От автора

В основе этой книги - определенные (атрибутированные) автором рисунки Пушкина из его рукописей 1820-х годов (главным образом, 1828-1829 гг.). Не слишком ли этого мало, чтобы называть книгу "Мир Пушкина в его рисунках"? Нет, не мало. И вот почему.

Атрибуция графического автографа Пушкина не сводима к процессу собственно иконографического отождествления и доказательствам его истинности; она непременно включает в себя совершенно особенный труд, позволяющий как бы наблюдать за таинством духовной, творческой работы Мастера, как бы присутствовать при ней, ощущая ее физический ритм - ее паузы и напряжения, подъемы и спады, улавливать ("видеть") моменты возникновения ассоциации, образа, мысли, "осязать" протяженность ее во времени. И одно это уже расширяет круг задач исследователя, ставя перед ним вопросы далеко не узкоконкретного характера. Ведь рисунки Пушкина интересны не только собственно своей принадлежностью гениальному поэту и даже не тем, что они всегда дают нам какое-то новое о нем знание, дают возможность увидеть под новым углом зрения факты, вроде бы давно уже нами осмысленные, но в первую очередь они интересны и замечательны тем, что, являясь неотъемлемой частью пушкинского наследия, органически входят в сферу духовных его интересов и поэтических исканий, точнее сказать - своеобразно их отражают.

Исключительное обаяние, притягательность и всевозрастающий успех непрофессиональной в основе своей пушкинской графики давно уже не вызывают ничьего удивления, и она как-то само собой обрела статус ценности a priori. Между тем необыкновенная наполненность пушкинского рисунка, удивительная его самодостаточность выводят его как явление за рамки просто рисунка, несущего соответствующую информацию в изобразительном образе. Специальное изучение пушкинской графики в соотнесении с его поэтическим творчеством позволяет увидеть нечто такое, что приближает нас к пониманию основного ее секрета - двуединства ее природы. Потому что рисунок Пушкина - это прежде всего рисунок поэта, который, по словам самого Льва Толстого, "думал стихами". Точнее и проще сказать невозможно. Пушкин именно думал стихами. Он думал стихами как поэт и размышлял, вспоминал, порою анализировал, порою шутил или даже сердился своими рисунками как художник.

Однако Пушкин всегда оставался не только поэтом и совсем никогда не был только художником. Замечательный рисовальщик, абсолютно не скованный нормами и условностями цехового профессионализма, он постоянно, на протяжении всей своей жизни сопровождал свою поэтическую (в самом широком значении слова) работу рисунками, запечатлевая на страницах рукописей образы друзей и знакомых, исторических деятелей прошлого и выдающихся современников, литературных кумиров, реализованных и нереализованных персонажей своего литературного творчества. Он рисовал своих близких, любимых, рисовал собственно душевные состояния человека, наконец, рисовал самого себя - себя просто потомка "арапов" Александра Сергеевича Пушкина и себя - Пушкина-художника, Пушкина-поэта или же Пушкина-отрока, Пушкина-старца, коим, естественно, никогда не был. Но об этом уже необходимо говорить особо, что и является одной из задач настоящей книги.

Как поэт-художник, всегда двуединый в жанре периферийного все-таки для него изобразительного творчества, Пушкин сумел явить миру нечто теоретически как бы невозможное вовсе - он сумел запечатлеть (подсознательно, впрочем, потому что иначе это вряд ли все же было бы осуществимо) в материально-конкретных графических образах самое тайное тайных художника - запечатлеть, зафиксировать самый процесс, механизм художественного мышления. В рисунках поэт часто прикидывал, "примерял" на то или иное реальное лицо или литературный персонаж своего творчества (а часто и на себя самого) некое искомое им состояние, иногда совершенно иной, неожиданный, даже подчас и не антропоморфный образ.

Чрезвычайно интересно в этом плане вспомнить удивительные признания одного из самых высокоодаренных и тонких мастеров художественного слова в русской словесности нашего века Ивана Алексеевича Бунина, записавшего как-то в автобиографических заметках, озаглавленных им "Книга моей жизни":

"Не раз чувствовал я себя не только прежним собою - ребенком, отроком, юношей, но и своим отцом, дедом, прадедом, пращуром...

Я жажду жить и живу не только своим настоящим, но и своей прошлой жизнью и тысячами чужих жизней, современным мне и прошлым, всей историей всего человечества со всеми странами его. Я непрестанно жажду приобретать чужое и претворять его в себе"^*.

^* (Литературное наследство. Т. 84. Иван Бунин. Кн. 1-я. М. 1973, с. 385, 386.)

Исключительно просто, глубоко и необыкновенно точно выраженное в этих словах объяснение специфики творческого сознания художника, его мироощущения и самовыражения как нельзя лучше помогает нам подойти к пониманию психологии пушкинского творчества вообще и графического его наследия в частности. Постигая природу, характер пушкинского рисунка, мы приобщаемся и к миру души его. Мир Пушкина видим мы в его рисунках. И если рассмотренные во временной последовательности и совокупности творческого наследия поэта этого периода представленные в этой книге рисунки его помогут нам сколько-нибудь полнее понять и почувствовать Пушкина - ощутить его духовные и поэтические интересы, его сомнения и провидения, уяснить его роль в движении общественной мысли эпохи, погрузиться в окружавшую его нравственную и политическую атмосферу, обозреть, наконец, бесчисленные перипетии многотрудной, трагичной, поразительно полнокровной и яркой жизни его в пору наивысшего расцвета его таланта и личности, - автор будет считать свою задачу выполненной.

Наконец, последнее, на что хотелось бы специально обратить внимание читателя, - это на некую целостность картины внутренней жизни поэта, раскрывающейся нам при изучении его рисунков. В самом деле, даже простой перечень портретов изображенных Пушкиным лиц, ставших предметом рассмотрения и атрибуции на страницах этой книги, с удивительной показательностью и, как принято говорить в таких случаях, наглядностью свидетельствует о "тематической" закономерности пушкинского изобразительного творчества: Грибоедов, Мицкевич, Ермолов, Оленин, Раевский, Волконский, Плетнев, Одоевский... Впечатляющий список, не правда ли? И это всего лишь дополняющая уже известные ранее рисунки портретная галерея из рукописей нескольких лет с такой полнотой представляет нам сферу разнообразных интересов и связей поэта, сферу всеобъемлющих его творческих устремлений!

"Как можно описывать внешнюю жизнь человека: что он пьет, ест, ходит гулять, когда в человеке есть самое важное - это его духовная жизнь, - заметил как-то Лев Николаевич Толстой. - Описание внешней жизни так не соответствует тому громадному значению, какое имеет в жизни внутренняя работа"^*. Так вот именно к пониманию "духовной жизни" Пушкина, к постижению механизмов и стимулов его "внутренней работы" приближает нас изучение его уникальных рисунков, отражающих своеобразие его художественного видения и творческой индивидуальности.

^* (Литературное наследство. Т. 90. У Толстого. 1904-1910. "Яснополянские записки" Д. П. Маковицкого. Кн. 2-я. М., 1979, с. 47.)