Записки официального назначения

О народном воспитании.

Записка "О народном воспитании", написанная Пушкиным по прямому заданию Николая I, и притом для личного его сведения, имела сугубо официальный характер, предопределивший все особенности ее тематики, построения и фразеологии.

30 сентября 1826 г. шеф жандармов генерал-адъютант А. Х. Бенкендорф обратился к Пушкину, только что возвращенному из ссылки, со следующим письмом: "Его величество совершенно остается уверенным, что вы употребите отличные способности ваши на передание потомству славы нашего отечества, придав вместе бессмертию имя ваше. В сей уверенности его императорскому величеству благоугодно, чтобы вы занялись предметом о воспитании юношества. Вам предоставляется совершенная и полная свобода, когда и как представить ваши мысли и соображения. И предмет сей должен представить вам тем обширнейший круг, что на опыте видели совершенно все пагубные последствия ложной системы воспитания".

Вопросы, предложенные для обсуждения Пушкину, после событий 14 декабря оказались на некоторое время в центре внимания правительства и получили уже отражение в нескольких специальных записках, представленных Николаю I. Такова была "Записка о недостатках нынешнего воспитания российского дворянства и средствах обратить оное совершенно на пользу императорской военной и гражданской службы", автором которой был начальник Южных военных поселений граф И. О. Витт; записка "О народном просвещении в России", представленная 20 апреля 1826 г. попечителем Харьковского учебного округа А. А. Перовским ("Русская старина", 1901, № 5, стр. 353-367); "Исследование коренных причин происшедшим заговорам и бунтам против престола и царства", присланные тайным советником Арсеньевым ("Сборник исторических материалов, извлеченных из архива Собственной е. и. в. канцелярии", вып. XIII, СПб. 1906). К этому же кругу документов принадлежало и донесение Булгарина "Нечто о Царскосельском лицее и о духе оного" (Б. Л. Модзалевский, Пушкин под тайным надзором, изд. 2-е, П. 1925).

Записка Пушкина, начатая, вероятно, в Москве в октябре 1826 г., закончена была им, судя по дате автографа, в Михайловском 15 ноября 1826 г. Как свидетельствует запись в дневнике А. Н. Вульфа, относящаяся к 16 сентября 1827 г., Пушкин, говоря с ним "о недостатках нашего частного и общественного воспитания", сказал: "Я был в затруднении, когда Николай спросил мое мнение о сем предмете. Мне бы легко было написать то, чего хотели, но не надобно же пропускать такого случая, чтоб сделать добро" (Л. Майков, Пушкин, СПб. 1899, стр. 177).

В начале декабря 1826 г. Бенкендорф представил царю ваписку Пушкина со следующим сопроводительным объяснением: "Вследствие разговора, который у меня был, по приказанию вашего величества, с Пушкиным, он мне только что прислал свои заметки об общественном воспитании, которые при сем прилагаю. Это уже человек, возвращающийся к здравому смыслу" ("Старина и новизна", кн. 6, 1903, стр. 5; подлинник на французском языке).

Записка Пушкина была внимательно прочитана Николаем I, испещрившим ее явно несочувственными вопросительными и восклицательными знаками. Эта отрицательная оценка большей части записки была сильно, однако, сглажена в письме, в котором Бенкендорф довел до сведения Пушкина 23 декабря 1826 г., что "государь император с удовольствием изволил читать рассуждения ваши о народном воспитании", по "при сем заметить изволил, что принятое вами правило, будто бы просвещение и гений служат исключительно основанием совершенства, есть правило опасное для общего спокойствия, завлекшее вас самих на край пропасти и повергшее в оную толикое число молодых людей. Нравственность, прилежное служение, усердие предпочесть должно просвещению неопытному, безнравственному и бесполезному. На сих-то началах должно быть основано благонаправленное воспитание".

Работая над своей запиской, Пушкин ближайшим образом пользовался советами П. А. Вяземского, едва ли не единственного из его московских друзей, политический такт и опыт которого могли ему в это время импонировать. Рекомендациями Вяземского, лично близкого Карамзину и его семье (он был братом жены историографа), можно объяснить и широкое использование в работе Пушкина "О народном воспитании", наряду с его впоследствии сожженными "Записками" (см. выше), материалов "Записки о древней и новой России", представленной Карамзиным Александру I в 1811 г. К копии этого документа восходит ряд политических тезисов Пушкина о природе русского самодержавия, о родовом и служилом дворянстве, о табели о рангах Петра I, о реформах первых лет царствования Александра I и проч. Полностью восходят к рукописному трактату Карамзина и суждения "Записки о народном воспитании" по поводу проведенного в жизнь по инициативе М. М. Сперанского "Указа об экзаменах".

Чины сделались страстию русского народа... ...16-летнем возрасте воспитанника. - Строки эти очень близки суждениям M-me де Сталь во время пребывания ее в России в 1811 г. См. ее книгу "Dix annees d'exil" ("Десять лет изгнания").

Н. Тургенев, воспитывавшийся в Геттингенском университете. - Тургенев Николай Иванович (1789-1871) - один из вождей Союза Благоденствия, член Северного общества, идеолог умеренно-либерального крыла декабристов, автор "Опыта теории налогов" (1818) и позднейших мемуаров "La Russie et les russes" (Париж, 1847). Во время восстания 14 декабря находился в отпуску за границей, откуда отказался возвратиться по вызову Следственной комиссии и заочно был осужден "в каторжную работу вечно". Упоминание о нем в "Записке о народном воспитании" является актом большого гражданского мужества Пушкина и связано с хлопотами Жуковского о той или иной форме пересмотра "дела" Тургенева. Надеждами на смягчение участи декабристов вдохновлены были в черновой редакции "Записки" Пушкина и его расчеты на возможность примирения "братьев, друзей, товарищей" погибших декабристов с правительством Николая I.

Политическая экономия по новейшей системе Сея и Сисмонди. - Сей Жан-Батист (1767-1832) и Сисмонди Сисмонд (1773-1842), передовые буржуазные экономисты, противники государственного вмешательства в хозяйственную жизнь страны, очень популярные в кругу декабристов.

"История государства Российского" есть не только произведение великого писателя, но и подвиг честного человека. - Формулировка эта была повторена Пушкиным в 1827 г. в "Отрывках из писем, мыслях и замечаниях" (т. 6) и перефразирована (применительно к Соути) в 1837 г. в статье "Последний из свойственников Иоанны д'Арк" (т. 6).

Некоторые из суждений, высказанных впервые Пушкиным в записке "О народном воспитании", впоследствии были развиты им в "Романе в письмах" (1829) и в набросках статей о русском дворянстве (1830).

О Мицкевиче.

Записка Пушкина, являвшаяся приложением к не дошедшему до нас его письму на имя шефа жандармов А. Х. Бенкендорфа, сохранилась в архиве III Отделения.

Это ходатайство, видимо, не имело успеха, так как разрешение на выезд из России Мицкевич получил только весною 1829 г.

О сотнике Сухорукове.

Записка Пушкина условно датируется июлем 1831 г., так как уже 29 августа этого года шеф жандармов А. Х. Бенкендорф сообщил поэту о передаче его записки военному министру А. И. Чернышеву и об ответе последнего. "Граф Чернышев отвечал мне на сие, что акты, о коих упоминает сотник Сухоруков, никогда не были его собственностью, ибо они собраны им из архивов войска и из других источников, по приказанию и направлению его, графа Чернышева, что акты сии, как принадлежащие к делам Комитета об устройстве Войска Донского, никак не могли утратиться, но должны быть в виду начальства, и что, наконец, он находит со стороны сотника Сухорукова не только неосновательным, но даже дерзким, обременять правительство требованием того, что ему не принадлежало и принадлежать не может".

В бумагах Пушкина сохранилась краткая автобиография В. Д. Сухорукова, положенная в основание печатаемой выше записки.

Сухоруков Василий Дмитриевич (1795-1841) - сотник лейб-гвардии Казачьего полка, историк, издавший совместно с декабристом А. О. Корниловичем альманах "Русская старина" (1824). Осведомленный Рылеевым и Бестужевым о деятельности тайного общества, Сухоруков формально членом последнего все же не состоял, ввиду чего репрессии в отношении его ограничились запрещением проживать в Петербурге и подчинением полицейскому надзору. Пушкин познакомился с Сухоруковым в 1829 г. на Кавказе и писал о нем в пятой главе "Путешествия в Арзрум" (см. т. 5). На одну из его статей Пушкин сочувственно сослался в примечаниях к "Истории Пугачева", а в марте 1835 г. пригласил Сухорукова участвовать в "Современнике", упомянув о его "дельных, добросовестных и любопытных произведениях".

Об издании газеты.

Записка, мотивирующая необходимость создания новой газеты, представленная Пушкиным главному начальнику III Отделения и шефу жандармов генерал-адъютанту А. Х. Бенкендорфу при личном письме на его же имя от 27 мая 1832 г., вчерне набросана была поэтом еще в 1830 г.

В первом варианте записки Пушкин добивался только права на реорганизацию "Литературной газеты" А. А. Дельвига в газету "литературную и политическую". Эти хлопоты, прерванные из-за обострения политической обстановки в России в связи с событиями июльской революции во Франции, Пушкин возобновил летом 1831 г., в разгар польского восстания, мотивируя свой проект необходимостью "соединить" в новом литературно-политическом органе всех "писателей с дарованиями", в том числе и тех, которые "все еще дичатся", полагая, что "правительство", то есть император Николай I и его ближайшее окружение, "неприязненно к просвещению". Не изжив еще до конца иллюзий, связанных с верой в "революцию сверху", и в Николая, как продолжателя "дела" Петра, как возможного политического реформатора, Пушкин указывал в своем обращении к Бенкендорфу в 1831 г. на то, что "правительству легко будет извлечь" из объединенных в новом издании литераторов "всевозможную пользу", особенно, когда "бог даст мир и государю досуг будет заняться устройством успокоенного государства".

Поднимая в 1832 г. в третий раз вопрос о разрешении ему издания газеты, Пушкин был уже гораздо трезвее - свое желание стать редактором и издателем большой газеты он мотивировал соображениями материально-бытового порядка (см. его письмо к Бенкендорфу от 27 мая 1832 г., т. 10).

Издание газеты было разрешено Пушкину царем осенью 1832 г. "Носятся приятные слухи, - отмечал Н. И. Надеждин в "Молве", - что А. С. Пушкин будет издавать в С.-Петербурге газету: ни имени, ни времени выхода, ни расположения ее не знаем, но искренне радуемся и поздравляем русскую публику" ("Молва", 1832, № 61, стр. 243).

Эти надежды, однако, не оправдались. Газета была разрешена, но под таким цензурно-полицейским контролем и с такими ограничениями редакторских прав Пушкина, что сам поэт не захотел воспользоваться предоставленным ему разрешением (об этом см. т. 6).

Книжная торговля ограничивалась переводами кой-каких романов и перепечатанием сонников и песенников. - В первой редакции записки, относящейся к лету 1830 г., строки эти имели следующее продолжение: "Человек, имевший важное влияние на русское просвещение, посвятивший жизнь единственно на ученые труды, Карамзин первый показал опыт торговых оборотов в литературе. Он и тут (как и во всем) был исключением из всего, что мы привыкли видеть у себя. Литераторы во время царствования покойного императора были оставлены на произвол цензуре своенравной и притеснительной. Редкое сочинение доходило до печати. Весь класс писателей (класс важный у нас, ибо по крайней мере составлен он из грамотных людей) перешел на сторону недовольных. Правительство сего не хотело замечать: отчасти из великодушия (к несчастию, того не понимали или не хотели понимать), отчасти от непростительного небрежения. Могу сказать, что в последнее пятилетие царствования покойного государя я имел на все сословие литераторов гораздо более влияния, чем министерство, несмотря на неизмеримое неравенство средств".

Злонамеренность была бы с моей стороны столь же безрассудна, как и неблагодарна. - В первой редакции записка имела следующую концовку: "Злонамеренность или недоброжелательство было бы с их стороны столь же безрассудно, как и неблагодарно. Не в обвинение издателей других журналов, но единственно для изъяснения причин, принуждающих нас прибегнуть к высочайшему покровительству, осмеливаемся заметить, что личная честь не только писателей, но и их матерей и отцов находится ныне во власти издателей политического журнала, ибо обиняки (хотя и явные) но могут быть остановлены цензурою". В последних строках Пушкин имел в виду пасквиль Булгарина, на который он ответил статьей "О записках Видока" (см. т. 6).

Об издании журнала "Современник".

31 декабря 1835 г. Пушкин обратился к шефу жандармов гр. А. Х. Бенкендорфу с официальным письмом, в котором, никак не упоминая о неиспользованном им в 1832 г. разрешении царя на издание газеты (см. выше), выдвигал новый план собственного периодического издания (см. т. 10). На этом письме сохранилась пометка Бенкендорфа от 10 января 1836 г.: "Государь позволил через ценсуры, о чем уведомить Уварова".

14 января 1836 г. Бенкендорф довел об этом до сведения С. С. Уварова как главы цензурного ведомства, а 17 января того же года А. А. Краевский известил своих московских друзей о том, что Пушкин "получил от государя позволение издавать журнал вроде "Quarterly Review", четырьмя книжками в год, и начинает с марта" ("Лит. наследство", т. 16-18, 1934, стр. 716). В редакции, очень близкой тексту, опубликованному выше, объявление о подписке на "Современник" появилось в "Северной пчеле" от 3 февраля 1836 г., № 27, стр. 105. С.-Петербургский цензурный комитет, заслушав записку Пушкина лишь 10 марта 1836 г., приобщил ее, в качестве программы будущего журнала, к официальному делу об издании "Современника".

Ю. Оксман