33. Е. П. Оболенскому. № 4. 12 генваря 1840 г., Туринск

<...> Существование мое здесь не представляет ничего любопытного - все время как-то нездоровится, и оттого недоволен своим расположением духа. На готовую землю пало грустное, сильное впечатление. Ты с участием разделишь горе бедного Ивашева. 30-го декабря он лишился доброй жены - ты можешь себе представить, как этот жестокий удар поразил нас всех,- трудно привыкнуть к мысли, что ее уже нет с нами. Десять дней только она была больна - нервическая горячка прекратила существование этой милой женщины. Она расставалась с жизнью, со всем, что ей дорого в этом мире, как должно христианке. Укрепившись причащением святых тайн, она с спокойною душой утешала мужа и мать, детей благословила, простилась с друзьями. Осиротели мы все без нее,- эта ранняя потеря тяготит сердце невольным ропотом. Ивашев горюет, но понимает свою обязанность к детям: она заставляет его находить твердость, необходимую в таких трудных испытаниях. Ему подает достойный пример почтенная madame Ledantu. Я с истинным уважением смотрю на ее высокую покорность волепровидения.

Второе твое письмо получил я у них, за два дня до кончины незабвенной подруги нашего изгнания. Извини, что тотчас тебе не отвечал,- право, не соберу мыслей, и теперь еще в разброде, как ты можешь заметить. Одно время должно все излечивать - будем когда-нибудь и здоровы и спокойны.

Наконец, любезный друг, я получил письма от Марьи Николаевны. Давно мне недоставало этого утешения. Она обещает писать часто. Ты, верно, с Трубецкими в переписке; следовательно, странно бы мне рассказывать отсюда, что Сутгова матушка к нему начала снова писать по-прежнему и обеспечила их будущность^*; это я узнал вчера из письма Марьи Казимировны - невольно тебе сообщаю старую весть, может быть давно уже известную. Переписка моя с родными та же, что и в Петровском,- жаль только, что не вместе с тобой читаем письма. <...> Скажи, каким образом Вильгельм пишет на твоем листке? Или он переведен куда-нибудь? Видно, они расстались с братом^**. Пушкины нынешнюю зиму перейдут в Тобольск. Пав<ел> Сергеевич очень доволен этим перемещением: будет вместе с Фонвизиными, и брату лучше в этом заведении, нежели в Красноярске, а может быть, перемена места произведет некоторую пользу в его расстроенном положении.

^* (О конфликте А. Н. Сутгофа с матерью, связанном с женитьбой, см. I его письмо к П. Н. Свистунову от 23 сентября 1839 г. (Летописи Гос. лит. музея. М., 1938. Кн. III. С. 310-311).)

^** (В. К. Кюхельбекер в сентябре 1839 г. был переведен из Баргузина в Акшинскую крепость, но выехал из Баргузина только в декабре 1839 г.)

Опоздал я сегодня беседой с тобой - надеюсь, что ты простишь нескладицу больного человека. Не хочется откладывать на неделю отправление. Будущий раз поговорю побольше. Говори мне о Горбачевском, от него нет ни строки: правда, и сам виноват, к нему не писал. Трудно, любезный Евгений, ко всем писать, а хочется про всех слышать. Спрашивай меня, когда замечаешь неполноту в письме. От Розена еще не имею ответа. Писал к нему по приезде сюда. Крепко обнимаю тебя. Пиши ко мне; что ты скажешь на мое письмо от 1 декабря? Басаргин дружески жмет тебе руку. Добрый друг - прощай. Надобно еще писать к Annette.

Твой И. Пущин.