1815

  Городок 
 (К***) 

   Прости мне, милый друг, 
 Двухлетнее молчанье: 
 Писать тебе посланье 
 Мне было недосуг. 
 На тройке пренесенный 
 Из родины смиренной 
 В великий град Петра, 
 От утра до утра 
 Два года все кружился 
 Без дела в хлопотах, 
 Зевая, веселился 
 В театре, на пирах; 
 Не ведал я покоя, 
 Увы! ни на часок, 
 Как будто у налоя 
 В великий четверток 
 Измученный дьячок. 
 Но слава, слава богу! 
 На ровную дорогу 
 Я выехал теперь; 
 Уж вытолкал за дверь 
 Заботы и печали, 
 Которые играли, 
 Стыжусь, столь долго мной; 
 И в тишине святой 
 Философом Ленивым, 
 От шума вдалеке, 
 Живу я в городке, 
 Безвестностью счастливом. 
 Я нанял светлый дом 
 С диваном, с камельком; 
 Три комнатки простые - 
 В них злата, бронзы нет, 
 И ткани выписные 
 Не кроют их паркет. 
 Окошки в сад веселый, 
 Где липы престарелы 
 С черемухой цветут; 
 Где мне в часы полдневны 
 Березок своды темны 
 Прохладну сень дают; 
 Где ландыш белоснежный 
 Сплелся с фиалкой нежной 
 И быстрый ручеек, 
 В струях неся цветок, 
 Невидимый для взора, 
 Лепечет у забора. 
 Здесь добрый твой поэт. 
 Живет благополучно; 
 Не ходит в модный свет; 
 На улице карет 
 Не слышит стук докучный; 
 Здесь грома вовсе нет; 
 Лишь изредка телега 
 Скрыпит по мостовой, 
 Иль путник, в домик мой 
 Пришед искать ночлега, 
 Дорожною клюкой 
 В калитку постучится... 

   Блажен, кто веселится 
 В покое, без забот, 
 С кем втайне 
 Феб дружится 
 И маленький Эрот; 
 Блажен, кто на просторе 
 В укромном уголке 
 Не думает о горе, 
 Гуляет в колпаке, 
 Пьет, ест, когда захочет, 
 О госте не хлопочет! 
 Никто, никто ему 
 Лениться одному 
 В постеле не мешает; 
 Захочет - аонид 
 Толпу к себе сзывает; 
 Захочет - сладко спит, 
 На Рифмова склоняясь 
 И тихо забываясь. 
 Так я, мой милый друг, 
 Теперь расположился; 
 С толпой бесстыдных слуг 
 Навеки распростился; 
 Укрывшись в кабинет, 
 Один я не скучаю 
 И часто целый свет 
 С восторгом забываю. 
 Друзья мне - мертвецы, 
 Парнасские жрецы; 
 Над палкою простою 
 Под тонкою тафтою 
 Со мной они живут. 
 Певцы красноречивы, 
 Прозаики шутливы 
 В порядке стали тут. 
 Сын Мома и Минервы, 
 Фернейский злой крикун, 
 Поэт в поэтах первый, 
 Ты здесь, седой шалун! 
 Он Фебом был воспитан, 
 Издетства стал пиит; 
 Всех больше перечитан, 
 Всех менее томит; 
 Соперник Эврипида, 
 Эраты нежный друг, 
 Арьоста, Тасса внук - 
 Скажу ль?.. отец Кандида 
 Он все: везде велик 
 Единственный старик! 
 На полке за Вольтером 
 Виргилий, Тасс с Гомером 
 Все вместе предстоят. 
 В час утренний досуга 
 Я часто друг от друга 
 Люблю их отрывать. 
 Питомцы юных граций - 
 С Державиным потом 
 Чувствительный Гораций 
 Является вдвоем. 
 И ты, певец любезный, 
 Поэзией прелестной 
 Сердца привлекший в плен, 
 Ты здесь, лентяй беспечный, 
 Мудрец простосердечный, 
 Ванюша Лафонтен! 
 Ты здесь - и Дмитрев нежный, 
 Твой вымысел любя, 
 Нашел приют надежный 
 С Крыловым близ тебя. 
 Но вот наперсник милый 
 Психеи златокрылой! 
 О добрый Лафонтен, 
 С тобой он смел сразиться... 
 Коль можешь ты дивиться, 
 Дивись: ты побежден! 
 Воспитанны Амуром, 
 Вержье, Парни с Грекуром 
 Укрылись в уголок. 
 (Не раз они выходят 
 И сон от глаз отводят 
 Под зимний вечерок.) 
 Здесь Озеров с Расином, 
 Руссо и Карамзин, 
 С Мольером-исполином 
 Фонвизин и Княжнин. 
 За ними, хмурясь важно. 
 Их грозный Аристарх 
 Является отважно 
 В шестнадцати томах. 
 Хоть страшно стихоткачу 
 Лагарпа видеть вкус, 
 Но часто, признаюсь, 
 Над ним я время трачу. 

   Кладбище обрели 
 На самой нижней полке 
 Все школьнически толки, 
 Лежащие в пыли, 
 Визгова сочиненья, 
 Глупона псалмопенья, 
 Известные творенья 
 Увы! одним мышам. 
 Мир вечный и забвенье 
 И прозе и стихам! 
 Но ими огражденну 
 (Ты должен это знать) 
 Я спрятал потаенну 
 Сафьянную тетрадь. 
 Сей свиток драгоценный, 
 Веками сбереженный, 
 От члена русских сил, 
 Двоюродного брата, 
 Драгунского солдата 
 Я даром получил. 
 Ты, кажется, в сомненье... 
 Нетрудно отгадать; 
 Так, это сочиненья, 
 Презревшие печать. 
 Хвала вам, чады славы, 
 Враги парнасских уз! 
 О князь, наперсник муз, 
 Люблю твои забавы; 
 Люблю твой колкий стих 
 В посланиях твоих, 
 В сатире - знанье света 
 И слога чистоту, 
 И в резвости куплета 
 Игриву остроту. 
 И ты, насмешник смелый, 
 В ней место получил, 
 Чей в аде свист веселый 
 Поэтов раздражил, 
 Как в юношески леты 
 В волнах туманной Леты 
 Их гуртом потопил; 
 И ты, замысловатый 
 Буянова певец, 
 В картинах толь богатый 
 И вкуса образец; 
 И ты, шутник бесценный, 
 Который Мельпомены 
 Котурны и кинжал 
 Игривой Талье дал! 
 Чья кисть мне нарисует, 
 Чья кисть скомпанирует 
 Такой оригинал! 
 Тут вижу я - с Чернавкой 
 Подщипа слезы льет; 
 Здесь князь дрожит под лавкой, 
 Там дремлет весь совет; 
 В трагическом смятенье 
 Плененные цари, 
 Забыв войну, сраженья, 
 Играют в кубари... 
 Но назову ль детину, 
 Что доброю порой 
 Тетради половину 
 Наполнил лишь собой! 
 О ты, высот Парнаса 
 Боярин небольшой, 
 Но пылкого Пегаса 
 Наездник удалой! 
 Намаранные оды, 
 Убранство чердаков, 
 Гласят из рода в роды: 
 Велик, велик - Свистов! 
 Твой дар ценить умею, 
 Хоть, право, не знаток; 
 Но здесь тебе не смею 
 Хвалы сплетать венок: 
 Свистовским должно слогом 
 Свистова воспевать; 
 Но, убирайся с богом, 
 Как ты, в том клясться рад, 
 Не стану я писать. 

   О вы, в моей пустыне 
 Любимые творцы! 
 Займите же отныне 
 Беспечности часы. 
 Мой друг! весь день я с ними, 
 То в думу углублен, 
 То мыслями своими 
 В Элизий пренесен. 
 Когда же на закате 
 Последний луч зари 
 Потонет в ярком злате, 
 И светлые цари 
 Смеркающейся ночи 
 Плывут по небесам, 
 И тихо дремлют рощи, 
 И шорох по лесам, 
 Мой гений невидимкой 
 Летает надо мной; 
 И я в тиши ночной 
 Сливаю голос свой 
 С пастушьею волынкой. 
 Ах! счастлив, счастлив тот, 
 Кто лиру в дар от Феба 
 Во цвете дней возьмет! 
 Как смелый житель неба, 
 Он к солнцу воспарит, 
 Превыше смертных станет, 
 И слава громко грянет: 
 "Бессмертен ввек пиит!" 

   Но ею мне ль гордиться, 
 Но мне ль бессмертьем льститься?.. 
 До слез я спорить рад, 
 Не бьюсь лишь об заклад, 
 Как знать, и мне, быть может, 
 Печать свою наложит 
 Небесный Аполлон; 
 Сияя горним светом, 
 Бестрепетным полетом 
 Взлечу на Геликон. 
 Не весь я предан тленью; 
 С моей, быть может, тенью 
 Полунощной порой 
 Сын Феба молодой, 
 Мой правнук просвещенный, 
 Беседовать придет 
 И мною вдохновенный 
 На лире воздохнет. 

   Покамест, друг бесценный, 
 Камином освещенный, 
 Сижу я под окном 
 С бумагой и с пером, 
 Не слава предо мною, 
 Но дружбою одною 
 Я ныне вдохновен. 
 Мой друг, я счастлив ею. 
 Почто ж ее сестрой, 
 Любовию младой 
 Напрасно пламенею? 
 Иль юности златой 
 Вотще даны мне розы, 
 И лить навеки слезы 
 В юдоли, где расцвел 
 Мой горестный удел?.. 
 Певца сопутник милый, 
 Мечтанье легкокрыло! 
 О, будь же ты со мной, 
 Дай руку сладострастью 
 И с чашей круговой 
 Веди меня ко счастью 
 Забвения тропой; 
 И в час безмолвной ночи, 
 Когда ленивый мак 
 Покроет томны очи, 
 На ветреных крылах 
 Примчись в мой домик тесный, 
 Тихонько постучись 
 И в тишине прелестной 
 С любимцем обнимись! 
 Мечта! в волшебной сени 
 Мне милую яви, 
 Мой свет, мой добрый гений, 
 Предмет моей любви, 
 И блеск очей небесный, 
 Льющих огонь в сердца, 
 И граций стан прелестный, 
 И снег ее лица; 
 Представь, что, на коленях 
 Покоясь у меня, 
 В порывистых томленьях 
 Склонилася она 
 Ко груди грудью страстной, 
 Устами на устах, 
 Горит лицо прекрасной, 
 И слезы на глазах!.. 
 Почто стрелой незримой 
 Уже летишь ты вдаль? 
 Обманет - и пропал 
 Беглец невозвратимый! 
 Не слышит плач и стон, 
 И где крылатый сон? 
 Исчезнет обольститель, 
 И в сердце грусть-мучитель. 

   Но все ли, милый друг, 
 Быть счастья в упоенье? 
 И в грусти томный дух 
 Находит наслажденье: 
 Люблю я в летний день 
 Бродить один с тоскою, 
 Встречать вечерню тень 
 Над тихою рекою 
 И с сладостной слезою 
 В даль сумрачну смотреть; 
 Люблю с моим Мароном 
 Под ясным небосклоном 
 Близ озера сидеть, 
 Где лебедь белоснежный, 
 Оставя злак прибрежный, 
 Любви и неги полн, 
 С подругою своею, 
 Закинув гордо шею, 
 Плывет во злате волн. 
 Или, для развлеченья, 
 Оставя книг ученье, 
 В досужный мне часок 
 У добренькой старушки 
 Душистый пью чаек; 
 Не подхожу я к ручке, 
 Не шаркаю пред ней; 
 Она не приседает, 
 Но тотчас и вестей 
 Мне пропасть наболтает. 
 Газеты собирает 
 Со всех она сторон, 
 Все сведает, узнает: 
 Кто умер, кто влюблен, 
 Кого жена по моде 
 Рогами убрала, 
 В котором огороде 
 Капуста цвет дала, 
 Фома свою хозяйку 
 Не за что наказал, 
 Антошка балалайку, 
 Играя, разломал, - 
 Старушка все расскажет; 
 Меж тем как юбку вяжет, 
 Болтает все свое; 
 А я сижу смиренно 
 В мечтаньях углубленный, 
 Не слушая ее. 
 На рифмы удалого 
 Так некогда Свистова 
 В столице я внимал, 
 Когда свои творенья 
 Он с жаром мне читал, 
 Ах! видно, бог пытал 
 Тогда мое терпенье! 

   Иль добрый мой сосед, 
 Семидесяти лет, 
 Уволенный от службы 
 Майором отставным, 
 Зовет меня из дружбы 
 Хлеб-соль откушать с ним. 
 Вечернею пирушкой 
 Старик, развеселясь, 
 За дедовскою кружкой 
 В прошедшем углубясь, 
 С очаковской медалью 
 На раненой груди, 
 Воспомнит ту баталью, 
 Где роты впереди 
 Летел на встречу славы, 
 Но встретился с ядром 
 И пал на дол кровавый 
 С булатным палашом. 
 Всегда я рад душою 
 С ним время провождать, 
 Но, боже, виноват! 
 Я каюсь пред тобою, 
 Служителей твоих, 
 Попов я городских 
 Боюсь, боюсь беседы, 
 И свадебны обеды 
 Затем лишь не терплю, 
 Что сельских иереев, 
 Как папа иудеев, 
 Я вовсе не люблю, 
 А с ними крючковатый 
 Подьяческий народ, 
 Лишь взятками богатый 
 И ябеды оплот. 
 Но, друг мой, если вскоре 
 Увижусь я с тобой, 
 То мы уходим горе 
 За чашей круговой; 
 Тогда, клянусь богами, 
 (И слово уж сдержу) 
 Я с сельскими попами 
 Молебен отслужу.

  Вода и вино

 Люблю я в полдень воспаленный. 
 Прохладу черпать из ручья 
 И в роще тихой, отдаленной 
 Смотреть, как плещет в брег струя. 
 Когда ж вино в края поскачет, 
 Напенясь в чаше круговой, 
 Друзья, скажите, - кто не плачет, 
 Заране радуясь душой? 

 Да будет проклят дерзновенный, 
 Кто первый грешною рукой, 
 Нечестьем буйным ослепленный, 
 О страх!.. смесил вино с водой! 
 Да будет проклят род злодея! 
 Пускай не в силах будет пить, 
 Или, стаканами владея, 
 Лафит с цимлянским различить!

  Измены 

 "Все миновалось! 
 Мимо промчалось 
 Время любви. 
 Страсти мученья! 
 В мраке забвенья 
 Скрылися вы. 
 Так я премены 
 Сладость вкусил; 
 Гордой Елены 
 Цепи забыл. 
 Сердце, ты в воле! 
 Все позабудь; 
 В новой сей доле 
 Счастливо будь. 
 Только весною 
 Зефир младою 
 Розой пленен; 
 В юности страстной 
 Был я прекрасной 
 В сеть увлечен. 
 Нет, я не буду 
 Впредь воздыхать, 
 Страсть позабуду; 
 Полно страдать! 
 Скоро печали 
 Встречу конец. 
 Ах! для тебя ли, 
 Юный певец, 
 Прелесть Елены 
 Розой цветет?.. 
 Пусть, весь народ, 
 Ею прельщенный, 
 Вслед за мечтой 
 Мчится толпой; 
 В мирном жилище, 
 На пепелище, 
 В чаше простой 
 Стану в смиренье 
 Черпать забвенье 
 И - для друзей 
 Резвой рукою 
 Двигать струною 
 Арфы моей". 

 В скучной разлуке 
 Так я мечтал, 
 В горести, в муке 
 Себя услаждал; 
 В сердце возженный 
 Образ Елены 
 Мнил истребить. 
 Прошлой весною 
 Юную Хлою 
 Вздумал любить. 
 Как ветерочек 
 Ранней порой 
 Гонит листочек 
 С резвой волной, 
 Так непрестанно 
 Непостоянный 
 Страстью играл, 
 Лилу, Темиру, 
 Всех обожал, 
 Сердце и лиру 
 Всем посвящал. 
 Что же? - напрасно 
 С груди прекрасной 
 Шаль я срывал. 
 Тщетны измены! 
 Образ Елены 
 В сердце пылал! 
 Ах! возвратится, 
 Радость очей, 
 Хладна, тронися 
 Грустью моей. 
 Тщетно взывает 
 Бедный певец! 
 Нет! не встречает 
 Мукам конец... 
 Так! до могилы 
 Грустен, унылый, 
 Крова ищи! 
 Всеми забытый, 
 Терном увитый, 
 Цепи влачи...

 Батюшкову 

 В пещерах Геликона 
 Я некогда рожден; 
 Во имя Аполлона 
 Тибуллом окрещен, 
 И светлой Иппокреной 
 Сыздетства напоенный, 
 Под кровом вешних роз, 
 Поэтом я возрос. 

 Веселый сын Эрмия 
 Ребенка полюбил, 
 В дни резвости златые 
 Мне дудку подарил. 
 Знакомясь с нею рано, 
 Дудил я непрестанно; 
 Нескладно хоть играл, 
 Но музам не скучал. 

 А ты, певец забавы 
 И друг пермесских дев, 
 Ты хочешь, чтобы, славы 
 Стезею полетев, 
 Простясь с Анакреоном, 
 Спешил я за Мароном 
 И пел при звуках лир 
 Войны кровавый пир. 

 Дано мне мало Фебом: 
 Охота, скудный дар. 
 Пою под чуждым небом, 
 Вдали домашних лар, 
 И, с дерзостным Икаром 
 Страшась летать недаром, 
 Бреду своим путем: 
 Будь всякий при своем.

  Наполеон на Эльбе (1815) 

 Вечерняя заря в пучине догорала, 
 Над мрачной Эльбою носилась тишина, 
 Сквозь тучи бледные тихонько пробегала 
           Туманная луна; 
 Уже на западе седой, одетый мглою, 
 С равниной синих вод сливался небосклон. 
 Один во тьме ночной над дикою скалою 
           Сидел Наполеон. 
 В уме губителя теснились мрачны думы, 
 Он новую в мечтах Европе цепь ковал 
 И, к дальним берегам возведши взор угрюмый, 
           Свирепо прошептал: 

 "Вокруг меня все мертвым сном почило, 
 Легла в туман пучина бурных волн, 
 Не выплывет ни утлый в море челн, 
 Ни гладный зверь не взвоет над могилой - 
 Я здесь один, мятежной думы полн... 

 О, скоро ли, напенясь под рулями, 
 Меня помчит покорная волна 
 И спящих вод прервется тишина?.. 
 Волнуйся, ночь, над эльбскими скалами! 
 Мрачнее тмись за тучами, луна! 

 Там ждут меня бесстрашные дружины. 
 Уже сошлись, уже сомкнуты в строй! 
 Уж мир лежит в оковах предо мной! 
 Прейду я к вам сквозь черные пучины 
 И гряну вновь погибельной грозой! 

 И вспыхнет брань! за галльскими орлами, 
 С мечом в руках победа полетит, 
 Кровавый ток в долинах закипит, 
 И троны в прах низвергну я громами 
 И сокрушу Европы дивный щит!.. 

 Но вкруг меня все мертвым сном почило, 
 Легла в туман пучина бурных волн, 
 Не выплывет ни утлый в море челн, 
 Ни гладный зверь не взвоет над могилой - 
 Я здесь один, мятежной думы полн... 

      О счастье! злобный обольститель, 
 И ты, как сладкий сон, сокрылось от очей, 
      Средь бурей тайный мой хранитель 
      И верный пестун с юных дней! 
      Давно ль невидимой стезею 
      Меня ко трону ты вело 
      И скрыло дерзостной рукою 
      В венцах лавровое чело! 
      Давно ли с трепетом народы 
      Несли мне робко дань свободы, 
      Знамена чести преклоня; 
      Дымились громы вкруг меня, 
      И слава в блеске над главою 
      Неслась, прикрыв меня крылом?.. 
 Но туча грозная нависла над Москвою, 
      И грянул мести гром!.. 
 Полнощи царь младой! ты двигнул ополченья, 
 И гибель вслед пошла кровавым знаменам, 
      Отозвалось могущего паденье, 
      И мир земле, и радость небесам, 
      А мне - позор и заточенье! 
      И раздроблен мой звонкий щит, 
      Не блещет шлем на поле браней; 
      В прибрежном злаке меч забыт 
      И тускнет на тумане. 

 И тихо все кругом. В безмолвии ночей 
 Напрасно чудится мне смерти завыванье, 
      И стук блистающих мечей, 
      И падших ярое стенанье - 
 Лишь плещущим волнам внимает жадный слух; 
      Умолк сражений клик знакомый, 
      Вражды кровавой гаснут громы, 
      И факел мщения потух. 
 Но близок час! грядет минута роковая! 
 Уже летит ладья, где грозный трон сокрыт; 
      Кругом простерта мгла густая, 
      И, взором гибели сверкая, 
 Бледнеющий мятеж на палубе сидит. 
 Страшись, о Галлия! Европа! мщенье, мщенье! 
 Рыдай - твой бич восстал - и все падет во прах, 
 Все сгибнет, и тогда, в всеобщем разрушенье, 
      Царем воссяду на гробах!" 

 Умолк. На небесах лежали мрачны тени, 
 И месяц, дальних туч покинув темны сени, 
 Дрожащий, слабый свет на запад изливал; 
 Восточная звезда играла в океане, 
 И зрелася ладья, бегущая в тумане 
      Под сводом эльбских грозных скал. 
 И Галлия тебя, о хищник, осенила; 
 Побегли с трепетом законные цари. 
 Но зришь ли? Гаснет день, мгновенно тьма сокрыла 
      Лицо пылающей зари, 
 Простерлась тишина над бездною седою, 
 Мрачится неба свод, гроза во мгле висит, 
 Все смолкло... трепещи! погибель над тобою, 
      И жребий твой еще сокрыт!

  К Пущину 
  (4 мая) 

   Любезный именинник, 
 О Пущин дорогой! 
 Прибрел к тебе пустынник 
 С открытою душой; 
 С пришельцем обнимися - 
 Но доброго певца 
 Встречать не суетися 
 С парадного крыльца. 
 Он гость без этикета, 
 Не требует привета 
 Лукавой суеты; 
 Прими ж его лобзанья 
 И чистые желанья 
 Сердечной простоты! 
 Устрой гостям пирушку; 
 На столик вощаной 
 Поставь пивную кружку 
 И кубок пуншевой. 
 Старинный собутыльник! 
 Забудемся на час, 
 Пускай ума светильник 
 Погаснет ныне в нас; 
 Пускай старик крылатый 
 Летит на почтовых: 
 Нам дорог миг утраты 
 В забавах лишь одних! 

   Ты счастлив, друг сердечный! 
 В спокойствии златом 
 Течет твой век беспечный, 
 Проходит день за днем; 
 И ты в беседе граций, 
 Не зная черных бед, 
 Живешь, как жил Гораций, 
 Хотя и не поэт. 
 Под кровом небогатым 
 Ты вовсе не знаком 
 С зловещим Гиппократом, 
 С нахмуренным попом; 
 Не видишь у порогу 
 Толпящихся забот; 
 Нашли к тебе дорогу 
 Веселость и Эрот; 
 Ты любишь звон стаканов 
 И трубки дым густой, 
 И демон метроманов 
 Не властвует тобой. 
 Ты счастлив в этой доле. 
 Скажи, чего же боле 
 Мне другу пожелать? 
 Придется замолчать... 

   Дай бог, чтоб я, с друзьями 
 Встречая сотый май, 
 Покрытый сединами, 
 Сказал тебе стихами: 
 Вот кубок; наливай! 
 Веселье! будь до гроба 
 Сопутник верный наш. 
 И пусть умрем мы оба 
 При стуке полных чаш!

  К Галичу 

   Когда печальный стихотвор, 
 Венчанный маком и крапивой, 
 На лире скучной и ретивой 
 Хвалебный напевая вздор, 
 Зовет обедать генерала, 
 О Галич, верный друг бокала 
 И жирных утренних пиров, 
 Тебя зову, мудрец ленивый, 
 В приют поэзии счастливый, 
 Под отдаленный неги кров. 

   В тебе трудиться нет охоты. 
 Садись на тройку злых коней, 
 Оставь Петрополь и заботы, 
 Лети в счастливый городок, 
 Зайди в мой мирный уголок, 
 И с громом двери на замок 
 Запрет веселье молодое; 
 Явится на столе пирог, 
 И хлынет пиво золотое! 

   О, Галич, близок, близок час, 
 Когда, послыша славы глас, 
 Покину кельи кров пустынный, 
 Забыв волшебный свой Парнас, 
 Златой досуг и мир невинный. 

   Татарский сброшу свой халат, 
 Простите, девственные музы, 
 Прости, предел младых отрад! - 
 Надену узкие рейтузы, 
 Завью в колечки гордый ус, 
 Заблещет пара эполетов, 
 И я - питомец важных муз - 
 В кругу пирующих корнетов! 
 О Галич, Галич, поспешай, 
 Тебя зовут досуг ленивый, 
 И друг ни скромный, ни спесивый, 
 И кубок, полный через край.

  Мечтатель 

 По небу крадется лупа, 
   На холме тьма седеет, 
 На воды пала тишина, 
   С долины ветер веет, 
 Молчит певица вешних дней 
   В пустыне темной рощи, 
 Стада почили средь полей, 
   И тих полет полнощи; 

 И мирный неги уголок 
   Ночь сумраком одела, 
 В камине гаснет огонек, 
   И свечка нагорела; 
 Стоит богов домашних лик 
   В кивоте небогатом, 
 И бледный теплится ночник 
   Пред глиняным пенатом. 

 Главою на руку склонен, 
   В забвении глубоком, 
 Я в сладки думы погружен 
   На ложе одиноком; 
 С волшебной ночи темнотой, 
   При месячном сиянье, 
 Слетают резвою толпой 
   Крылатые мечтанья, 

 И тихий, тихий льется глас; 
   Дрожат златые струны. 
 В глухой, безмолвный мрака час 
   Поет мечтатель юный; 
 Исполнен тайною тоской, 
   Молчаньем вдохновенный, 
 Летает резвою рукой 
   На лире оживленной. 

 Блажен, кто в низкий свой шалаш 
   В мольбах не просит счастья! 
 Ему Зевес надежный страж 
   От грозного ненастья; 
 На маках лени, в тихий час, 
   Он сладко засыпает, 
 И бранных труб ужасный глас 
   Его не пробуждает. 

 Пускай, ударя в звучный щит 
   И с видом дерзновенным, 
 Мне слава издали грозит 
   Перстом окровавленным, 
 И бранны вьются знамена, 
   И пышет бой кровавый - 
 Прелестна сердцу тишина; 
   Нейду, нейду за славой. 

 Нашел в глуши я мирный кров 
   И дни веду смиренно; 
 Дана мне лира от богов, 
   Поэту дар бесценный; 
 И муза верная со мной: 
   Хвала тебе, богиня! 
 Тобою красен домик мой 
   И дикая пустыня. 

 На слабом утре дней златых 
   Певца ты осенила, 
 Венком из миртов молодых 
   Чело его покрыла, 
 И, горним светом озарясь, 
   Влетала в скромну келью 
 И чуть дышала, преклонясь 
   Над детской колыбелью. 

 О, будь мне спутницей младой 
   До самых врат могилы! 
 Летай с мечтаньем надо мной, 
   Расправя легки крылы; 
 Гоните мрачную печаль, 
   Пленяйте ум... обманом 
 И милой жизни светлу даль 
   Кажите за туманом! 

 И тих мой будет поздний час: 
   И смерти добрый гений 
 Шепнет, у двери постучась: 
   "Пора в жилище теней!.." 
 Так в зимний вечер сладкий сон 
   Приходит в мирны сени, 
 Венчанный маком и склонен 
   На посох томной лени...

П. П. Каверин. Неизвестный художник. Карандаш, перо. Оригинал утрачен

  Мое завещание. Друзьям 

   Хочу я завтра умереть 
 И в мир волшебный наслажденья, 
 На тихий берег вод забвенья, 
 Веселой тенью отлететь... 
 Прости навек, очарованье, 
 Отрада жизни и любви! 
 Приближьтесь, о друзья мои, 
 Благоговенье и вниманье! 
 Устройте завтра шумный ход, 
 Несите радостные чаши 
 На темный берег сонных вод, 
 Где мы вели беседы наши. 
 Зовите на последний пир 
 Семелы радостного сына, 
 Эрота, друга наших лир, 
 Богов и смертных властелина. 
 Пускай веселье прибежит, 
 Махая резвою гремушкой, 
 И нас от сердца рассмешит 
 За полной пенистою кружкой. 
 Пускай игривою толпой 
 Слетят родные наши музы; 
 Им первый кубок круговой. 
 Друзья! священны нам их узы; 
 До ранней утренней звезды, 
 До тихого лучей рассвета 
 Не выйдут из руки поэта 
 Фиалы братской череды; 
 В последний раз мою цевницу, 
 Мечтаний сладостных певицу, 
 Прижму к восторженной груди. 
 И брякнут перстни золотые 
 В завет любви в последний раз. 
 Где вы, подруги молодые? 
 Летите - дорог смерти час. 
 В последний раз, томимый нежно, 
 Забуду вечность и друзей, 
 В последний раз на груди снежной 
 Упьюсь отрадой юных дней! 

   Когда ж восток озолотится 
 Во тьме денницей молодой 
 И белый топол озарится, 
 Покрытый утренней росой, 
 Подайте грозд Анакреона; 
 Он был учителем моим; 
 И я сойду путем одним 
 На грустный берег Ахерона... 
 Простите, милые друзья, 
 Подайте руку, до свиданья! 
 И дайте, дайте обещанье, 
 Когда навек укроюсь я, 
 Мое исполнить завещанье. 
 Приди, певец мой дорогой, 
 Воспевший Вакха и Темиру, 
 Тебе дарю я лень и лиру; 
 Да будут музы над тобой... 
 Ты не забудешь дружбы нашей, 
 О Пущин, ветреный мудрец! 
 Прими с моей глубокой чашей 
 Увядший миртовый венец! 
 Друзья! вам сердце оставляю 
 И память прошлых красных дней, 
 Окованных счастливой ленью 
 На ложе маков и лилей; 
 Мои стихи дарю забвенью, 
 Последний вздох, о други, ей! 
 На тихий праздник погребенья 
 Я вас обязан пригласить; 
 Веселость, друг уединенья, 
 Билеты будет разносить... 
 Стекитесь резвою толпою, 
 Главы в венках, рука с рукою, 
 И пусть на гробе, где певец 
 Исчезнет в рощах Геликона, 
 Напишет беглый ваш резец: 
 "Здесь дремлет юноша-мудрец, 
 Питомец нег и Аполлона".

  К ней 

 Эльвина, милый друг, приди, подай мне руку, 
 Я вяну, прекрати тяжелый жизни сон; 
 Скажи... увижу ли, на долгую ль разлуку 
           Я роком осужден? 

 Ужели никогда на друга друг не взглянет, 
 Иль вечной темнотой покрыты дни мои? 
 Ужели никогда нас утро не застанет 
           В объятиях любви? 

 Эльвина, почему в часы глубокой ночи 
 Я не могу тебя с восторгом обнимать, 
 На милую стремить томленья полны очи 
           И страстью трепетать? 

 И в радости немой, в блаженствах упоенья 
 Твой шепот сладостный и тихий стон внимать, 
 И в неге в скромной тьме для неги пробужденья 
           Близ милой засыпать?

  К молодой актрисе 

   Ты не наследница Клероны, 
 Не для тебя свои законы 
 Владелец Пинда начертал; 
 Тебе не много бог послал, 
 Твой голосок, телодвиженья, 
 Немые взоров обращенья 
 Не стоят, признаюсь, похвал 
 И шумных плесков удивленья; 
 Жестокой суждено судьбой 
 Тебе актрисой быть дурной. 
 Но, Клоя, ты мила собой, 
 Тебе вослед толпятся смехи, 
 Сулят любовникам утехи - 
 Итак, венцы перед тобой, 
 И несомнительны успехи. 

   Ты пленным зрителя ведешь, 
 Когда без такта ты поешь, 
 Недвижно стоя перед нами, 
 Поешь - и часто невпопад. 
 А мы усердными руками 
 Все громко хлопаем; кричат: 
 "Bravo! bravissimo! чудесно!" 
 Свистки сатириков молчат, 
 И все покорствуют прелестной. 

   Когда в неловкости своей 
 Ты сложишь руки у грудей, 
 Или подымешь их и снова 
 На грудь положишь, застыдясь; 
 Когда Милона молодого, 
 Лепеча что-то не для нас, 
 В любви без чувства уверяешь; 
 Или без памяти в слезах, 
 Холодный испуская ах! 
 Спокойно в креслы упадаешь, 
 Краснея и чуть-чуть дыша, - 
 Все шепчут: "Ах! как хороша!" 
 Увы! другую б освистали: 
 Велико дело красота. 
 О Клоя, мудрые солгали: 
 Не все на свете суета. 

   Пленяй же, Клоя, красотою; 
 Стократ блажен любовник тот, 
 Который нежно пред тобою, 
 Осмелясь, о любви поет; 
 В стихах и прозою на сцене 
 Тебя клянется обожать, 
 Кому ты можешь отвечать, 
 Не смея молвить об измене; 
 Блажен, кто может роль забыть 
 На сцене с миленькой актрисой, 
 Жать руку ей, надеясь быть 
 Еще блаженней за кулисой!

  Воспоминание 
  (К Пущину) 

 Помнишь ли, мой брат по чаше, 
 Как в отрадной тишине 
 Мы топили горе наше 
 В чистом, пенистом вине? 

 Как, укрывшись молчаливо 
 В нашем темном уголке, 
 С Вакхом нежились лениво, 
 Школьной стражи вдалеке? 

 Помнишь ли друзей шептанье 
 Вкруг бокалов пуншевых, 
 Рюмок грозное молчанье, 
 Пламя трубок грошевых? 

 Закипев, о, сколь прекрасно 
 Токи дымные текли!.. 
 Вдруг педанта глас ужасный 
 Нам послышался вдали... 

 И бутылки вмиг разбиты, 
 И бокалы все в окно - 
 Всюду по полу разлиты 
 Пунш и светлое вино. 

 Убегаем торопливо - 
 Вмиг исчез минутный страх! 
 Щек румяных цвет игривый, 
 Ум и сердце на устах, 

 Хохот чистого веселья, 
 Неподвижный, тусклый взор 
 Изменяли час похмелья, 
 Сладкий Вакха заговор. 

 О друзья мои сердечны! 
 Вам клянуся, за столом 
 Всякий год в часы беспечны 
 Поминать его вином.

  Послание к Галичу 

   Где ты, ленивец мой? 
 Любовник наслажденья! 
 Ужель уединенья 
 Не мил тебе покой? 
 Ужели мне с тобой 
 Лишь помощью бумаги 
 Минуты провождать 
 И больше не видать 
 Парнасского бродяги? 
 На Пинде мой сосед, 
 И ты от муз укрылся, 
 Минутный домосед, 
 С пенатами простился! 
 Уж темный уголок 
 И садик опустели, 
 Где мы под вечерок 
 За рюмками шумели; 
 Где Ком нас угощал 
 Форелью, пирогами, 
 И пенистый бокал 
 Нам Бахус подавал. 
 Бегут за днями дни 
 Без дружеских собраний; 
 Веселых пирований 
 Веселые сыны 
 С тобой разлучены; 
 И шумные беседы 
 И долгие обеды 
 Не столь оживлены. 

   Один в каморке тесной 
 Вечерней тишиной 
 Хочу, мудрец любезный, 
 Беседовать с тобой. 
 Уж темна ночь объемлет 
 Брега спокойных вод; 
 Мурлыча, в келье дремлет 
 Спесивый, старый кот. 
 Покамест сон прелестный, 
 Под сенью тихих крил, 
 В обители безвестной 
 Меня не усыпил, 
 Морфея в ожиданье, 
 В постеле я лежу 
 И беглое посланье 
 Без строгого старанья 
 Предателю пишу. 
 Далече той станицы, 
 Где Фебовы сестрицы 
 Мне с негой вьют досуг, 
 Скажи: среди столицы 
 Чем занят ты, мой друг? 
 Ужель приют поэта 
 Теперь средь вихря света, 
 Вдали родных полей, 
 И ближних, и друзей? 
 Ужель в театре шумном, 
 Где дюжий Аполлон 
 Партером полуумным 
 Прославлен, оглушен, 
 Измученный напевом 
 Бессмысленных стихов, 
 Ты спишь под страшным ревом 
 Актеров и смычков? 
 Или, мудрец придворный, 
 С улыбкою притворной 
 Пред лентою цветной 
 Поникнув головой, 
 С вертушкою слепой 
 Знакомиться желаешь? 
 Иль Креза за столом 
 В куплете заказном 
 Трусливо величаешь?.. 
 Нет, добрый Галич мой! 
 Поклону ты не сроден. 
 Друг мудрости прямой 
 Правдив и благороден; 
 Он любит тишину; 
 Судьбе своей послушный, 
 На барскую казну 
 Взирает равнодушно, 
 Рублям откупщика 
 Смеясь веселым часом, 
 Не снимет колпака 
 Философ пред Мидасом. 
 Пускай не дружен он 
 С Фортуною коварной, 
 Но Вакхом награжден 
 Философ благодарный, 
 Когда сей бог младой 
 Вечернею порой 
 Лафит и грог янтарный 
 С улыбкой на устах 
 В стекле ему подносит 
 И каплю выпить просит, 
 Качаясь на ногах. 
 Мечтанье обнимая, 
 Любовь его ведет, 
 И дружба молодая 
 Венки ему плетет. 
 И счастлив он, признаться, 
 На деле, не в мечтах, 
 Когда минуты мчатся 
 Веселья на крылах; 
 Когда друзья-поэты 
 С утра до ночи с ним
 Шумят, поют куплеты, 
 Пьют мозель разогретый, 
 Приятелям своим 
 Послания читают 
 И трубку разжигают 
 Безрифминым лихим!.. 

   Оставь же город скучный 
 С друзьями съединись 
 И с ними неразлучно 
 В пустыне уживись. 
 Беги, беги столицы, 
 О Галич мой, сюда! 
 Здесь, розовой денницы 
 Не видя никогда, 
 Ленясь под одеялом, 
 С Тнбурским мудрецом 
 Мы часто за бокалом 
 Проснемся - и заснем. 
 Смотри: тебе в награду 
 Наш Дельвиг, наш поэт, 
 Несет свою балладу, 
 И стансы винограду, 
 И к лилии куплет. 
 И полон становится 
 Твой малый, тесный дом; 
 Вот с милым остряком 
 Наш песельник тащится 
 По лестнице с гудком, 
 И все к тебе нагрянем - 
 И снова каждый день 
 Стихами, прозой станем 
 Мы гнать печали тень. 
 Подруги молодые 
 Нас будут посещать; 
 Нам жизни дни златые 
 Не страшно расточать. 
 Поделимся с забавой 
 Мы веком остальным, 
 С волшебницею-славой 
 И с Вакхом молодым.

  Моя эпитафия 

 Здесь Пушкин погребен; он с музой молодою, 
 С любовью, леностью провел веселый век, 
 Не делал доброго, однако ж был душою, 
 Ей-богу, добрый человек.

  Сраженный рыцарь

 Последним сияньем за рощей горя, 
 Вечерняя тихо потухла заря, 
 Темнеет долина глухая; 
 В тумане пустынном чернеет река, 
 Ленивой грядою идут облака, 
 Меж ими луна золотая. 

 Недвижные латы на холме лежат, 
 В стальной рукавице забвенный булат, 
 И щит под шеломом заржавым, 
 Вонзилися шпоры в увлаженный мох, 
 Копье раздробленно, и месяца рог 
 Покрыл их сияньем кровавым. 

 Вкруг холма обходит друг сильного - конь; 
 В очах горделивых померкнул огонь, 
 Он бранную голову клонит. 
 Беспечным копытом бьет камень долин 
 И смотрит на латы - конь верный один, 
 И дико трепещет, и стонет. 

 Во тьме заблудившись, пришелец идет, 
 Невольную робость он в сердце несет, 
 Склонясь над дорожной клюкою, 
 Заботливо смотрит в неверную даль, 
 Приближился к латам и звонкую сталь 
 Толкает усталой ногою. 

 Хладеет пришелец, - кольчуги звучат. 
 Погибшего грозно в них кости стучат, 
 По камням шелом покатился, 
 Скрывался в нем череп... при звуке глухом 
 Заржал конь ретивый - скок лётом на холм, - 
 Взглянул... и главою склонился. 

 Уж путник далече в тьме бродит ночной, 
 Все мнится, что кости хрустят под ногой... 
 Но утро денница выводит - 
 Сраженный во брани на холме лежит, 
 И латы недвижны, и шлем не стучит, 
 И конь вкруг погибшего ходит.

  К Дельвигу 
  (Ответ) 

   Послушай, муз невинных 
 Лукавый клеветник! 
 В тиши полей пустынных, 
 Природы ученик, 
 Поэтов грешный лик 
 Умножил я собою... 
 И я главой поник 
 Пред милой суетою. 
 Жуковский, наш поэт, 
 На то мне дал совет 
 И с музами сосватал. 
 Сначала я играл, 
 Шутя стихи марал, 
 А там переписал, 
 А там и напечатал, 
 И что же - рад не рад - 
 Но вот уже я брат 
 Теперь тому, другому, 
 Что делать, виноват!.. 
 Предатель, с Аполлоном 
 Ты, видно, заодно; 
 А мне прослыть Прадоном 
 Отныне суждено. 
 Везде беды застану! 
 Увы мне, метроману, 
 Куда сокроюсь я? 
 Изменники друзья 
 Невинное творенье 
 Украдкой в город шлют 
 И плод уединенья 
 Тисненью предают, - 
 Бумагу убивают! 
 Поэта окружают 
 С улыбкой остряки. 
 "Признайтесь, - нам сказали, - 
 Вы пишете стишки; 
 Увидеть их нельзя ли? 
 Вы в них изображали, 
 Конечно, ручейки, 
 Конечно, василечек, 
 Лесочек, ветерочек, 
 Барашков и цветки..." 

   О Дельвиг! начертали 
 Мне музы мой удел; 
 Но ты ль мои печали 
 Умножить захотел? 
 Меж лени и Морфея 
 Беспечных дух лелея, 
 Еще хоть год один 
 Позволь мне полениться 
 И негой насладиться, - 
 Я, право, лени сын! 
 А там, хоть нет охоты, 
 Но придут уж заботы 
 Со всех ко мне сторон: 
 И буду принужден 
 С журналами сражаться, 
 С газетой торговаться, 
 С Графовым восхищаться... 
 Помилуй, Аполлон!

  На возвращение государя императора из Парижа в 1815 году 

   Утихла брань племен; в пределах отдаленных 
 Не слышен битвы шум и голос труб военных; 
 С небесной высоты, при звуке стройных лир, 
 На землю мрачную нисходит светлый мир. 
 Свершилось!.. Русский царь, достиг ты славной цели! 
 Вотще надменные на родину летели; 
 Вотще впреди знамен бесчисленных дружин 
 В могущей дерзости венчанный исполин 
 На гибель грозно шел, влек цепи за собою: 
 Меч огненный блеснул за дымною Москвою! 
 Звезда губителя потухла в вечной мгле, 
 И пламенный венец померкнул на челе! 
 Содрогся счастья сын, и, брошенный судьбою, 
 Он землю русскую не взвидел под собою. 
 Бежит... и мести гром слетел ему вослед; 
 И с трона гордый пал... и вновь восстал... и нет! 

   Тебе, наш храбрый царь, хвала, благодаренье! 
 Когда полки врагов покрыли отдаленье, 
 Во броню ополчась, взложив пернатый шлем, 
 Колена преклонив пред вышним алтарем, 
 Ты браней меч извлек и клятву дал святую 
 От ига оградить страну свою родную. 
 Мы вняли клятве сей; и гордые сердца 
 В восторге пламенном летели вслед отца 
 И местью роковой горели и дрожали; 
 И россы пред врагом твердыней грозной стали!.. 

   "К мечам!" - раздался клик, и вихрем понеслись, 
 Знамена, восшумев, по ветру развились; 
 Обнялся с братом брат; и милым дали руку 
 Младые ратники на грустную разлуку; 
 Сразились. Воспылал свободы ярый бой, 
 И смерть хватала их холодною рукой!.. 
 А я... вдали громов, в сени твоей надежной... 
 Я тихо расцветал, беспечный, безмятежный! 
 Увы! мне не судил таинственный предел 
 Сражаться за тебя под градом вражьих стрел! 
 Сыны Бородина, о кульмские герои! 
 Я видел, как на брань летели ваши строи; 
 Душой восторженной за братьями спешил. 
 Почто ж на бранный дол я крови не пролил? 
 Почто, сжимая меч младенческой рукою, 
 Покрытый ранами, не пал я пред тобою 
 И славы под крылом наутре не почил? 
 Почто великих дел свидетелем не был? 

   О, сколь величествен, бессмертный, ты явился, 
 Когда на сильного с сынами устремился; 
 И, челы приподняв из мрачности гробов, 
 Народы, падшие под бременем оков, 
 Тяжелой цепию с восторгом потрясали 
 И с робкой радостью друг друга вопрошали: 
 "Ужель свободны мы?.. Ужели грозный пал?.. 
 Кто смелый? Кто в громах на севере восстал?.." 
 И ветхую главу Европа преклонила, 
 Царя-спасителя колена окружила 
 Освобожденною от рабских уз рукой, 
 И власть мятежная исчезла пред тобой! 

   И ныне ты к сынам, о царь наш, возвратился, 
 И край полуночи восторгом озарился! 
 Склони на свой народ смиренья полный взгляд - 
 Все лица радостью, любовию блестят. 
 Внемли - повсюду весть отрадная несется, 
 Повсюду гордый клик веселья раздается; 
 По стогнам шум, везде сияет торжество, 
 И ты среди толпы, России божество! 
 Встречать вождя побед летят твои дружины. 
 Старик, счастливый век забыв Екатерины, 
 Взирает на тебя с безмолвною слезой. 
 Ты наш, о русский царь! оставь же шлем стальной 
 И грозный меч войны, и щит - ограду нашу; 
 Излей пред Янусом священну мира чашу, 
 И, брани сокрушив могущею рукой, 
 Вселенну осени желанной тишиной!.. 
 И придут времена спокойствия златые, 
 Покроет шлемы ржа, и стрелы каленые, 
 В колчанах скрытые, забудут свой полет; 
 Счастливый селянин, не зная бурных бед, 
 По нивам повлечет плуг, миром изощренный; 
 Суда летучие, торговлей окриленны, 
 Кормами рассекут свободный океан, 
 И юные сыны воинственных славян 
 Спокойной праздности с досадой предадутся, 
 И молча некогда вкруг старца соберутся, 
 Преклонят жадный слух, и ветхим костылем 
 И стан, и ратный строй, и дальний бор с холмом 
 На прахе начертит он медленно пред ними, 
 Словами истины, свободными, простыми, 
 Им славу прошлых лет в рассказах оживит 
 И доброго царя в слезах благословит.

               * * * 

 Итак, я счастлив был, итак, и наслаждался, 
 Отрадой тихою, восторгом упивался... 
      И где веселья быстрый день? 
      Промчался лётом сновиденья, 
      Увяла прелесть наслажденья, 
 И снова вкруг меня угрюмой скуки тень!..

  Слеза 

 Вчера за чашей пуншевою 
 С гусаром я сидел 
 И молча с мрачною душою 
 На дальний путь глядел. 

 "Скажи, что смотришь на дорогу? - 
 Гусар мой вопросил. - 
 Еще по ней ты, слава богу, 
 Друзей не проводил". 

 К груди поникнув головою, 
 Я скоро прошептал: 
 "Гусар! уж нет ее со мною!.." 
 Вздохнул - и замолчал. 

 Слеза повисла на реснице 
 И канула в бокал. 
 "Дитя, ты плачешь о девице, 
 Стыдись!" - он закричал. 

 "Оставь, гусар... ох! сердцу больно. 
 Ты, знать, не горевал. 
 Увы! одной слезы довольно, 
 Чтоб отравить бокал!.."

          * * * 

 Угрюмых тройка есть певцов - 
 Шихматов, Шаховской, Шишков, 
 Уму есть тройка супостатов - 
 Шишков наш, Шаховской, Шихматов, 
 Но кто глупей из тройки злой? 
 Шишков, Шихматов, Шаховской!

  К бар. М. А. Дельвиг 

 Вам восемь лет, а мне семнадцать било. 
 И я считал когда-то восемь лет; 
 Они прошли. В судьбе своей унылой, 
 Бог знает как, я ныне стал поэт. 
 Не возвратить уже того, что было, 
 Уже я стар, мне незнакома ложь: 
 Так верьте мне - мы спасены лишь верой. 
 Послушайте. Амур, как вы, хорош; 
 Амур дитя, Амур на вас похож - 
 В мои лета вы будете Венерой. 
 Но если только буду жив, 
 Всевышней благостью Зевеса, 
 И столько же красноречив - 
 Я напишу вам, баронесса, 
 В латинском вкусе мадригал, 
 Чудесный, вовсе без искусства - 
 Не много истинных похвал, 
 Но много истинного чувства. 
 Скажу я: "Ради ваших глаз, 
 О баронесса! ради балов, 
 Когда мы все глядим на вас, 
 Взгляните на меня хоть раз 
 В награду прежних мадригалов". 
 Когда ж Амур и Гименей 
 В прелестной Марии моей 
 Поздравят молодую даму, 
 Удастся ль мне под старость дней 
 Вам посвятить эпиталаму?

  Моему Аристарху 

   Помилуй, трезвый Аристарх 
 Моих бахических посланий, 
 Не осуждай моих мечтаний 
 И чувства в ветреных стихах: 
 Плоды веселого досуга 
 Не для бессмертья рождены, 
 Но разве так сбережены 
 Для самого себя, для друга 
 Да для Темиры молодой. 
 Помилуй, сжалься надо мной - 
 Не нужны мне, поверь, уроки 
 Твоей учености сухой. 
 Я знаю сам свои пороки. 
 Конечно, беден гений мой: 
 За рифмой часто холостой, 
 Назло законам сочетанья, 
 Бегут трестопные толпой 
 На аю, аст и на ой. 
 Еще немногие признанья: 
 Я ставлю (кто же без греха?) 
 Для рифм пустые восклицанья, 
 Для меры лишних три стиха; 
 Нехорошо, но оправданья 
 Позволь мне скромно принести, 
 Мой летучие посланья 
 В потомстве будут ли двести? 
 Не думай, цензор мой угрюмый, 
 Что я, беснуясь по ночам, 
 Объятый стихотворной думой, 
 Покоем жертвую стихам; 
 Что, засветив свою лампаду, 
 Едва дыша, нахмуря взор, 
 За верный стол, кряхтя, засяду, 
 Сижу, сижу три ночи сряду 
 И высижу - трестопный вздор... 
 Так пишет (молвить не в укор) 
 Конюший дряхлого Пегаса 
 Свистов, Хлыстов или Графов, 
 Служитель отставной Парнаса, 
 Родитель стареньких стихов, 
 И од не слишком громозвучных, 
 И сказочек довольно скучных. 

   Люблю я праздность и покой, 
 Мне счастливый досуг не бремя, 
 И днем найду себе я время, 
 Когда нечаянной порой 
 Стихи кропать найдет охота, 
 На славу дружбы иль Эрота. 
 Сижу ли с добрыми друзьями, 
 Брожу ль над тихими водами 
 В дубраве темной и глухой, 
 Задумаюсь, взмахну руками, 
 На рифмах вдруг заговорю - 
 И никого уж не морю 
 Моими тайными стихами... 
 Но если я когда-нибудь, 
 Расположась перед камином, 
 Желая в неге отдохнуть, 
 Один, свободным господином, 
 Поймаю прежню мысль мою, - 
 То не для имени поэта 
 Мараю два иль три куплета 
 И их вполголоса пою. 

 Но знаешь ли, о мой гонитель, 
 Как я беседую с тобой? 
 Беспечный Пинда посетитель, 
 Я с музой нежусь молодой... 
 Уж утра яркое светило 
 Поля и рощи озарило; 
 Давно пропели петухи; 
 Вполглаза дремля - и зевая, 
 Шапеля в песнях призывая, 
 Пишу короткие стихи, 
 Среди приятного забвенья 
 Склонясь в подушку головой, 
 И в простоте, без украшенья, 
 Мои слагаю извиненья 
 Немного сонною рукой. 
 Под сенью лени неизвестной 
 Так нежился певец прелестный. 
 Когда Вер-Вера воспевал 
 Или с улыбкой рисовал 
 В непринужденном упоенье 
 Уединенный свой чердак. 
 В таком ленивом положенье 
 Стихи текут и так и сяк. 
 Возможно ли в свое творенье, 
 Уняв веселых мыслей шум, 
 Тогда вперять холодный ум, 
 Отделкой портить небылицы, 
 Плоды бродящих резвых дум, 
 И сокращать свои страницы? 

   Наш друг Лафар, Шолье, Парни, 
 Враги труда, забот, печали, 
 Не так, бывало, в прежни дни 
 Своих любовниц воспевали, 
 О вы, любезные певцы, 
 Сыны беспечности ленивой, 
 Давно вам отданы венцы 
 От музы праздности счастливой, 
 Но не блестящие дары 
 Поэзии трудолюбивой. 
 На верх фессальския горы 
 Вели вас тайные извивы; 
 Веселых граций перст игривый 
 Младые лиры оживлял, 
 И ваши чела обвивал 
 Детей пафосских рой шутливый. 
 Но я, неопытный поэт, 
 Небрежный ваших рифм наследник, 
 За вами крадуся вослед... 

   А ты, мой скучный проповедник, 
 Умерь ученый вкуса гнев! 
 Поди кричи, брани другого 
 И брось ленивца молодого, 
 Об нем тихонько пожалев.

  Тень Фонвизина 

   В раю, за грустным Ахероном, 
 Зевая в рощице густой, 
 Творец, любимый Аполлоном, 
 Увидеть вздумал мир земной. 
 То был писатель знаменитый, 
 Известный русский весельчак, 
 Насмешник, лаврами повитый, 
 Денис, невежде бич и страх. 
 "Позволь на время удалиться, - 
 Владыке ада молвил он, - 
 Постыл мне мрачный Флегетои 
 И к людям хочется явиться". 
 "Ступай!" - в ответ ему Плутон; 
 И видит он перед собою: 
 В ладье с мелькающей толпою 
 Гребет наморщенный Харон 
 Челнок ко брегу; с подорожной 
 Герой поплыл в ладье порожной 
 И вот - выходит к нам на свет. 
 Добро пожаловать, поэт! 

   Мертвец в России очутился, 
 Он ищет новости какой, 
 Но свет ни в чем не пременился. 
 Все идет той же чередой; 
 Все так же люди лицемерят, 
 Все те же песенки поют, 
 Клеветникам как прежде верят, 
 Как прежде все дела текут; 
 В окошки миллионы скачут, 
 Казну все крадут у царя, 
 Иным житье, другие плачут, 
 И мучат смертных лекаря, 
 Спокойно спят архиереи, 
 Вельможи, знатные злодеи, 
 Смеясь, в бокалы льют вино, 
 Невинных жалобе не внемлют. 
 Играют ночь, в сенате дремлют, 
 Склонясь на красное сукно; 
 Все столько ж трусов и нахалов, 
 Рублевых столько же Киприд, 
 И столько ж глупых генералов, 
 И столько ж старых волокит. 

   Вздохнул Денис: "О боже, боже! 
 Опять я вижу то ж да то же. 
 Передних грозный Демосфен, 
 Ты прав, оратор мой Петрушка: 
 Весь свет бездельная игрушка, 
 И нет в игрушке перемен. 
 Но где же братии-поэты, 
 Мои парнасские клевреты, 
 Питомцы граций молодых? 
 Желал бы очень видеть их". 
 Небес оставя светлы сени, 
 С крылатой шапкой набекрени, 
 Богов посланник молодой 
 Слетает вдруг к нему стрелой. 
 "Пойдем, - сказал Эрмий поэту, - 
 Я здесь твоим проводником, 
 Сам Феб меня просил о том; 
 С тобой успеем до рассвету 
 Певцов российских посетить, 
 Иных - лозами наградить, 
 Других - венком увить свирели". 
 Сказал, взвились и полетели. 

   Уже сокрылся ясный день, 
 Уже густела мрачна тень, 
 Уж вечер к ночи уклонялся, 
 Мелькал в окошки лунный свет, 
 И всяк, кто только не поэт, 
 Морфею сладко предавался. 
 Эрмий с веселым мертвецом 
 Влетели на чердак высокий; 
 Там Кропов в тишине глубокой 
 С бумагой, склянкой и пером 
 Сидел в раздумье за столом 
 На стуле ветхом и треногом 
 И площадным, раздутым слогом 
 На наши смертные грехи 
 Ковал и прозу и стихи. 
 "Кто он?" - "Издатель "Демокрита"! 
 Издатель, право, пресмешной, 
 Не жаждет лавров он пиита, 
 Лишь был бы только пьян порой, 
 Стихи читать его хоть тяжко, 
 А проза, ох! горька для всех; 
 Но что ж? смеяться над бедняжкой, 
 Ей-богу, братец, страшный грех; 
 Не лучше ли чердак оставить 
 И далее полет направить 
 К певцам российским записным?" 
 "Быть так, Меркурий, полетим". 
 И оба путника пустились 
 И в две минуты опустились 
 Хвостову прямо в кабинет. 
 Он не спал; добрый наш поэт 
 Унизывал на случай оду, 
 Как божий мученик кряхтел, 
 Чертил, вычеркивал, потел, 
 Чтоб стать посмешищем народу. 
 Сидит; перо в его зубах, 
 На ленте анненской табак, 
 Повсюду разлиты чернилы, 
 Сопит себе Хвостов унылый. 
 "Ба! в полночь кто катит ко мне? 
 Не брежу, полно ль, я во сне! 
 Что сталось с бедной головою! 
 Фонвизин! ты ль передо мною? 
 Помилуй! ты... конечно, он!" 
 "Я, точно я, меня Плутон 
 Из мрачного теней жилища 
 С почетным членом адских сил 
 Сюда на время отпустил. 
 Хвостов! старинный мой дружище! 
 Скажи, как время ты ведешь? 
 Здорово ль, весело ль живешь?" 
 "Увы! несчастному поэту, - 
 Нахмурясь отвечал Хвостов, - 
 Давно ни в чем удачи нету. 
 Скажу тебе без дальних слов: 
 По мне с парнасского задору 
 Хоть удавись - так в ту же пору. 
 Что я хорош, в том клясться рад, 
 Пишу, пою на всякий лад, 
 Хвалили гений мой в газетах, 
 В "Аспазии" боготворят. 
 А все последний я в поэтах, 
 Меня бранит и стар и млад,
 Читать стихов моих не хочут, 
 Куда ни сунусь, всюду свист - 
 Мне враг последний журналист, 
 Мальчишки надо мной хохочут. 
 Анастасевич лишь один, 
 Мой верный крестник, чтец и сын, 
 Своею прозой уверяет, 
 Что истукан мой увенчает 
 Потомство лавровым венцом. 
 Никто не думает о том, 
 Но я - поставлю на своем. 
 Пускай мой перукмахер снова 
 Завьет у бедного Хвостова 
 Его поэмой заказной 
 Волос остаток уж седой, 
 Геройской воружась отвагой, 
 И жизнь я кончу над бумагой 
 И буду в аде век писать 
 И притчи дьяволам читать". 
 Денис на то пожал плечами; 
 Курьер богов захохотал 
 И, над свечой взмахнув крылами, 
 Во тьме с Фонвизиным пропал. 
 Хвостов не слишком изумился, 
 Спокойно свечку засветил - 
 Вздохнул, зевнул, перекрестился, 
 Свой труд доканчивать пустился, 
 Поутру оду смастерил 
 И ею город усыпил. 

   Меж тем, поклон отдав Хвостову, 
 Творец, списавший Простакову, 
 Три ночи в мрачных чердаках
 В больших и малых городах
 Пугал российских стиходеев. 
 В своем боскете князь Шальной, 
 Краса писателей-Морфеев, 
 Сидел за книжкой записной, 
 Рисуя в ней цветки, кусточки, 
 И, движа вздохами листочки, 
 Мочил их нежною слезой; 
 Когда же призрак столь чудесный 
 Очам влюбленного предстал, 
 За платье ухватясь любезной, 
 О страх! он в обморок упал. 
 И ты, славяно-росс надутый, 
 О Безглагольник пресловутый, 
 И ты едва не побледнел
 Как будто от Шишкова взгляда; 
 Из рук упала Петриада, 
 И дикий взор оцепенел. 
 И ты, попами воскормленный, 
 Дьячком псалтири обученный, 
 Ужасный критикам старик! 
 Ты видел тени грозный лик, 
 Твоя невинная другиня, 
 Уже поблекший цвет певиц, 
 Вралих Петрополя богиня, 
 Пред ним со страха пала ниц. 
 И ежемесячный вздыхатель, 
 Что в свет бесстыдно издает 
 Кокетки старой кабинет, 
 Безграмотный школяр-писатель, 
 Был строгой тенью посещен; 
 Не спас ребенка Купидон; 
 Блюститель чести муз усердный 
 Его журил немилосердно 
 И уши выдрал бедняка; 
 Страшна Фонвизина рука! 

   "Довольно! нет во мне охоты, - 
 Сказал он, - у худых писцов 
 Лишь время тратить; от зевоты 
 Я снова умереть готов;
 Но где певец Екатерины?" 
 "На берегах поет Невы". 
 "Итак, стигийския долины 
 Еще не видел он?" - "Увы!" 
 "Увы? скажи, что значит это?" 
 "Денис! полнощный лавр отцвел, 
 Прошла весна, прошло и лето, 
 Огонь поэта охладел; 
 Ты все увидишь сам собою; 
 Слетим к певцу под сединою 
 На час послушать старика". 
 Они летят, и в три мига 
 Среди разубранной светлицы 
 Увидели певца Фелицы. 
 Почтенный старец их узнал. 
 Фонвизин тотчас рассказал 
 Свои в том мире похожденья. 
 "Так ты здесь в виде привиденья?.. - 
 Сказал Державин, - очень рад; 
 Прими мои благословенья... 
 Брысь, кошка!.. сядь, усопший брат; 
 Какая тихая погода!.. 
 Но, кстати, вот на славу ода, - 
 Послушай, братец". И старик, 
 Покашляв, почесав парик, 
 Пустился петь свое творенье, 
 Статей библейских преложенье; 
 То был из гимнов гимн прямой. 
 Чета бесплотных в удивленье 
 Внимала молча песнопенье, 
 Поникнув долу головой: 

   "Открылась тайн священных дверь!.. 
 Из бездн исходит Луцифер, 
 Смиренный, но челоперунный.
 Наполеон! Наполеон! 
 Париж, и новый Вавилон, 
 И кроткий агнец белорунный, 
 Превосходясь, как дивий Гог, 
 Упал, как дух Сатанаила, 
 Исчезла демонская сила!.. 
 Благословен господь наш бог!"... 

   "Ого! - насмешник мой воскликнул, - 
 Что лучше эдаких стихов? 
 В них смысла сам бы не проникнул 
 Покойный господин Бобров; 
 Что сделалось с тобой, Державин? 
 И ты судьбой Невтону равен, 
 Ты бог - ты червь, ты свет - ты ночь... 
 Пойдем, Меркурий, сердцу больно; 
 Пойдем - бешуся я невольно". 
 И мигом отлетел он прочь. 

   "Какое чудное явленье!" - 
 Фонвизин спутнику сказал. 
 "Оставь пустое удивленье, - 
 Эрмий с усмешкой отвечал. - 
 На Пинде славный Ломоносов 
 С досадой некогда узрел, 
 Что звучной лирой в сонме россов 
 Татарин бритый возгремел, 
 И гневом Пиндар Холмогора 
 И тайной завистью горел. 
 Но Феб услышал глас укора, 
 Его спокоить захотел, 
 И спотыкнулся мой Державин 
 Апокалипсис преложить. 
 Денис! он вечно будет славен, 
 Но, ах, почто так долго жить?" 

   "Пора домой, - вещал Эрмию 
 Ужасный рифмачам мертвец, - 
 Оставим наскоро Россию; 
 Бродить устал я наконец". 
 Но вдруг близ мельницы стучащей, 
 Средь рощи сумрачной, густой, 
 На берегу реки шумящей 
 Шалаш является простой: 
 К калитке узкая дорога; 
 В окно склонился древний клен, 
 И Фальконетов Купидон 
 Грозит с усмешкой у порога. 
 "Конечно, здесь живет певец, - 
 Сказал, обрадуясь, мертвец, - 
 Взойдем!" Взошли и что ж узрели? 
 В приятной неге, на постеле 
 Певец пенатов молодой 
 С венчанной розами главой, 
 Едва прикрытый одеялом, 
 С прелестной Лилою дремал 
 И, подрумяненный фиалом, 
 В забвенье сладостном шептал. 
 Фонвизин смотрит изумленный. 
 "Знакомый вид; но кто же он? 
 Уж не Парни ли несравненный,
 Иль Клейст? иль сам Анакреон?" 
 "Он стоит их, - сказал Меркурий, - 
 Эрата, грации, амуры 
 Венчали миртами его, 
 И Феб цевницею златою 
 Почтил любимца своего; 
 Но, лени связанный уздою
 Он только пьет, смеется, спит 
 И с Лилой нежится младою, 
 Забыв совсем, что он пиит", 
 "Так я же разбужу повесу", - 
 Сказал Фонвизин, рассердясь, 
 И в миг отдернул занавесу. 
 Певец, услыша вещий глас, 
 С досадой весь в пуху проснулся, 
 Лениво руки протянул, 
 На свет насилу проглянул,
 Потом в сторонку обернулся 
 И снова крепким сном заснул. 
 Что делать нашему герою? 
 Повеся нос, идти к покою 
 И только про себя ворчать. 
 Я слышал, будто бы с досады 
 Бранил он русских без пощады 
 И вот изволил что сказать: 
 "Когда Хвостов трудиться станет, 
 А Батюшков спокойно спать, 
 Наш гений долго не восстанет, 
 И дело не пойдет на лад".

  Послание к Юдину 

   Ты хочешь, милый друг, узнать 
 Мои мечты, желанья, цели
 И тихий глас простой свирели 
 С улыбкой дружества внимать. 
 Но можно ль резвому поэту, 
 Невольнику мечты младой, 
 В картине быстрой и живой 
 Изобразить в порядке свету 
 Все то, что в юности златой 
 Воображение мне кажет? 

   Теперь, когда в покое лень, 
 Укрыв меня в пустынну сень, 
 Своею цепью чувства вяжет, 
 И век мой тих, как ясный день, 
 Пустого неги украшенья 
 Не видя в хижине моей, 
 Смотрю с улыбкой сожаленья 
 На пышность бедных богачей 
 И, счастливый самим собою, 
 Но жажду горы серебра, 
 Не знаю завтра, ни вчера, 
 Доволен скромною судьбою 
 И думаю: "К чему певцам 
 Алмазы, яхонты, топазы, 
 Порфирные пустые вазы, 
 Драгие куклы по углам? 
 К чему им сукны Альбиона 
 И пышные чехлы Лиона 
 На модных креслах и столах, 
 И ложе шалевое в спальней? 
 Какая нужда в зеркалах? 
 Не лучше ли в деревне дальней, 
 Или в смиренном городке, 
 Вдали столиц, забот и грома, 
 Укрыться в мирном уголке, 
 С которым роскошь незнакома, 
 Где можно в праздник отдохнуть!" 
 О, если бы когда-нибудь 
 Сбылись поэта сновиденья! 
 Ужель отрад уединенья 
 Ему вкушать не суждено? 
 Мне видится мое селенье, 
 Мое Захарово; оно
 С заборами в реке волнистой, 
 С мостом и рощею тенистой 
 Зерцалом вод отражено.
 На холме домик мой; с балкона 
 Могу сойти в веселый сад, 
 Где вместе Флора и Помона
 Цветы с плодами мне дарят, 
 Где старых кленов темный ряд 
 Возносится до небосклона 
 И глухо тополи шумят, - 
 Туда зарею поспешаю 
 С смиренным заступом в руках, 
 В лугах тропинку извиваю, 
 Тюльпан и розу поливаю - 
 И счастлив в утренних трудах; 
 Вот здесь под дубом наклоненным 
 С Горацием и Лафонтеном 
 В приятных погружен мечтах. 
 Вблизи ручей шумит и скачет, 
 И мчится в влажных берегах,
 И светлый ток с досадой прячет 
 В соседних рощах и лугах. 
 Но вот уж полдень. В светлой зале 
 Весельем круглый стол накрыт; 
 Хлеб-соль на чистом покрывале, 
 Дымятся щи, вино в бокале, 
 И щука в скатерти лежит. 
 Соседи шумною толпою 
 Взошли, прервали тишину, 
 Садятся; чаш внимаем звону: 
 Все хвалят Вакха и Помону 
 И с ними красную весну... 

   Вот кабинет уединенный, 
 Где я, Москвою утомленный, 
 Вдали обманчивых красот, 
 Вдали нахмуренных забот 
 И той волшебницы лукавой, 
 Которая весь мир вертит,
 В трубу немолчную гремит, 
 И - помнится - зовется Славой, - 
 Живу с природной простотой, 
 С философической забавой 
 И с музой резвой и младой... 
 Вот мой камин - под вечер темный, 
 Осенней бурною порой, 
 Люблю под сению укромной 
 Пред ним задумчиво мечтать, 
 Вольтера, Виланда читать, 
 Или в минуту вдохновенья 
 Небрежно стансы намарать 
 И жечь потом свои творенья... 
 Вот здесь... но быстро привиденья, 
 Родясь в волшебном фонаре, 
 На белом полотне мелькают; 
 Мечты находят, исчезают, 
 Как тень на утренней заре. 
 Меж тем как в келье молчаливой 
 Во плен отдался я мечтам, 
 Рукой беспечной и ленивой 
 Разбросив рифмы здесь и там, 
 Я слышу топот, слышу ржанье. 
 Блеснув узорным чепраком, 
 В блестящем ментии сиянье 
 Гусар промчался под окном... 
 И где вы, мирные картины 
 Прелестной сельской простоты? 
 Среди воинственной долины 
 Ношусь на крыльях я мечты, 
 Огни во стане догорают; 
 Меж них, окутанный плащом, 
 С седым, усатым казаком 
 Лежу - вдали штыки сверкают, 
 Лихие ржут, бразды кусают, 
 Да изредка грохочет гром, 
 Летя с высокого раската... 
 Трепещет бранью грудь моя 
 При блеске бранного булата, 
 Огнем пылает взор, - и я 
 Лечу на гибель супостата. 
 Мой конь в ряды врагов орлом 
 Несется с грозным седоком - 
 С размаха сыплются удары. 
 О вы, отеческие лары, 
 Спасите юношу в боях! 
 Там свищет саблей он зубчатой; 
 Там кивер зыблется пернатый; ' 
 С черкесской буркой на плечах 
 И молча преклонясь ко гриве, 
 Он мчит стрелой по скользкой ниве 
 С цигарой дымною в зубах... 

   Но, лаврами побед увиты, 
 Бойцы из чаши мира пьют. 
 Военной славою забытый,
 Спешу в смиренный свой приют; 
 Нашел на поле битв и чести 
 Одни болезни, костыли, 
 На век оставил саблю мести... 
 Уж вижу в сумрачной дали 
 Мой тесный домик, рощи темны, 
 Калитку, садик, ближний пруд, 
 И снова я, философ скромый, 
 Укрылся в милый мне приют
 И, мир забыв и им забвенны, 
 Покой души вкушаю вновь...
 
  Скажи, о сердцу друг бесценный, 
 Мечта ль и дружба и любовь? 
 Доселе в резвости беспечной 
 Брели по розам дни мои; 
 В невинной ясности сердечной 
 Не знал мучений я любви, 
 Но быстро день за днем умчался; 
 Где ж детства ранние следы? 
 Прелестный возраст миновался, 
 Увяли первые цветы! 
 Уж сердце в радости не бьется 
 При милом виде мотылька, 
 Что в воздухе кружит и вьется 
 С дыханьем тихим ветерка, 
 И в беспокойстве непонятном 
 Пылаю, тлею, кровь горит, 
 И все языком, сердцу внятным, 
 О нежной страсти говорит... 
 Подруга возраста златого, 
 Подруга красных детских лет, 
 Тебя ли вижу, взоров свет, 
 Друг сердца, милая Сушкова? 
 Везде со мною образ твой, 
 Везде со мною призрак милый: 
 Во тьме полуночи унылой, 
 В часы денницы золотой.
 То на конце аллеи темной 
 Вечерней, тихою порой, 
 Одну, в задумчивости томной, 
 Тебя я вижу пред собой, 
 Твой шалью стан не покровенный, 
 Твой взор, на груди потупленный, 
 В щеках любви стыдливый цвет. 
 Все тихо; брезжит лунный свет; 
 Нахмурясь тополь шевелится, 
 Уж сумрак тусклой пеленой 
 На холмы дальние ложится, 
 И завес рощицы струится 
 Над тихо спящею волной, 
 Осеребренною луной. 
 Одна ты в рощице со мною, 
 На костыли мои склонясь, 
 Стоишь под ивою густою; 
 И ветер сумраков, резвясь, 
 На снежну грудь прохладой дует, 
 Играет локоном власов 
 И ногу стройную рисует 
 Сквозь белоснежный твой покров... 
 То часом полночи глубоким, 
 Пред теремом твоим высоким, 
 Угрюмой зимнею порой, 
 Я жду красавицу драгую - 
 Готовы сани; мрак густой; 
 Все спит, один лишь я тоскую, 
 Зову часов ленивый бой... 
 И шорох чудится глухой, 
 И вот уж шепот слышу сладкой, - 
 С крыльца прелестная сошла, 
 Чуть-чуть дыша; идет украдкой, 
 И дева друга обняла. 
 Помчались кони, вдаль пустились, 
 По ветру гривы распустились, 
 Несутся в снежной глубине, 
 Прижалась робко ты ко мне, 
 Чуть-чуть дыша; мы обомлели, 
 В восторгах чувства онемели... 
 Но что! мечтанья отлетели! 
 Увы! я счастлив был во сне... 

   В отрадной музам тишине 
 Простыми звуками свирели, 
 Мой друг, я для тебя воспел 
 Мечту, младых певцов удел.
 Питомец муз и вдохновенья, 
 Стремясь фантазии вослед, 
 Находит в сердце наслажденья 
 И на пути грозящих бед. 
 Минуты счастья золотые 
 Пускай мне Клофо не совьет: 
 В мечтах все радости земные! 
 Судьбы всемощнее поэт.

  К живописцу 

 Дитя харит и вдохновенья, 
 В порыве пламенной души, 
 Небрежной кистью наслажденья 
 Мне друга сердца напиши; 

 Красу невинности прелестной, 
 Надежды милые черты, 
 Улыбку радости небесной 
 И взоры самой красоты. 

 Вкруг тонкого Гебеи стана 
 Венерин пояс повяжи, 
 Сокрытый прелестью Альбана 
 Мою царицу окружи. 

 Прозрачны волны покрывала 
 Накинь на трепетную грудь, 
 Чтоб и под ним она дышала, 
 Хотела тайно воздохнуть. 

 Представь мечту любви стыдливой, 
 И той, которою дышу, 
 Рукой любовника счастливой 
 Внизу я имя подпишу.

              * * * 

 Известно буди всем, кто только ходит к нам: 
 Ногами не топтать парчового дивана, 
 Который получил мой праотец Фатам 
 В дар от персидского султана.

  Вишня 

 Румяной зарею 
 Покрылся восток, 
 В селе за рекою 
 Потух огонек. 

 Росой окропились 
 Цветы на полях, 
 Стада пробудились 
 На мягких лугах. 

 Туманы седые 
 Плывут к облакам, 
 Пастушки младые 
 Спешат к пастухам. 

 С журчаньем стремится 
 Источник меж гор, 
 Вдали золотится 
 Во тьме синий бор. 

 Пастушка младая 
 На рынок спешит 
 И вдаль, припевая, 
 Прилежно глядит. 

 Румянец играет 
 На полных щеках, 
 Невинность блистает 
 На робких глазах. 

 Искусной рукою 
 Коса убрана, 
 И ножка собою 
 Прельщать создана. 

 Корсетом прикрыта 
 Вся прелесть грудей, 
 Под фартуком скрыта 
 Приманка людей. 

 Пастушка приходит 
 В вишенник густой 
 И много находит 
 Плодов пред собой. 

 Хоть вид их прекрасен 
 Красотку манит, 
 Но путь к ним опасен - 
 Бедняжку страшит. 

 Подумав, решилась 
 Сих вишен поесть, 
 За ветвь ухватилась 
 На дерево взлезть. 

 Уже достигает 
 Награды своей 
 И робко ступает 
 Ногой меж ветвей. 

 Бери плод рукою - 
 И вишня твоя, 
 Но, ах! что с тобою, 
 Пастушка моя? 

 Вдали усмотрела, - 
 Спешит пастушок; 
 Нога ослабела, 
 Скользит башмачок. 

 И ветвь затрещала - 
 Беда, смерть грозит! 
 Пастушка упала, 
 Но, ах, какой вид! 

 Сучок преломленный 
 За платье задел; 
 Пастух удивленный 
 Всю прелесть узрел. 

 Среди двух прелестных 
 Белей снегу ног, 
 На сгибах чудесных 
 Пастух то зреть мог, 

 Что скрыто до время 
 У всех милых дам, 
 За что из эдема 
 Был выгнан Адам. 

 Пастушку несчастну 
 С сучка тихо снял 
 И грудь свою страстну 
 К красотке прижал. 

 Вся кровь закипела 
 В двух пылких сердцах, 
 Любовь прилетела 
 На быстрых крылах. 

 Утеха страданий 
 Двух юных сердец, 
 В любви ожиданий 
 Супругам венец. 

 Прельщенный красою, 
 Младой пастушок 
 Горячей рукою 
 Коснулся до ног. 

 И вмиг зарезвился 
 Амур в их ногах; 
 Пастух очутился 
 На полных грудях, 

 И вишню румяну 
 В соку раздавил, 
 И соком багряным 
 Траву окропил.