165. Н. И. Пущину. <Ялуторовск>, 27 сентября 1852 г.

На этих днях получил ваши добрые листки, которые привезла мне Нелинька. Она была здесь ночью на минутку, выпила чай - и опять вперед. Очень вам и Марье Николаевне благодарна за дружбу.

Вы меня спрашиваете о кончине нашего бессребреника Степана Михайловича. Кончина святая! Несколько времени до того он жаловался, что чувствует какую-то слабость и не может по-прежнему пешешествовать. Однако 9 июля, по обыкновению, отобедал у Анненкова и ел землянику со сливками. После обеда пошел пешком кой к кому и возвратился на гору домой в 10 часов. Лег спать. Ночью почувствовал сильные боли в животе - часу в 1-м послал за Мейером (Вольф был в Ивановском). Мейер нашел его чрезвычайно страждущим и потерялся. Думал помочь больному одними промывательными и не употребил ни кровопускания, ни пиявок. Боли несколько стихли, но слабость усиливалась. В четверг, т. е. на другой день утром в 10 часов, Михаил Александрович, как ближайший его сосед, узнал, что С<тепан> М<ихайлович> тяжко болен. Побежал к нему и нашел у него Вольфа, который сказал, что больной почти безнадежен,- посадил в ванну и к животу поставил 12 пиявок. Больной был в памяти и говорил со всеми. В 11 часов приехала Наталья Дмитриевна. Он с нежностию поцеловал ее руку и охотно принял ее предложение приобщиться св. тайн - послал за своим духовником и нетерпеливо его ждал. Между тем говорит, что не может встать и принять его в другой комнате. Тут все было в беспорядке. Когда вошел священник, он крепко его обнял и приобщился с полным сознанием. Все его обняли, поздравили - он крепко пожал руку священнику. Тут был Петр Николаевич, Михаил Алекс<андрович> и Наталья Дмитриевна.

После приобщения он поручил Михаилу Александровичу съездить к Виноградскому (который тогда правил должность губернатора) и сказать ему пожелание, чтобы в случае его кончины Анненков, Свистунов и Муравьев были его душеприказчиками и чтобы полиция ни во что не вмешивалась. Пока Михаил Александрович ездил, Н<аталья> Д<митриевна> просила его успокоиться и говорит, что это нужно для его выздоровления. Он отвечает: нет, кажется, мне не выздоравливать - лишь бы скорей кончилось - я давно уже приготовляюсь к переходу и нимало не страшусь его! - Виноградский согласился. Михаил Александрович, возвратившись, нашел С<тепана> М<ихайловича> уже умирающим. Смерть его была тиха и не сопровождалась страданиями. При последних его минутах, кроме тех, кого я назвал, были еще Анненков и Жилины, муж и жена. Завещания он не оставил, велел на словах все отдать племянницам.

Счеты с светом его коротки. Он жил не для себя. 12 числа были похороны - это было живое изъявление уважения и благодарности к покойному, честному и доброму человеку. Отпевали в Ильинской церкви - и все провожали до кладбища. Он положен возле Лидиньки Муравьевой - против Краснокутского, Барятинского и Кюхельбекера. Подчиненные его искренно его оплакивали - он был им отец в полном смысле слова, входил во все их обстоятельства, помогал, наставлял. Это было не то что долговязый. Впрочем, вы его не знаете, знаете нашу дружбу к нему и не потребуете лишних слов, тут неуместных. <...>

Мы все здоровы. Желаем вам всего лучшего. С полным уважением имею честь быть вашим покорнейшим слугою.

Н. Балин^*.

^* (Вымышленное имя, которым Пущин иногда подписывал свои письма из Сибири.)