211. Н. Д. Фонвизиной. <Ялуторовск, февраль-март 1856г.>

<...> 24-го я отправил барону твои деньги; разумеется, не сказал от кого, только сказал, что и не от меня. <...> От души спасибо тебе, друг, что послала по возможности нашему старику. В утешение тебе скажу, что мне удалось чрез одного здешнего доброго человека добыть барону ежемесячно по 20 целковых. Каждое 1-ое число (началось с генваря) получаю из откупа эту сумму и отправляю, куда следует. Значит, барон покамест несколько обеспечен^*. <...>

^* (Речь идет о деньгах, собиравшихся в вспомоществование В. И. Штейнгейлю.)

Прихворнул, тотчас принял меры. Пустил из левой руки кровь и другими освежающими средствами успокоил волнение. Теперь полегче. <...>

Ужели ты в самом деле думаешь, что я кого-нибудь виню или осуждаю? Именно ни тени ничего этого во мне нет. Я осужден в первом разряде и считаю своим уделом нести это осуждение. Тут действует то же чувство, которое заставляло меня походом^* <не> сидеть на лошади, а вести ее в поводу, когда спешивалась вся батарея,- чуть ли не я один это делал и нисколько не винил других офицеров, которым не хотелось в жар, по глубокому песку проходить по нескольку верст. То же самое на мельнице, я молол постоянно свои 20 фунтов, другие нанимали. Разве я осуждал кого-нибудь? В походе за Байкалом^** я ни разу не присел на повозку. Меня же называли педантом. Вот мое самолюбие! Суди как знаешь. Может быть, это муха, в которой я не даю себе отчета, знаю только, что мне с ней ловко и ни малейшей занозы против кого бы то ни было.

^* (Во время службы в Конной артиллерии до 1822 г.)

^** (На мельнице - т. е. в Петровском заводе; в походе за Байкалом - во время перехода декабристов из Читы в Петровский завод в 1830 г.)

Теперь я по воле твоей разрешил брату располагать мною в твое соседство. Это я сделал легко и даже с наслаждением^*. Увидим, что из этого будет. Я знаю только, что я тебя увижу непременно! Но знаю также, что вряд ли это будет для меня исключением. Спроси брата Николая, почему я думаю, что меня прежде других не пустят. До перемены царства по крайней мере так было. Впрочем, теперь тут вмешалось другое,- может быть, и будет успех. <...>

^* (М. И. Пущин, с согласия брата и при поддержке П. А. Вяземского, обратился с просьбой о возвращении Пущина в Европейскую Россию (черновик прошения рукою П. А. Вяземского хранится в ИРЛИ). Александр II отказал ввиду готовившейся к коронации общей амнистии декабристам.)

Сегодня прощеный день - бедовый человек издали просит, чтоб ты простила его и позволила любить тебя так, чтоб это не было для тебя невыносимой бедой. <...> Одна любовь залечивает раны. <...>

Долго я смотрел на Девичий монастырь^* - и мне знакомо это место,- я часто там бывал, живя близко у Колошиных. <...>

^* (Письмо Н. Д. Фонвизиной на листке с видом Девичьего монастыря в Москве.)

Дело плачевное, должно быть, кончено. Последнее известие, что конфирмация отложена до приезда Н<иколая> Н<иколаевича>, а он уже с 10 февраля в Петербурге. <...>

Ал<ександра> Ив<ановна> Давыдова послала просьбу о возвращении на родину. Юшневская писала мне из 3 На мельнице - т. е. в Петровском заводе; в походе за Байкалом - во время перехода декабристов из Читы в Петровский завод в 1830 г.3 На мельнице - т. е. в Петровском заводе; в походе за Байкалом - во время перехода декабристов из Читы в Петровский завод в 1830 г.3 На мельнице - т. е. в Петровском заводе; в походе за Байкалом - во время перехода декабристов из Читы в Петровский завод в 1830 г.Нижнего, а из Киева еще нет весточки. <...>

Аннушке в сентябре минет 14-ть. <...> Она почти с меня ростом; нельзя сказать, чтоб была так хороша, как я, но открытая, приятная, веселая рожица. Ловка и ласкова! <...>

Горе тому и той, кто живет без заботы сердечной,- это просто прозябание! <...>

2 марта. Все ждали нашего Кита^*, но его до сих пор нет. <...> Подождем, узнаем наконец, как все преодолевается терпением,- это добродетель русских. <...>

^* (Кит - одно из прозвищ П. С. Бобрищева-Пушкина.)

Поцелуй крепко Таню, мне кажется, что она сердита.