Путешествие в Арзрум

Сии записки, будучи занимательны только для весьма немногих, никогда не были бы напечатаны, если б к тому не побудила меня особая причина: прошу позволение объяснить ее и для того войти в подробности очень неважные, ибо они касаются одного меня.

В 1829 году отправился я на Кавказские воды. В таком близком расстоянии от Тифлиса мне захотелось туда съездить для свидания с братом и некоторыми из моих приятелей:. Приехав в Тифлис, я уже никого из них не нашел. Армия выступила в поход. Желание видеть войну и сторону мало известную побудило меня просить у е. с. графа Паскевича-Эриванского позволения приехать в Армию. Таким образом видел я блистательный поход, увенчанный взятием Арзрума.

Журналисты как-то о том проведали. В газете (политической) побранили меня но на шутку за то, что по возвращения моем напечатал я стихотворение, не относившееся ко взятию Арзрума. "Мы надеялись..." - писал неизвестный рецензент, и проч. Один из московских журналов также пороптал на певунов, не воспевших успехи нашего оружия^*.

^* (В черновике это место читается: "По возвращении моем напечатал я одну из глав "Евгения Онегина", писанную года три прежде. В "Северной пчеле" неизвестный Аристарх меня побранил не на шутку, ибо, говорил он, мы ожидали не "Евгения Онегина", а поэмы на взятие Арзрума. Почтенный "Вестник Европы" также пороптал на певунов, которые не пропели успехи нашего оружия".)

Я, конечно, не был обязан писать по заказу гг. журналистов. К тому же частная жизнь писателя, как и всякого гражданина, не подлежит обнародованию. Нельзя было бы, например, напечатать в газетах: Мы надеялись, что г. прапорщик такой-то возвратится из похода с Георгиевским крестом; вместо того вывез он из Молдавии одну лихорадку. Явно, что ценсура этого не пропустила б. Зная, что публика столь же мало заботится о моих путешествиях, как и о требованиях рецензентов, я не стал оправдываться. Но важнейшее обвинение заставляет меня прервать молчание^*.

^* (Вместо последних двух предложений (со слова "Зная") в черновике написано: "Однако ж я не отвечал, не желая доставить Гостиному двору приятное зрелище авторской травли и зная, что публика столь же мало заботится о причине моих путешествий, как и о строгих требованиях моих рецензентов".)

В "Путевых записках" 1829 г., положенных в основу "Путешествия в Арзрум", вместо строк, начинающихся словами "Наконец увидел я" и кончающихся "...путешествовать вместе" было:

Смотря на маневры ямщиков, я со скуки пародировал американца Купера в его описаниях морских эволюции. Наконец воронежские степи оживили мое путешествие. Я свободно покатился по зеленой равнине - и я благополучно прибыл в Новочеркасск, где нашел графа Вл. Пушкина, также едущего в Тифлис. Я сердечно ему обрадовался, и мы поехали вместе. Он едет в огромной бричке. Это род укрепленного местечка; мы ее прозвали Отрадною. В северной ее части хранятся вины и съестные припасы, в южной - книги, мундиры, шляпы и etc. и etc. С западной и восточной стороны она защищена ружьями, пистолетами, мушкетонами, саблями и проч. На каждой станции выгружается часть северных запасов, и таким образом мы проводим время как нельзя лучше.

Эпизод с посещением калмыцкой кибитки в "Путевых записках" читается в следующей редакции:

Кочующие кибитки полудиких племен начинают появляться, оживляя необозримую однообразность степи. Разные народы разные каши варят. Калмыки располагаются около станционных хат. Татары пасут своих вельблюдов, и мы дружески навещаем наших дальных соотечественников.

На днях, покамест запрягали мне лошадей, пошел я к калмыцким кибиткам (т. е. круглому плетню, крытому шестами, обтянутому белым войлоком, с отверстием вверху). У кибитки паслись уродливые и косматые кони, знакомые нам по верному карандашу Орловского. В кибитке я нашел целое калмыцкое семейство; котел варился посредине, и дым выходил в верхнее отверстие. Молодая калмычка, собой очень недурная, шила, куря табак. Лицо смуглое, темно-румяное. Багровые губки, зубы жемчужные. Замечу, что порода калмыков начинает изменяться, и первобытные черты их лица мало-помалу исчезают. Я сел подле нее. "Как тебя зовут?" - "***" - "Сколько тебе лет?" - "Десять и восемь". - "Что ты шьешь?" - "Портка". - "Кому?" - "Себя". - "Поцелуй меня". - "Неможна, стыдно". Голос ее был чрезвычайно приятен. Она подала мне свою трубку и стала завтракать со всем своим семейством. В котле варился чай с бараньим жиром и солью. Не думаю, чтобы кухня какого б то ни было народу могла произвести что-нибудь гаже. Она предложила мне свой ковшик, и я не имел силы отказаться. Я хлебнул, стараясь не перевести духа. Я просил заесть чем-нибудь, мне подали кусочек сушеной кобылятины. И я с большим удовольствием проглотил его. После сего подвига я думал, что имею право на некоторое вознаграждение. Но моя гордая красавица ударила меня по голове мусикийским орудием, подобным нашей балалайке. Калмыцкая любезность мне надоела, я выбрался из кибитки и поехал далее. Вот к ней послание, которое, вероятно, никогда до нее не дойдет...

Далее Пушкин предполагал привести текст своего стихотворения "Калмычке".

После слов "славолюбивыми путешественниками" в "Путевых записках":

Суета сует. Граф Пушкин последовал за мною. Он начертал на кирпиче имя ему любезное, имя своей жены - счастливец - а я свое.

 Любите самого себя, 
 Любезный, милый мой читатель.

После слов "Что делать с таковым народом?" в "Путевых записках" иная редакция рассуждения о черкесах:

Можно попробовать влияние роскоши; новые потребности мало-помалу сблизят с нами черкесов: самовар был бы важным нововведением. Должно надеяться, что с приобретением части восточного берега Черного моря черкесы, отрезанные от Турции...^* Есть, наконец, средство более сильное, более нравственное, более сообразное с просвещением нашего века, но этим средством Россия доныне небрежет: проповедание Евангелия. Терпимость сама по себе вещь очень хорошая, но разве апостольство с нею несовместно? Разве истина дана для того, чтобы скрывать ее под спудом? Мы окружены народами, пресмыкающимися во мраке детских заблуждений, и никто еще из нас не подумал препоясаться и идти с миром и крестом к бедным братиям, доныне лишенным света истинного. Легче для нашей холодной лености в замену слова живого выливать мертвые буквы и посылать немые книги людям, не знающим грамоты. Нам тяжело странствовать между ими, подвергаясь трудам, опасностям по примеру древних апостолов и новейших римско-католических миссионеров.

^* (Это место недоработано.)

Лицемеры! Так ли исполняете долг христианства? Христиане ли вы? С сокрушением раскаяния должны вы потупить голову и безмолвствовать... Кто из вас, муж веры и смирения, уподобился святым старцам, скитающимся по пустыням Африки, Азии и Америки, без обуви, в рубищах, часто без крова, без пищи, но оживленным теплым усердием и смиренномудрием? Какая награда их ожидает? Обращение престарелого рыбака или странствующего семейства диких, нужда, голод, иногда мученическая смерть. Мы умеем спокойно блистать велеречием, упиваться похвалами слушателей. Мы читаем книги и важно находим в суетных произведениях выражения предосудительные.

Предвижу улыбку на многих устах. Многие, сближая мои калмыцкие нежности с черкесским негодованием, подумают, что не всякий и не везде имеет право говорить языком высшей истины. Я не такого мнения. Истина, как добро Мольера, там и берется, где попадется.

Отрывок из путевых записок, не вошедший в "Путешествие в Арзрум"

Мы ехали из Арзрума в Тифлис. Тридцать человек линейских казаков нас конвоировали, возвращающихся на свою родину. Перед нами показался линейский полк, идущий им на смену. Казаки узнали своих земляков и поскакали к ним навстречу, приветствуя их радостными выстрелами из ружей и пистолетов. Обе толпы съехались и обнялись на конях при свисте пуль и в облаках дыма и пыли. Обменявшись известиями, они расстались и догнали нас с новыми прощальными выстрелами.

- Какие вести? - спросил я у прискакавшего ко мне урядника, - все ли дома благополучно?

- Слава богу, - отвечал он, - старики мои живы; жена здорова.

- А давно ли ты с ними расстался?

- Да вот уже три года, хоть по положению надлежало бы служить только год...

- А скажи, - прервал его молодой артиллерийский офицер, - не родила ли у тебя жена во время отсутствия?

- Ребята говорят, что нет, - отвечал веселый урядник.

- А не б-ла ли без тебя?

- Помаленьку, слышно, б-ла.

- Что ж, побьешь ты ее за это?

- А зачем ее бить? Разве я безгрешен?

- Справедливо; а у тебя, брат, - спросил я другого казака, - так ли честна хозяйка, как у урядника?

- Моя родила, - отвечал он, стараясь скрыть свою досаду.

- А кого бог дал?

- Сына.

- Что ж, брат, побьешь ее?

- Да посмотрю; коли на зиму сена припасла, так и прощу, коли нет, так побью.

- И дело, - подхватил товарищ, - побьешь, да и будешь горевать, как старик Черкасов; смолоду был он дюж и горяч, случился с ним тот же грех, как и с тобой, поколотил он хозяйку, так что она после того тридцать лет жила калекой. С сыном его случись та же беда, и тот было стал колотить молодицу, а старик-то ему: "Слушай, Иван, оставь ее, посмотри-ка на мать, и я смолоду поколотил ее за то же, да и жизни не рад". Так и ты, - продолжал урядник, - жену-то прости, а выб-ка посылай чаще по дождю.

- Ладно, ладно, посмотрим, - отвечал казак уряднику.

- А в самом деле, - спросил я, - что ты сделаешь с выб-ком?

- Да что с ним делать? Корми да отвечай за него, как за родного.

- Сердит, - шепнул мне урядник, - теперь жена не смой и показаться ему: прибьет до смерти.

Это заставило меня размышлять о простоте казачьих нравов.

- Каких лет у вас женят? - спросил я.

- Да лет четырнадцати, - отвечал урядник.

- Слишком рано, муж не сладит с женою.

- Свекор, если добр, так поможет. Вот у нас старик Суслов женил сына да и сделал себе внука.

Приложения к путешествию в Арзрум

(Текст, не включенный Пушкиным в "Путешествие в Арзрум" при публикации очерка в "Современнике".)

I

Notice sur la Secte des Yezidis

Entre les sectes nombreuses que se sont elevees dans la Mesopotamie, parmi les Musulmans, apres la mort de leur prophete, il n'en est aucune qui soit odieuse a toutes les autres autant que celle des Yezidis. Les Yezidis ont pris leur nom du scheikh Yezid, auteur de leur secte, et ennemi declare de la famille d'Ali. La doctrine dont ils font profession, est un melange du manicheisme, du mahometisme et de la croyance des anciens Perses. Elle se conserve parmi eux par tradition, et est transmise de pere en fils sans le secours d'aucun livre: car il leur est defendu d'apprendre a lire et a ecrire. Ce defaut de livres est sans doute la cause, pour laquelle les historiens Mahometans ne parlent de cette secte qu'en passant, et pour designer sous ce nom des gens abandonnes au blaspheme, cruels, barbares, maudits de Dieu, et infideles a la religion de leur prophete. Par une suite de cela on ne peut se procurer, relativement a la croyance des Yezidis, aucunes notions certaines, si ce n'est ce qu'on observe aujourd'hui meme parmi eux.

Les Yezidis ont pour premier principe de s'assurer l'amitie du Diable, et de mettre l`epee a la main pour sa defense. Aussi s'abstiennent-ils non-seulement de le nommer, mais meme de se servir de quelque expression dont la consonnance approche de celle de son nom. Par exemple un flcuve se nomme dans le langage ordinaire schatt, et comme ce mot a quelque leger rapport avec le mot scheitan, nom du Diable, les Yezidis appellent un fleuve ave mazen, c'est-a-dire grande eau. De meme encore les Turcs mau-dissent frequemment le Diable, en se servant pour cela du mot nal, qui veut dire malediction', les Yezidis evitent avec grand soin tous les mots qui ont quelque analogie avec celui-la. Ainsi au lieu du mot nal qui signifie aussi fer de cheval, ils disent sol, c'est-a-dire, semelle de souliers d'un cheval, et ils substituent le mot solker, qui veut dire savetier, au terme du langage ordinaire nal-benda, qui signifie marechal. Quiconque frequente les lieux qu'ils habitent, doit etre tres-attentif a ne point prononcer les mots diable et maudit, et surtout ceux-ci, maudit soit le diable; autre-ment il courrait grand risque d'etre maltraite, ou meme tue. Quand leurs affaires les attirent dans les villes Turques, on ne peut pas leur faire de plus grand affront que de maudire le diable devant eux, et si la personne qui a eu cette imprudence vient a etre rencontree en voyage par des Yezidis et reconnue, elle est en grand danger d'eprouver leur vengeance. Il est arrive plus d'une fois que des homines de cette secte ayant ete arretes pour quelque crime par la justice Turque, et condamnes a mort, ont mieux aime subir leur condamnation que d'user de la faculte qui leur etait accordee, de s'y soustraire en maudissant le Diable.

Le Diable n'a point de nom dans le langage des Yezidis. Ils se servent tout au plus pour le designer de cette periphrase, scheikh mazen, le grand chef. Ils admettent tous les prophetes et tous les saints reveres par les Chretiens, et dont les monasteres situes dans leurs environs portent les noms. Ils croient que tous ces saints personnages, lorsqu'ils vivaient sur la terre, ont ete distingues des autres hommes plus ou moins, selon que le diable a reside plus ou moins en eux: c'est surtout, suivant eux, dans Moise, Jesus-Christ et Mahomet qu'il s'est le plus manifeste. En un mot, ils pensent que c'est Dieu qui ordonne, mais qu'il confie au pou-voir du Diable l'execution de ses ordres.

Le matin, a peine le soleil commence-t-il a paraitre, qu'ils se jettent a genoux les pieds nus, et que tournes vers cet astre, ils se mettent en adoration, le front contre terre. Pour faire cet acte de devotion, ils se retirent a part, loin de la presence des hommes; ils font leur possible pour n'etre point vus quand ils s'acquit-tent de ce devoir, dont ils se dispensent meme suivant les circonstances.

Ils n'ont ni jeunes, ni prieres, et disent pour justifier l'omis-sion de ces ceuvres de religion, que le scheikh Yezid a satisfait pour tous ceux qui feront profession de sa doctrine jusqu'a la fin du monde, et qu'il en a recu l'assurance positive dans ses revelations; c'est en consequence de cela qu'il leur est defendu d'appren-dre a lire et a ecrire. Cependant tous les chefs des tribus et des gros villages soudoient un docteur mahometan pour lire et interpreter les lettres qui leur sont adressees par les seigneurs et les pachas Turcs, et pour у repondre. Relativement aux affaires qu'ils ont entre eux, ils ne se fient jamais a aucune personne d'une autre religion; ils envoient leurs ordres et font faire toutes leurs commissions de vive voix, par des hommes de leur secte.

N'ayant ni prieres, ni jeunes, ni sacrifices, ils n'ont aussi aucune fete. Ils tiennent cependant le 10 de la lune d'aout une assemblee dans le voisinage du tombeau du scheikh Adi. Cette assemblee, a laquelle beaucoup des Yezidis se rendent de contrees eloignees, dure toute cette journee et la nuit suivante. Cinq ou six jours avant ou apres celui ou elle a lieu, les petites caravanes courent risque d'etre attaquees dans les plaines de Moussol et du Kurdistan, par ces pelerins qui voyagent toujours plusieurs ensemble, et il est rare qu'une annee se passe sans que ce pelerinage donne lieu a quelque facheux evenement. On dit qu'un grand nombre de femmes des Yezidis, a l'exception cependant des filles qui ne sont point encore mariees, se rendent des villages voisins a cette reunion, et que cette nuit-la apres avoir bien bu et mange, Ton eteint toutes les lumieres, et l'on ne parle plus jusqu'aux approches de l'aurore, instant auquel tout le monde se retire. On peut se faire une idee de ce qui se passe dans ce silence et a la faveur des tenebres. Aucune espece de nourriture n'est defendue aux Yezidis, excepte la laitue et la citrouille. Ils ne font jamais dans leurs maisons de pain de froment, mais seulement du pain d'orge; je ne sais point quelle en est la raison.

Ils emploient pour leurs serments les memes formules qui sont en usage parmi les Turcs, les Chretiens et les Juifs; mais le serment le plus fort qu'ils fassent entre eux, est de jurer par l`etendard de Yezid, c'est-a-dire, par leur religion.

Ces sectaires ont un tres grand respect pour les monasteres Chretiens qui sont dans leurs environs. Quand ils vont les visiter, ils 6tent leurs chaussures avant d'entrer dans l'enceinte et mar-chant pieds nus, ils baisent la porte et les murs; ils croient par la s'assurer la protection du saint dont le couvent porte le nom. S'il leur arrive, pendant une maladie, de voir en reve quelque monastere, ils ne sont pas plutot gueris qu'ils vont le visiter, ct у porter des offrandes d'encens, de cire, de miel, ou de quelque autre chose. Ils у demeurent environ un quart d'heure, et en bai-sent de nouveau les murailles avant de seretirer. Ilsne font aucune difficulte de baiser les mains du patriarche ou de l'eveque, qui est superieur du monastere. Quant aux mosquees des Turcs, ils s'abstiennent d'y entrer.

Les Yezidis reconnaissent pour chef de leur religion, le scheikh qui gouverne la tribu a laquelle est confiee la garde du tombeau du scheikh Adi, restaurateur de leur secte. Ce tombeau se trouve dans la juridiction du prince d'Amadia. Le chef de cette tribu doit toujours etre pris parmi les descendants du scheikh Yezid: ils est confirme dans sa place, sur la demande des Yezidis, et moyennant un present de quelques bourses, par le prince d'Amadia. Le respect, que ces sectaires portent au chef de leur religion, est si grand, qu'ils s'estiment tres heureux quand ils peuvent obtenir une de ses vieilles chemises, pour leur servir de linceul: ils croient que cela leur assure une place plus avantageuse dans l'autre monde. Quelques-uns donnent jusqu'a quarante piastres pour une semblable relique, et s'ils ne peuvent l'obtenir toute entiere, ils se contentent d'en avoir une portion. Quelquefois le scheikh lui-meme envoie une de ses chemises en present. Les Yezidis font passer secretement a ce chef supreme une portion de tous leurs brigandages, pour l'indemniser de depenses que lui occasionne l'hospitalite qu'il exerce envers ceux de sa secte.

Le chef des Yezidis a toujours pres de lui un autre personnage qu'ils appellent kotchek, et sans le conseil duquel il n'entreprend rien. Celui-ci est regarde comme l'oracle du chef, parce qu'il a le privilege de recevoir immediatement des revelations du Diable. Aussi quand un Yezidi hesite s'il doit entreprendre quelque affaire importante, il va trouver le kotchek, et lui demander un avis, qu'il n'obtient point neanmoins sans qu'il lui en coute quelque argent. Avant de satisfaire a la consultation, le kotchek, pour donner plus de poids a sa reponse, s'etend tout de son long par terre, et se couvrant il dort, ou fait semblant de dormir, apres quoi il dit qu'il lui a ete revele pendant son sommeil telle ou telle decision: quelquefois il prend un delai de deux ou trois nuits, pour donner sa reponse. L'exemple suivant fera voir, combien est grande la confiance que l`on a en ses revelations. Jusqu'a il у a environ quarante ans, les femmes des Yezidis portaient comme les femmes Arabes, afin d'epargner le savon, des chemises bleue, teintes avec l'indigo. Un matin, lorsque l`on s'y attendait le moinss le kotchek alla trouver le chef de la secte, et lui declara que pendant la nuit precedente il lui avait ete revele, que le bleu etait une couleur de mauvais augure et qui deplaisait au Diable. Il n'en fallut pas d'avantage pour que l`on envoyat sur le champ a toutes les tribus par des expres, l'ordre de proscrire la couleur bleue, de se defaire de touts les vetements qui etaient de cette couleur, et d'y substituer des habits blancs. Cet ordre fut execute avec une telle exactitude, que si aujourd'hui un Yezidi se trouvant loge chez un Turc ou chez un Chretien, on lui donnait une couverture de lit bleue, il dormirait plutot avec ses seuls vetements, que de faire usage de cette couverture, fut ce meme dans la saison la plus froide.

Il est defendu aux Yezidis d'ajuster leurs moustaches avec des ciseaux, ils doivent les laisser croitre naturellement aussi у en a-t-il parmi eux dont on apercoit a peine la bouche.

Cette secte a aussi ses satrapes, qui sont connus du cote d'Alep sous le nom de fakiran, et que le vulgaire appelle karabasche, parce qu'ils portent sur la tete un bonnet noir avec des bandelet-tes de meme couleur. Leur manteau ou aba, est pareillement noir, mais leurs habits de dessoUs sont blancs. Ces gens-la sont en tres petit nombre; partout ou ils vont, on leur, baise les mains, et on les recoit comme des ministres de benediction, et des presages de bonne fortune. Quand on les appelle aupres d'un malade, ils lui imposent les mains sur le cou et sur les epaules et sont bien recompenses de leurs peines. S'ils sont mandes pour assurer a un mort le bonheur dans l'autre monde avant de vetir le cadavre, ils le dressent sur ses pieds, et lui touchent legerement le cou et les epaules; ensuite ils le frappent de la paume de la main droite, lui adressant en meme temps ces mots en langue kourde, ara behe-scht, c'est-a-dire vas en paradis. Ils sont cherement payes pour cette ceiemonie, etne se contentent point d'une modique retribution.

Les Yezidis croient que les ames des morts vont dans un lieu de repos, ou elles jouissent d'un degre de felicite plus ou moins grand, en proportion de leurs merites; et qu'elles apparaissent quelquefois en songe a leurs parents et a leurs amis, pour leur donner avis de ce qu'elles desirent. Cette croyance leur est commune avec les Turcs. Ils sont persuades aussi qu'au jour du jugement universel, ils s'introduiront dans le paradis, les armes a la main.

Les Yezidis sont partages en plusieurs peuplades ou tribus, independantes les unes des autres. Le chef supreme de leur secte n'a d'autorite, pour le temporel, que sur la seule tribu: neanmoins, lorsque plusieurs tribus sont en different les unes avec les autres, il est de son devoir d'employer sa mediation pour les concilier, et il est rare que les efforts qu'il fait pour cela ne soient pas couronnes d'un heureux succes. Quelques-unes de leurs tribus demeurent dans les domaines du prince Gioulemerk, d'autres dans le territoire du prince de Gezireh; il у en a qui font leur residence dans les montagnes dependantes du gouvernement de Diarbekir, d'autres sont dans le ressort du prince d'Amadia. Du nombre de ces dernieres est la plus noble de toutes les tribus, qui est connue sous le nom de scheikhan, et dont le scheikh, qu'ils appellent mir, c'est-a-dire prince est le chef supreme de la religion, et le gardien du tombeau du scheikh Adi. Les chefs des villages occupes par cette tribu descendent tous d'une meme famille, et pourraient se disputer la primatie, s'il survenait entre eux quei-que division. Cependant entre toutes leurs peuplades, la plus puissante et la plus redoutable est celle qui habite la montagne de Singiar, entre Moussol et le fleuve Khabour, et qui est divisee entre deux scheikhs, dont l'un commande a la partie du Levant, et autre a celle du Midi. La montagne du Singiar fertile en diverses sortes de ruits, est d'un acces tres difficile, et la peuplade qui l'occupe met sur pied plus de six mille fusiliers, sans compter la cavalerie armee de lances. Il ne se passe guere d'annee, que quelque grosse caravane ne soit depouillee par cette tribu. Les Yezidis de cette montagne ont soutenu plusieurs guer-res contre les pachas de Moussol et de Bagdad; dans ces occasions, apres qu'il у a eu beaucoup de sang repandu de part et d'autre, le tout finit par s'arranger moyennant de l'argent. Ces Yezidis sont redoutes en tout lieu, a cause de leur cruaute: lorsqu'ils exer-cent leurs brigandages armes, ils ne se bornent pas a depouiller les personnes qui tombent entre leurs mains, ils les tuent toutes sans exception; si dans le nombre il se trouve de scherifs, descendants de Mahomet, ou des docteurs musulmans, ils les font perir d'une maniere plus barbare, et avec plus de plaisir, croyant ac-querir par-la un plus grand merite.

Le Grand-Seigneur tolere les Yezidis dans ses etats, parce que, suivant l'opinion des docteurs mahometans, Ton doit con-siderer comme fidele et vrai croyant, tout homme qui fait profession des dogmes fondamentaux il n'y a point d'autre Dieu que Dieu, et Mahomet est Vapotre de Dieu, quoique d'ailleurs il manque a tous les autres preceptes de la loi musulmane.

D'un autre cote les princes kurdes souffrent les Yezidis pour leur interet particulier ils tachent meme d'attirer un plus grand nombre de tribus de cette nation, dans leurs domaines; car les Yezidis etant d'un courage a toute epreuve, bons soldats tant de pied que de cheval, et tres-propres a faire un coup de main et a piller de nuit les campagnes et les villages, ces princes s'en ser-vent avec beaucoup d'avantage, soit pour reduire celles des tribus mahometanes de leur ressort qui leur refusent l'obeissance, soit pour combattre les autres princes, quand ils sont en guerre avec eux. D'ailleurs les Mahometans sont dans la ferme persuasion que tout homme qui perit de la main d'un de ces sectaires, meurt martyr; aussi le prince d'Amadia a-t-il soin de tenir toujours aup-res de lui un bourreau de cette nation, pour executer les sentences de mort contre les Turcs. Les Yezidis ont la meme opinion relati-vement aux Turcs, et la chose est reciproque si un Turc tue un Yezidi, il fait une action tres agreable a Dieu, et si un Yazidi tue un Turc, il fait une oeuvre tres-meritoire aux yeux du grand scheikh, c'est-a-dire du Diable. Lorsque le bourreau d'Amadia est demeure quelques annees au service du prince, il quitte son emploi, afin qu'un autre puisse, en lui succedant, acquerir le meme merite; et en quelque lieu que le bourreau, apres avoir resigne cette charge, se presente chez les Yezidis, on le recoit avec veneration, et on baise ses mains, sanctifiees par le sang des Turcs. Les Persans au contraire, et tous les Mahometans attaches a la secte d'Ali, ne souffrent point de Yezidis dans leurs etats; bien plus, il est defendu parmi eux de laisser la vie a ces sectaires.

Il est permis aux Turcs, lorsq'ils sont en guerre avec les Yezidis, de faire esclaves leurs femmes et leurs enfants, et de les garder pour leur propre usage, ou de les vendre; les Yezidis n'ayant pas la meme permission a l'egard de Turcs, font tout perir. Si un Yezidi veut se faire Turc, il suffit, pour toute profession de foi, qu'il maudisse le Diable, et ensuite qu'il apprenne a son aise a faire les prieres a la maniere des Turcs: car les Yezidis recoivent la circoncision huit jours apres leur naissance.

Tous les Yezidis parlent la langue kurde; il у en a parmi eux qui savent le turc ou l'arabe, porce qu'ils ont souvent occasion de frequenter des personnes qui parlent Tune ou l`autre de ces langues, et a cause de l'avantage qu'ils trouvent a traiter leurs propres affaires avec plus de surete en ne se servant point d'interpretes.

Sans doute les Yezidis ont bien d'autres erreurs ou superstitions, mais comme ils n'ont aucun livre, celles que j'ai exposees sont les seules dont j'aie pu me procurer la connaissance. D'ail-leurs beaucoup de choses, chez eux, sont sujettes a changer, en consequence des pretendues revelations de leur kotchek, ce qui augmente la difficulte de connaitre a fond leur doctrine^*.

^* (Заметка о секте Езидов)

Из многих сект, возникших в Месопотамии среди мусульман после смерти их пророка, нет ни одной, которая была бы столь же ненавистна для всех прочих, как секта езидов. Ими езидов происходит от шейха Езида, основателя их секты и заклятого врага рода Али. Учение, которое они исповедуют, ость смесь манихейства, магометанства и верований древних персов. Оно сохраняется среди них по преданию и переходит от отца к сыну без помощи какой бы то ни было книги; ибо им запрещено обучаться чтению и письму. Это отсутствие книг и есть, без сомнения, причина того, что магометанские историки говорят об этой секте лишь вскользь, называя этим именем людей, погрязших в богохульстве, жестоких, диких, проклятых богом и изменивших вере своего пророка. Вследствие этого о верованиях езидов нельзя получить никаких точных сведений, кроме того, что удается в настоящее время наблюдать в их среде.

Первое правило езидов - заручиться дружбой дьявола и с мечом в руках вставать на его защиту. Потому они воздерживаются не только от произнесения его имени, но даже и от употребления какого-либо выражения, близкого по созвучию к его имени. Например, река на обычном языке называется шатт, и так как это слово имеет отдаленное сходство со словом шайтан, именем дьявола, езиды называют реку аве мазен, т. е. большая вода. Точно так же турки часто проклинают дьявола, пользуясь для этого словом наль, т. е. проклятие. Езиды тщательно избегают всех слов, имеющих какое-нибудь соответствие с данным словом. И вместо слова наль, означающего также подкова, они говорят соль, т. е. подошва башмаков лошади, и заменяют словом солькер, т. е. сапожник, обычное слово пальбенда, что значит кузнец. Всякий, кто посещает места, ими обитаемые, должен очень внимательно остерегаться, как бы не произнести слов дьявол и проклятый, и особенно: будь проклят дьявол; иначе он сильно рискует подвергнуться побоям и даже смерти. Когда езиды по делам приезжают в турецкие города, нельзя им нанести большего оскорбления, как проклясть в их присутствии дьявола, а если того, кто совершил эту неосторожность, езиды встретят в пути и узнают, то он подвергается большой опасности испытать на себе их месть. Не раз случалось, что члены этой секты, схваченные за какое-нибудь преступление турецкими властями и приговоренные к смерти, предпочитали казнь предоставленной им возможности избегнуть ее, прокляв дьявола.

У дьявола нет имени на языке езидов. В крайнем случае они называют его иносказательно: шейх мазен, великий начальник. Они признают всех пророков и всех святых, которых чтут христиане и имена которых носят монастыри, расположенные по соседству. Они верят, что все эти святые, во время своей земной жизни, были отличены от других людей в той мере, насколько в них пребывал дьявол. Особенно сильно, по их мнению, он проявился в Моисее, Иисусе Христе и Магомете. Словом, они думают, что бог повелевает, но выполнение своих повелений поручает власти дьявола.

Утром, едва покажется солнце, они босыми бросаются на колени и, повернувшись лицом к светилу, молятся, повергаясь ниц. Для совершения этого обряда они удаляются от людей; они делают все возможное, чтобы их не видели при выполнении этого долга, от которого они даже освобождают себя, смотря по обстоятельствам.

У них нет ни постов, ни молитв, и, чтобы оправдать несоблюдение этих религиозных обрядностей, они говорят, что шейх Езид выполнил их за всех, кто будет исповедовать его учение, до самого конца света, и что он получил в этом положительное уверение в своих откровениях; вследствие этого-то им запрещено учиться читать и писать. Однако все начальники племен и больших селений оплачивают магометанских грамотеев, чтобы читать и разъяснять письма, адресованные им турецкими вельможами и пашами, и чтобы отвечать на них. По. поводу же своих собственных дел они никогда не обращаются к человеку другой веры: все свои приказания и поручения они передают устно через людей своей секты.

Не зная ни молитв, ни постов, ни жертвоприношений, они не имеют и никаких праздников. Однако на 10-й день после августовского новолуния они собираются неподалеку от могилы шейха Ади. Это собрание, на которое стекается множество езидов из отдаленных местностей, длится весь день и всю следующую ночь. В течение пяти или шести дней до и после такого собрания, небольшие караваны рискуют подвергнуться в равнинах Моссула и Курдистана нападению этих паломников, путешествующих всегда по нескольку человек вместе, и редкий год проходит без того, чтобы это паломничество не дало повода для какого-нибудь печального происшествия. Говорят, что много женщин-езидок, за исключением, впрочем, незамужних девушек, приходят из окрестных селений на это собрание и что в эту ночь, после обильной еды и попойки, гасят все огни и больше уже не разговаривают до зари, - момента, когда все расходятся. Можно себе представить, что творится в этом молчании и под покровом тьмы.

У езидов нет запрета ни на какой род пищи, кроме латука и тыквы. Они никогда не пекут у себя дома пшеничного хлеба, а только ячменный; не знаю, какая тому причина.

В клятвах они пользуются теми же выражениями, какие в ходу у турок, христиан и евреев, но самая сильная клятва между ними, это клятва знаменем Езида, т. е. их верой.

Эти сектанты питают очень большое уважение к христианским монастырям, находящимся по соседству. При посещении монастыря, они, еще не войдя за ограду, разуваются и, идя босиком, целуют дверь и стены: они думают этим снискать покровительство святого, имя которого носит монастырь. Если им случается во время болезни увидеть во сне какой-нибудь монастырь, то немедленно по выздоровлении они отправляются туда с дарами - ладаном, воском, медом или чем-нибудь другим. Они остаются там около четверти часа и перед уходом снова целуют стены. Они без всякого колебания целуют руку патриарху или епископу - настоятелю монастыря. Что касается турецких мечетей, то они избегают входить в них.

Езиды признают главой своего вероучения шейха того племени, которому поручена охрана могилы восстановителя их секты - шейха Ади. Эта могила находится в области князя Амадийского. Вождь этого племени всегда должен избираться из потомков шейха Езида; он утверждается в своем звании князем Амадийским, по представлению езидов, подкрепленному подарком в несколько кисетов. Уважение, которое эти сектанты питают к своему духовному вождю, столь велико, что они почитают большим счастьем получить одну из его старых рубах себе на саван: они верят, что это обеспечивает им лучшее место на том свете. Некоторые платят до сорока пиастров за подобную реликвию, и если им не удается получить целую рубаху, то довольствуются частью ее. Иногда шейх сам посылает в подарок одну из своих рубах. Езиды тайно переправляют этому верховному вождю долю всякой награбленной ими добычи, чтобы возместить ему расходы, вызываемые гостеприимством, которое он оказывает членам своей секты.

Глава езидов всегда держит при себе другое лицо, которое они называют кочек и без совета которого он ничего не предпринимает. Кочек считается оракулом вождя, потому что он пользуется преимуществом непосредственно получать откровения от дьявола. Поэтому, если езид колеблется, предпринять ли ему какое-нибудь важное дело, он отправляется к кочеку и спрашивает его совета, который, впрочем, невозможно получить без некоторой мзды. Прежде чем ответить на вопрос, кочек, чтобы придать больше веса своему ответу, ложится наземь, растянувшись во весь рост, и, укрывшись, засыпает или притворяется спящим, после чего говорит, что во сне ему открылось свыше то или иное решение; иногда для сообщения ответа он берет отсрочку на две или три ночи. Следующий пример покажет, сколь велико доверие к его откровениям. Еще лет сорок тому назад езидские женщины так же, как и арабские, носили, для экономии мыла, синие рубашки, крашенные индиго. Однажды утром, совершенно неожиданно для всех, кочек явился к главе секты и заявил ему, что минувшею ночью ему было откровение: синий цвет есть цвет дурного предзнаменования и не угоден дьяволу. Этого было достаточно, чтобы немедленно разослать по всем племенам с нарочным приказ изгнать отовсюду синий цвет, разделаться со всякой одеждой этого цвета и заменить ее белой. Это приказание было выполнено с такой точностью, что, если бы ныне езид, остановившись у турка или христианина, получил синее одеяло, он предпочел бы спать в одной своей одежде, чем воспользоваться таким одеялом, будь это хоть в самое холодное время года.

Езидам запрещено подстригать усы, они должны предоставлять их естественному росту: поэтому среди них есть такие, у которых едва виден рот.

Эта секта имеет также своих сатрапов, известных в районе Алеппо под именем факиран; их в народе называют карабаш, так как они носят на голове черную шапку с завязками того же цвета. Плащи их, или аба, тоже черного цвета, но нижнее платье - белое. Сатрапов очень немного; где бы они ни появлялись, им целуют руки и встречают их как посланцев благодати и предвестников удачи. Когда их призывают к больному, они возлагают руки ему на шею и на плечи и получают хорошее вознаграждение за свои труды. Если они приглашены для того, чтобы обеспечить покойнику блаженство на том свете, они перед одеванием тела ставят его на ноги и слегка касаются шеи и плеч; затем они ударяют его ладонью правой руки, в то же время обращаясь к нему со следующими словами по-курдски: ара бехешт, т. е. иди в рай. Им дорого платят за этот обряд, и скромным вознаграждением они не довольствуются. Езиды верят, что души умерших отправляются в место успокоения, где они наслаждаются блаженством в большей или меньшей степени, сообразно заслугам каждого, и что иногда они, являясь в сновидениях родным и друзьям, дают знать о своих желаниях. Это верование они разделяют с турками. Они убеждены также, что в день Страшного суда они проникнут в рай с оружием в руках.

'На углу маленькой площади...' План. Черновой автограф. Рисунки Пушкина. 1829

Езиды делятся на несколько народностей, или племен, независимых друг от друга. Светская власть верховного вождя их секты распространяется только на одно его племя; тем не менее, когда несколько племен враждуют между собой, его долг взять на себя посредничество в их примирении; и редко употребленные им усилия не увенчиваются успехом. Некоторые их племена живут во владениях князя Джулемеркского, другие на земле князя Джезирехского, некоторые в горах, подчиненных Диарбекиру, другие находятся в области князя Амадийского. К числу последних относится самое родовитое из всех племен, известное под названием шейхан; шейх этого племени, которого они зовут мир, т. е. государь, является верховным духовным вождем езидов и хранителем могилы шейха Ади. Начальники селений, занимаемых этим племенем, происходят все из одной семьи и могли бы оспаривать друг у друга первенство в случае какого-нибудь несогласия. Но самое могущественное и самое грозное из всех племен - это то, которое живет на горе Синджар между Моссулбм и рекой Хабур; оно поделено между двумя шейхами, из коих один правит восточной частью, а другой южной. Гора Синджар, обильная плодами всякого рода, малодоступна, а племя, ее населяющее, может выставить свыше шести тысяч стрелков, не считая конницы, вооруженной копьями. Года не проходит без того, чтобы какой-нибудь крупный караван не был ограблен этим племенем. Езиды этой горы выдержали несколько войн против пашей Моссула и Багдада; в таких случаях, после большого кровопролития с той и другой стороны, всё в конце концов улаживается за деньги. Эти езиды повсюду наводят ужас своей жестокостью: когда они занимаются вооруженным разбоем, они не ограничиваются ограблением попадающих им в руки, они всех поголовно убивают; если же среди них находятся шерифы, потомки Магомета, или мусульманские законоучители, они убивают их особенно жестоким способом и с особенным удовольствием, полагая, что это составляет большую заслугу.

Султан терпит езидов в своих владениях, потому что, rio мнению магометанских ученых, следует признавать правоверным всякого, кто исповедует основные догматы: Нет бога, кроме бога, и Магомет - пророк его, хотя бы он и не соблюдал ни одного из остальных предписаний мусульманского закона.

С другой стороны, курдские князья терпят езидов ради своей личной выгоды: они даже стараются привлечь в свои владения возможно больше племен этого народа, ибо езиды отличаются испытанной храбростью, они хорошие воины, как пешие, так и конные, и очень пригодны на всякое смелое предприятие и на ночной грабеж в селах и деревнях; вот почему эти князья пользуются ими с большой Выгодой как для усмирения непокорных магометанских племен в их владениях, так и для борьбы с другими князьями, воюющими с ними. К тому же магометане твердо убеждены, что всякий, погибший от руки этих сектантов, умирает мучеником: поэтому князь Амадий-ский постоянно держит при себе палача из езидов для приведения в исполнение смертных приговоров над турками. Езиды того же мнения о турках, и в этом отношении между ними наблюдается взаимность: если турок убивает езида, он совершает поступок, весьма угодный богу, а если езид убивает турка, он совершает дело, весьма достойное в глазах великого шейха, т. е. дьявола. Пробыв несколько лет на службе у князя, амадийский палач оставляет свою должность, чтобы предоставить своему преемнику также возможность заслужить благосклонность дьявола; и куда бы палач, сложив с себя эту обязанность, ни являлся, езиды везде встречают его с уважением, и целуют ему руки, освященные кровью турок. Напротив того, персы и все магометане, принадлежащие к секте Али, не терпят езидов в своих владениях; более того, им запрещено оставлять этих сектантов в живых.

Во время войны с езидами туркам разрешается обращать в рабство их жен и детей и либо оставлять для собственной надобности, либо продавать их; езиды, не имея того же разрешения по отношению к туркам, убивают всех. Если езид желает стать турком, ему достаточно, вместо всякого исповедания веры, проклясть дьявола, а затем спокойно учиться молитвам по турецкому обычаю: ибо над езидами совершают обрезание на восьмой день после рождения.

Все езиды говорят по-курдски; среди них многие знают по-турецки или по-арабски, потому что им часто случается обращаться с людьми, говорящими на этих языках, а также потому, что они находят более выгодным и надежным вести свои дела без помощи переводчиков.

Без сомнения, у езидов есть еще немало других заблуждений или суеверий, но, так как у них нет каких бы то ни было книг, изложенные мною являются единственными, о которых мне удалось получить сведения. Кроме того, многое у них подвержено изменениям вследствие так называемых откровений их кочека, что еще более затрудняет основательное изучение их верований. (Франц.)

II

Маршрут от Тифлиса до Арзрума

Телеты.............14 верст

Коды...............11 верст

Большие Шулаверы...27 верст

Пост Самисы........20 верст

Пост Акзебиук......19¹/₂ верст

Укрепление Джелал-Оглу...19¹/₂ верст

Гергерский пост....13 верст - Переезд чрез Безобдал

Кишлякский.........16 верст - Переезд чрез Безобдал

Амамлы.............13 верст

Бекант.............15 верст

Укрепление Гумры...27 верст

Селение Джамумлы...28 верст

Селение Халив-Отлы.18¹/₂ верст

Карс...............21 верста

Селение Котанлы....24 версты

Развалины Чирихли..22 верст

Речка Инжа-Су......12 верст (где был лагерь наш с 14-го по 18-е июня на вершине Саганлуга)

Речка Гункер-Су...13 верст

Речка Загин-Су....16 верст

Замок Зивин.......12 верст

Селение Ардос.....24 верст

Селение Кеприкёв..26 верст (мост на Араксе)

Деревня Гассан-Кала..14¹/₂ верст

Арзрум............35 перст

Другая дорога от Карса чрез Милли-Дюз до Кеприкёва

Селение Котанлы...24 версты

Урочище Дели-Муса-Пурун...30 верст

Развалины Караван-Сарая на вершине Саганлугских гор...12 верст

Урочище Милли-Дюз, где был лагерь Гакки-Паши...7 верст

Замок Минджегерт...9 верст

Речка Чермик, при коей теплые железные воды...10¹/₂ верст

Деревня Хоросан....12 верст

Деревня Кеприкёв...25 верст