В замке Бродяны [1974 Раевский Н.А. - Портреты заговорили]

В 1933 году в лесах под Прагой был необычайный урожай белых грибов. Казалось бы, что между грибами и материалами, относящимися к Пушкину, связи нет никакой, но на этот раз она оказалась налицо. В один светлый, горячий июньский день я собирал белые грибы в дубовом лесу близ памятной для меня по многим причинам деревни Вшеноры. Рядом со мной прилежно нагибалась и осторожно извлекала из травы крепкие упругие грибки старая дама, внучка одного из братьев Натальи Николаевны Пушкиной. Фамилии называть не буду. Ее уже давно нет в живых.

Присели отдохнуть. Дама не раз рассказывала мне о гончаровском имении Полотняный Завод, где она выросла. На этот раз она приветливо, но хитро улыбнулась и спросила:

- Николай Алексеевич, а вы знаете, что в Словакии живет дочь Александры Николаевны Гончаровой, герцогиня Лейхтенбергская? Я на днях получила от нее письмо...

Я старался казаться спокойным, но на самом деле был очень взволнован. Родная дочь любимой свояченицы Пушкина Ази Гончаровой, племянница Натальи Николаевны, живет здесь, в Чехословакии, и никто об этом не знает!

Мое волнение возросло, когда я узнал, что престарелая герцогиня хорошо помнит свою тетку. Девочкой она любила сидеть на скамеечке у ее ног, когда Наталья Николаевна приезжала за границу. В замке есть альбом, принадлежавший Александре Николаевне, и в нем карандашный портрет вдовы Пушкина. Есть и еще какие-то реликвии.

Расстояния в Чехословакии не велики. Надо непременно побывать в замке. Задаю вопрос о его названии, но сразу вижу, что не так-то это просто... Дама явно не хочет сообщить мне точный адрес. Отвечает описательно - замок находится недалеко от курорта Тренчанске-Теплице. Получается нечто вроде чеховского "на деревню дедушке". Не настаиваю, конечно. Достаточно того, что в этом замке живет герцогиня Лейхтенбергская.

Уже около двухсот лет в Германии ежегодно выходит "Готский альманах" - справочная книжка, в которой помещаются сведения о всех "высочайших" и "высоких" особах Европы. Там имеются их точные адреса. Издаются в Готе и справочники, посвященные семьям менее знатным: "Карманная книжка графских родов", "Карманная книжка баронских родов". Составляются они очень тщательно, и нужные исследователю сведения там всегда легко найти.

В ближайший свободный день еду в Прагу. В великолепном старинном "зале докторов" Национальной библиотеки беру с полки красный томик с золотой короной. Начинаю перелистывать. Какое разочарование!.. Тщетно я прочитываю страницы, посвященные Лейхтенбергскому герцогскому дому. Нужной мне герцогини нет... Этого я никак не ожидал. Брак, правда, неравнородный - владелица словацкого замка официально герцогиней считаться не может, но в Готском альманахе упоминаются и морганатические супруги. В чем же дело? Совершенно невероятно, чтобы почтенная шестидесятилетняя женщина выдумала всю эту историю с дочерью Александры Николаевны.

Надо приняться за специальную литературу. В Праге собрана самая богатая в Западной Европе пушкиниана - русская и иностранная. Этим фондом заведует специальный сотрудник, который сейчас же заказывает все работы по Пушкину, выходящие в СССР и на Западе. Здесь же, в Национальной библиотеке, хранится четверть миллиона русских книг - в том числе все, что осталось от знаменитой библиотеки Смирдина, которой пользовался и Пушкин. Кроме чехословацкой столицы за пределами Советского Союза нигде нет таких условий для работы по Пушкину.

Много часов я провел в зале докторов, стараясь найти какие-нибудь данные о дочери Александры Николаевны. Все было тщетно.

Старую даму я больше не беспокоил. Все равно не скажет, а может получиться и хуже: скажет, но возьмет с меня честное слово молчать. Пока же я ничем не связан и имею право искать.

Так проходят тридцать третий год, тридцать четвертый и тридцать пятый годы. Я чувствовал, что надо торопиться. Герцогине около восьмидесяти лет. В Европе после прихода к власти Гитлера очень неспокойно.

Однажды на костюмированном вечере в одном частном доме я снова встретился со старой дамой. Подошел к ней как был - в тюрбане магараджи, с бумажной звездой на смокинг. Попивая крюшон, мы долго говорили о владелице словацкого замка. Я надеялся, что в гостиной мне повезет больше, чем во вшенорском дубовом лесу, но ошибся. По-прежнему дама приветливо улыбалась, сообщила мне, что герцогиня еще жива, недавно опять писала. Хотелось сказать ей: "Не будьте графиней из "Пиковой дамы"! Откройте тайну, пока еще не поздно. Ведь не для меня же это". Но безнадежной попытки не сделал.

Развязка наступила неожиданно. Я уже редко вспоминал о словацком замке и его владелице, но поздней осенью 1936 года, перелистывая с совсем другой целью "Русский архив" П. И. Бартенева за 1908 год, я наткнулся на короткую заметку о том, что у Александры Николаевны была дочь красавица, которая вышла замуж за герцога Ольденбургского.¹ Обратите внимание, читатель, не Лейхтенбергского, а Ольденбургского! Внучатая племянница Пушкиной, рассказав мне о герцогине, по всему судя, спохватилась и, не желая, чтобы я попал в замок,² назвала мне не ту фамилию. Очевидно, так...

¹("Русский архив", 1908, кн. III, стр. 596. Мне не были в то время известны другие упоминания о дочери Александры Николаевны, имевшиеся в пушкиноведческой литературе.)

² (Как я узнал впоследствии, моя собеседница собиралась послать туда свою дочь, которая, надо сказать, никакого отношения к пушкиноведению не имела. Эта поездка не состоялась.)

Но морганатическая супруга герцога Ольденбургского в Готском альманахе должна быть. До Национальной библиотеки далеко, а мне хочется все узнать сейчас же. Спешу во Французский институт имени историка Эрнесга Дени, в котором состою помощником библиотекаря. Там тоже есть альманах. Мое начальство, молодая специалистка по ассирийской клинописи, которая работает над докторской диссертацией, замечает, что я чем-то взволнован. Обещаю объяснить причину потом. Беру с полки красный томик.

Вот она! Герцог Аитуан-Готье-Фредерик-Элимар Ольденбургский (1844 - 1896). Вдова: Наталья, урожденная баронесса Фогель фон Фризенгоф; брак несогласный с законами Ольденбургского герцогского дома. Курсивом адрес: замок Бродяны, Нитранская область, Словакия.

Герцогиня Н. Г. Ольденбургская. Фотография 1890-х годов. Подлинник у А. М. Игумновой (Братислава)

Итак, все ясно: герцогиня Наталья Густавовна Ольденбургская (имя ее отца я знал давно). Готский альманах, правда, именует ее лишь "владелицей Бродян", но для родных и знакомых, как я потом убедился, она герцогиня.¹ Так будем ее называть и мы.

¹ (...она герцогиня.- Бывший учитель детей Н. Г. Ольденбургской Пауль Геннрих говорит о своей книге "Erinnerungen aus meinem Leben" ("Воспоминания из моей жизни"), что власти великого герцогства Ольденбургского не только не признавали за Натальей Густавовной права на герцогский титул, а за ее детьми права на титул принцев, но неоднократно, хотя и безуспешно, пытались добиться дипломатическим путем соответствующего запрещения и в Австро-Венгрии, куда герцог переселился после женитьбы.

(О Пауле Геннрихе и его книге см. в основном тексте, далее по книге).)

Ключ найден. Остается лишь его повернуть. Однако задача оказывается нелегкой. Без соответствующей рекомендации писать герцогине Ольденбургской по поводу ее семейных воспоминаний и бумаг почти безнадежно. Не ответит, или ответит отказом, или обратится к племяннице, а та явно не хочет, чтобы я попал в замок. Малейшая неосторожность с моей стороны может все испортить. Обращаюсь к моим "готским" знакомым, чьи фамилии фигурируют в красной книжке. К сожалению, никто из них лично не знаком с герцогиней Натальей. Она давным-давно живет в Словакии и никуда не выезжает.

Чувствую все сильнее, что надо торопиться. Старушка родилась 8 апреля 1854 года. Ей восемьдесят два года. Решаю идти напролом. С разрешения администрации Французского института 24 декабря 1936 года отправляю в Бродяны письмо на официальном бланке. Обращаюсь к владелице замка в качестве русского исследователя с покорнейшей просьбой сообщить мне, не имеется ли в ее архиве каких-либо бумаг Пушкина или его жены. Наталью Николаевну, которая скончалась 26 ноября 1863 года, ее племянница могла видеть в последний раз только будучи восьмилетней девочкой, но все же я пишу (по-французски): "С глубоким волнением я думаю о том, что, быть может, Вы сами знали свою тетку и что в этом случае, без сомнения, в Вашей памяти остались какие-либо личные воспоминания о ней".¹

¹ (Институт русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР (Ленинград). В дальнейшем ИРЛИ, ф. 374, № 46 (отпуск).)

Проходит одна неделя, проходит другая. Ответа нет. Признак плохой - в том кругу, к которому принадлежит Наталья Густавовна, и незнакомым людям отвечают немедленно или уже не отвечают совсем. Еще через две недели письмо из Бродян приходит, но почерк на конверте мужской. Смотрю на подпись - "Граф Георг Вельсбург".

"Ответ на Ваше весьма любезное письмо задержался вследствие внезапной смерти моей бабушки, герцогини Ольденбургской, 9 января. Моя бабушка все хотела лично Вас поблагодарить и сказать, что она очень сожалеет, не имея возможности сообщить Вам сведения о Пушкине, так как ее мать никогда не хотела говорить на эту деликатную тему, касающуюся ее сестры".¹

Я опоздал... С грустью кладу письмо в папку "А. Ф." - Александра Фризенгоф. Так и не удалось мне встретиться с дочерью Александры Николаевны, любившей сидеть у ног вдовы поэта. Последняя живая связь с тем временем оборвалась.

Хозяйка умерла, но ее замок остался, и так или иначе мне надо в него попасть.

Я списался с графом Вельсбургом и получил приглашение приехать в Бродяны во время пасхальных каникул 1938 года. Пользуясь случаем, я решил по пути осмотреть поле Аустерлицкого сражения, а также побывать в очень красивом краю - Моравской Словакии, знаменитой крестьянскими национальными костюмами.

Готовился к поездке тщательно. Моей целью было проложить дорогу в Бродянский замок для специалистов-пушкинистов. В том, что в никем еще не посещенном замке, где Александра Николаевна прожила около сорока лет,¹ окажется много интересного, я не сомневался, но надо было тщательно обдумать, о чем можно говорить в Бродянах и о чем нельзя. Я снова перечитал все, что мог достать в Праге, об Александре Николаевне Гончаровой, ее семье и ее отношениях с Пушкиным. Выписками заполнил толстую карманную книжку.

¹ (...где Александра Николаевна прожила около сорока лет...- Впоследствии выяснилось, что после отъезда из России супруги Фризенгоф, по крайней мере некоторое время, постоянно жили в Вене, а после замужества дочери - в замке Эрлаа близ австрийской столицы. Бродяны при жизни барона Фризенгофа являлись летней резиденцией.)

Подошла наконец католическая страстная неделя - последняя неделя перед пасхой. В солнечный, но холодный апрельский день я сел в балканский экспресс, и памятная поездка началась. После завтрака в вагоне-ресторане сижу за чашкой кофе и от нечего делать вынимаю свою записную книжку (она уцелела и хранится теперь в Пушкинском Доме в Ленинграде).¹ Надо еще раз перечитать свой конспект.

Александра Николаевна Гончарова родилась годом раньше жены поэта - 27 июня 1811 года. Потомственная дворянка по происхождению, но дворянство Гончаровых весьма недавнее. При Петре I выдвинулся их предок - оборотистый и предприимчивый торговец и промышленник Афанасий Абрамович. Екатерина II в 1789 году возвела Гончаровых в дворянское Российской империи достоинство, но фактически они уже давно вели жизнь богатых дворян и породнились со старинной знатью. В те годы, когда Азя Гончарова, как ее звали близкие, была девочкой, от прежнего богатства оставалось очень немного. Любящий, но беспутный дедушка Афанасий Николаевич промотал огромное состояние и продолжал проматывать его остатки.

Вскоре после женитьбы, 22 октября 1831 года, Пушкин в письме к своему другу П. В. Нащокину отзывается об этом дедушке весьма непочтительно:

"Дедушка свинья; он выдает свою третью наложницу замуж с 10000 приданого, а не может заплатить мне моих 12000 - и ничего своей внучке не дает"¹.

¹ (В настоящей книге цитаты из произведений и писем Пушкина приведены по изданию А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений в 10 томах под ред. Д. Д. Благого, С. М. Бонди, В. В. Виноградова, Ю. Г. Оксмана. Гослитиздат, М., 1959-1962.Исключения оговорены.)

Вообще, обстановка в семье Гончаровых тяжелая. Отец Ази, Николай Афанасьевич, одаренный и хорошо образованный человек, психически ненормален. По временам наступают настоящие приступы безумия. Мать, Наталья Ивановна, урожденная Загряжская, тоже женщина не без образования. По-русски, как и многие барыни того времени, пишет, правда, безграмотно, но французский знает неплохо. Характер у нее тяжелый, деспотический. Дети от нее сильно страдают, особенно дочери. Матери боятся, но вряд ли ее уважают. С годами у Натальи Ивановны усиливается ханжество. Кроме того, она начинает пить и, по некоторым сведениям, тайком развратничает с крепостными лакеями¹. Дома вести не умеет. Гончаровские миллионы растрачены, но бумажная фабрика и земля продолжают еще давать немалый доход. На пропитание Наталья Ивановна получает изрядные суммы², а распоряжается ими плохо, В доме постоянный беспорядок. На балах юные барышни Гончаровы иногда появляются в лопнувших перчатках и стоптанных башмаках. Выдав замуж за Пушкина красавицу младшую, мать, за неимением средств, старших дочерей поселяет в калужской деревне.

¹ (Рассказы о Пушкине, записанные со слов его друзей П. И. Бартеневым в 1851 - 1860 годах. Вступительная статья и примечания М. А. Цявловского. М., 1925. В дальнейшем: Рассказы о Пушкине.)

² (На пропитание Наталья Ивановна получает изрядные суммы...- В 1826 году ей было выдано 30 тысяч руб. (ассигнациями), детям на их особые расходы - 1200 руб. и на покупку провизии в доме Натальи Ивановны - 2160 руб., а всего 33360 руб. (Лет. ГЛМ, стр. 400).

В 1823 году Н. И. Гончарова наследовала значительную часть Яропольца - богатого, но обремененного долгами имения ее отца Ивана Александровича Загряжского. На ее долю пришлось 1396 душ крестьян, приписанных к этому имению.)

В 1936 году опубликованы три французских письма Александры Николаевны к старшему брату Дмитрию, относящихся к этому периоду¹. У умной и остроумной барышни очень злой язычок. Чувствуется почтительное недовольство матерью, а дедушке достается сильно. Летом 1832 года (дата написана очень неразборчиво) она сообщает: "Вот мы и опять брошены на волю божию: маменька только что уехала в Ярополец, где она пробудет, как уверяла, несколько недель, а потом, конечно, еще и еще несколько, потому что раз она попала туда, она не скоро оттуда выберется (...)".

¹ (Летописи Государственного Литературного музея, кн. I. Пушкин, Ред. М. А. Цявловского. М.-Л., 1936, стр. 419 - 425. В дальнейшем: Лет. ГЛМ.)

"Сюда накануне отъезда маменьки приехали Калечицкие и пробудут здесь до первого. Не в обиду будь сказано дедушке, я нахожу в высшей степени смехотворным, что он сердится на нас за то, что мы их пригласили на такое короткое время. Тем более, что сам он разыгрывает молодого человека и тратит деньги на всякого рода развлечения. Таша¹ пишет в своем письме, что его совершенно напрасно ждут здесь, так как ему чрезвычайно нравится в Петербурге. Это не трудно, и я прекрасно сумела бы делать то же, если бы он дал мне хоть половину того, что сам уже истратил. Куда не пристало старику дурачиться!" (последняя фраза по-русски).

¹ (Домашнее имя Натальи Николаевны Пушкиной-Гончаровой.)

Как мы видим, недовольная своей судьбой, мятущаяся внучка отзывается о дедушке немногим мягче, чем Пушкин.

Афанасию Николаевичу Гончарову оставалось в это время жить всего несколько недель. Он скончался 8 сентября 1832 года.

Немалую роль в жизни Александры Николаевны, видимо, играют литература и искусство. Если верить позднему (записан в 1887 году) рассказу князя А. В. Трубецкого, "Еще до брака Пушкина на Natalie, Alexandrine знала наизусть все стихотворения своего будущего beau-frere и была влюблена в него заочно".¹

¹ (П. Е. Щеголев. Дуэль и смерть Пушкина. Исследование и материалы. Изд. третье. М.-Л. 1928, стр. 424. В дальнейшем: Щеголев.)

В цитированном нами письме она просит Наталью Николаевну "...попросить мужа, не будет ли он так добр прислать мне третий том его собрания стихотворений.¹ Я буду ему за это чрезвычайно благодарна". Упоминает Александра Николаевна и о посещении имения С. С. Хлюстина. Хозяин был в отъезде, но дворецкий "...показал нам весь дом, где у Семена прелестная библиотека. Я умирала от желания украсть у него некоторые из его прекрасных книг. Мы видели также портрет Настасьи² вместе с матерью, писанный маслом, когда она находилась в Колизее в Риме. Портрет действительно великолепен".

¹ (Третья часть собрания стихотворений Пушкина, о которой идет речь, вышла в 1832 году.)

² (Сестра С. С. Хлюстина, графиня Анастасия Семеновна Сиркур, жена французского публициста)

Долгое время думали, что барышни Гончаровы получили очень недостаточное образование. В свой книге П. Е. Щеголев отзывается о нем очень пренебрежительно: "Об образовании Натальи Николаевны не стоит и говорить".¹ Опубликованная в 1936 году семейная переписка этого взгляда, однако, не подтверждает.² Вероятно, еще отец до своего заболевания постарался пригласить хороших домашних учителей. Дедушка тоже постоянно осведомлялся об успехах детей, в особенности внучек. Кроме обязательного тогда французского их учили и по-русски и по-немецки. Имелся учитель музыки и учитель рисования. Есть, наконец, сведения о том, что постоянными кавалерами подрастающих сестер Гончаровых были образованные молодые люди - студенты Московского университета. Говоря беспристрастно, они учились, видимо, не меньше и не хуже большинства дворянских барышень пушкинского времени.

Русские письма Александры Николаевны пока не опубликованы. Французские в 1832 году, когда ей был 21 год, написаны бойко и во всех отношениях грамотно. Их автор - духовно содержательная и вполне культурная девушка.¹

¹ (...духовно содержательная и вполне культурная девушка.- То же впечатление создается при чтении писем Александры Николаевны, опубликованных М. Яшиным (Пушкин и Гончаровы. "Звезда", 1964, № 8, стр. 182 - 189).

"Фредерика (дочь Н. Г. Ольденбургской) очень страдала от эксцентричности своей матери, которая всюду бросалась в глаза, так как ходила в невероятных платьях и таскала с собой целое стадо собак" (стр. 5 "Воспоминаний").)

И еще одна мысль об Александре Николаевне. Бедовая была девица, совсем не "кисейная барышня". По натуре смела. Как и жена Пушкина, отличная наездница. О своей лошади она пишет брату Дмитрию: "Вопреки тому, что наговорил мой дорогой братец Ваничка, она никогда не становится на дыбы и ход у нее очень спокойный (...). Но самый горячий конь покорится, если всадник так искусен, как я".¹

Хотелось ей, видимо, и в жизнь броситься смело, да время еще не было подходящим для таких, как она. Родись она лет на тридцать-сорок позже, сумела бы устроить жизнь по-своему.

Но волевой и страстный характер Александры Николаевны, несомненно, сыграл свою роль в истории ее отношений с Пушкиным.

В 1834 году Наталья Николаевна, которая очень любила своих сестер, решила взять их к себе в Петербург. По-видимому, их положение в доме самодурки-матери стало невыносимым. Пушкин согласился, но неохотно. 14 июля 1834 года он пишет:

"Но обеих ли ты сестер к себе берешь? Эй, женка! смотри... Мое мнение: семья должна быть одна под одной кровлей: муж, жена, дети покамест малы; родители, когда уже престарелы. А то хлопот не наберешься и семейственного спокойствия не будет".¹

¹ (Письма 1834 - 1837 годов цитируются по изданию: Пушки н. Письма последних лет, 1834-1837. Л., 1969.)

С переездом Александры Николаевны к Пушкиным хлопот, по крайней мере, житейских, надо сказать, не прибавилось, а скорее убавилось. Домашнее хозяйство стала вести Александрина, и она же заботилась о маленьких детях поэта.

Семейное спокойствие... По-видимому, нельзя сомневаться в том, что в последние месяцы жизни поэта оно было нарушено не только благодаря увлечению Натальи Николаевны Дантесом. В воспоминаниях и письмах современников есть немало намеков на то, что близость поэта с любимой свояченицей в какой-то момент стала не родственной. Из уважения к памяти Пушкина в печати об этом долгое время почти не упоминалось, но в 1907 - 1908 годах дочь Натальи Николаевны от второго брака А. П. Арапова опубликовала в приложениях к очень тогда распространенной реакционной газете "Новое время" обширные воспоминания о матери, озаглавленные "Наталья Николаевна Пушкина-Ланская". В одной из глав (III) она, основываясь на семейных преданиях, рассказала о далеко зашедшем романе Пушкина со своей свояченицей.¹ Как ни относиться к этому повествованию Араповой, вызвавшему много споров, оставить его без внимания нельзя. В советское время появился в печати ряд новых свидетельств, говорящих о том же.

¹ (Иллюстрированное приложение к "Новому времени", 1907, № 11413, 19 декабря, стр. 6.)

Александра Николаевна долгие годы оставалась у сестры, по-прежнему помогая воспитывать подрастающих детей. Если верить Араповой, характер у стареющей барышни постепенно стал тяжелым, деспотическим. По словам ее племянницы, "...Александра Николаевна, прожившая под кровом сестры большую часть своей жизни, положительно мучила ее своим тяжелым, строптивым характером и внесла немало огорчения и разлада в семейный обиход". 18 апреля 1852 года она в возрасте сорока одного года вышла наконец замуж за сорокапятилетнего чиновника австро-венгерского посольства барона Густава Фогель фон Фризенгоф и уехала с ним за границу. По словам Араповой, ей пришлось перед свадьбой признаться жениху в своем былом увлечении, и с тех пор отношение барона Густава к памяти поэта резко изменилось. Где жила в дальнейшем Александра Николаевна и когда умерла, пушкиноведам не было известно. В 1887 году она, во всяком случае, была еще жива, и с ее слов муж, по просьбе племянницы А. П. Араповой, написал последней 26(14) марта этого года довольно подробное письмо о дуэли и смерти Пушкина.¹ К сожалению, этот документ большого значения не имеет - память престарелой баронессы ослабела и, самое главное, даже полвека спустя, она не пожелала откровенно написать о драме Пушкина то, что, несомненно, знала.

¹ (Впервые опубликовано (не полностью) Л. Гроссманом в статье "Женитьба Дантеса" ("Красная нива", 1924, № 24, 9 июня, стр. 10 - 12). Перевод местами неточный. Французский подлинник (ИРЛИ, собрание А. Ф. Онегина, 13892, CCL б. 13) до сих пор не опубликован.)

...Мой кофе давно выпит, а ресторанная прислуга не любит пустых столов и клиентов, уткнувшихся в бумаги. Заказываю еще чашку. Теперь я спокойно могу перелистывать свою книжку.

Родословная графов Вельсбург - она мне тоже нужна. Сын герцога Элимара Ольденбургского от морганатического брака с баронессой Натальей Густавовной Фогель фон Фризенгоф не наследовал герцогского титула и получил фамилию граф фон Вельсбург.¹ Ее носит и теперешний владелец Бродян граф Георг, младший сын покойного первого графа Александра. В числе его предков есть и шведский король из династии Ваза. Вывод: о романе Пушкина и Александры Николаевны в замке говорить нельзя. Взглядов его хозяев я не знаю, но с вероятными предрассудками аристократической семьи надо считаться.

¹ (...получил фамилию граф фон Вельсбург.- По словам Пауля Геннриха, когда герцог Элимар скончался, его вдова "...после длительных и неприятных переговоров решилась наконец принять для своих детей предложенное ей из Ольденбурга имя графа и графини фон Вельсбург (по названию одного из захмков Ольденбургского дома), для того, чтобы сделать возможной для принца жизнь в Германии. Сама она сохранила за собой имя и титул герцогини Ольденбургской".)

Другой вывод важнее и для меня печальнее. Пушкинских рукописей, которые, вероятно, были у Александры Николаевны в Петербурге, в Бродянах почти наверное нет. Положение супруги барона Густава, несмотря на давность событий, было деликатным...

Началом своей поездки я остался доволен. Побывал на поле битвы под Аустерлицем с первым томом "Войны и мира" в руках. По-прежнему на спуске с Праценской горы близ разветвления двух дорог стоит одинокий заброшенный дом, у которого остановился Кутузов перед самым началом сражения. Где-то здесь недалеко лежал раненый князь Андрей...

Кругом никого не было. Я лег на спину и старался думать мыслями Болконского: "Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, что узнал его наконец. Да! Все пустое, все обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме него. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава богу!.."

Потом поезд снова везет меня дальше на восток - в живописный богатый край Моравскую Словакию. Побродив по деревням и полюбовавшись на праздничные наряды женщин, ухожу в горы. Невысокий массив Яворина, который отделяет Моравию от Словакии. Вечереет. Я иду с рюкзаком за плечами. Никогда еще не видел столько подснежников, как на этом волнистом хребте. Целые гектары скромных белых цветов. От них тянет нежным, чуть слышным ароматом весны. Иду один по этому царству подснежников и уже думаю, не сбился ли я с пути. Припасов в мешке достаточно, но ночь в горах будет холодная. Совсем неожиданно передо мной возникает ярко освещенное деревянное здание. Отель, в котором я буду ночевать.

Поутру медленный спуск в долину реки Вага. Обычно здесь тепло. Сады зацветают по крайней мере на две недели раньше чем в Праге. Они и сейчас цветут, и солнце светит по-весеннему ярко, но откуда-то с севера льется холодный воздух. Ветер не прекращается, и когда я в городе Тренчине осматриваю развалины древнего замка, он катает по двору мелкие камешки. Упорно пытается сорвать мою новую кепку, специально купленную для этой поездки в Бродяны.

Еще одна ночь в отеле, и утром я снова в поезде. Здесь уже не ходят скорые. По одноколейной дороге среди гор полупустой поезд медленно тащится на восток к долине реки Нитры, где и стоит замок Александры Николаевны. Отсюда еще очень далеко до России, но словацкие женщины куда больше похожи на русских, чем чешки. Моя соседка распеленала ребенка, целует его и совсем по-русски говорит: "Душенька".

Маленькая станция, последняя перед Бродянами. Здесь мне предстоит подождать с полчаса местного поезда. Подтянув рюкзак, выхожу на почти пустой перрон. Элегантный молодой человек высокого роста, лет тридцати, в спортивном костюме и зеленом макинтоше подходит ко мне, приподнимает кепи.

Знакомимся. Сажусь рядом с графом в небольшую машину. По пути он указывает мне на белую часовню на склоне холма. Она, кажется, протестантская, а не католическая.

- Наш фамильный склеп. Там похоронена и бабушка...

- А где покоится ее мать, Александра Николаевна?

Вот и первый результат моей поездки - узнал, где похоронена Александра Николаевна. Потом, конечно, узнаю и дату смерти.

Мы въезжаем в ворота старого парка и останавливаемся перед замком. Граф открывает массивную дверь, окованную железными полосами. Берется за старинное кольцо, вставленное в львиную пасть. Не без волнения я переступаю порог замка, в котором десятки лет жила и закончила свои дни баронесса Александра Николаевна Фогель фон Фризенгоф, в прошлом Азя Гончарова. Что-то я увижу здесь?...

Молодая графиня Вельсбург выходит встретить гостя в вестибюль, на верхней площадке лестницы "ас ожидает ее мать, вдова командира кирасир Вильгельма II.

Меня проводят в большую гостиную, стены которой сплошь увешаны портретами. Сидим в старинных креслах вокруг старинного стола. Новых вещей вообще незаметно - даже массивные лампы керосиновые, так как в глухой словацкой деревне пока нет электричества. В камине потрескивают дрова - несмотря на апрель замок еще приходится топить.

Обо всем, что я увидел и услышал в Бродянах, я подробно рассказал в статье, опубликованной в сборнике "Пушкин. Исследования и материалы".¹ Здесь я могу только вкратце изложить результаты моего кратковременного (менее двух суток) пребывания в замке. Архива я не просил мне показать - только что познакомившись с хозяевами, я считал это неудобным. Все в свое время... Единственный документ на русском языке, который граф Вельсбург, видимо, заранее приготовил для меня и просил перевести, оказался извещением Министерства императорского двора № 769 о том, что их 'величества изъявляют согласие на брак фрейлины Гончаровой.²

¹ (Н. А. Раевский. В замке А. Н. Фризенгоф-Гончаровой. Пушки". Исследования и материалы, т. IV, М.-Л., 1962, стр. 379-393.)

² (Александра Николаевна получила это звание 1 января 1839 года одновременно с графиней Софией Виельгорской ("Journal de Saint-Petersbourg", 1839, № 1, 3/15 января). Во дворце она не жила и придворной службы, по-видимому, не несла.)

Меня очень интересовал вопрос о том, нет ли в архиве писем Натальи Николаевны к сестре. Эти письма когда-то существовали, так как сестры были дружны, а целых три года - с переезда молодоженов Пушкиных из Москвы в Петербург (18 мая 1831 г.) и до осени 1834 - жили врозь. Там могли оказаться новые подробности о жизни пушкинской семьи и о самом поэте. Вельсбург ответил уклончиво: в архиве вообще нет писем на русском языке. Расспрашивать подробнее о семейных бумагах я не считал возможным, но был почти уверен в том, что сестры переписывались по-французски. По крайней мере в трех опубликованных письмах Александры Николаевны к брату, о которых я уже упоминал, есть только отдельные русские фразы, вкрапленные во французский текст, а Наталья Николаевна в одном из писем к деду признается, что ей легче писать по-французски, чем по-русски.

Не задал я вопроса и о пушкинских рукописях. Поспешность могла только испортить дело. Вернувшись в Прагу, я узнал, что о моей поездке, тщательно "засекреченной" для успеха поисков, бывшая камеристка герцогини Натальи Анна Бергер сообщила А. М. Игумновой. Эта русская дама, постоянно жившая в Словакии, как оказалось, была хорошо знакома с покойной владелицей Бродян и провела в ее замке целых три лета. Будучи очень интеллигентной женщиной, Игумнова старалась выяснить вопрос о пушкинском наследии в Бродянах, но это ей не удалось. В письме от 5 июня 1938 года она сообщила мне, что "...несмотря на все усилия не нашла и не узнала там ничего относящегося к Пушкину". Сомневаться в точности слов Игумновой не приходится, но можно подумать только, была ли откровенна Наталья Густавовна со своей русской гостьей?

Судьба бумаг Александры Николаевны остается весьма неясной. Сам я не пытался ее выяснить, но в примечании к моей статье редакция сборника "Пушкин" приводит следующие сведения (стр. 292): "В своих "Воспоминаниях о Бродянах" и в письмах, присланных в Рукописный отдел ИРЛИ, А. М. Игумнова, касаясь судьбы бродянского архива, сообщает, что перед смертью Александра Николаевна сожгла все хранившиеся у нее письма; по-видимому, остальные бумаги из ее архива были сожжены по ее просьбе дочерью; в свою очередь Наталья Густавовна, умирая, завещала своей воспитаннице Анне Бергер, бывшей в течение многих лет ее доверенным лицом, сжечь все ее бумаги и письма, в том числе обширную переписку с матерью, что и было исполнено".

Таким образом, если бы сведения, сообщенные А. М. Игумновой, были вполне точны, следовало бы ожидать, что после двух сожжений от архива Александры Николаевны ничего не уцелело. Это, во всяком случае, неверно, так как в Пушкинском Доме хранится целый ряд ее бумаг, полученных из Бродян.¹ Бумаг Натальи Густавовны там действительно нет. Нет и ни одной строки Пушкина. Были ли они? Мы этого не знаем, но я продолжаю думать, что, уезжая с мужем за границу, Александра Николаевна, считаясь с его чувствами, не могла взять с собой рукописи поэта. Это, конечно, лишь предположение,- быть может, "бродянский Пушкин" когда-нибудь и найдется, но мне это кажется очень маловероятным.

¹ (...хранится целый ряд ее бумаг, полученных из Бродян.- В описи архива Фризенгофов (ИРЛИ, рукописное отделение, ф. 409) значатся между прочими следующие документы:

Уцелевшая часть архива Фризенгофа до настоящего времени остается неизученной за исключением писем барона Густава к брату, многочисленные выдержки из которых опубликовал в словацком переводе А. И. Исаченко. Русский перевод некоторых из них приведен в моей статье "В замке А. Н. Фризенгоф-Гончаровой" (Пушкин. Исследования и материалы, т. IV, М.-Л., 1962, стр. 391 - 392).)

От посещения Бродян у меня осталось такое впечатление, что при жизни Александры Николаевны имя Пушкина было в замке под запретом. В первом своем письме Вельсбург сообщил мне со слов своей бабушки, которой, к несчастью, оставалось жить всего несколько дней, новый и ценный факт: ее мать никогда не говорила с дочерью о Пушкине, считая это слишком деликатным для памяти сестры. Тема была, конечно, деликатной для самой баронессы, а вовсе не для Натальи Николаевны - законной жены своего мужа, который погиб, защищая ее оклеветанную честь. Мы, правда, совершенно не знаем, считала ли Александра Николаевна сестру действительно невиновной, но, во всяком случае, стесняться можно было прежде всего воспоминаний о Дантесе. Между тем, его большой портрет висел в столовой, о чем еще речь впереди, а ни единого портрета Пушкина в замке не было.¹

¹ (...а ни единого портрета Пушкина в замке не было.- Можно думать, что с течением времени мысли об оставшемся в живых свояке Дантесе, если и не вытеснили, то во всяком случае заставили потускнеть в памяти Александры Николаевны некогда дорогой образ убитого.

И не приходится удивляться тому, что в столовой бродянского замка висел портрет любезного свояка - Дантеса, ставшего к этому времени сенатором Французской Империи... )

Я смутно надеялся на то, что в Бродянах, быть может, сохранились произведения Пушкина с его дарственными надписями свояченице. Библиотека в замке для частного дома огромная (не менее 10000 томов). Она занимает целый зал и содержится в большом порядке. Есть и отдельный русский шкаф, но тщетно я искал там прижизненные издания Пушкина. Есть только посмертное издание с прелестным экслибрисом герцогини и ее печатью. Я просмотрел его и не нашел никаких указаний на то, что оно когда-то принадлежало Александре Николаевне.

Рукописей Пушкина у Ази Гончаровой могло и не быть - поэт дарил их неохотно, но томики с посвящениями, судя по всему, несомненно, были. Остались они где-то в России.

Еще одна мысль о рукописях: если бы они были, то очень маловероятно, чтобы перед смертью Александра Николаевна их сожгла. Ведь художественные произведения Пушкина ее никак не компрометировали. И еще менее правдоподобно, на мой взгляд, чтобы Наталья Густавовна, очень культурная и одаренная женщина, всю жизнь занимавшаяся музыкой, живописью и поэзией, изучавшая Канта и Шопенгауэра,¹ держала бы в тайне рукописи поэта, а умирая, завещала их сжечь.

¹... (изучавшая Канта и Шопенгауэра.- Пауль Геннрих упоминает о том, что с конца 1889 года герцогиня регулярно читала с ним час в день "Критику чистого разума" Канта и "Мир, как воля и представление" Шопенгауэра.)

Итак, архива я не видел и ничего определенного о нем сказать не могу. Зато портретов, рисунков, мемориальных вещей, в то время никому не известных, я увидел множество. Покойный поэт Владислав Ходасевич, которому я сообщил по секрету о результатах поездки в Бродяны, написал мне, что я нашел клад. По правде говоря, не нашел. Мне его показали хозяева. Хранили они клад отлично - не в каждом музее так тщательно ухаживают за экспонатами - нигде ни соринки, ни один лист не помят, все стекла протерты. Жена владельца замка, показывая мне стоявший на столике перед камином акварельный портрет одного из братьев Александры Николаевны, спросила, не может ли ему повредить горячий воздух. Пришлось сказать, что музейного Дела я не знаю. Услышал я от графини и такое признание:

- Это должны быть интересные вещи, мы их всячески бережем, но значения их не знаем.

Как умел, я рассказал любезным хозяевам о значении бродянских иконографических сокровищ.

Осмотр начался с альбома, принадлежавшего Александре Николаевне. Небольшой альбом отлично сохранился. В нем я насчитал двадцать девять заполненных листов с карандашными портретами, частью расцвеченными акварелью. Сделаны они очень грамотным любителем. Впоследствии выясни* лось, что им был Н. П. Ланской, племянник второго мужа Натальи Николаевны генерала П. П. Ланского.

Среди портретов преобладают члены семей Пушкина и Ланских, но есть немало и знакомых, в том числе престарелый писатель Ксавье де Местр, князь П. А. Вяземский, князь Н. А. Орлов. Один портрет особенно интересен. Немолодая уже, но красивая женщина с лицом южного типа. Под рисунком автограф: "Julie comtesse Stroganoff. Се jour heureux"^l. Графиня Юлия Павловна Строганова по национальности португалка. Проведя очень бурно молодость (есть сведения о том, что она была одно время любовницей наполеоновского генерала Жюно и будто бы занималась шпионажем), урожденная графиня Ойенгаузен, по первому мужу графиня д'Ега, в конце концов вышла замуж за графа Григория Александровича Строганова и стала знатной русской дамой. При жизни поэта она была близкой приятельницей Н. Н. Пушкиной, настолько близкой, что когда Пушкин умирал, именно она и княгиня В. Ф. Вяземская почти безотлучно находились в его квартире. Насколько я знаю, портретов Строгановой известно очень мало ².

Графиня Юлия Павловна Строганова. Литография Андерсона и Смирнова с портрета Штейнбока ('Столица и усадьба', 1917, № 76).

¹ (Графиня Юлия Строганова. Этот счастливый день (франц.).)

² (...портретов Строгановой известно очень мало.- Как сообщила мне Т. Г. Цявловская, ею отмечены следующие портреты графини Ю. П. Строгановой: 1. Литография Андерсона и Смирнова с портрета Штейбека ("Столица и усадьба", 1917, № 76); 2. Миниатюра работы Жана Урбана Герена (Jean Urban Guerin) - Эрмитаж; 3. Миниатюра Изабе (Jean Baptiste Izabey), исполненная в 1818 году. (Она воспроизведена в издании вел. кн. Николая Михайловича "Русские портреты XVIII и XIX столетий", т. V, выпуск 2. 1909, табл. XXXI, текст - № 175).

В год смерти Пушкина Строгановой было пятьдесят пять лет. По-видимому, и за границей и в России ходили слухи о том, что в период связи с генералом Жюно она имела отношение к шпионажу. По крайней мере, в дневнике А. И. Тургенева ее фамилия упомянута в таком контексте: "Жук(овский) о шпионах, о гр. Юлии Строг(ановой)..." (Щеголев, стр. 299). Сомнительное прошлое графини не помешало ей принимать на своих балах лиц императорской фамилии, а в 1862 году получить звание статс-дамы.)

Есть в альбоме и карандашный портрет сорокалетней Н. Н. Ланской с ее автографом, сделанным в 1852 году. Наталья Николаевна сидит в кресле. По-прежнему красиво ее лицо, но сходство, кажется, не очень схвачено. Не будь французской подписи, я бы ее не узнал. Другие портреты знакомых лиц удались рисовальщику значительно лучше. К сожалению, все они сделаны много лет спустя после смерти Пушкина (1851 - 1857 гг.).

В замке оказался еще ряд изображений Натальи Николаевны. Вот прелестная акварель 1842 года работы художника В. Гау. Тридцатилетняя вдова поэта в расцвете своей красоты.¹

¹ (В работе профессора А. В. Исаченко "Пушкиниана в Словакии" (см. стр. 36 настоящей книги) приведена отличная красочная репродукция этой акварели, которая является (авторской?) копией часто воспроизводимого портрета Н, Н. Пушкиной (Щеголев, стр. 41 и др.).)

А вот фотография стареющей болезненной дамы в черном платье, снятая за год до смерти Натальи Николаевны (она скончалась от воспаления легких 26 ноября 1863 года в возрасте 51 года). Но лучше всего Пушкина-Ланская вышла на отлично сохранившемся дагерротипе, который Вельсбург, во избежание выцветания, хранил в письменном столе.

В одинаковых платьях и чепцах сидят рядом Наталья Николаевна и Александра Николаевна. За ними и сбоку трое детей Пушкиных - сыновья в мундирах пажей и девочка-подросток (младшая дочь Наталья). Одна из девочек Ланских прижалась к коленям матери. Дагерротип снят не в ателье, а в комнате (видны книжные шкафы) и, по всей вероятности, относится к 1850 или, самое позднее, к 1851 году (старший сын, А. А. Пушкин, окончил Пажеский корпус в 1851 году). Наталье Николаевне было тогда 38-39 лет.

Беру большую лупу и долго смотрю на генеральшу Лаяскую. Прекрасные, тонкие, удивительно правильные черты лица. Милое, приветливое лицо - любящая мать, гордая своими детьми. Невольно вспоминаются задушевные пушкинские письма к жене. На известных до сих пор изображениях Натальи Николаевны, как мне кажется нигде не передан по-настоящему этот немудреный, но живой и ласковый взгляд, который сохранила серебряная пластинка.

У ее сестры заострившиеся черты стареющей барышни. Тоже очень живое лицо, но совсем иное, чем у Натальи Николаевны. Пристальный, умный, но жестковатый взгляд. От этой сорокалетней особы можно ждать острого слова, но вряд ли услышишь ласковое.

Есть и другие портреты Александры Николаевны. Принято считать, что умная Азя Гончарова в противоположность своей прелестной сестре была некрасива. Чуть заметное косоглазие Натальи Николаевны, которое нисколько ее не портило, у старшей сестры было много сильнее. Позировать, а позднее сниматься анфас она обычно избегала. Однако бродянские портреты Александры Николаевны показывают, что в молодости она была далеко не так некрасива, как обычно думают. Один недатированный дагерротип действительно изображает особу непривлекательного вида, но снимок, во-первых, неудачный, а во-вторых, сравнительно поздний. Зато на большом овальном портрете, несомненно пушкинских времен, который мы воспроизводим, у Ази Гончаровой очень миловидное и духовно значительное лицо.¹ Есть и поздние фотографии шестидесятых-семидесятых годов. Баронесса Фогель фон Фризенгоф располнела, отяжелела. Ничего не осталось от былой лихой наездницы. Взгляд у нее спокойный, но по-прежнему жестковатый. Есть, наконец, большой портрет Александры Николаевны глубокой старости работы ее дочери Натальи Густавовны (масло). Хороший, совсем не любительский портрет - гepцогиня была одаренной художницей и в молодости всерьез училась живописи у венского художника Ленсбаха. Александре Николаевне, должно быть, за семьдесят. Из-под черной наколки виднеется белый старушечий чепчик. Умное, строгое, но успокоившееся лицо. Нет в глазах прежней пронзительности. В кресле сидит очень степенная, важная старушка-баронесса, теща герцога Элимара Ольденбургского. Поэт здесь решительно ни причем.²

¹ (В настоящее время этот портрет хранится в фондах Всесоюзного Музея А, С. Пушкина (Ленинград).)

² (Поэт здесь решительно ни при чем.- В одной из критических статей по поводу моей книги "Если заговорят портреты" было высказано совершенно справедливое замечание о том, что вынужденное молчание еще не означает забвения.

Думаю все же, что в конце долгой жизни Александры Николаевны Пушкин, хоть и не был ею забыт,- этого случиться не могло,- но все же стал лишь потускневшим воспоминанием далекой молодости. Быть может, найдутся, однако, новые материалы, которые докажут ошибочности моего предположения.)

А. Н. Гончарова. Неизвестный художник. Масло. 1830-е годы. Портрет из Бродян, ныне во Всесоюзном Музее А. С. Пушкина

Барон Густав Фогель фон Фризенгоф с женой Александрой Николаевной, урожденной Гончаровой (возможно, сцена из домашнего спектакля). Фотография из бродянского альбома. Всесоюзный Музей А. С. Пушкина

Александра Николаевна пережила своего мужа, скончавшегося 16 января 1889 года. Ее замужество продолжалось таким образом полных тридцать шесть лет. Был ли счастливым этот поздний брак, пока сказать трудно. Во всяком случае, он, судя по всему, был прочным и спокойным. На портретах и фотографиях, которых в Бродянах много, барон Густав производит впечатление вдумчивого, корректного человека.¹ Если первое время он и ревновал жену к памяти Пушкина, то на склоне лет ее увлечение поэтом, вероятно, стало лишь полузабытой главой семейной хроники. Как мы знаем, в 1887 году супруги совместно написали племяннице малосодержательное, но обширное письмо о дуэли и смерти Пушкина.

¹ (...производит впечатление вдумчивого, корректного человека.- Летом 1841 года вдова Пушкина, жившая тогда вместе с сестрой и детьми в Михайловском, пишет брату Дмитрию о приехавшем туда же бароне Густаве и его первой жене Наталье Ивановне: "Фризенгофы тоже очаровательны. Муж - молодой человек (ему было тридцать четыре года.- Я. Р.), очень остроумный". (М. Яшин. Семья Пушкина в Михайловском. "Нева", 1967, № 7, стр. 179).

Симпатии к словацкому народу не ограничивались, как видно, в Бродянах участием знатных дам и барышень в танцах с селянами и ношением в торжественных случаях национальных костюмов.)

Осматривая бродянские реликвии, я невольно подумал, часто ли вспоминала венгерская помещица свои русские годы и своего гениального свояка.

Впоследствии из воспоминаний Анны Михайловны Игумновой, которой об этом несомненно рассказала герцогиня Н. Г. Ольденбургская, я узнал, что "Александра Николаевна всячески поддерживала связь с Россией, не раз ездила к своей родне, и в доме готовились русские кушанья"¹

¹ (А. М. Игумнов а. Воспоминания о Бродянах. Архив ИРЛИ, ф. 409, № 32, стр. 3. В дальнейшем: Воспоминания о Бродянах.)

Все пушкинское она, видимо, оставила в России, но в замке я все же увидел две вещи поистине памятные... Графиня Вельсбург, старавшаяся показать мне все, что могло меня интересовать, сняла с пальца старинное золотое кольцо с продолговатой бирюзой и сказала, что оно перешло к ней от герцогини, а ей досталось от матери. Кольцо Ази Гончаровой, почти, наверное, то самое, о котором княгиня Вера Федоровна Вяземская, жена друга Пушкина, когда-то рассказала издателю "Русского архива", пушкинисту П. И. Бартеневу.2 Однажды поэт взял у свояченицы кольцо с бирюзой, несколько времени носил его, потом вернул. А в ящичке с драгоценностями герцогини (именно в ящичке из простой фанеры (Наталья Густавовна считала, что воры не обратят на него внимания) я увидел потемневшую золотую цепочку от креста, по словам хозяйки замка, тоже принадлежавшую Александре Николаевне. Доказать, конечно, невозможно, но, быть может, это самая волнующая из бродянских реликвий...

¹ (М. А. Цявловский. Из пушкинианы П. И. Бартенева. Лет. ГЛМ, стр. 561.)

П. Е. Щеголев привел в своей книге цитату из письма к нему П. И. Бартенева от 2 апреля 1911 года, в котором последний сообщал: "Княгиня Вяземская сказала мне, что раз, когда она на минуту осталась одна с умирающим Пушкиным, он отдал ей какую-то цепочку и попросил передать ее от него Александре Николаевне. Княгиня исполнила это и была очень изумлена тем, что Александра Николаевна, принимая этот загробный подарок, вся вспыхнула, что и возбудило в княгине подозрение".¹

Впоследствии в архиве Бартенева была обнаружена вырезка из корректурной гранки его известной статьи "Из рассказов князя Петра Андреевича и княгини Веры Федоровны Вяземских (Записано в разное время с позволения их обоих)".¹ Вырезка представляет собою исключенный автором конец абзаца, содержание которого Бартенев сообщил Щеголеву в цитированном выше письме. Абзац заканчивается следующим образом: "Потом взял у нее цепочку и, уже лежа на смертном одре, поручил княгине Вяземской возвратить ей эту цепочку, но непременно без свидетелей (...). По кончине Пушкина кн. Вяземская исполнила это поручение его и прибавила, что он приказал отдать цепочку именно без свидетелей. Та вспыхнула и сказала: "Не понимаю, отчего это!".²

² (М. А. Цявловский. Из пушкинианы П. И. Бартенева. Лег. ГЛМ, стр. 651.)

Нельзя забывать, что В. Ф. Вяземская - близкий друг Пушкина, а Бартенев, хотя и страдал зачастую недостатком критического чутья, но, свято чтя память поэта, был неспособен сознательно возвести на него напраслину.

Очевидно, с цепочкой была связана какая-то очень интимная тайна. В своих воспоминаниях Арапова пытается ее раскрыть¹, но верны ли ее сведения, исходящие к тому же от прислуги Пушкиных, сказать невозможно. Думаю поэтому, что приводить их не стоит. Но, читая повествование Бартенева, я никогда не думал, что мне суждено будет увидеть кольцо, а тем более цепочку.

¹ (Иллюстрированное приложение к "Новому времени", 1907, № 11413, 19 декабря. См. также Щеголев, стр. 431 - 432.)

Хозяева замка обратили мое внимание и на косяк дверей в большой гостиной. Его не ремонтировали, очевидно, много десятков лет, но старинный коричневый лак сохранился хорошо. На нем карандашными черточками отмечен рост многих друзей и знакомых, когда-то гостивших в Бродянах.¹ Четкие подписи читаются легко. Среди них Natalie Pouchkine,- очевидно, младшая дочь поэта и один из его сыновей (я, к сожалению, вовремя не записал, кто именно).

¹ (А. С. Кишкин (Москва), побывавший в обветшавшем замке летом 1967 года, сообщил мне в письме от 25 января 1970 г.: "Единственно, что напоминает об Александре Николаевне, это надписи и пометки на косяке одной из дверей в старом доме (...) с обозначением роста детей Пушкина, приезжавших когда-то гостить к своей тетке".)

Сейчас кое-что из бродянских портретов и бумаг находится в Пушкинском Доме и Всесоюзном музее А. С. Пушкина в Ленинграде.¹ К сожалению, за малым исключением, это материалы второстепенного значения. Куда девалось остальное, пока неизвестно. Мне же кроме архива удалось увидеть, правда, накоротке, все как было в этом замке при (жизни Александры Николаевны и ее дочери.

¹ (...кое-что из бродянских портретов и бумаг находится в Пушкинском доме и Всесоюзном музее А. С. Пушкина в Ленинграде.- О материалах, хранящихся в рукописном отделении ИРЛИ Пушкинского Дома) см. комментарий к стр. 26. Во Всесоюзный музей А. С. Пушкина в Ленинграде через делегацию чехословацких писателей и журналистов было передано в 1947 году несколько портретов из Бродян, в том числе воспроизведенные в этой книге портреты Александры Николаевны в молодости и первой жены барона Густава Фризенгофа, Натальи Ивановны, "урожденной Ивановой, а также литография с большого портрета Ксавье де Местра, находившегося в Бродянах. Кроме того, в Музей поступили тогда же два альбома - один со снимками, сделанными в Бродянах, другой с фотографическими карточками бродянских и венских знакомых Александры Николаевны 50 - 60-х годов.)

Не буду говорить о портретах предков герцога Элимара Ольденбургского - для нас они неинтересны. Но вот многочисленные русские портреты, главным образом акварели и миниатюры, которые в трех комнатах - большой гостиной, малой гостиной и столовой - висели на стенках, стояли на столиках и этажерках. Это целый семейный музей, как я уже сказал, очень бережно сохранявшийся. Я долго рассматривал эти никому неведомые сокровища, обходя одну за другой комнаты в сопровождении хозяина замка, помнившего, очевидно, со слов бабушки, многих русских предков. Вот Афанасий Николаевич Гончаров - "дедушка-свинья", как непочтительно назвал его Пушкин,- благообразный старик в синем фраке; вот родители Александры Николаевны - Николай Афанасьевич и Наталья Ивановна; вот ее брат лейбгусар Иван Николаевич Гончаров. О многочисленных портретах самой Александры Николаевны и Н. Н. Пушкиной-Ланской я уже рассказал. В столовой висит большой портрет (литография) В. А. Жуковского с его подписью и там же, на очень видном месте, овальный портрет Дантеса, исполненный в 1844 году художником С. Вагнером. Дантес еще молод - ему всего 32 года, но благодаря бородке-эспаньолке выглядит старше. Он в штатском. По-прежнему красивый и самоуверенный человек, кажется, очень довольный самим собой. И подпись его под стать внешности - размашистая, со сложным росчерком.

Немало в столовой и "русских гравюр", как их издавна зовут в замке,- портретов и групп, но уже герцогиня Наталья не помнила, кого они изображают. Почти все исполнены в 1839 - 1844 годах, когда Александра Николаевна жила у сестры.

О том, что в Бродянах есть портреты ее родных, я знал давно. Не упоминаю здесь об альбомах фотографических карточек, так как они относятся к позднему времени (преимущественно семидесятые годы и позже) и большого интереса не представляют. Но в замке меня ждала большая неожиданность - никак нельзя было предполагать, что там окажется множество рисунков французского писателя и художника графа Ксавье де Местра (1763 - 1852). Сейчас в Советском Союзе о нем мало кто знает - гораздо известнее его старший брат Жозеф, сардинский посланник при Александре I, государственный деятель и видный философ-реакционер, имевший влияние и на русского императора. В дореволюционной России ученики средних школ кое-что о нем слышали, но Ксавье де Местра они знали все. Язык его нетруден, а действие некоторых произведений происходит в России, которую этот добропорядочный второстепенный писатель знал значительно лучше, чем большинство французских авторов. Он приехал к нам в 1800 году, довольно долго состоял на русской военной службе, участвовал в войнах на Кавказе и в Персии. Для русского Министерства народного просвещения его изящные и политически весьма благонадежные повести оказались вполне приемлемыми. Перед империалистической войной все тогдашние гимназисты целый год читали "Кавказских пленников" Ксавье де Местра.

О том, что Ксавье де Местр хорошо рисовал, исследователи знали давно. По некоторым сведениям, он, живя в Москве в начале века и сильно нуждаясь, даже зарабатывал на жизнь именно рисованием портретов. Один из них много раз воспроизводился - это миниатюра из слоновой кости, портрет матери Пушкина Надежды Осиповны в молодости. Однако известное до сих пор художественное наследие де Местра было крайне бедным - кроме этого изображения еще несколько миниатюр, портрет князя Д. И. Долгорукова и две незначительных акварели в одном из провинциальных музеев Франции. Французский биограф предполагал, что работы де Местра следует искать в Советском Союзе.

Каково же было мое удивление, когда в замке на берегу Нитры Георг Вельсбург, предложив мне посмотреть рисунки де Местра, выложил передо мной на стол восемь больших, отлично сохранившихся альбомов!¹ Долго я их перелистывал - хозяева замка меня не торопили. Прелестные тонкие рисунки карандашом, по-французски изящные, на мой взгляд, немного холодные, акварели, карикатуры, семейные сценки, набросанные умелой рукой. Есть среди рисунков и очень ранние - например, спящий кот с французской подписью: "Василий Иванович. 1810". Судя по типу лиц и по военным формам, в этих альбомах немало соотечественников. Есть и ряд подписанных изображений - среди них один из братьев Тургеневых (кажется, декабрист - Николай Иванович), некая княгиня Г. Гагарина, г-жа Пашкова и другие. Один портрет очень взволновал меня. Небольшой, тщательно отделанный рисунок карандашом. Молодой человек лет восемнадцати-двадцати в штатском. Голова в профиль влево и верхняя часть туловища. Густые волнистые волосы, чуть одутловатые губы. Очень большое сходство с Пушкиным, но уверенности в том, что это он, у меня не было. Рисунок сделан 24 мая. Год не указан, но если это поэт, то последний возможный год 1819, так как в следующем Пушкин в это время уже уехал в южную ссылку. Возможно, Ксавье де Местр изобразил двадцатилетнего поэта, а его облика в этом возрасте мы не знаем. Тем ценнее портрет, если только я не ошибся. Говорю Вельсбургам о его значении. Беречь не прошу. Знаю, что и без моей просьбы в этом замке с рисунком ничего не случится.

¹ (Впоследствии оказалось, что два из них, заполненные довольно посредственными акварелями (пейзажи), содержат работы итальянского художника Боджи (Boggi).)

Только вкладываю в альбом закладку с надписью "Пушкин (?)".

К сожалению, я ошибся. Впоследствии, когда портрет был воспроизведен в одном научном издании,¹ известная пушкинистка Т. Г. Цявловская с несомненностью установила, что это "Левушка" - брат поэта, Лев Сергеевич. Автор словацкой публикации профессор Братиславского университета А. В. Исаченко, как и я, предположительно считал, что это портрет А. С Пушкина. Такие ошибки случались уже не раз - братья были очень похожи, да и почерк Льва Сергеевича неоднократно принимался за братнин.

¹ (А. V. Isасеnkо. Puskiniana na Slovensku. (А. В. Исаченко. Пушкиниана в Словакии). "Slovanske Pohl'ady", 1947. № 1, стр. 1 - 6.)

Отправляясь в Бродяны, я мало что знал о жизни Ксавье де Месгра. Вернувшись в Прагу, перечитал о нем все, что смог найти в чешской столице. Многое все же осталось для меня неясным в его биографии, да и сейчас, три десятка лет спустя, приходится пожалеть о том, что научного жизнеописания де Местра-младшего нет ни в отечественной литературе, ни в иностранной.

Пушкин несколько раз упоминает об его знаменитом брате (но почему-то именует дипломата-философа Жозефа де Местра "Мейстр" и "Мейстер"). Имя Ксавье де Местра не встречается ни в произведениях, ни в известных нам письмах Пушкина. Однако, повествуя о детских годах поэта, биографы неизменно его приводят.

Давно известно, что, проживая в Москве, де Местр бывал в доме родителей Пушкина и, несомненно, знал их старшего сына, когда тот был еще ребенком. Сестра Пушкина Ольга Сергеевна Павлищева в своих воспоминаниях о брате, записанных с ее слов мужем, Н. И. Павлищевым, в 1851 году, сообщает:¹ "До шестилетнего возраста Александр Сергеевич не обнаруживал ничего особенного; напротив, своей неповоротливостью, происходящею от тучности тела, и всегдашнею молчаливостью приводил иногда мать в отчаяние. (...). Достигнув 7-летнего возраста, он стал резов и шаловлив. (...). Между тем, в доме родителей собиралось общество образованное, к которому принадлежало и множество французских эмигрантов. Между этими эмигрантами значительнее был граф Местр, занимавшийся тогда портретной живописью и уже готовивший в свет свой "Voyage autour de ma chambre";² он, бывая почти ежедневно, читывал разные свои стихотворения. (...) Все это действовало на живое воображение девятилетнего мальчика и пробудило в нем бессознательный дух подражания и авторства".

¹(Воспоминания о детстве А. С. Пушкина (со слов О. С. Павлищевой), написанные в С. Петербурге 2G октября 1851. Лет. ГЛМ, кн. I, стр. 452.)

²("Путешествие вокруг моей комнаты" (франц.). Эта книга была впервые издана в Турине в 1794 году. В России де Местр закончил вторую часть этого сочинения "Expedition nocturne autour de ma chambre". "Ночное путешествие вокруг моей комнаты").)

Таким образом, судя по контексту воспоминаний Павлищевой, де Местр знал Пушкина и тогда, когда тот был уже девятилетним мальчиком. Французский писатель, по ее мнению, наряду с другими литераторами оказал даже некоторое влияние на пробуждение поэтического таланта брата.

О Ксавье де Местре в русских источниках сообщалось немало противоречивых и неверных сведений.¹ Сравним поэтому рассказ Павлищевой с теми надежными биографическими данными, которые приведены в редкой книге М. Лескюра.²

¹ (... немало противоречивых и неверных сведений.- А. П. Арапова излагает весьма романтическую историю женитьбы Ксавье де Местра (Иллюстрированное приложение к "Новому времени", 1907, № 11409, 15 декабря, стр. 6). По уверению автора, де Местр, будучи офицером наполеоновской армии, во время Отечественной войны 1812 года попал в плен к русским и в состоянии крайнего истощения был доставлен в дом Гончаровых. Там его выходили, при чем "Мало по малу, отстраняя других, Софии Ивановна завладела правом исключительного ухода за больным, поддаваясь все сильнее обаянию его, на самом деле, выдающейся личности". Когда пленный выздоровел, он сделал предложение Софии Ивановне, и она с радостью его приняла.

Все это повествование от начала до конца неверна. Ксавье де Местр никогда не служил в армии Наполеона, к которому относился враждебно. В 1812 году, будучи полковником русской службы, состоял при императорской Главной Квартире. Предложение фрейлине С. И. Загряжской он сделал еще перед началом войны.)

² (М. Lescure. Le comte Joseph de Maistre et sa famille. 1753 - 1852. Etudes et portraits politiques et litteraires. (M, Лескюр. Граф Жозеф де Местр и его семья. 1753 - 1852. Очерки, политические и литературные портреты, Paris, 1892 (франц.).)

Автор широко использовал переписку братьев де Местр - главным образом письма графа Жозефа.¹ Согласно Лескюру, Ксавье де Местр проделал Итальянскую кампанию Суворова (1799) в качестве пьемонтского офицера,² прикомандированного к его штабу. Затем вместе с полководцем он уехал в Россию и с разрешения своего короля Виктора-Амедея поступил на русскую службу в чине капитана. Соответствующий приказ датирован 5 января 1800 года. 22 января 1802 года он вышел в отставку и поселился в Москве, где открыл художественную мастерскую (atelier) картин и портретов. В марте 1805, по ходатайству брата, сардинского посланника, Ксавье де Местр был назначен директором библиотеки и музея Адмиралтейства и уехал в Петербург.³

¹ (Надежными можно считать именно данные, приведенные в этой переписке. В остальном тексте книги Лескюра немало хронологических и иных ошибок - он, например, постоянно путает имена сестер Гончаровых.)

² (Пьемонт именовался также Сардинским королевством.)

³ (Позднее он снова вернулся на военную службу, проявил незаурядную храбрость и был ранен при осаде Ахалциха.)

В доме Пушкиных он мог бывать в течение трех лет (1802 - 1805). В момент отъезда Ксавье де Местра из Москвы поэту не было еще и шести лет. Вряд ли писателя мог интересовать неповоротливый молчаливый мальчик, который, цо словам Павлищевой, в это время "не обнаруживал ничего особенного". Возможно, однако, что завсегдатай дома Пушкиных изобразил маленького Александра в одном из альбомов, которые я видел в Бродянах. Недатированных карандашных набросков каких-то детей там немало.

Мы не знаем, встречался ли де Местр с юным поэтом в его послелицейские годы. Может быть, и встречался... Около 1817 года (Лескюр не указывает когда именно) генерал-майор граф Ксаверий Ксаверьевич¹ де Местр вторично и на этот раз окончательно вышел в отставку. В 1816 году он еще состоял на службе в городе Або (Финляндия). Прожив некоторое время в Москве, де Местр затем надолго поселился в Петербурге на набережной Мойки.

¹ (В России Ксавье де Местра официально именовали графом. Титул "шевалье", который он носил на Западе как младший брат графа, у нас не был в употреблении.Русским именем и отчеством его шутя назвал в одном из писем брат Жозеф.)

Наличие в его альбоме портрета молодого Льва Сергеевича, жившего вместе с родителями, показывает, что отставной генерал, видимо, возобновил в столице знакомство с семьей Пушкиных - когда именно, сказать пока, к сожалению, нельзя.

Портрет "Левушки", судя по его облику, нарисован около 1824 года,- во всяком случае, после высылки поэта из Петербурга (6 мая 1820 года). Позднее де Местр встречаться с Пушкиным не мог - в 1825 году он надолго уехал за границу и вернулся в Россию только в 1839 году.

Лескюр (стр. 366) приводит отрывок из письма Ксавье де Местра к его другу Марселлюс (Marcellus) от 4 апреля 1839 года, посвященный дуэли и смерти Пушкина: "Эти несчастные новости немало способствовали обострению болезни Софии (М-me де Местр). Они ее очень огорчили; это ужасная история, сути которой мы даже точно и не знаем. Бедную вдову ни в чем не упрекают - все ее несчастие произошло из-за того, что она была очень красива и за ней очень много ухаживали. У ее мужа была горячая голова, его противник...;¹ никто не был в действительности влюблен. Все сделало оскорбленное самолюбие. Она уехала в деревню с моей свояченицей Екатериной,² всегда готовой пожертвовать собой для других... Вы прочли в газетах, что император пожаловал его вдове пенсию в 1000 рублей; кроме того он сложил долг за имение (une terre), заложенное в казну (а 1а couronne), и приказал издать полное собрание сочинений великого поэта, доход от которого поступит в пользу вдовы".

² (Фрейлина Екатерина Ивановна Загряжская, сестра Софии Ивановны де Местр и Натальи Ивановны Гончаровой.)

Ксавье де Местр скончался 12 июня 1852 года в Стрельне близ Петербурга, где гостил у Ланских на даче. Старому писателю шел девяностый год (родился 8 ноября 1763). Его архив, если он где-нибудь сохранился, может оказаться весьма интересным для биографов Пушкина.

Заканчивая это длинное отступление, упомяну еще о том, что в числе литературных источников "Кавказского пленника" в старой пушкинской литературе указывали и "Кавказских пленников" Ксавье де Местра. Б. В. Томашевский, однако, справедливо считает, что "...простое поверхностное знакомство с этим популярным рассказом должно было бы без всякого дополнительного анализа убедить, что ничего общего рассказ и поэма между собою не имеют".1

¹ (Б. В. Томашевски й. Пушкин. Книга первая (1813 - 1824), М.-Л. 1956, стр. 394 - 395.)

Вернемся теперь в Бродяны. Чем же, однако, объяснить, что там находится часть наследия де Местра? Альбомами оно не ограничивается. В замке есть большой портрет писателя в глубокой старости. Кроме того Вельсбург показал мне том стихотворений В. А. Жуковского с русской дарственной надписью: "Графу Местру от Жуковского. В знак душевного уважения".

Ксавье де Местр в старости. Литография с портрета неизвестного художника (масло). Подлинник в 1939 году находился в I Бродянах

Ксавье де Местр был женат на тетке Александры Николаевны, но вряд ли причина в этом не очень-то близком свойстве. В большой гостиной мне показали три портрета первой жены Густава Фризенгофа, Натальи Ивановны, урожденной Ивановой.¹ Происхождение этой красивой женщины южного, явно нерусского типа, довольно загадочно. В замке сохранилось предание о том, что она была дочерью самого Александра I. В свое время ее удочерила София Ивановна Ксавье де Местр. На царя она, надо сказать, нисколько не похожа, но ее сходство с писателем сразу же бросилось мне в глаза. Я вспомнил, что у него была внебрачная дочь, которую де Местр очень любил. С разрешения хозяев беру со стола акварельный портрет Натальи Ивановны работы L. Fischer (1844) и сравниваю с портретом старика-писателя. Никакого сомнения - отец и дочь! Присутствующие со мной соглашаются. Таким образом, София Ивановна удочерила вовсе не царскую дочь, а просто внебрачного ребенка своего мужа. Много запутанных нитей, пушкинских и околопушкинских, тянется к этому замку на берегу Нитры. Одну удалось только что распутать, а сколько их остается!...

¹(...первой жены Густава Фризенгофа, Натальи Ивановны, урожденной Ивановой.- В своей работе "Пушкиниана в Словакии" (Puskiniana na Slovensku. "Slovanske Pohl'ady", 1947, № 1, стр. 1 - 16) А. В. Исаченко приводит немецкий текст акта о бракосочетании Н. И. Ивановой и русского (в словацкой транскрипции) свидетельства об ее смерти.

Баронесса Наталия Ивановна Фогель фон Фризенгоф, "...урожденная Загряжская (так!) волею божию помре октября двенадцатого дня тысяча восемьсот пятидесятого года и погребена того же года и месяца семнадцатого числа в Александро-Невской Лавре".)

Первая жена барона Г. Фогель фон Фризенгофа Наталья Ивановна, урожденная Иванова. Неизвестный художник. Масло. Портрет из Бродян, ныне во Всесоюзном Музее А. С. Пушкина

И еще об одном портрете надо рассказать. Недавняя очень удачная фотография герцогини Ольденбургской. Глубокая старуха сидит на коне по-мужски. Она похожа на мать - такой же пристальный взгляд, как у Александры Николаевны, но лицо доброе. Судя по всем рассказам, владелица Бродян действительно была доброй женщиной. В деревне ее любили и вспоминают тепло.

Я провел несколько часов среди давно умерших родных и знакомых поэта. Многих из них я знал лично и чуть не с детства. Много о них читал. Но в этом замке воспоминаний я увидел их по-новому, как не видел еще никто из писавших о Пушкине. Незабываемые бродянские часы...

Замок Бродяны, фотография из бродянского альбома 1870-е годы (?). Всесоюзный Музей А. С. Пушкина

Мы ужинали при свечах. Все было как во времена Александры Николаевны. На столе скатерть из русского льна, искрящийся богемский хрусталь, массивное серебро из приданого шведской принцессы Ваза вперемежку с серебряными вещами с монограммой "А. Г.". В полусумраке чуть видны портреты - Дантес, Жуковский, "русские гравюры" с забытыми людьми. Воспоминания, воспоминания...

После ужина долго беседуем в малой гостиной. В разных местах комнаты мягко горят свечи.

Я сижу в старинном глубоком кресле. Рассказываю хозяевам о бурных русских годах, о боях на Карпатах, о прорыве Буденного к Перекопу. Им это интереснее далеких околопушкинских воспоминаний. Но мои мысли сейчас не в Галиции и не в Северной Таврии, а по-прежнему в Бродянах.

Вот здесь, в этой комнате, в этих самых креслах, три четверти века тому назад сиживали две стареющие женщины - генеральша Ланская и ее сестра.¹ О чем они говорили, о чем думали? Опустила ли Наталья Николаевна глаза, увидев впервые портрет Дантеса? Или его убрали на время перед приездом Ланской?² Бегут воспоминания о прочитанном, встают один за другим вопросы, а говорю я все не о том, о чем думаю.

¹(...две стареющие женщины - генеральша Ланская и ее сестра.- А. М. Игумнова сообщает, что "...Наталья Густавовна хорошо помнила Наталью Николаевну, которая несколько раз приезжала в Бродяны уже будучи за Ланским. В последний раз она была в Бродянах в 1862 году, а в 1863 она скончалась" ("Воспоминания о Бродянах", стр. 4).

Прах Н. Н. Пушкиной-Ланской покоится на кладбище Александро-Невской Лавры под скромным надгробием из черного мрамора. В той же могиле похоронен и генерал Петр Петрович Ланской, скончавшийся в 1877 году.)

²(...Или его убрали на время перед приездом Ланской?- Мы не знаем, когда портрет Дантеса-Геккерна, рисованный в 1844 году, появился в Бродянах. Вряд ли, однако, можно предположить, чтобы барон Жорж прислал его свояченице лишь после смерти Натальи Николаевны, т. е. девятнадцать лет спустя.)

Утром, как и накануне, солнечно, но холодно - весна в этом году запоздала. После кофе Вельсбург пригласил меня пройтись по парку. Он невелик, но красив. Хорошо распланирован в английском вкусе и немного напоминает Павловск. Старые толстые деревья - липы, дубы, ясени, вязы, лужайки с видами на замок. Немного позднее здесь зацветет сирень. Не помню, где я еще видел такие огромные кусты. Вероятно, им не менее ста лет. Может быть, любуясь ими, Александра Николаевна когда-то вспоминала гончаровское имение - Полотняный Завод. И небольшая белая беседка с ампирными колоннами, можно думать, построена по ее желанию или по просьбе первой жены Фризенгофа Натальи Ивановны - в Средней Европе ампирных построек почти нет.

Замок - охряно-желтое трехэтажное строение - не очень велик и совсем не роскошен. Скромная резиденция небогатых помещиков.¹ Не зная архитектуры, вида здания описывать не берусь. Оно красиво, но единого стиля, во всяком случае, нет. Создавался замок на протяжении многих веков. Некоторые помещения нижнего этажа, по преданию, построены еще в одиннадцатом столетии, главный корпус, вероятно, в семнадцатом, другая часть в половине восемнадцатого, а библиотечный зал пристроен уже в девятнадцатом. В нижнем этаже помещается апартамент для гостей и службы, во втором - жилые комнаты. В третьем я не был, кажется, сейчас там живет прислуга.

¹ (Скромная резиденция небогатых помещиков.- По словам Пауля Геннриха, благосостояние владелицы Бродян было сильно подорвано первой мировой войной и аграрной реформой, предпринятой в Чехословакии. Деньги, вырученные от продажи замка Эрлаа и помещенные в одном из венских банков, были совершенно обесценены во время инфляции. Лучшие земли пришлось уступить крестьянам.)

Вокруг замка долго сохранялся ров, но барон Густав, купив в 1846 году Бродяны у прежних владельцев, венгерских аристократов Brogyanyi, велел засыпать этот остаток тревожной старины.

Об обстановке замковых покоев я уже говорил. Она почти целиком старинная. Сохранилось и немало вещей, принадлежавших Александре Николаевне: ее бюро работы русских крепостных мастеров, к сожалению, переделанное, несколько икон, столовое серебро, печати с гербами Гончаровых и Фризенгофов, под стеклянным колпаком маленькие настольные часы - очень скромный свадебный подарок императрицы Александры Федоровны фрейлине Гончаровой.

Из парка мы поднимаемся на холм к часовне. Его когда-то голые склоны Наталья Густавовна велела засадить соснами. Теперь это уже большие деревья. Место для семейной усыпальницы герцог Элимар выбрал прекрасное. Внизу виднеется замок и парк, уходит вдаль долина речки Нитры. Синеют невысокие здесь словацкие горы.

Вельсбург открывает склеп. Первым от входа на бетонном постаменте стоит серебристый с золотом гроб с немецкой надписью на щитке:

Баронесса Александра Фогель фон Фризенгоф,

Итак, Александра Николаевна скончалась восьмидесяти лет от роду¹ в последнем десятилетии прошлого века. С глубоким волнением я поклонился праху той, которая была так близка Пушкину.

¹ (Впоследствии я выяснил в Праге, что дата смерти Александры Николаевны давно указывалась в "Taschenbuch der freiherrlichen Hauser" ("Справочная книжка баронских родов"), но это издание, видимо, не было использовано русскими исследователями.)

О том, как проходила жизнь Александры Николаевны за границей, мы знаем очень мало. Я надеялся расспросить об этом ее дочь, но, как уж было упомянуто, мне не пришлось встретиться с герцогиней Натальей.

В своих воспоминаниях А. П. Арапова упоминает лишь, что, поселившись после выхода замуж в Вене, тетка однажды приняла приглашение на званый обед к голландскому посланнику Геккерну и этим очень огорчила Наталью Николаевну.¹ Рассказывая довольно подробно о пребывании матери у сестры в "Венгрии" (т. е. в неназванных Бродянах) в 1862 году, она ничего не говорит о хозяйке замка.²

Некоторые сведения о последних годах Александры Николаевны имеются в воспоминаниях евангелического епископа Пауля Геннриха, который, будучи молодым священником, в течение ряда лет (1887 - 1896) состоял учителем детей герцогини.1 Он постоянно встречался с ее матерью и, очевидно, ввиду отсутствия православного духовенства, хоронил ее в Бродянах. Однако все свое внимание священник-учитель, видимо, уделял не ей, а ее дочери-герцогине, женщине несомненно очень незаурядной. Последняя, хотя и была окрещена (вероятно, в Вене) по православному чину, но по своему мировоззрению являлась скорее лютеранкой. Замковый проповедник считал, кроме того, что она "...как это часто бывает с художественно одаренными натурами, склонялась к пантеизму". Александра Николаевна до конца жизни оставалась православной, но вместе со всеми членами семьи и слугами присутствовала на евангелических богослужениях.

¹ (D. Paul Gennriсh. Erinnerungen aus meinem Leben. Jahrbuch der Synodalkomission und des Vereines fur ostpreusische Kirchengeschichte. (Д. Пауль Геннрих. Воспоминания из моей жизни. Ежегодник Синодальной Комиссии и Общества изучения восточно-прусской церковной истории). Konigsberg, 1938 (нем.). Благодарю А. М. Игумнову за присылку обширных выписок из этой очень редкой книги, которой, по-видимому, нет в книгохранилищах СССР. Страницы книги в выписках не указаны.)

Приходится пожалеть о том, что "старой баронессе" в книге Геннриха посвящено, в общем, лишь немного строк. Описывая свое прибытие 10 ноября 1887 года в замок Эрлаа близ Вены, где жил тогда с семьей герцог Элимар, автор говорит, что за обедом он познакомился "...с родителями герцогини - бароном Фризенгофом, изящным старым господином, который состоял на австрийской дипломатической службе и, обладая знаниями в самых различных областях, умел очень интересно говорить, и его женой, бывшей придворной дамой русского двора и свояченицей поэта Пушкина.¹ У нее уже несколько лет был левосторонний паралич. Говорила она обычно по-французски, но немецкому кандидату (богословия.- Н. Р.) все же сказала несколько исковерканных немецких слов".

¹ (Имя Пушкина в книге Генприха упоминается только один раз.)

Характеризуя своих учеников - внука Александры Николаевны Александра и внучку Фреду (Фредерику), Геннрих упоминает о том, что "...родители, и в особенности герцогиня, не слишком заботились о детях, которых они, в большинстве случаев, видели только за столом. Они к тому же зачастую неделями отсутствовали во время поездок. Впоследствии герцогиня сама жалела о том, что дети таким образом всецело оставались на попечении бабушки".

Из воспоминаний А. М. Игумновой мы узнаем и причину материнского недовольства: "В последние годы своей жизни Александра Николаевна не могла ходить, и ее возили в кресле. Внуки выросли при ней, и она, по словам Натальи Густавовны, их очень избаловала".

Как видно, Азя Гончарова, помогавшая растить детей Пушкина, была много лучшей воспитательницей, чем баронесса Фризенгоф, которой в год приезда Пауля Геннриха исполнилось уже 76 лет... Какие у нее были отношения с властной и решительной дочерью в более ранние годы¹ мы пока не знаем, но о закате жизни Александры Николаевны сдержанный и благожелательный автор воспоминаний говорит не без грусти: "Настоящей близости с матерью благодаря этому у них (детей) так и не образовалось, так как - независимо от разницы темпераментов - старая дама, в последние свои годы ставшая очень чудаковатой,² не воздерживалась при детях от критики их матери, с которой она часто бывала несогласна".

¹ (Наталья Густавовна вышла замуж в 1874 году, когда матери было 63 года.)

² (...в последние свои годы ставшая очень чудаковатой.- Наклонность к чудачествам проявилась в старости, как уже было сказано, и у герцогини Натальи. Очень ее уважающий Пауль Геннрих рассказывает все же о ряде странностей хозяйки бродянского замка. Она находила его, например, слишком душным и построила себе на горе, над часовней, род стеклянной башни, где ночевала в полном одиночестве, но под охраной целой своры крупных собак. Одна из них однажды жестоко искусала самого Геннриха; спустя три года собаки напали на секретаря герцогини и нанесли ему такие тяжелые ранения, что Наталье Густавовне пришлось, по приговору суда, платить пострадавшему пожизненно ежемесячное пособие. После ее смерти наследники немедленно освободились от опасных животных, но прекрасно ухоженное собачье кладбище близ семейной усыпальницы я видел. На мраморных плитах, обсаженных цветущим барвинком, выведены золотыми буквами клички любимиц герцогини...

Мать графини Вельсбург рассказала мне, что горничной приходилось порой зимой носить в темноте по глубокому снегу постельные принадлежности в башню. Прибавила при этом неодобрительно:- Знаете, у нас в Германии так с прислугой не обращаются...- Я ответил, что и в России на моей памяти это было не принято. Про себя подумал, что к просвещенной и доброй европейской женщине все же, кажется, перешли от матери кой-какие крепостные навыки. Похоже на то, что здесь, в Бродянах, совсем недавно попахивало Россией Николая I...)

Вот то немногое, что мы узнаем непосредственно об Александре Николаевне из воспоминаний Пауля Геннриха. Когда баронесса скончалась, ее временно похоронили на кладбище деревни Бродяны рядом с недавно умершим мужем, так как семейная усыпальница еще не была достроена. В октябре 1894 года оба гроба торжественно перенесли в склеп.

Бедные конкретными сведениями об Александре Николаевне воспоминания замкового священника зато подробно воссоздают ту обстановку, в которой доживала свой век теща герцога Элимара Ольденбургского. Они дают также возможность ближе присмотреться к ее дочери, которая во многих отношениях была интеллектуальной копией матери.

Герцогиня Наталья представляет для нас известный интерес именно как отображение свояченицы Пушкина Александры Николаевны.

О средней из трех сестер Гончаровых написано немало, но ее духовный облик все еще нельзя считать вполне ясным.

Посмотрим поэтому, как автор воспоминаний описывает герцогскую резиденцию и ее хозяйку, которую он близко знал в течение почти полувека (последний раз Пауль Геннрих был гостем Натальи Густавовны в 1933 году).

В Бродяны переселялись только на лето. Обычно семья жила в приобретенном герцогом двухэтажном замке Эрлаа близ Вены. После замужества дочери Фризенгофы также проводили там большую часть года. По словам Геннриха, "это большое, довольно безвкусное строение, которое, как говорят, некогда было построено для принца Евгения Савойского.¹ Лучшее, что было в имении, это очень большой парк с прекрасными старыми деревьями, обширными полянами, прудом, искусственными развалинами и гротами". Герцог, несмотря на то, что он из-за женитьбы на Наталье Густавовне ничего не получал из доходов Ольденбургского дома, был богат, так как унаследовал после своей матери, великой герцогини Цецилии, очень крупное состояние. Боевой офицер австро-прусской войны 1866 года и франко-прусской 1870 - 1871 гг., он, выйдя в отставку, жил главным образом литературными и художественными интересами. Под псевдонимом Антона Гюнтера написал ряд комедий, хотя по натуре был скорее меланхоликом. Сочинил кроме того несколько песен и дуэтов. И муж и жена много музицировали. "Герцогиня хорошо играла на фортепьяно и охотно пела звучным меццо-сопрано широкого диапазона. Герцог также играл на фортепьяно и фисгармонии". В отношении музыки хозяева замка не ограничивались тем, что можно было осуществить своими силами. Еженедельно, обычно дважды, приезжал скрипач, каждый второй раз его сопровождал виолончелист. Особенно охотно исполняли Бетховена и Шуберта. Такие же музыкальные вечера устраивались и в Бродянах. В обоих замках на них бывали постоянные гости, живавшие там зачастую неделями.

¹ (Н. Г. Ольденбургская не любила Эрлаа и впоследствии, овдовев, перевезла большую часть коллекции в Бродяны. Перед первой мировой войной она продала замок. В войну 1939 - 1945 гг. он уцелел. До настоящего времени замок Эрлаа не был никем обследован.)

Можно думать, что и Александра Николаевна с удовольствием присутствовала на этих музыкальных собраниях. В молодости она несомненно любила музыку. Во второй половине декабря 1835 года писала брату Дмитрию: "Ты, наверное, знаешь, что я беру уроки пиано. Не упрекай меня за это. Это единственная вещь, которая меня занимает и развлекает. Только занимаясь моими заданиями, я забываю немножко мои горести. Это заглушает их и отвлекает меня от моих черных мыслей...".1

¹ (М. Яшин. Пушкин и Гончаровы. "Звезда", 1964, № 8, стр. 188.)

Вероятно, и много лет спустя баронессе Фризенгоф были понятны музыкальные увлечения дочери и зятя.

Живя в Эрлаа, герцог и его жена, по словам Геннриха, часто ездили в близкую Вену, бывали в театрах и на концертах, посещали выставки. Обычно их сопровождал молодой замковый священник, ставший как бы членом семьи. В те годы, которые он провел в замке, немощная Александра Николаевна, конечно, не могла принимать участия в этих поездках.

Литературные интересы... Об огромной бродянской библиотеке я уже упоминал. О библиотеке замка Эрлаа Пауль Геннрих не рассказывает, но, вероятно, и она была богатой - ведь и владелец этой резиденции и его жена - литераторы. Герцог, как мы знаем, писал комедии, Наталья Густавовна была не только художницей, певицей и музыкантшей, но и поэтессой, по словам Геннриха, высокоодаренной. Она выпустила два тома своих стихов. Будучи в Бродянах, я, к сожалению, о них не услышал, а сейчас достать эти тома (скорее, томики) невозможно...

Мы знаем из письма 1832 года, что совсем еще тогда молодая Александра Николаевна с восторженным интересом относилась к книгам и картинам соседа-помещика. Спустя шесть лет, 28 июня 1838 года, вдова Пушкина, жившая в то время вместе с сестрой в Полотняном Заводе, в письме П. В. Нащокину просила его прислать сочинения Бальзака "чем много обяжете женскую нашу обитель".¹ Для иностранного читателя Бальзак, надо сказать, автор очень нелегкий. Чтобы одолеть его словесные потоки, нужно основательно знать язык и иметь привычку к чтению. Видимо, она была у обеих сестер, и вряд ли Александра Николаевна утратила ее в старости.

¹ (И. Л. Поливанов. Из архива Л. И. Поливанова. "Искусство. Журнал Российской Академии Художественных Наук", 1923, № 1, стр. 326.)

Была ли эта старость счастливой? Сказать пока трудно... О прочном и спокойном браке с бароном Густавом я уже упоминал, но кроме мужа были дочь и зять, с которыми Александра Николаевна прожила семнадцать лет.

По некоторым сведениям Фризенгофы были против "неравнородного" брака дочери, и это весьма вероятно. Тем не менее с герцогом Элимаром, судя по всему, умным и достойным человеком, у них, вероятно, установились хорошие родственные отношения - иначе супруги не жили бы постоянно с зятем. Владельцев Бродянского поместья ведь никак нельзя считать "бедными родственниками"...

Александра Николаевна, хотя и выросла в весьма провинциальной обстановке калужского имения, затем восемнадцать лет провела в Петербурге. Еще при жизни Пушкина вошла в высшее общество столицы, потом стала свояченицей генерала Ланского, командира блестящего гвардейского полка. Придворной службы не несла, но все же состояла фрейлиной высочайшего двора. Быт герцогского замка Эрлаа сам по себе вряд ли был ей в тягость.

Думается все же, что там она была, хотя и не чужой, но и Не до конца своей... Навсегда уехала за границу, а в душе осталась русской барыней, видимо, тосковавшей по родине. Была, как и многие ее современницы того же круга, женщиной русско-французской культуры. Немецкий язык, судя по воспоминаниям Геннриха, до конца жизни знала весьма плохо, а жить приходилось в среде немецкой знати, говорившей, правда, когда нужно по-французски, но думавшей и чувствовавшей по-своему....

И совсем иностранкой была ее единственная дочь, немецкая поэтесса, в подлиннике читавшая труднейших германских философов, с матерью говорившая на "языке Европы",¹ но думавшая, вероятно, главным образом по-немецки. Однако германский шовинизм, видимо, был совершенно чужд этой - повторим еще раз - высококультурной женщине, по духу австрийской аристократке. Она умела говорить по-словацки и даже иногда надевала в Бродянах цветистый крестьянский костюм.²

¹ (Пушкин так называл французский язык (письмо к П. Я. Чаадаеву 6 июля 1831 года). )

² (...иногда надевала в Бродянах цветистый крестьянский костюм.- П. Геннрих рассказывает, что летними вечерами перед замком нередко играл оркестр цыган, приходивших из соседней деревни. Собиралась крестьянская молодежь в национальных костюмах, и начинались танцы, в которых принимали участие и обитатели замка. "На танцы по случаю праздника жатвы герцогиня, принцесса Фреда и молодые гостьи, жившие в Бродянах, надевали словацкие костюмы. В торжественной процессии (жнецы) приносили последний скоп; старший рабочий и старшая работница подносили его герцогине с традиционным приветствием, ил которое она умела ответить по-словацки. А вечером перед замком при свете факелов начинались веселые танцы под цыганский оркестр, в которых мы также принимали участие до глубокой ночи. Вина и сливовицы тоже бывало достаточно...".

В 1935 году я сам участвовал в "дожинках", будучи гостем в одном из замков Северной Чехии. Их, конечно, устраивали в Бродянах и в первые годы пребывания там Александры Николаевны, когда ей было сорок с небольшим лет. Вряд ли русская барыня, к тому же порядком отяжелевшая, участвовала в танцах с селянами, как впоследствии ее дочь и внучка, но народные костюмы родины своего мужа она, кажется, надевала охотно. В Бродянах я видел группу, снятую в Вене в начале шестидесятых годов, где Александра Николаевна одета в костюм австрийской крестьянки. На воспроизведенном в этой книге снимке из бродянского альбома, который хранится теперь в фондах Всесоюзного музея А. С. Пушкина, на ней словацкий костюм (возможно, впрочем, что это сцена из домашнего спектакля).)

По-словацки говорила, родного языка матери не знала вовсе, и Россия была для нее чужой. По словам А. М. Игумновой,¹ впоследствии "Родными своей матери в СССР она совершенно не интересовалась и вообще была далека от всего русского. Не знала она и русского языка".

Как мы узнаем из воспоминаний Геннриха, в конце жизни у Александры Николаевны были плохие, кажется, даже очень плохие отношения с дочерью. В чем их причина, автор не говорит, но можно думать, что и тогда и раньше не было настоящей духовной близости между русской матерью и дочерью-иностранкой.

И, вероятно, старая женщина, когда-то через сестру, Наталью Николаевну, просившая Пушкина прислать часть третью его стихотворений, порой жалела о том, что свою Наталью она даже и читать, по-русски не выучила...¹

¹ (... свою Наталью она даже читать по-русски не выучила...- Поскольку позволило время, я просмотрел "русский шкап" бродянской библиотеки довольно подробно, но в записной книжке отметил, к сожалению, кроме "Посмертного издания" произведений Пушкина, лишь очень немного книг: 1. Учебники сороковых годов, 2. Рассказы А. О. Ишимовой (несколько сборников), 3. Альбом видов Петербурга, 4. Поваренную книгу издания 1848 года (в последнюю был вложен русский рецепт пасхального кулича). Имелся, кроме того, переплетенный комплект немецкого журнала (насколько помню, "Gartenlaube") с переводом известного письма В. А. Жуковского к С. Л. Пушкину о смерти поэта (в России оно было впервые опубликовано в "Современнике", том пятый, СПб., 1837, стр. I - XVIII).

Впоследствии Григорию Фризенгофу принадлежало маленькое имение Красно (Krasno) в 4 км от Бродян. В 1938 году Георг Вельсбург сообщил мне, что в это время им владели потомки старшего брата Густава Фризенгофа, барона Фридриха Адольфа (1798 - 1853). В их доме также имелись какие-то "русские портреты".)

Снова возвращаемся к моей поездке в Бродяны. Я пробыл в замке очень недолго - немногим более суток. Перед отъездом, 21 апреля, я получил приглашение снова приехать во время пасхальных каникул следующего, 1939 года. Оно меня очень обрадовало. Заранее решил, что попрошу на этот раз разрешения привезти с собой фотографа, специалиста по портретам и музейным вещам. Буду подробно описывать, измерять, сравнивать. Быть может, познакомившись со мной поближе, хозяева замка покажут мне и архив. Очень возможно, что в нем есть письма жены поэта за 1831 - 1834 годы, когда сестры жили врозь. Может оказаться и многое другое, о чем заранее не догадываешься.

Моим надеждам не суждено было осуществиться. Перед самой пасхой 1939 года, 15 марта, в Прагу вошли танки Гитлера. Чехословакия временно была разрезана на куски. Во вновь организованное немцами Словацкое "государство" я ехать не мог. Письма туда шли плохо. Переписка с Бродянами прекратилась.

Много лет я ничего не знал о судьбе замка Бродяны и хранившихся в нем коллекций. Впоследствии, уже будучи советским гражданином, я получил ряд писем из Чехословакии, на основании которых в первом издании этой книги писал: "...замок уцелел, часть реликвий попала, к счастью, в Ленинград, а где находятся остальные - неизвестно".¹

¹ (Если заговорят портреты. Алма-Ата, 1965, стр. 43. )

Сведения были неутешительными, но позднее я узнал ряд других, еще более печальных. По-прежнему ничего не известно о судьбе наиболее ценных материалов - рисунков Ксавье де Местра, альбома Александры Николаевны, большинства портретов и миниатюр.¹ Хозяева замка, покинувшие его пере концом войны, вовсяком случае, ничего с собой не увезли.

¹ (...большинства портретов и миниатюр.- Нет также сведений о судьбе большого альбома с интересной коллекцией наклеенных визитных карточек, который мне показали в Бродянах. Помимо многочисленных карточек людей "большого света", которых знал Пушкин, там имелись карточки некоторых писателей, в том числе Жуковского. Была также русская карточка Сергея Львовича Пушкина, на которой я, по просьбе хозяев замка, сделал соответствующую французскую надпись, так как русской азбуки в бывшем замке Александры Николаевны никто не знал.

Коллекция, по всей вероятности, составлена Густавом Фризенгофом во время первого периода его службы в Петербурге (1839 - 1844).)

Оставались на месте и архив и библиотека, но в письме в Пушкинский Дом от 5 июля 1961 года А. М. Игумнова сообщила: "В 1945 году, сейчас же после освобождения Словакии от немцев, я ездила в Бродяны вместе с А. В. Исаченко и с профессором Московского университета Н. Н. Вильмонтом, который в то время был в Советской Армии. Анны Б(ергер)¹ тогда не было в Бродянах. Мы нашли библиотеку в замке в плачевном виде, окна были выбиты, в комнате поселились голуби, которые ее сильно перепачкали. Незадолго до этого в замке были помещены румынские (королевские) солдаты, которые распоряжались там по-своему. Из ценнейшей библиотеки они брали то, что им было нужно на растолку или на папиросы, а много бумаг просто выбросили за окно. По возвращении Анна Б. нашла в куче мусора письма Фризенгофа (.. .)".²

¹ (Скончалась в январе 1965 года. В самое тяжелое время Анна Бергер сохранила часть бродянских реликвий.)

² (Это были, несомненно, письма барона Густава к брату Фридриху Адольфу, выдержки из которых опубликовал А. В. Исаченко.)

Прошло еще двадцать лет. Бродянский замок, все это время не имевший хозяина, совершенно обветшал. Все, что можно было унести, растащено, в том числе и книги. Иозеф Бардун пишет в своей словацкой статье о том, что не только замок находится в бедственном состоянии. "Парк вокруг него также изуродован. Над деревней на лесистом холме находится часовенка со склепом, в котором похоронена Александра, ее муж и их потомки. Часовенка сильно повреждена".

Однако в той же статье автор сообщает, что Окружной музей в городе Топольчанках и кафедра русского языка философского факультета Университета Коменского в Братиславе, которую возглавляет доцент Юрай Копаничак, "решили спасти бродянский замок". Предположено не только реставрировать замок, но и "...создать в нем музей, который состоял бы из отдела, посвященного А. С. Пушкину, и из более широко задуманного музея словацко-русских отношений. Кафедра русского языка рассчитывает кроме того "постепенно создать из замка исследовательский центр словацких русистов (...)".

Широко задуманный интересный проект оказывается, к сожалению, трудно осуществимым. Однако независимо oт того, для каких целей - научных или культурно-общественных - будет использован восстановленный замок, его прежде всего необходимо безотлагательно ремонтировать.

Ю. Копаничак считает, что бродянский замок является "...культурно-историческим памятником, рамки которого превышают узкий круг словацкой истории и касаются такой выдающейся личности, какой был Александр Сергеевич Пушкин".¹

¹ (Juraj Kopaniсak. Puskin a Brodziang. (Юрай Копаничак. Пушкин и Бродяны). "Slovenka"; 1965, № 51 - 52 (словацк.).)

В словацких журналах время от времени продолжают появляться статьи о Бродянах, авторы которых описывают печальное состояние исторического замка и настаивают на его реставрации. Опубликован ряд фотографий постепенно разрушающегося строения и опустошенных комнат.

Пока эта кампания принесла лишь незначительные результаты. Для восстановления памятного здания необходимо затратить немалые средства. А пока в Бродянах производится лишь частичный ремонт. Меньшее крыло замка, в котором помещалась библиотека, реставрировано, и его занял бродянский Местный Национальный Комитет. Вестибюль Комитет украсил портретом Пушкина. Так по желанию жителей словацкой деревни Бродяны изображение великого русского поэта впервые появилось в бывшем замке Александры Николаевны Фризенгоф-Гончаровой... По словам И. Бардуна, жители "гордятся своей пушкинской традицией".

Современное состояние замка Бродяны (1969 год). Вид со стороны парка. Фотография А. С. Кишкина