40. Е. П. Оболенскому. № 6. 21 апреля 1840 г., <Туринск>

<...> Мне очень живо представил тебя Вадковский: я недавно получил от него письмо из Иркутска, в котором он говорит о свидании с тобой по возвращении с вод. Не повторяю слов его, щажу твою скромность, сам один наслаждаюсь ими и благословляю бога, соединившего нас неразрывными чувствами, понимая, как эта связь для меня усладительна. Извини, любезный друг, что невольно сказал больше, нежели хотел: со мной это часто бывает, когда думаю сердцем,- ты не удивишься. Воображаю тебя в хозяйственных твоих хлопотах, постройках; желаю успеха полного во всех твоих предприятиях - я сам ничего не предпринимаю, живу на всем готовом и как-то мало думаю чем-нибудь заводиться. Это бездействие имеет свою невыгодную сторону, но я не умею из него выйти. Вообще существование мое не то, что я ожидал, заглядывая во время оно из тюрьмы на поселение. <...> Очень рад, что наконец А<лександр> Л<укич>^* отозвался из Тугутуя,- поздравь его и от меня на новоселье: понимаю, как тебе приятно получить его признательный голос и как ты радуешься его обзаведению. Насчет пособия, выдаваемого из казны, которого до этого времени ни он, ни другие не получают, я нисколько не удивляюсь, потому что и здесь оно выдается несколько месяцев по истечении года, за который следует. Странно, что деньги, необходимые для существования, не достигают своего назначения своевременно. Тяжело, любезный друг, подумать о многих из наших в финансовом отношении, а помочь теперь нет возможности; что бог даст вперед.

^* (Александр Лукич Кучевской, осужденный в 1827 г. по уголовному делу, отбывал срок каторги вместе с декабристами в Петровском заводе. Обращенный на поселение в марте 1839 г., жил в Тугутуе вблизи Иркутска.)

<...> Батюшка и матушка здоровы, всегда об них статья особенная в письме Annette. He читаем мы вместе всех этих добрых писем, любезный Евгений! Веришь ли, что почти всякий раз эта мысль со мной, когда закрываю листки. Невольно иногда, живя в прошедшем, хочу из своего 14 номера^* выйти в коридор и прийти к тебе с полученной почтой в теплый твой уголок, где я, бывало, грелся и телесно и душевно. <...>

^* (Номер камеры Пущина в Петровском заводе.)

Ивашев обнимает тебя; ему, бедному, эти дни тяжелы грустным воспоминанием - она унесла с собой все земные радости. Не знаю, сказал ли я тебе, что мы с половины марта живем в новом его доме, который нас всех просторно помещает. У меня отдельные две большие комнаты, бываю один, когда хочу, и в семье, когда схожу вниз. Хозяева рады постояльцу, но этот последний не всегда приятный собеседник. Не знаю, буду ли в Туринске тем, что был прежде,- до сих пор все не то. Мне бы необходимо нужно было пользоваться советами Вольфа,- верно бы, не так расхворался там. В ту же пору хоть бы и возвратиться в окрестности Иркутска: я писал об этом к Annette.

Прощай, любезный друг Оболенский, мильон раз тебя целую, больше, чем когда-нибудь. Продолжай любить меня по-прежнему. Будь доволен неполным и неудовлетворительным моим письмом. Об соседях на западе нечего сказать особенного. Знаю только, что Беляевы уехали на Кавказ. Туда же просились Крюковы, Киреев и Фролов. Фонвизину отказано. Крепко обнимаю тебя.

И. Пущин.