181. Н. А. Бестужеву. <Ялуторовск>, 3 сентября <1>854 г.

Пора благодарить тебя, любезный друг Николай, за твое письмо от 28 июня. Оно дошло до меня 18 августа. От души спасибо тебе, что мне откликнулся. В награду посылаю тебе листок от моей старой знакомки, бывшей Михайловой. Она погостила несколько дней у своей старой приятельницы, жены здешнего исправника. Я с ней раза два виделся и много говорил о тебе. Она всех вас вспоминает с особенным чувством. Если вздумаешь ей отвечать, пиши прямо в Петропавловск, где отец ее управляет таможней.

Много воды утекло с тех пор, как я тебе послал мое мартовское письмо. О политике не хочу говорить, потому что ничего в ней не понимаю; вижу только, что все довольно мрачно и что все в чрезвычайно натянутом положении. Как, когда и чем разрешится эта задача, не берусь сказать, едва ли и сами двигатели ответят удовлетворительно на этот вопрос. Следовательно, мы с тобой смело можем помолчать об этом и скрепя сердце ожидать, что выкроит провидение для бедного человечества из всей теперешней кутерьмы, которая завязалась не на шутку. Ты, вероятно, читаешь все, что и мы читаем, то есть "Debats" и "Московские ведомости".

И в наших инвалидных рядах после смерти Александра четыре новых креста: Муханов в Иркутске, Фонвизин в Марьине, где только год прожил и где теперь осталась оплакивать его Наталья Дмитриевна, Василий Норов в Ревеле и Николай Крюков в городе Минусинске.

Под мрачным впечатлением современности началось с некролога. Эта статья нынче стала чаще являться в наших летописях. Ты, может быть, все про это давно слышал. Извини, если пришлось повторить.

Довольно об умерших - вздохнем и перейдем к живым.

В продолжение нынешнего лета проводили семью Александра, состоящую из его жены, Миши, славного мальчика по 12-му году, и из трех дочерей. Все они благополучно прибыли в Соколинки. Вероятно, скоро разрешат им жить в самой Москве. Проездом весь караван погостил у нас почти неделю.

Вскоре после них был здесь Иванов, инженерный офицер, который женат на Оленьке Анненковой. Они тоже уехали в Петербург, куда он перемещен на службу из Омска. Мудрено тебе вообразить, что Оленька, которую грудным ребенком везли из Читы в Петровское, теперь женщина 24 лет - очень милая и добрая. Брат ее Ваня, еще зимой кончивши курс гимназии, определился юнкером в Прусский полк и теперь в Ревеле ждет англичан, но они, кажется, ограничиваются беззащитными подвигами, то есть жгут селения и грабят церкви, откуда им ни одного выстрела не посылают. Непостижимая война в нашем веке!

Остальные лица старого и нового нашего поколения все на прежних местах. Указал тебе на все изменения, известные мне по сегодняшнее число.

Ты уже должен знать, что 14 августа Иван Дмитриевич прибыл в Иркутск с старшим своим сыном Вячеславом. Дорога ему помогла, но болезнь еще не уничтожена. Будет там опять пачкаться. Дай бог, чтоб это шло там удачнее, нежели здесь в продолжение нескольких месяцев. Просто страшно было на него смотреть. Не знаю, можно ли ему будет добраться до вас. Мне это необыкновенно счастливо удалось, но и тут тебя, добрый друг, не поймал. Авось когда-нибудь как-нибудь свидимся.

В августе был у меня Яков Дмитриевич, объезжал округ, он из Перми завернул ко мне, погостил четыре дня. Всем нам это был праздник - добрый человек, неизменно привязанный к нам по старине. Велел очень кланяться тебе и брату. Он очень жалеет, что не мог быть у вас за Байкалом до выезда из Иркутска. Теперь его постоянное жительство в Омске. Сашенька здорова, но все он опасается нервических ее припадков.

Не нужно тебе говорить, что вместе со мной крепко тебя обнимают наши старики,- теперь нас четверо^*. Все здоровы, обними за нас и брата Михайлу. Усердный поклон почтенным твоим сестрицам. Не порадовал ты меня известием, что вы хвораете; пожалуйста, оставьте эту дурную привычку - она в наши годы никуда не годится. Скажи мой привет Катерине Петровне и напомни, что если она поедет за Урал, то на дороге ее Ялуторовск, где все радушно желают ее видеть. Кажется, она знает нашу здешнюю вдову Александру Васильевну. Пусть из Уковского завода скажет, чтоб ее везли прямо в дом Бронникова: на этой станции все знают этот дом.

^* (В Ялуторовске в 1854 г. оставались кроме Пущина И. Д. Якушкин, М. И. Муравьев-Апостол и Е. П. Оболенский.)

В одно и то же время, как тебе, писал и Горбачевскому - до сих пор от него ни слуху ни духу. Видно, опять надобно будет ждать серебрянку^*, чтоб получить от него весточку. Странно только то, что он при такой лени черкнуть слово все мне жалуется, что все его забыли, и считает всех перед ним виноватыми. Оригинал - да и только! - Распеки его при случае.

^* (Серебрянка - обоз с серебряной рудой из Нерчинска в Петербург.)

Иоссе мне понравился, он зимой должен опять быть здесь проездом из России. От него ты будешь иметь грустные об нас всех известия, которые иногда не укладываются в письмо. Мне пришло на мысль отправить эти листки к Д. Д. С<тарцеву>. Он тебе их вручит. Таким образом и волки сыты, и овцы целы!^*

^* (Д. Д. С<тарцев> - селенгинский купец, друг и компаньон Бестужевых (в их попытке разведения мериносовых овец), взявший на воспитание и усыновивший сына Н. А. Бестужева Алексея и дочь Екатерину.)

Виделся ли ты с Софьей Григорьевной? Я слышал, что она поехала в Кяхту. Мне было очень приятно с нею здесь провести денек. Добрая женщина, без всяких вычур. Появление ее - отрадная страничка в наших памятных тетрадках. Я счастлив за С<ергея> Григорьевича.

Прощай покамест. Будьте все здоровы и веселы. Ты мне не говорил, есть ли у твоего брата потомство? Пожми руку ему и всем вашим дамам.

Верный твой И. П.

Все мои в России, благодарю бога, здоровы и по-прежнему продолжают опекать меня. У Николая две дочери и сын. Я ему даю об вас весточку. Он с дружбою всех помнит.

И<ван> П<ущин>, приветствуя Дмитрия Дмитриевича, просит передать это письмо Николаю Александровичу Б<естужеву>.