Киселев Николай Дмитриевич

Киселев Николай Дмитриевич

Жизнь великого человека неизбежно оказывается связанной с жизнью его выдающихся современников, сопряженной с их деятельностью, их идеями, их трудами. Великий поэт привлекает к себе крупнейших ученых, мыслителей, литераторов, государственных и общественных деятелей своего времени и, конечно, поэтов. Друзьями, приятелями, корреспондентами и знакомыми Пушкина были Жуковский и Вяземский, Рылеев и Дельвиг, Грибоедов и Гоголь, Волконский, Раевские, Баратынский, Мицкевич... И Пушкин их всех рисовал. Рисовал для себя, обычно - в своих рабочих тетрадях. Рисовал, потому что думал о них, вспоминал, восхищался их сочинениями или полемизировал, наоборот, в чем-то с ними не соглашался. Они все - неотъемлемы от его умственной жизни, духовной и художественной его работы; они - его питательная среда, его творческие импульсы и потенции. Но не только они одни вызывали интерес и творческое внимание поэта. В повседневной жизни своей он знакомился, и дружил, и любил и людей обыкновенных вполне, не влиявших на судьбы отечественной истории и литературы. Как никто другой ценил Пушкин в людях, его окружавших, доброту, безыскусственность, чуткость, благородство мыслей и поведения, непосредственность, живость - и особенно - остроумие, чувство изящного, красоты вообще, чувство пластики слова.

Киселев Николай Дмитриевич (рисунок Пушкина А.С.)

Пушкин преданно, нежно любил Павла Воиновича Нащокина, самого близкого своего друга последних лет жизни, который не был отнюдь ни писателем, ни философом, ни героем, стяжавшим военную славу. Павла Воиновича отличала особая цельность натуры, позволявшая ему оставаться таким, каков есть, при любых обстоятельствах и поворотах фортуны, иметь верное сердце, открытую душу и быть другом друзей своих, что совсем не так часто встречается в жизни.

Киселев Николай Дмитриевич (рисунок Пушкина А.С.)

Пушкин очень ценил, уважал и любил Прасковью Александровну Осипову (в первом браке Вульф), хозяйку Тригорского и Малинников, прочно связанных с биографией множества сочинений поэта, - женщину умную, образованную, с поэтическим вкусом и способностью тонкого понимания искусства. По наитию умного своего сердца П. А. Осипова сделала для поэта именно то, в чем он более всего нуждался в подневольные годы михайловского "сидения" - она создала для него в своем доме в Тригорском ту необходимую ему для творчества атмосферу живого, острого, молодого интереса к нему и его поэзии, которой он, насильственно отторгнутый от друзей- литераторов, единомышленников, людей, близких ему по духу, начисто был лишен в ссылке.

Глава многочисленной и разной по возрасту семьи, жившей по большей части в провинциальной глуши Псковской и Тверской губерний, Прасковья Александровна умела поддерживать в доме своем огонек духовной, интеллектуальной жизни, где немалое место занимали поэзия, музыка, даже политика и проблемы общественного устройства. Из Петербурга выписывались журналы и книги, молодежь читала и спорила и конечно же поклонялась ему, своему кумиру, "первенствующему поэту русскому". А Прасковья Александровна была настоящим другом Пушкину. Преданным, верным, надежным. Она была другом ему всегда - с самых первых, томительных дней михайловской ссылки и до последних часов его жизни. Она оставалась верным другом ему и после его смерти, свято храня в душе своей дорогую ей память о днях их общения.

Киселев Н. Д. Фотография

Немало было в жизни поэта и других людей, с которыми связывали его узы дружбы, симпатии, обоюдного интереса и просто товарищества, не менявшихся с годами и не тускневших. А были и люди, общение с которыми, тесное поначалу, со временем прекращалось - жизнь уводила их в сторону, где не было уже ни самого поэта, ни того, что их некогда связывало, объединяло. Одной из таких фигур в биографии Пушкина был Николай Дмитриевич Киселев, близкий друг и хороший знакомый Языкова, Вяземского, Грибоедова, петербургских Олениных, А. О. Смирновой.

Черная речка. Гравюра на стали, раскрашенная акварелью. Неизвестный художник. 1830-е гг.

Николай Киселев познакомился с Пушкиным, по всей видимости, в Москве, но по-настоящему сблизился с ним весной 1828 года в Петербурге, куда он приехал после второй своей поездки в Персию. Товарищ Языкова по Дерптскому университету, родной брат хорошо знакомого Пушкину по Москве Сергея Дмитриевича Киселева, женившегося в 1829 году на младшей из сестер Ушаковых, московских приятельниц Пушкина, Елизавете Николаевне, а в бытность поэта в Москве, вместе с ним постоянно бывавшего у Ушаковых на Пресне, - Николай Киселев обладал, надо думать, не только живым и общительным характером и приятной наружностью, но и скромностью, тактом и очевидной порядочностью при обаянии светского образованного человека, делавшими его общество привлекательным для Мицкевича, Пушкина, Грибоедова, Вяземского, в чей тесный дружеский круг он был принят как равный.

Вот что рассказывал Киселев о себе Александре Осиповне Смирновой (Россет).

"Моя мать никогда не могла утешиться после смерти моего старшего брата Александра, который был убит в шестом году, во время войны с турками... Брак моего брата Сергея (Сергея Дмитриевича Киселева. - Л. К.) ей не нравился, это удалило его от семьи. Мой брат Павел (Павел Дмитриевич Киселев, генерал, крупный государственный деятель. - Л. К.)... проделал все походы, и вся привязанность моей матери сосредоточилась на мне. После заключения мира Павел вернулся в Москву и сказал мне, что так как у меня нет состояния, я должен сделать карьеру, что в наше время - нужно учиться... Я очень хорошо знал по-латыни. Он сказал, чтобы я изучил греческий. Он нашел очень хорошего учителя с греческого подворья и сказал мне: "В восемнадцать лет ты поедешь в Дерпт для изучения классических наук, это лучший университет". Я поехал туда с Языковым, который имел рекомендательные письма к профессору Мойеру"^*.

^* (Смирнова-Россет А. О. Автобиография (неизданные материалы). М., 1931, с. 201.)

И чуть далее: "...Я слушал курсы философии и филологии в Дерпте... Дерпт был для меня великой школой, там я начал понимать музыку. ...Мой вкус к живописи развился тоже у Мойера...

...Я с грустью покинул это пристанище (Дерптский университет. - Л. К.), расстался с лучшим своим другом Языковым. Я был первым, которому он прочитал свои ранние произведения. Он направился в Москву, а я и мой верный Михайло поехали в Петербург. Я никого там не знал... Благодаря Языкову, познакомился с Пушкиным... Грибоедов был другом нашего дома, он хотел увезти меня с собой в Персию, но граф Нессельрод велел ему взять Мальцева и сказал ему: "Я берегу маленького Киселева для большого посольства в Риме или Париже, он в совершенстве знает французский язык. У него есть такт, у него приятный характер, и он всюду сумеет приобрести друзей"^*.

^* (Смирнова-Россет А. О. Автобиография (неизданные материалы). М., 1931, с. 202-203.)

Не исключено, что этот пересказ Смирновой содержит некоторые неточности, возможно даже идущие от самого рассказчика, но он все-таки неплохо знакомит нас с молодым дипломатом, ранней весною 1828 года приехавшим в Петербург и вскоре ставшим полноправным членом дружеской компании Пушкина, Грибоедова, Вяземского, Мицкевича, Алексея Оленина (сына). Николай Киселев постоянно участвует в их беседах, их встречах, поездках. Так же, как Пушкин, Мицкевич и Вяземский, Киселев - непременный гость в доме Олениных. Имя его довольно часто упоминается в дневниковых записях Аннеты Олениной, которая признается в них, что охотно вышла бы за Киселева замуж, хотя он и "не такая большая партия". (Это было почти что в то самое время, когда к ней сватался Пушкин.) Киселев же как будто отнюдь не стремился соперничать с Пушкиным. А. А. Оленина в дневнике своем воспроизводит откровенный разговор с близким другом их дома Иваном Андреевичем Крыловым, который, по свидетельству Анны Алексеевны, сказал ей: "...Я желал бы, чтобы Вы вышли за Киселева и, ежели хотите знать, он сам того желает. Но он и сестра (Варвара Дмитриевна Полторацкая, рожденная Киселева, жена дяди Олениной Алексея Марковича Полторацкого, сестра Н. Д. Киселева.- Л. К.) говорят, что нечего ему соваться, когда Пушкин того же желает"^*.

^* (Пушкин. Исследования и материалы. М.; Л., 1958, т. 2, с. 262.)

Как бы там ни было однако, но Киселев к А. А. Олениной не сватался и отношения его с Пушкиным оставались неомраченными. Анна Алексеевна же весьма сожалела о нерешительности Николая Дмитриевича. "Жаль, очень жаль, - записала она в дневнике, - что не знала я этого (что Киселев к ней неравнодушен и непрочь был бы на ней жениться. - Л. К.), а то бы поведение мое было иное"^*. По всей вероятности, он все же очень ей нравился, потому что "большой партией" Киселев в ту пору действительно не был.

^* (Пушкин. Исследования и материалы. М.; Л., 1958, т. 2, с. 262.)

Любопытен в этом отношении один из рассказов Н. Д. Киселева, записанный с его слов А. О. Смирновой: "Я лишь раз был в Царском Селе и ничего не видел. Я был слишком беден, чтобы позволить себе прогулку в экипаже, и я пришел туда пешком с Пушкиным, который такой же прекрасный "capitaine d'infanterie"^*, как и я"^**.

^* (Капитан пехоты (франц.). )

^** (Смирнова-Россет А. О. Автобиография (неизданные материалы), с. 208.)

Об участии Н. Д. Киселева в увеселительной поездке морем в Кронштадт 25 мая вместе с Олениными, Пушкиным, Грибоедовым, Шиллингом говорится в письме П. А. Вяземского к жене от 26 мая 1828 года.

Май и июнь были временем чуть ли не каждодневных встреч дружеской компании Грибоедов - Мицкевич - Пушкин - Вяземский... и в черновиках пушкинских рукописей этой поры можно видеть портретные зарисовки друзей его - членов тесно спаянного кружка: Грибоедова (ПД 838, л. 13), Мицкевича (ПД 838, л. 14 об.), Киселева (ПД 838, л. 24 об.).

Портретного изображения Николая Дмитриевича Киселева, сделанного пушкинскою рукою, до самого последнего времени нам известно не было, хотя с трудом верилось в то, что его и вправду нет среди многочисленных рисунков поэта, запечатлевшего в них очень многих добрых друзей своих и хороших знакомых, оставивших сколько-нибудь заметный след в его жизни.

В 1828 году Николай Киселев был молод, обаятелен, хорош собою, и портрет его должен бы был, как казалось, найтись без особых трудов и сомнений, тем более что черты лица его, известные нам по изображению, пусть позднейшему, но зато фотографическому, то есть собственно документальному, отличались особой, запоминающейся характерностью. Увы, это только казалось. На самом же деле не один и даже не десять раз лист с портретом Н. Д. Киселева был просмотрен и отложен в сторону, пока наконец рисунок не был узнан. Говорят, когда что-то старательно, долго и ревностно ищешь - находишь всегда неожиданно. Это верно. Искать некое определенное лицо среди великого множества разбросанных по рукописям пушкинских рисунков - значит, в первую очередь, постепенно сужать площадь поиска, приближаясь неуклонно к тем листам рукописей, где тебя ждет встреча с тем, кого ищешь. А когда просматриваешь черновики 1828 года, в которых определено уже столько портретов и в которых неузнанными осталось сравнительно не так уж и много портретных изображений, надежды на скорый успех поиска возрастают. Но проходит время - и часто немалое - пока рисунок не "откроется" наконец. И всякий раз почти - неожиданно. Будто проявляется вдруг что-то невидимое до того - и живым и знакомым становится взгляд; губы, бровь, подбородок, весь абрис лица узнаются, как бы только подсказанные рисунком, а вообще-то давно уже знаемые...

Молодой дипломат Николай Дмитриевич Киселев изображен Пушкиным в профиль, лицом к левому - более широкому - полю тетрадного листа, где за несколькими черновыми строками из "Полтавы" следуют строки стихотворения "Рифма, звучная подруга...". Рисунок сделан чернилами, по всей вероятности, раньше "полтавских" строк о дочери Кочубея, которые его с трех сторон окружают. Строки эти ([Природа] странно воспитала/ Ей душу в тишине степей/ И жертвой пламенных <страстей> / Судьба Нат<алъю> назначала) вплотную подходят к портрету, тщательно его огибая, и это дает основание думать, что портрет появился до текста. А если это так, если портрет Киселева действительно был нарисован поэтом еще до стихов, среди которых мы его находим, то датировка его, очевидно, должна быть более ранней, чем датировка текста (предположительно вторая половина августа - сентябрь 1828 года), и это прекрасно увязывается с тем, что нам известно о пребывании Н. Д. Киселева весною - летом 1828 года в Петербурге.

...Мягкий, внимательный взгляд умных глаз, выдающийся крупный мужской подбородок, характерно изогнутая линия рта. Оригинальное, привлекательное, молодое и чистое лицо. Точно такое, каким его хотелось видеть: "...А я-то медведем сидел, или у Пушкина <бывал>... Пушкин меня гладил по головке и говорил: "Ты паинька, в карты не играешь и любовниц не водишь..."^*

^* (Смирнова-Россет А. О. Автобиография (неизданные материалы), с. 175.)

14 июня 1828 года Николай Дмитриевич Киселев покидал Петербург. Его назначили третьим секретарем русского посольства в Париже, но при этом разрешили ехать в Карлсбад для лечения тамошними водами. Из Карлсбада ему надлежало отправиться сначала в Вену, а потом на театр военных действий русской армии в Турцию, к министру иностранных дел графу Нессельроде. Путь его лежал через Дерпт, где все еще жил так и не окончивший университета Языков, и Пушкин отправил ему с Киселевым шутливое стихотворное послание ("К тебе сбирался я давно..."), где упомянуто и имя Николая Киселева:

 К тебе сбирался я давно
 В немецкий град, тобой воспетый, 
 С тобой попить, как пьют поэты, 
 Тобой воспетое вино. 
 Уж зазывал меня с собою
 Тобой воспетый Киселев, 
 И я с веселою душою
 Оставить был совсем готов
 Неволю невских берегов. 
 И что ж? Гербовые заботы
 Схватили за полы меня, 
 И на Неве, хоть нет охоты, 
 Прикованным остался я.

В тот же день, 14 июня, Пушкин вписал в записную книжку Киселева, на первую ее страницу, и стихотворное послание к нему самому:

 Ищи в чужом краю здоровья и свободы, 
 Но север забывать грешно, 
 Так слушай: поспешай карлсбадские пить воды, 
 Чтоб с нами снова пить вино.

И здесь же, на внутренней стороне переплета этой записной книжки, Пушкин карандашом нарисовал свой портрет - на память. Красноречивые знаки внимания и душевной расположенности, не правда ли?

И еще раз случилось помянуть в это лето Пушкину симпатичного ему Киселева - на этот раз в письме к П. А. Вяземскому от 1 сентября из Петербурга в Пензу: "...Пока Киселев и Полторацкие были здесь, я продолжал образ жизни, воспетый мною таким образом

 А в ненастные дни собирались они 
 часто...

Но теперь мы все разбрелись. Киселев, говорят, уже в армии; Junior (Алексей Оленин-сын. - Л, К.) в деревне..."

"Разбрелась", распалась дружеская компания. Кого куда развеял, разбросал по свету "завистливый рок". За неделю до Киселева уехал из Петербурга Вяземский. Уехал в Персию министром-резидентом Грибоедов.

Ровно через год, в июне 1829 года, Пушкин встретил близ армянской крепости Гергеры арбу с телом убитого в Тегеране поэта, чей профиль, по счастливой привычке запечатлевать на бумаге лица друзей своих, он дважды нарисовал летом 1828 года над начальными строками "Предчувствия".

А Николая Дмитриевича Киселева, молодые прекрасные глаза которого и сегодня, как полтора века назад, задумчиво глядят куда-то вдаль с чернового листа пушкинской рукописи, еще долго носила по свету многосуетная дипломатическая судьба его - Лондон, Париж, Рим, Флоренция...

Умер он в 1869 году в Италии.

Александр Сергеевич Грибоедов... Петр Александрович Плетнев... Александр Одоевский... Николай Раевский... Оленин... Ермолов... декабрист князь Волконский... Современники Пушкина. Его знакомые и друзья. Его соотчичи. Они - блистательная эпоха русской истории и культуры, и Пушкин познакомил нас с ними, не только поэтически эту эпоху выразив, но и донеся до нас иконографически конкретные черты замечательнейших ее представителей. Нарисовав для себя по памяти их портреты, поэт рассказал нам тем самым немало и о них и о самом себе тоже. "Пушкинская графика - "зрительный дневник". Это - своего рода автобиография в рисунках"^*, и, научившись этот "дневник" читать, мы глазами Пушкина увидели тех, кто его привлекал, о ком думал он, чьи поступки и судьбы его волновали. Счастливый этот дар его - рисовать, пронося через время в графических образах "оттиски жизни", - позволяет нам, уж далеким, в сущности, его потомкам, подойти очень близко к конкретным истокам его образов поэтических, его творческой мысли, фантазий, влечений, позволяет от сердца к сердцу почувствовать душу поэта, умевшего так открыто, так полно и так прекрасно выразить то сокровенное и святое, живущее в каждом из нас, что от века зовется любовью к отчизне, -

^* (Эфрос А. М. Мастера разных эпох: Избранные историкохудожественные и критические статьи. М., 1979, с. 113.)

 Два чувства дивно близки нам, 
 В них обретает сердце пищу: 
 Любовь к родному пепелищу, 
 Любовь к отеческим гробам.

Замечательная поэтическая формула эта в рабочих пушкинских черновиках имеет не менее замечательное завершение, лишний раз свидетельствуя о том, что черновые рукописи поэта - неистощимый источник обогащения и наших знаний, и наших чувствований, и представлений наших о мире и о себе:

 Два чувства дивно близки нам, 
 В них обретает сердце пищу: 
 Любовь к родному пепелищу, 
 Любовь к отеческим гробам. 

 На них основано от века
 По воле бога самого
 Самостоянье человека, 
 Залог величия его.