Пушкин придавал огромное значение выработке точного, ясного, простого, близкого к народному разговорному, поэтического языка.
Так, стихотворный отрывок о Кирджали ("Чиновник и поэт") интересен для нас и в качестве примера того, как Пушкин в кишиневский период работал над словом, над художественным совершенствованием своих произведений, как великий русский поэт любовно отбирал для поэтической речи слова из народно-разговорного языка. В этом стихотворном отрывке есть строка: "Люблю толпу, лохмотья, шум". Мало кто представляет, как много работал поэт над этой строкой, окончательный вариант которой - восьмой по счету. В первоначальных семи вариантах эта строка последовательно имела такой вид: 1) Люблю толкаться меж народа, 2) Люблю толкаться средь народа, 3) Люблю признаться (шум) крик народа, 4) Люблю (ходить) бродить в толпе народной, 5) Люблю я черни шум свободный, 6) Ее лохмотья, дикий шум, 7) Люблю лохмотья, пыль и шум. Но все эти варианты не удовлетворяли поэта. Почему? Видимо, потому, что в первом, втором и четвертом вариантах поэт рассказывает только о том, что он любит толкаться, ходить, бродить меж (средь) народа. В третьем же, пятом, шестом и седьмом вариантах поэт главное внимание обращает на то, что он любит шум, крик народа. К тому же в седьмом варианте второстепенное слово "пыль" вытеснило главное - "толпу", "народ". И вот Пушкин находит и окончательно записывает в текст восьмой вариант строки "Люблю толпу, лохмотья, шум"1.
1 (Пушкин А. С. Указ, соч., т 2 (I), с 282 и т 2 (2), с 794)
Здесь Пушкин нашел те три простых, ясных, точных слова, в которых дал четкое выражение, что любит он, народный поэт... И каждое слово Пушкина - это не только точное, простое, кристальное по ясности слово, но это слово-мысль, слово-чувство. Об этом хорошо сказал французский поэт Проспер Мериме: "Каждый его стих - плод глубокого размышления". И именно подобная исключительная по своей писательской требовательности работа над совершенствованием поэтического языка дала возможность Пушкину создать в кишиневский период такие изумительные шедевры русской поэзии, как: "Редеет облаков летучая гряда", "Песнь о вещем Олеге", "К Овидию", "Узник", "Я пережил свои желанья".
Для Пушкина вопросы теории и практики русского языка были вопросами глубоко патриотического, общественно-политического значения. И в этом смысле мы осознаем его исключительные по силе любви к великой Родине, к своему народу, его языку строки из черновой заметки, сделанной им здесь, в Молдавии, в Кишиневе, в 1823 г.: "Только революционная голова... может любить Россию так, как писатель только может любить ее язык. Все должно творить в этой России и в этом русском языке"1.
1 (Пушкин А. С. Указ, соч., т 12, с 173.)
Литературно-общественная теория и практика Пушкина, его борьба за реалистическую, народную по содержанию и языку литературу как орудие пропаганды революционно-освободительных и патриотических идей среди народа вполне совпадали с литературно-общественными взглядами декабристов, в частности писателей-декабристов К. Рылеева, А. Бестужева, В. Ф. Раевского и других. И, касаясь эстетико-теоретических взглядов декабристов, конечно, особо нужно отметить "Курс поэзии" В. Раевского, читанный им в ланкастерской школе 16-й дивизии и являющий собой яркий пример использования литературы в целях политической агитации1.
1 (Мейлах Б. Декабристы в борьбе за русскую передовую литературу Л., 1959; Бейсов П. Курс поэзии Владимира Раевского. - Ученые записки./Ульяновск, пед. ин-т 1950, вып IV, с. 234 - 236.)
Насколько большое значение придавали южные декабристы простоте и ясности языка их политических документов, свидетельствуют следующие факты. В "Уставе Союза благоденствия" указывалось на необходимость обращать "особенное внимание на обогащение и очищение языка". П. И. Пестель указывал, что "Законы должны быть ясны, понятны, справедливы и просты. Ясность необходима для того, чтобы каждый гражданин мог их понимать... Для того должен постепенно каждый закон таким образом быть написан, чтобы он никаких толкований не требовал"1.
1 (Цитирую по статье: Мейлах Б. Значение борьбы Пушкина за развитие русского литературного языка. - Известия АН СССР./Отд. литературы и языка. Т. 10, вып. 5, 1951, с. 481.)
В. Ф. Раевский, как свидетельствует В. П. Горчаков, в общении с Пушкиным показывал себя особо требовательным в отношении сохранения чистоты русской речи: "Этот капитан, - пишет В. П. Горчаков, - владея сам стихом и поэтическими способностями, никогда не мог подарить Пушкину ни одного ошибочного слова, хотя бы то наскоро сказанного, или почти неуловимого неправильного ударения в слове"1.
1 (Пушкин в воспоминаниях современников. М., 1950, с. 197)
В бумагах В. Ф. Раевского сохранились наброски фельетона, написанного в виде литературного спора о юношеском стихотворении Пушкина "Наполеон на Эльбе", где поэт-декабрист осуждает такие, по его мнению, неправильные выражения, как: Над дикою скалою сидел Наполеон (а не "на дикой скале...") и т. п.1. В. Ф. Раевский в разговоре с Пушкиным "утверждал, что в русской поэзии не должно приводить имена ни из мифологии, ни исторических лиц древней Греции и Рима, что у нас то и другое есть свое и т. п."2. И если исследователи отмечают, что "в годы, непосредственно следующие за лицеем (с июня 1817 г. по 1819 г. включительно), в произведениях Пушкина замечается убыль античных мотивов и античной терминологии"3, - то можно предполагать, что в какой-то мере под влиянием В. Ф. Раевского этот процесс в творчестве Пушкина ускоряется. Не считая "Кинжала" (в котором античные термины встречаются еще часто), в 1823 г. произведения с античной терминологией совсем вытесняются произведениями, близкими по своему поэтическому словарю к народно-разговорному языку. Наличие же античных терминов в I главе "Евгения Онегина" все же не умаляет того факта, что глава написана в целом языком, близким к народно-разговорному.
1 (Пушкин в ссылке. Вечер в Кишиневе (Из бумаг "Первого декабриста" В. Ф. Раевского)./Публ. Ю. Оксмана. - Литературное наследство, 1934, № 16 - 18, с. 657 - 666.)
2 (Липранди И. П. Из дневника... - Русский Архив, № 8 - 9, стб. 1256.)
3 (Якубович. Д. П. Античность в творчестве Пушкина. - Пушкин. Временник, 1941, № 6, с. 125.)
Пушкин советует писателям обратиться к народному творчеству (предположительно в 1822 г.): "Есть у нас свой язык: смелее! - обычаи, история, песни, сказки и проч."1.
1 (Пушкин А. С. Указ, соч., т. 12, с. 192.)
И любопытный факт. В сентябре 1821 г. Пушкин делает запись метрической схемы строки стиха из народной песни "Уж как пал туман седой на синее море". Стремясь уловить ритм народного стиха, Пушкин расставляет над слогом знаки, отмечающие ударные и безударные слоги. И здесь же, видимо, желая положить размер народного стиха в основу своего нового эпического произведения, поэт набрасывает черновые строки своей глубоко народной свободолюбивой трагедии, а затем поэмы "Вадим"1.
1 (Томашевский Б. Из пушкинских рукописей. - Литературное наследство. № 16 - 18, с. 174, 178 и 283.)
Об интересе Пушкина к фольклору, к устному народному творчеству свидетельствуют такие произведения, как "Песнь о вещем Олеге", начало сказки о "Бове", замысел исторической поэмы о Мстиславе и стихотворение "Приметы".
"Песнь о вещем Олеге" является одним из самых ярких народно-поэтических и реалистических произведений Пушкина кишиневского периода. Тема произведения могла быть подсказана Пушкину посещением в январе 1821 г. древней русской столицы - Киева и мест, где "на холме у берега Днепра лежат благородные кости" коня Олегова. Историческими источниками Пушкину послужили летописи, точнее, изначальная летопись - "Повесть временных лет" XII века, где имеется то легендарное описание смерти Олега, которое дано в стихотворении Пушкина. Сопоставляя текст "Песни о вещем Олеге" с печатными изданиями летописи, К. А. Немировская делает вывод, что Пушкин пользовался изданием, озаглавленным "Летописец Русской от пришествия Рюрика до кончины царя Иоанна Васильевича", ч. I, СПб., изд. Львова., 1792", т. к. здесь мы ".. встречаем слово в слово то же предложение о Цареградском щите, которое приводит А. С. Пушкин в своем письме к Рылееву в 1825 г."1. Речь идет о письме Пушкина к К. Ф. Рылееву от второй половины мая 1825 г., где Пушкин указывает на историческую неточность, допущенную Рылеевым в описании щита Олегова в Ауме "Олег Вещий". Пушкин пишет: "Ты напрасно не поправил в Олеге "Герба России". Древний герб с [святой] Георгий не мог находиться на щите язычника Олега; новейший двуглавый орел есть герб византийский и принят у нас во время Иоанна III". Об этой же ошибке К. Рылеева Пушкин писал еще ранее в письме к брату Льву от 1-10 января 1823 г.2. Видимо, эта же ошибка К. Рылеева вынудила Пушкина добавить к слову "щит" в одном из вариантов своей "Песни" следующее фимечание "Но не с гербом России, как некто жазал, во-первых, потому, что во время Олега Рос [сия] не имела еще герба - наш "Дв[углавый] Ор[ел]" есть герб Р[имской] империи и знаменует разделение ее на Зап[адную] и Воет [очную]. У нас же он нич [его] не значит"3.
1 (Немировская К. А. "Песнь о вещем Олеге" и летописное сказание. - Ученые записки./Ленинградск. пед. ин-т. им. А. И. Гер Цена. Л., 1949, т. 76, с. 13 - 56.)
2 (Пушкин А. С. Указ, соч., т 13, с. 54 и 175 - 176.)
3 (Там же, т. 2 (2), с. 741.)
Следуя летописям, исторически проверенным фактам, Пушкину удалось отразить в "Песне о вещем Олеге" "образ мыслей и язык тогдашнего времени1, как скажет он позднее в отношении Бориса Годунова". Поэт создал глубоко поэтическое, истинно народное, а потому и реалистическое по содержанию и языку произведение, посвященное образу Олега вещего, "весьма популярного в древнерусском эпосе"2 князя, который укреплял русскую землю, громя "неразумных хозар", посягавших на свободу и независимость русского народа.
1 (Там же. Наброски предисловия к "Борису Годунову", т 1 I, с. 110.)
2 (Халанский М. К истории поэтических сказаний об Олеге вещем. - Журнал Министерства народного просвещения. 1902, кн. 8, отд. II, с. 287 - 356.)
Основанная на летописных преданиях, близкая по содержанию и языку к фольклору, к стилю былинных сказаний, "Песнь о вещем Олеге", как и "Узник", стала одной из широко распространенных и любимейших в народе песен, особенно в первой половине XIX века.
В. Г. Белинский высоко ценил "Песнь о вещем Олеге", отмечая, что она "исполнена поэтической прелести, которую особенно возвышает разлитый в ней эпический тон и какой-то чисто русский склад изложения. Пушкин умел сделать интересным даже коня Олегова..."1.
1 (Белинский В. Г. Соч.: В 3-х т., т с. 364 - 365.)
Однако писателям-романтикам не понравилась реалистически народная "Песнь о вещем Олеге", и Пушкину пришлось в письме к Бестужеву от конца января 1825 г. доказывать несостоятельность их критики. "Тебе, кажется, Олег не нравится, напрасно. Товарищеская любовь старого князя к своему коню и заботливость о его судьбе - есть черта трогательного простодушия, да и происшествие само по себе в своей простоте имеет много поэтического"1.