164. Ф. Ф. Матюшкину. <Ялуторовск>, 9 сентября <1>852 г.

Как-нибудь да ты уже знаешь, любезный друг Матюшкин, что у меня на стене твой портрет и в портфеле теребеневский лицейский Jeannot^*.

^* (Теребеневский портрет Пущина-лицеиста 1817 г. хранится во Всесоюзном музее А. С. Пушкина.)

С июля месяца зрительная твоя трубка помогает мне тебя отыскивать, навожу ее на ваш департамент - и вижу вице-директора в полной деятельности^*. Помогай тебе бог в этом новом деле, а от меня прими, добрый друг, сердечное спасибо за твое дружеское воспоминание. Разумеется, я бы тебя не узнал, но узнаю твое прежнее сердце. Не помню даже, каким образом мой портрет к тебе попал. Знаю, что такой же есть у Егора Антоновича, а твой явился как во сне; наши старики меня в нем не узнают, а я в этом деле сам не судья. Скажи, оставить ли мне этого лицеиста у себя или вернуть тебе?

^* (С приходом в Морское министерство Ф. П. Врангеля Матюшкин занимал ряд административных постов в министерстве.)

Ты мне не говоришь, но, верно, получил мое письмо февральское. Отправлено было в ящике к Catherine.

Нового мне тебе нечего сообщить - уверять в дружбе не нужно. Ты должен быть убежден, что я, несмотря на все треволнения моего не совсем обыкновенного существования, с помощию божиею сохранился в чувствах и привязанностях.

Обними всех наших ветеранов старого Лицея. Константину Данзасу должен был дать весточку обо мне некто Кроль, молодой человек, очень милый, ему знакомый, который недавно здесь проезжал из Иркутска. Бориса расцелуй за меня и когда-нибудь, в свободную минуту от дел казенных, порадуй меня словечком. Случаи писать бывают.

Теперь хочу тебя попросить об одном деле. Ты поступи со мной откровенно. Если можно, сделай, а не то откажи прямо. Я не хочу об этом теперь писать к своим, потому что поручение мое может их затруднить, а хлопотать они станут.

Моя Аннушка большие делает успехи на фортепиано - теперь учится, ходит к учителю, своего фортепиано нет. Хочется мне ей подарить хороший инструмент, а денег Михайло обещал в будущем году прибавить. Следовательно, если ты можешь купить фортепиано и послать с зимними обозами в Тюмень к Зырянову для доставления оттуда Николаю Яковлевичу Балакшину, то мне сделаешь великое одолжение. Я думаю, все это обойдется не более 300 целковых. Фортепиано надобно выбрать, как следует велеть уложить и пр. и пр. К Ирбитской ярмарке, в таком случае, я могу его получить. Не взыщи, что я с тобой говорю без оглядки. Прошу только об одном: если нельзя, то сделай, как будто я и не говорил тебе о теперешнем моем желании. Чтоб моя просьба ни на волос тебя не затрудняла. При всем моем желании добыть фортепиано можно и повременить. Я пишу, как будто говорю с тобой. Нужна большая доверенность, чтоб заочно так говорить. В будущем году этот долг уплотится. Вот вся история.

Не знаю, как тебе высказать всю мою признательность за твою дружбу к моим сестрам. Я бы желал, чтоб ты, как Борис, поселился в нашем доме. Впрочем, вероятно, у тебя казенная теперь квартира. Я спокойнее здесь, когда знаю, что они окружены лицейскими старого чекана. Обними нашего директора почтенного. Скоро буду к нему писать. Теперь не удастся. Фонвизины у меня - заранее не поболтал на бумаге, а при них болтовня и хлопоты хозяина, радующегося добрым гостям^*. Об них поговорю с Николаем.

^* (В июле 1852 г. И. А. Фонвизин получил разрешение приехать в Тобольск для свидания с братом; на возвратном пути он заезжал в Ялуторовск (см.: Якушкин, с. 367). М. А. Фонвизин решился проводить брата до Ялуторовска. Это подтверждается письмом его к Е. П. Оболенскому от 14 октября 1852 г., которое начинается: "Когда мы беседовали с вами в Ялуторовске, вы говорили мне..." (Фонвизин, т. 1, с. 369).)

Тебя крепко обниму, добрый мой Матюшкин. Мильон лет мы не видались. Вряд ли и увидимся. Будем хоть изредка пересылаться весточкой. Отрадно обмануть расстояние - отрадно быть близко и вдалеке. Часто гляжу на твой портрет - тут мысли перебегают все десятки лет нашей разлуки. Annette мне недавно писала, как ты с ней ходил по царскому саду; читая, мне казалось, что ты ей рассказывал вчерашние события, а это рассказы лицейской нашей жизни, которая довольно давно уже прошла.

На днях у меня был Оболенский, он сын того, что был в Лицее инспектором. Вышел в 841-м году. Служит при Гасфорте, приезжал в Ялуторовск по какому-то поручению и, услышав мою фамилию, зашел навестить меня. С ним я потолковал о старине. Он нашел, что я еще мало стар; забросал я его вопросами местными, напомнил ему, что он жил с отцом во флигеле в соседстве с Ротастом. Тогда этот Оболенский несознательно бегал - ему теперь только 32 года. Только странный какой-то человек, должно быть, вроде своего отца.

Приветствует тебя Матвей Муравьев, он помнит твои рассказы по возвращении из сибирской экспедиции. Один он только тебя знает из здешних моих товарищей ялуторовских.

Прощай.

Он же таковой же - помнишь отметки Мейера?^*

^* (Лицейская шутка о гувернере К. Б. Мейере.)