45. М. А. Фонвизину. 14 июня 1840 г., Туринск

Сегодня писал к князю^* и просил его позволить мне ехать в Тобольск для лечения - нетерпеливо жду ответа в надежде, что мне не откажут в этой поездке. До того времени, если не сделается мне заметно хуже, думаю подождать с порошками, присланными Павлом Сергеевичем. Если же почему-нибудь замедлится мое отправление, начну и здесь глотать digitalis, хотя я не большой охотник до заочного лечения, особенно в такого рода припадках, которым теперь я так часто подвергаюсь.

^* (К генерал-губернатору Западной Сибири П. Д. Горчакову. Письмо разминулось с письмом Фонвизина к Пущину от 17 июня, где было передано распоряжение Горчакова обратиться за разрешением приехать в Тобольск к председателю губернского правления Н. П. Соловьеву. Разрешение Пущину было дано.)

Как вы поживаете, почтенный Михаил Александрович? Давно нет от вас известия. Надеюсь, что вы и добрая Наталья Дмитриевна здоровы и сколько возможно пользуетесь приятностями короткого сибирского лета. У нас теперь жаркое время, большею частью дождливое; однако это не мешает мне по вечерам в прохладные часы ходить по окрестностям нашего городка. Движение на чистом воздухе несколько успокаивает мое волнение. Днем большей частию дома чем-нибудь занят: нахожу развлечение в детях Ивашева; Машенька премиленькая девочка, очень умна и меня занимает. Меньшая ее сестричка Верочка преуморительная пышка, не говорит еще, не ходит, но жестами и ползком все выражает и всюду пробирается. Часто навещает мое уединение, мы с ней в большой дружбе. Петруша больной мальчик, вот уже три года ему, не может двигаться, в сильной степени английская болезнь. Жаль его, бедного, а помочь нечем здесь; делают все, что можно, пользы большой нет. Авось с годами укрепятся его силы, пока будет владеть ногами. Странно, что на лицо он чрезвычайно свеж, чего я обыкновенно не замечал в детях, подверженных этой болезни. Марья Петровна занимается огородом и цветами - большая до них охотница и знает хорошо это дело.

Извините меня пред добрым Пушкиным, что я сегодня не пишу к нему особо: он уверен, что я вполне чувствую и ценю его дружеское участие, не будет на меня сердиться, что я по вторичному его настоянию не начинаю еще предполагаемого курса лечения.

Авось мы свидимся, почтенный Михаил Александрович, душевно желал бы иметь это удовольствие и найти у вас в Тобольске здоровье, которого утрата сильно преследует меня здесь.

На случай приезда моего вы потрудитесь приискать мне квартирку в вашем соседстве; я не хочу и не смею вас беспокоить моим постоянным присутствием. Это значило бы злоупотреблять вашей добротой; у Пушкина также не думаю поместиться: верно, у них и без меня довольно тесно. Вы прежде меня узнаете, будет ли мне дано позволение ехать, и тогда приищите мне уголок; я неприхотлив, как вам известно, лишь бы найти добрых, тихих хозяев, что, впрочем, не всегда легко.

Последние известия из Иркутска у меня от 3 мая: М<ария> Н<иколаевна> мне пишет обо всем, рассказывает о посещении в Оёк, в именины Лизы была у них с детьми и хвалит новый дом Трубецких, который на этот раз, как видно из ее описания, не соображен по теории Ноева ковчега^*. Все там здоровы и проводят время часто вместе.

^* (Якушкин сообщал Пущину 15 декабря 1839 г. о Трубецких: "<...> они пока всей семьей живут в одной избе в Оёке" (Якушкин, с. 263).)

Прощайте, добрый Михаил Александрович, дружески приветствуйте от меня Наталью Дмитриевну. Крепко обнимаю вас мысленно в надежде скоро лично это сделать.

Пожмите руку Пушкину и поклонитесь Барятинскому. Все наши посылают вам и Наталье Дмитриевне поклоны.

Искренно преданный вам И. Пущин.

Скажите П<авлу> С<ергеевичу>, что я не намерен более путешествовать в известном вам фаэтоне - найду что-нибудь поспокойнее для моей преждевременной старости.