воздухе и армянское духовенство, участвовавшее в сослужении с нашим, впервые развернуло свои хоругви и украсилось ризами, чего не смело делать при турецком правительстве. За молебствованием последовало торжественное вступление русских войск в Арзрум". Затем, после парада, в залах сераскирского дворца был дан обед, на котором "присутствовали весь генералитет, начальники отдельных частей, армянские епископы, турецкие сановники и представители различных национальностей, входивших в состав отрядов действующего корпуса. И посреди этих блестящих мундиров, посреди пестрых и ярких восточных костюмов невольно бросались в глаза скромный фрак русского поэта и рядом с ним грубая черкеска простого чеченского наездника. Этот поэт был -А. С. Пушкин, а наездник - знаменитый Бей-Булат, гроза Кавказской линии, убийца полковника Грекова и Лисаневича, добровольно явившийся служить в Арзрум под знаменами графа Паскевича".

Взятие Арзрума. Гравюра с акв. В. Машкова. I половина XIX в.

Первое, что бросилось в глаза Пушкину при въезде в Арзрум, было то, что "улицы города тесны и кривы. Дома довольно высоки. Народу множество...". В альбом Е. Н. Ушаковой 20 сентября Пушкин внес рисунок с видом Арзрума, совпадавший с описанием в его очерках. Под ним подпись рукою Пушкина: "Арзрум, взятый помощию божией и молитвами Екатерины Николаевны 27 июня 1827^* года..." После слова "взятый" одной из сестер Ушаковых дополнено: "мною - А. П.".

^* (Пушкин допустил ошибку- 1827 вместо 1829 года.)

Пробыв в городе часа два, Пушкин вернулся в русский лагерь, где находились взятый в плен сераскир и его четверо пашей. Один из них, увидев Пушкина во фраке, поинтересовался, кто это. "Пущин дал мне титул поэта. Паша сложил руки на грудь и поклонился мне, сказав через переводчика: "Благословен час, когда встречаем поэта. Поэт брат дервишу. Он не имеет ни отечества, ни благ земных; и между тем как мы, бедные, заботимся о славе, о власти, о сокровищах, он стоит наравне с властелинами земли и ему поклоняются".

Взятие Арзрума Пушкин расценил как выдающуюся победу русского оружия:

 Опять увенчаны мы славой, 
 Опять кичливый враг сражен, 
 Решен в Арзруме спор кровавый, 
 В Эдырне мир провозглашен.

Он считал, что это событие имеет огромное значение, которое неизбежно отразится на судьбах изнывавших под турецким гнетом славянских народов и Греции. В 1831 году по поводу заключения Адрианопольского договора он писал: "Греция оживала, могущественная помощь с Севера возвращала ей независимость и самобытность".

В Арзруме Пушкин жил во дворце сераскира, в комнатах, где прежде находился гарем. Здесь же помещался штаб Паскевича, "Целый день бродил я по бесчисленным переходам из комнаты в комнату, с кровли на кровлю, с лестницы на лестницу. Дворец казался разграбленным; сераскир, предполагая бежать, вывез из него что только мог".

Днем Пушкин ходил по городу, а вечера проводил "с умным и любезным" Василием Дмитриевичем Сухоруковым (1795-1841), воспитанником Харьковского университета, казачьим офицером, историком Войска Донского, издателем альманаха "Русская старина". В. Д. Сухоруков был взят под тайный надзор за причастность к делу декабристов. "...Сходство наших занятий сближало нас. Он говорил мне о своих литературных предположениях, о своих исторических изысканиях, некогда начатых им с такою ревностию и удачей".

Однажды, возвращаясь во дворец, Пушкин узнал от Коновницына, стоявшего в карауле, что в Арзруме открылась чума. Петр Петрович Коновницын (1802-1830), подпоручик гвардейского генерального штаба, член "Северного общества", участвовал в восстании на Сенатской площади. После ареста содержался в Кронштадте и Петропавловской крепости, был приговорен "к лишению чинов и дворянства и написанию в рядовые, с определением в дальние гарнизоны". С конца 1826 года - в Отдельном Кавказском корпусе, рядовой 8-го пионерного батальона, впоследствии - Кавказского саперного батальона. Участвовал в русско-персидской войне - в сражениях под Эчмиадзином, Сардарапатом, Эриванью, показав примеры храбрости и отваги, был произведен в прапорщики, а также в русско-турецкой - во взятии Ахалцыка, за что награжден орденом Анны 4-й степени, в походе на Арзрум. По тому, как Пушкин упоминает о Коновницыне, можно заключить, что они встретились не в первый раз, но виделись многократно.

Развалины Ани

Узнав о чуме и представив себе "ужасы карантина", Пушкин решил немедленно уехать из Арзрума.

Через четыре дня - 19 июля - он пришел проститься с Паскевичем, который предлагал ему остаться и быть "свидетелем дальнейших предприятий". Но поэт спешил в Россию, хотя есть свидетельства, что именно главнокомандующий потребовал незамедлительного отъезда поэта ввиду его встреч с ссыльными декабристами.

Гумри - Тифлис. 21 июля Пушкин оставил Арзрум. "Я ехал обратно в Тифлис по дороге уже

мне знакомой. Места, еще недавно оживленные присутствием 15 000 войска, были молчаливы и печальны. Я переехал Саган-лу и едва мог узнать место, где стоял наш лагерь". В Гумри Пушкин выдержал трехдневный карантин - из-за чумы в Арзруме.

Возможно, он посетил находившиеся в 34 верстах от Гумри развалины Ани - одного из центров экономической, политической и культурной жизни древней Армении, расположенного на небольшом треугольном плато, ограниченном с трех сторон рекой Ахурян и ее правым притоком - Цахкадзор, известными еще с античных времен.

Из Гумри Пушкин двинулся той же дорогой, по которой ехал из Тифлиса. "Опять увидел я Безобдал и оставил возвышенные равнины холодной Армении для знойной Грузии".

1 августа 1829 года Пушкин прибыл в Тифлис и через шесть дней выехал во Владикавказ, а оттуда - в Россию.

Так завершилось путешествие Пушкина в Арзрум, породившее одноименную книгу путевых очерков, в которой показаны исторически верная картина войны и ее истинные герои, отдано должное мужеству и доблести русской армии и местного населения - армян, грузин, азербайджанцев, правильно понято отношение закавказских народов к русским, дана объективная оценка важнейшего исторического события того времени - вхождения Восточной Армении в состав России.

Бессмертные творения Пушкина стали неотъемлемой и органической частью не только литературы, но и всей культуры армянского народа. И армянский народ свято чтит память великого гения русской литературы - его именем названы школы, библиотеки, улицы в городах республики, село в Степанаванском районе, ему воздвигнуты памятники и мемориальные доски в местах его пребывания в Армении.

Туристу для справок

Туристские учреждения и организации

Ставропольский краевой совет по туризму и экскурсиям.

355012, Ставрополь, ул. Добролюбова, 18.

Грузинский республиканский совет по туризму и экскурсиям.

380062, Тбилиси, пр. Чавчавадзе, 80.

Туристская гостиница "Ваке".

380062, Тбилиси, пр. Чавчавадзе, 80.

Туристская база "Дигоми".

380070, Военно-Грузинская дорога, 15-й км.

Туристская гостиница "Тбилисское море".

380115, Тбилисское море.

Мцхетская туристская база.

383400, Мцхета, ул. Церетели, 15.

Туристская гостиница "Бештау".

357539, Пятигорск, ул. Патриса Лумумбы, 17.

Туристский комплекс "Озерный".

357537, Пятигорск, пер. Водопойный, 6.

Экскурсионные учреждения

Пятигорское бюро путешествий и экскурсий.

157000, Пятигорск, ул. Крайнева, 74.

Тбилисское бюро путешествий и экскурсий.

380002, Тбилиси, просп. Плеханова, 5.

Мцхетское бюро путешествий и экскурсий.

383400, Мцхета, ул. Сталина, 136.

Экскурсии бюро путешествий и экскурсий

"Пушкин в Пятигорске", "Литературный Пятигорск", "Замечательные люди в Кисловодске", "Военно-Грузинская дорога - дорога дружбы", "Замечательные деятели литературы и искусства в Кисловодске", "Тайник богатых откровений", "Русские писатели в Тбилиси", "Дорогой дружбы и поэзии", "Обзорная экскурсия по Военно-Грузинской дороге".

Рекомендуемая литература

Айвазян К. В. Пушкин и армянская литература. - Знамя, 1949, № 6.

Айвазян К. В. "Путешествие в Арзрум" Пушкина. - В кн.: Труды Первой и Второй всесоюзных пушкинских конференций. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1952.

А. С. Пушкин в воспоминаниях современников. В 2 т. М.: Худож. лит., 1974,

Асатиани Л. Пушкин и грузинская культура. Тбилиси: Мерани, 1949.

Богомолов И., Хуцишвнли Г. Эта удивительная Военно-Грузинская дорога. Тбилиси: Мерани, 1983.

Виноградов Б. Кавказ в русской литературе 30-х годов XIX века. 1966.

Ениколопов И. Пушкин в Грузии и под Эрзерумом. Тбилиси: Мерани, 1975.

"...И назовет меня всяк сущий в ней язык": Сб. ст. 1975.

Семенов Л. Пушкин на Кавказе. Пятигорск: Севкавкрайиздат, 1937.

Серебряков К. Б. Путешествие к поэту. - В кн.: Дороги и люди. М.: Сов. писатель, 1982.

Тынянов Ю. Н. О "Путешествии в Арзрум". - В кн.: Пушкин и его современники. М.: Наука, 1969.

Черный К. Пушкин и Кавказ. Ставрополь: Крайиздат, 1959.

Шадури В. Пушкин и грузинская общественность. Тбилиси: Литература да хеловнеба, 1967.

"Шумит Арагва предо мною..."/Сост. В. Шадури. Тбилиси: Мерани, 1974.