210. Н. Д. Фонвизиной. <Ялуторовск>, 13 февраля <1856 г.>

31 генваря был у меня Корсаков, он уделил нам восемь часов - это уже много, при их скачке. Видел моих родных, привез от них письма. В Нижнем не узнал Аннушку, которая его встретила, когда он вошел к директрисе. <...> И от нее был с ним листок. М<арья> А<лександровна> просит, чтоб я Аннушку называл Ниной, в воспоминание ее дочери. <...>

Корсаков меня успокоил насчет плачевного дела. Говорит, что есть несомненная надежда на окончание сколько-нибудь сносное. Все это несколько умирит бедную Нелиньку с роковой ее судьбой. Страшная драма разыгрывается с этим существом. Может быть, это так суждено, чтоб ее оценили. Жду, чтоб ты ее увидела. Верно, полюбишь.

3 февраля, в день Аннушкиных именин. <...> Беспрестанно отрывали меня в этот день поздравительные посещения. <...>

6 и 7-го числа опять гость - молодой Врангель, лицеист, служащий в Семипалатинске. Опять толкотня в доме Бронникова. <...> Еще моряк князь Оболенский с Амура. <...> С ним беседа любопытна.

7-го, когда я сидел с Ваней за ужином, бросился на меня Миша Волконский. Курьером скачет к Н<иколаю> Н<иколаевичу>. Тут много перебежало и в голове и сердце в продолжение получаса, что он у меня пробыл. <...>

8-го приехал погостить Казимирский с Сашурой миниатюрной. Они и теперь у меня, останутся до масленицы. Он необыкновенно добрый человек, особенно к твоему холодному другу. Не смею опять спросить, за что? <...>

Письмо из Тобольска. Вскрываю и бросаюсь на шею Казимирскому. Он просто чуть не упал. "Что такое?" - Пушкин освобожден!!! <...> Понимаешь ли ты, как я обниму нашего гомеопата в доме Бронникова?^* <...>

^* (После неоднократных ходатайств отца и сестры П. С. и Н. С. Бобрищевым-Пушкиным 11 января 1856 г. было разрешено вернуться на родину в Тульскую губ.)

И<ван> Д<митриевич> все хворает. Пишет мне несколько слов в письме Вячеслава.

Учи меня, добрый друг, авось будет прок в юноше, жаждущем науки. <...>

Позволь тебя обнять, не говоря как. <...>