1816

  К Маше 

 Вчера мне Маша приказала 
 В куплеты рифмы набросать 
 И мне в награду обещала 
 Спасибо в прозе написать. 

 Спешу исполнить приказанье, 
 Года не смеют погодить: 
 Еще семь лет - и обещанье 
 Ты не исполнишь, может быть. 

 Вы чинно, молча, сложа руки, 
 В собраньях будете сидеть 
 И, жертвуя богине скуки, 
 С воксала в маскерад лететь - 

 И уж не вспомните поэта!.. 
 О Маша, Маша, поспеши - 
 И за четыре мне куплета 
 Мою награду напиши!

          * * * 

 Заутра с свечкой грошевою 
 Явлюсь пред образом святым: 
 Мой друг! остался я живым, 
 Но был уж смерти под косою: 
 Сазонов был моим слугою, 
 А Пешель - лекарем моим.

  Усы 
 Философическая ода 

 Глаза скосив на ус кудрявый, 
 Гусар с улыбкой величавой 
 Вкруг пальца завитки мотал; 
 Мудрец с обритой бородою, 
 Качая лысой головою, 
 Со вздохом усачу сказал: 

 "За уши ус твой закрученный, 
 Вином и ромом окропленный, 
 Гордится юной красотой, 
 Не знает бритвы; выписною 
 Он вечно лоснится сурьмою, 
 Расправлен гребнем и рукой. 

 Гордись, гусар! но помни вечно, 
 Что все на свете скоротечно - 
 Летят губительны часы, 
 Румяны щеки пожелтеют, 
 И черны кудри поседеют, 
 И старость выбелит усы".

  Из письма к кн. П. А. Вяземскому 

 Блажен, кто в шуме городском 
 Мечтает об уединенье, 
 Кто видит только в отдаленье 
 Пустыню, садик, сельский дом, 
 Холмы с безмолвными лесами, 
 Долину с резвым ручейком 
 И даже... стадо с пастухом! 
 Блажен, кто с добрыми друзьями 
 Сидит до ночи за столом 
 И над славенскими глупцами 
 Смеется русскими стихами; 
 Блажен, кто шумную Москву 
 Для хижинки не покидает... 
 И не во сне, а наяву 
 Свою любовницу ласкает!..

 Из письма к В. Л. Пушкину 

   Христос воскрес, питомец Феба! 
 Дай бог, чтоб милостию неба 
 Рассудок на Руси воскрес; 
 Он что-то, кажется, исчез. 
 Дай бог, чтобы во всей вселенной 
 Воскресли мир и тишина, 
 Чтоб в Академии почтенной 
 Воскресли члены ото сна; 
 Чтоб в наши грешны времена 
 Воскресла предков добродетель; 
 Чтобы Шихматовым назло 
 Воскреснул новый Буало - 
 Расколов, глупости свидетель; 
 А с ним побольше серебра 
 И золота et caetera. 

   Но да не будет воскресенья 
 Усопшей прозы и стихов. 
 Да не воскреснут от забвенья 
 Покойный господин Бобров, 
 Хвалы газетчика достойный, 
 И Николев, поэт покойный, 
 И беспокойный граф Хвостов, 
 И все, которые на свете 
 Писали слишком мудрено, 
 То есть, и хладно и темно, 
 Что очень стыдно и грешно!

  Принцу Оранскому 

 Довольно битвы мчался гром, 
 Тупился меч окровавленный, 
 И смерть погибельным крылом 
 Шумела грозно над вселенной! 

 Свершилось... взорами царей 
 Европы твердый мир основан; 
 Оковы свергнувший злодей 
 Могущей бранью снова скован. 

 Узрел он в пламени Москву - 
 И был низвержен ужас мира, 
 Покрыла падшего главу 
 Благословенного порфира. 

 И мглой повлекся окружен; 
 Притек и с буйной вдруг изменой 
 Уж воздвигал свой шаткий трои... 
 И пал отторжен от вселенной. 

 Утихло все. Не мчится гром, 
 Не блещет меч окровавленный, 
 И брань погибельным крылом 
 Не мчится грозно над вселенной. 

 Хвала, о юноша герой! 
 С героем дивным Альбиона 
 Он верных вел в последний бой 
 И мстил за лилии Бурбона. 

 Пред ним мятежных гром гремел, 
 Текли во след щиты кровавы; 
 Грозой он в бранной мгле летел 
 И разливал блистанье славы. 

 Его текла младая кровь, 
 На нем сияет язва чести: 
 Венчай, венчай его, любовь! 
 Достойный был он воин мести.

  Сон 
 (отрывок) 

   Пускай поэт с кадильницей наемной 
 Гоняется за счастьем и молвой, 
 Мне страшен свет, проходит век мой темный 
 В безвестности, заглохшею тропой. 
 Пускай певцы гремящими хвалами 
 Полубогам бессмертие дают, 
 Мой голос тих, и звучными струнами 
 Не оглашу безмолвия приют. 
 Пускай любовь Овидии поют, 
 Мне не дает покоя Цитерея, 
 Счастливых дней амуры мне не вьют: 
 Я сон пою, бесценный дар Морфея, 
 И научу, как должно в тишине 
 Покоиться в приятном, крепком сне. 

   Приди, о лень! приди в мою пустыню. 
 Тебя зовут прохлада и покой; 
 В одной тебе я зрю свою богиню; 
 Готово все для гостьи молодой. 
 Все тихо здесь - докучный шум укрылся 
 За мой порог; на светлое окно 
 Прозрачное спустилось полотно, 
 И в темный ниш, где сумрак воцарился, 
 Чуть крадется неверный свет дневной. 
 Вот мой диван. Приди ж в обитель мира; 
 Царицей будь, я пленник ныне твой. 
 Все, все твое: вот краски, кисть и лира - 
 Учи меня, води моей рукой. 

   А вы, друзья моей прелестной музы, 
 Которыми любви забыты узы, 
 Которые владычеству земли, 
 Конечно, сон спокойный предпочли, 
 О мудрецы! дивиться вам умея, 
 Для вас одних я ныне трон Морфея 
 Поэзии цветами обовью, 
 Для вас одних блаженство воспою. 
 Внемлите же с улыбкой снисхожденья 
 Моим стихам, урокам наслажденья. 

   В назначенный природой неги час 
 Хотите ли забыться каждый раз 
 В ночной тиши, средь общего молчанья, 
 В объятиях игривого мечтанья? 
 Спешите же под сельский мирный кров, 
 Там можно жить и праздно и беспечно, 
 Там прямо рай; но прочь от городов, 
 Где крик и шум ленивцев мучит вечно. 
 Согласен я: в них можно целый день 
 С прелестницей ловить веселья тень; 
 В платок зевать, блистая в модном свете; 
 На бале в ночь вертеться на паркете, 
 Но можно ли вкушать отраду снов? 
 Настала тень, - уснуть лишь я готов, 
 Обманутый призраками ночными, 
 И вот уже, при свете фонарей, 
 На бешеной четверке лошадей, 
 Стуча, гремя колесами златыми, 
 Катится Спесь под окнами моими. 
 Я дремлю вновь, вновь улица дрожит - 
 На скучный бал Рассеянье летит... 
 О боже мой! ужели здесь ложатся, 
 Чтобы всю ночь бессонницей терзаться? 
 Еще стучат, а там уже светло, 
 И где мой сон? не лучше ли в село? 
 Там рощица листочков трепетаньем, 
 В лугу поток таинственным журчаньем, 
 Златых полей, долины тишина - 
 В деревне все к томленью клонит сна. 
 О сладкий сон, ничем не возмущенный! 
 Один петух, зарею пробужденный, 
 Свой резкий крик подымет, может быть; 
 Опасен он - он может разбудить. 
 Итак, пускай, в сералях удаленны, 
 Султаны кур гордятся заключенны 
 Иль поселян сзывают на поля: 
 Мы спать хотим, любезные друзья. 
 Стократ блажен, кто может сном забыться 
 Вдали столиц, карет и петухов! 
 Но сладостью веселой ночи снов 
 Не думайте вы даром насладиться 
 Средь мирных сел, без всякого труда. 
 Что ж надобно? - Движенье, господа! 

   Похвальна лень, но есть всему пределы. 
 Смотрите: Клит, в подушках поседелый, 
 Размученный, изнеженный, больной, 
 Весь век сидит с подагрой и тоской. 
 Наступит день; несчастный, задыхаясь, 
 Кряхтя, ползет с постели на диван; 
 Весь день сидит; когда ж ночной туман 
 Подернет свет, во мраке расстилаясь, 
 С дивана Клит к постеле поползет. 
 И как же ночь несчастный проведет? 
 В покойном сне, в приятном сновиденье? 
 Нет! сон ему не радость, а мученье; 
 Не маками, тяжелою рукой 
 Ему Морфей закроет томны очи, 
 И медленной проходят чередой 
 Для бедного часы угрюмой ночи. 
 Я не хочу, как общий друг Бершу, 
 Предписывать вам тяжкие движенья: 
 Упрямый плуг, охоты наслажденья. 
 Нет, в рощи я ленивца приглашу: 
 Друзья мои, как утро здесь прекрасно! 
 В тиши полей, сквозь тайну сень дубрав 
 Как юный день сияет гордо, ясно! 
 Светлеет все; друг друга перегнав, 
 Журчат ручьи, блестят брега безмолвны; 
 Еще роса над свежей муравой; 
 Златых озер недвижно дремлют волны. 
 Друзья мои! возьмите посох свой, 
 Идите в лес, бродите по долине, 
 Крутых холмов устаньте на вершине, 
 И в долгу ночь глубок ваш будет сон. 

   Как только тень оденет небосклон, 
 Пускай войдет отрада жизни нашей, 
 Веселья бог с широкой, полной чашей, 
 И царствуй, Вакх, со всем двором своим. 
 Умеренно пируйте, други, с ним: 
 Стакана три шипящими волнами 
 Румяных вин налейте вы полней; 
 Но толстый Ком с надутыми щеками, 
 Не приходи стучаться у дверей. 
 Я рад ему, но только за обедом, 
 И дружески я в полдень уберу 
 Его дары; но, право, ввечеру 
 Гораздо я дружней с его соседом. 
 Не ужинать - святой тому закон, 
 Кому всего дороже легкий сон. 
 Брегитесь вы, о дети мудрой лени! 
 Обманчивой успокоенья тени. 
 Не спите днем: о горе, горе вам, 
 Когда дремать привыкли по часам! 
 Что ваш покой? бесчувствие глубоко. 
 Сон истинный от вас уже далеко. 
 Не знаете веселой вы мечты; 
 Ваш целый век - несносное томленье, 
 И скучен сон, и скучно пробужденье, 
 И дни текут средь вечной темноты. 

   Но ежели в глуши, близ водопада, 
 Что под горой клокочет и кипит, 
 Прелестный сон, усталости награда, 
 При шуме волн на дикий брег слетит, 
 Покроет взор туманной пеленою, 
 Обнимет вас и тихою рукою 
 На мягкий мох преклонит, осенит, - 
 О! сладостно близ шумных вод забвенье. 
 Пусть долее продлится ваш покой, 
 Завидно мне счастливца наслажденье. 

   Случалось ли ненастной вам порой 
 Дня зимнего, при позднем, тихом свете, 
 Сидеть одним, без свечки в кабинете: 
 Все тихо вкруг; березы больше нет; 
 Час от часу темнеет окон свет; 
 На потолке какой-то призрак бродит; 
 Бледнеет угль, и синеватый дым, 
 Как легкий пар, в трубу, виясь, уходит; 
 И вот, жезлом невидимым своим 
 Морфей на все неверный мрак наводит. 
 Темнеет взор; "Кандид" из ваших рук, 
 Закрывшися, упал в колени вдруг; 
 Вздохнули вы; рука на стол валится, 
 И голова с плеча на грудь катится, 
 Вы дремлете! над вами мира кров: 
 Нежданный сон приятней многих снов! 

   Душевных мук волшебный исцелитель, 
 Мой друг Морфей, мой давный утешитель! 
 Тебе всегда я жертвовать любил, 
 И ты жреца давно благословил: 
 Забуду ли то время золотое, 
 Забуду ли блаженный неги час, 
 Когда, в углу под вечер притаясь, 
 Я призывал и ждал тебя в покое... 
 Я сам не рад болтливости своей, 
 Но детских лет люблю воспоминанье. 
 Ах! умолчу ль о мамушке моей, 
 О прелести таинственных ночей, 
 Когда в чепце, в старинном одеянье, 
 Она, духов молитвой уклоня, 
 С усердием перекрестит меня 
 И шепотом рассказывать мне станет 
 О мертвецах, о подвигах Бовы... 
 От ужаса не шелохнусь, бывало, 
 Едва дыша, прижмусь под одеяло, 
 Не чувствуя ни ног, ни головы. 
 Под образом простой ночник из глины 
 Чуть освещал глубокие морщины, 
 Драгой антик, прабабушкин чепец 
 И длинный рот, где зуба два стучало, - 
 Все в душу страх невольный поселяло. 
 Я трепетал - и тихо наконец 
 Томленье сна на очи упадало. 
 Тогда толпой с лазурной высоты 
 На ложе роз крылатые мечты, 
 Волшебники, волшебницы слетали, 
 Обманами мой сон обворожали. 
 Терялся я в порыве сладких дум; 
 В глуши лесной, средь муромских пустыней 
 Встречал лихих Полканов и Добрыней, 
 И в вымыслах носился юный ум... 

   Но вы прошли, о ночи безмятежны! 
 И юности уж возраст наступил... 
 Подайте мне Альбана кисти нежны, 
 И я мечту младой любви вкусил. 
 И где ж она? Восторгами родилась, 
 И в тот же миг восторгом истребилась. 
 Проснулся я; ищу на небе день, 
 Но все молчит; луна во тьме сокрылась, 
 И вкруг меня глубокой ночи тень. 
 Но сон мой тих! беспечный сын Парнаса, 
 В ночной тиши я с рифмою не бьюсь, 
 Не вижу ввек ни Феба, ни Пегаса, 
 Ни старый двор каких-то старых муз. 

   Я не герой, по лаврам не тоскую; 
 Спокойствием и негой не торгую, 
 Не чудится мне ночью грозный бой; 
 Я не богач - и лаем пес привратный 
 Не возмущал мечты моей приятной; 
 Я не злодей, с волненьем и тоской 
 Не зрю во сне кровавых привидений, 
 Убийственных детей предрассуждений, 
 И в поздний час ужасный бледный Страх 
 Не хмурится угрюмо в головах.

  Кж. В. М. Волконской 

 On peut tres bien, mademoiselle, 
 Vous prendre pour une maquerelle, 
 Ou pour une vieille guenon, 
 Mais pour une grace, - oh, mon Dieu, non*. 

 * Очень легко, сударыня, 
 Припять Вас за сводню 
 Или за старую обезьяну, 
 Но за грацию, - о боже, нет! (франц.)

  Экспромт на Огареву 

 В молчанье пред тобой сижу. 
 Напрасно чувствую мученье, 
 Напрасно на тебя гляжу: 
 Того уж верно не скажу, 
 Что говорит воображенье.

  Окно 

 Недавно темною порою, 
 Когда пустынная луна 
 Текла туманною стезею, 
 Я видел - дева у окна 
 Одна задумчиво сидела, 
 Дышала в тайном страхе грудь, 
 Она с волнением глядела 
 На темный под холмами путь. 

 "Я здесь!" - шепнули торопливо. 
 И дева трепетной рукой 
 Окно открыла боязливо... 
 Луна покрылась темнотой. 
 "Счастливец! - молвил я с тоскою, - 
 Тебя веселье ждет одно. 
 Когда ж вечернею порою 
 И мне откроется окно?"

В. А. Жуковский. Художник П. Соколов. Гравер А. Фролов

  К Жуковскому 

   Благослови, поэт!.. В тиши парнасской сени 
 Я с трепетом склонил пред музами колени: 
 Опасною тропой с надеждой полетел, 
 Мне жребий вынул Феб, и лира мой удел. 
 Страшусь, неопытный, бесславного паденья, 
 Но пылкого смирить не в силах я влеченья, 
 Не грозный приговор на гибель внемлю я: 
 Сокрытого в веках священный судия*, 
 Страж верный прошлых лет, наперсник муз любимый 
 И бледной зависти предмет неколебимый 
 Приветливым меня вниманьем ободрил; 
 И Дмитрев слабый дар с улыбкой похвалил; 
 И славный старец наш, царей певец избранный**, 
 Крылатым гением и грацией венчанный, 
 В слезах обнял меня дрожащею рукой 
 И счастье мне предрек, незнаемое мной. 
 И ты, природою на песни обреченный! 
 Не ты ль мне руку дал в завет любви священный? 
 Могу ль забыть я час, когда перед тобой 
 Безмолвный я стоял, и молнийной струей 
 Душа к возвышенной душе твоей летела 
 И, тайно съединясь, в восторгах пламенела, -   
 Нет, нет! решился я - без страха в трудный путь, 
 Отважной верою исполнилася грудь. 
 Творцы бессмертные, питомцы вдохновенья!.. 
 Вы цель мне кажете в туманах отдаленья, 
 Лечу к безвестному отважною мечтой, 
 И, мнится, гении ваш промчался надо мной! 

   Но что? Под грозною парнасскою скалою 
 Какое зрелище открылось предо мною? 
 В ужасной темноте пещерной глубины 
 Вражды и Зависти угрюмые сыны, 
 Возвышенных творцов зоилы записные 
 Сидят - Бессмыслицы дружины боевые. 
 Далеко диких лир несется резкий вой, 
 Варяжские стихи визжит варягов строй. 
 Смех общий им ответ; над мрачными толпами 
 Во мгле два призрака склонилися главами. 
 Один на груды сел и прозы и стихов - 
 Тяжелые плоды полунощных трудов, 
 Усопших од, поэм забвенные могилы! 
 С улыбкой внемлет вой стопосложитель хилый: 
 Пред ним растерзанный стенает Тилемах; 
 Железное перо скрыпит в его перстах 
 И тянет за собой гекзаметры сухие, 
 Спондеи жесткие и дактилы тугие. 
 Ретивой музою прославленный певец, 
 Гордись - ты Мевия надутый образец! 
 Но кто другой, в дыму безумного куренья, 
 Стоит среди толпы друзей непросвещенья? 
 Торжественной хвалы к нему несется шум: 
 А он - он рифмою попрал и вкус и ум; 
 Ты ль это, слабое дитя чужих уроков, 
 Завистливый гордец, холодный Сумароков, 
 Без силы, без огня, с посредственным умом, 
 Предрассуждениям обязанный венцом 
 И с Пинда сброшенный, и проклятый Расином? 
 Ему ли, карлику, тягаться с исполином? 
 Ему ль оспоривать тот лавровый венец, 
 В котором возблистал бессмертный наш певец, 
 Веселье россиян, полунощное диво?..*** 
 Нет! в тихой Лете он потонет молчаливо, 
 Уж на челе его забвения печать, 
 Предбудущим векам что мог он передать? 
 Страшилась грация цинической свирели, 
 И персты грубые на лире костенели. 
 Пусть будет Мевием в речах превознесен - 
 Явится Депрео, исчезнет Шапелен. 

   И что ж? всегда смешным останется смешное; 
 Невежду пестует невежество слепое. 
 Оно сокрыло их во мрачный свой приют; 
 Там прозу и стихи отважно все куют, 
 Там все враги наук, все глухи - лишь не немы, 
 Те слогом Никона печатают поэмы, 
 Одни славянских од громады громоздят, 
 Другие в бешеных трагедиях хрипят, 
 Тот, верный своему мятежному союзу, 
 На сцену возведя зевающую музу, 
 Бессмертных гениев сорвать с Парнаса мнит. 
 Рука содрогнулась, удар его скользит, 
 Вотще бросается с завистливым кинжалом, 
 Куплетом ранен он, низвержен в прах журналом, - 
 При свистах критики к собратьям он бежит... 
 И маковый венец Феспису ими свит. 
 Все, руку положив на том "Тилемахиды", 
 Клянутся отомстить сотрудников обиды, 
 Волнуясь восстают неистовой толпой. 
 Беда, кто в свет рожден с чувствительной душой! 
 Кто тайно мог пленить красавиц нежной лирой, 
 Кто смело просвистал шутливою сатирой,  
 Кто выражается правдивым языком 
 И русской глупости не хочет бить челом!.. 
 Он враг отечества, он сеятель разврата! 
 И речи сыплются дождем на супостата. 

   И вы восстаньте же, парнасские жрецы, 
 Природой и трудом воспитанны певцы 
 В счастливой ереси и Вкуса и Ученья, 
 Разите дерзостных друзей Непросвещенья. 
 Отмститель гения, друг истины, поэт! 
 Лиющая с небес и жизнь и вечный свет, 
 Стрелою гибели десница Аполлона 
 Сражает наконец ужасного Пифона. 
 Смотрите: поражен враждебными стрелами, 
 С потухшим факелом, с недвижными крылами 
 К вам Озерова дух взывает: други! месть!.. 
 Вам оскорбленный вкус, вам знанья дали весть - 
 Летите на врагов: и Феб и музы с вами! 
 Разите варваров кровавыми стихами; 
 Невежество, смирясь, потупит хладный взор, 
 Спесивых риторов безграмотный собор... 

   Но вижу: возвещать нам истины опасно, 
 Уж Мевий на меня нахмурился ужасно, 
 И смертный приговор талантам возгремел. 
 Гонения терпеть ужель и мой удел? 
 Что нужды? смело вдаль, дорогою прямою, 
 Ученью руку дав, поддержанный тобою, 
 Их злобы не страшусь; мне твердый Карамзин, 
 Мне ты пример. Что крик безумных сих дружин? 
 Пускай беседуют отверженные Феба; 
 Им прозы, ни стихов не послан дар от неба. 
 Их слава - им же стыд; творенья - смех уму; 
 И в тьме возникшие низвергнутся во тьму.

^* (Карамзин. (Прим. А. С. Пушкина.))

^** (Державин. (Прим. А. С. Пушкина.))

^*** (Ломоносов. (Прим. А. С. Пушкина.))

  Осеннее утро
 
 Поднялся шум; свирелью полевой 
 Оглашено мое уединенье, 
 И с милою любви моей мечтой 
 Последнее исчезло сновиденье. 
 С небес уже скатилась ночи тень, 
 Взошла заря, сияет бледный день - 
 А вкруг меня глухое запустенье... 
 Уж нет ее... я был у берегов, 
 Где милая ходила в вечер ясный. 
 Уже нигде не встретил я прекрасной, 
 Я не нашел нигде ее следов. 
 Задумчиво бродя в глуши лесов, 
 Произносил я имя незабвенной; 
 Я звал ее - лишь глас уединенный 
 Пустых долин откликнулся вдали. 
 К ручью пришел, мечтами привлеченный, 
 Его струи медлительно текли, 
 Не трепетал в них образ несравненной. 
 Уж нет ее... до сладостной весны 
 Простился я с блаженством и с душою. 
 Уж осени холодною рукою 
 Главы берез и лип обнажены, 
 Она шумит в дубравах опустелых, 
 Там день и ночь кружится мертвый лист, 
 Стоит туман на нивах пожелтелых, 
 И слышится мгновенный ветра свист. 
 Поля, холмы, знакомые дубравы! 
 Хранители священной тишины! 
 Свидетели минувших дней забавы! 
 Забыты вы... до сладостной весны!

  Уныние 

 Мой милый друг! расстался я с тобою 
 Душой уснув, безмолвно я грущу. 
 Блеснет ли день за синею горою, 
 Взойдет ли ночь с осеннею луною, 
 Я все тебя, далекий друг, ищу; 
 Одну тебя везде воспоминаю, 
 Одну тебя в неверном вижу сне? 
 Задумаюсь - невольно призываю, 
 Заслушаюсь - твой голос слышен мне. 

 И ты со мной, о лира, приуныла, 
 Наперсница души моей больной! 
 Твоей струны печален звон глухой, 
 И лишь тоски ты голос не забыла!.. 
 О верная, грусти, грусти со мной! 
 Пускай твои небрежные напевы 
 Изобразят уныние любви, 
 И, слушая бряцания твои, 
 Пускай вздохнут задумчивые девы!

  Истина 
 
 Издавна мудрые искали 
 Забытых истины следов 
 И долго, долго толковали 
 Давнишни толки стариков. 
 Твердили: "Истина святая 
 В колодез убралась тайком", 
 И, дружно воду выпивая, 
 Кричали: "Здесь ее найдем!" 

 Но кто-то, смертных благодетель 
 (И чуть ли не старик Силен), 
 Их важной глупости свидетель, 
 Водой и криком утомлен, 
 Оставил невидимку нашу, 
 Подумал первый о вине 
 И, осушив до капли чашу, 
 Увидел истину на дне. 

  На Пучкову 

 Зачем кричишь ты, что ты дева, 
 На каждом девственном стихе? 
 О, вижу я, певица Ева, 
 Хлопочешь ты о женихе.

  Дяде, назвавшему сочинителя братом 

 Я не совсем еще рассудок потерял 
 От рифм бахических, шатаясь на Пегасе, 
 Я не забыл себя, хоть рад, хотя не рад. 
 Нет, нет - вы мне совсем не брат; 
 Вы дядя мне и на Парнасе.

  Наездники 
 
 Уж полем всадники спешат, 
 Дубравы кров покинув зыбкой, 
 Коней ласкают и смирят 
 И с гордой шепчутся улыбкой; 
 Сердца их радостью горят, 
 Огнем пылают гневны очи; 
 Лишь ты, воинственный поэт, 
 Уныл, как сумрак полуночи, 
 И бледен, как осенний свет. 
 С главою, мрачно преклоненной, 
 С укрытой горестью в груди, 
 Печальной думой увлеченный, 
 Он едет молча впереди. 
 "Певец печальный, что с тобою? 
 Один пред боем ты уныл, 
 Поник бесстрашною главою, 
 Бразды и саблю опустил. 
 Тебя ль мы зрели под мечами 
 С спокойным, дерзостным челом, 
 Всегда меж первыми рядами, 
 Все там, где битвы падал гром? 
 Ужель, невольник праздной неги, 
 Отрадней мир твоих полей, 
 Чем наши бурные набеги 
 И ночью бранный стук мечей?" 
 Но медленно певец печальный 
 Главу и взоры приподнял, 
 Взглянул угрюмо в сумрак дальный 
 И вздохом грудь поколебал. 
 "Глубокий сон в долине бранной; 
 Одни мы мчимся в тьме ночной. 
 Предчувствую конец желанный, 
 Меня зовет последний бой. 
 Расторгну цепь судьбы жестокой, 
 Влечу я с братьями в огонь; 
 Удар падет... - и одинокой 
 В долину выбежит мой конь... 
 О вы, хранимые судьбами 
 Для сладостных любви наград; 
 Любви бесценными слезами 
 Благословится ль ваш возврат? 
 Но для певца никто не дышит, 
 Его настигнет тишина; 
 Эльвина смерти весть услышит, 
 И не вздохнет об нем она... 
 В минуты сладкого спасенья, 
 О други, вспомните певца, 
 Его любовь, его мученья 
 И славу грозного конца".

  Элегия 

 Счастлив, кто в страсти сам себе 
 Без ужаса признаться смеет; 
 Кого в неведомой судьбе 
 Надежда тихая лелеет; 
 Но мне в унылой жизни нет 
 Отрады тайных наслаждений; 
 Увял надежды ранний цвет: 
 Цвет жизни сохнет от мучений! 
 Печально младость улетит, 
 И с ней увянут жизни розы. 
 Но я, любовью позабыт, 
 Любви не позабуду слезы! 

  Месяц 

 Зачем из облака выходишь, 
 Уединенная луна, 
 И на подушки, сквозь окна, 
 Сиянье тусклое наводишь? 
 Явленьем пасмурным своим 
 Ты будишь грустные мечтанья, 
 Любви напрасные страданья 
 И строгим разумом моим 
 Чуть усыпленные желанья. 
 Летите прочь, воспоминанья! 
 Засни, несчастная любовь! 
 Уж не бывать той ночи вновь, 
 Когда спокойное сиянье 
 Твоих таинственных лучей 
 Сквозь темный завес проницало 
 И бледно, бледно озаряло 
 Красу любовницы моей. 
 Почто, минуты, вы летели 
 Тогда столь быстрой чередой? 
 И тени легкие редели 
 Пред неожиданной зарей? 
 Зачем ты, месяц, укатился 
 И в небе светлом утонул? 
 Зачем луч утренний блеснул? 
 Зачем я с милою простился?

  Слово милой 

 Я Лилу слушал у клавира; 
 Она приятнее поет, 
 Чем соловей близ тихих вод 
 Или полунощная лира. 
 Упали слезы из очей, 
 И я сказал певице милой: 
 "Прелестен голос твой унылый, 
 Но слово милыя моей 
 Прелестней томных песен Лилы". 

              * * * 

   Любовь одна - веселье жизни хладной, 
 Любовь одна - мучение сердец: 
 Она дарит один лишь миг отрадный, 
 А горестям не виден и конец. 
 Стократ блажен, кто в юности прелестной 
 Сей быстрый миг поймает на лету; 
 Кто к радостям и неге неизвестной 
 Стыдливую преклонит красоту! 

   Но кто любви не жертвовал собою? 
 Вы, чувствами свободные певцы! 
 Пред милыми смирялись вы душою, 
 Вы пели страсть - и гордою рукою 
 Красавицам несли свои венцы. 
 Слепой Амур, жестокий и пристрастный, 
 Вам терния и мирты раздавал; 
 С пермесскими царицами согласный, 
 Иным из вас на радость указал; 
 Других навек печалями связал 
 И в дар послал огонь любви несчастной. 

   Наследники Тибулла и Парни! 
 Вы знаете бесценной жизни сладость; 
 Как утра луч, сияют ваши дни. 
 Певцы любви! младую пойте радость, 
 Склонив уста к пылающим устам, 
 В объятиях любовниц умирайте; 
 Стихи любви тихонько воздыхайте!.. 
 Завидовать уже не смею вам. 

   Певцы любви! вы ведали печали, 
 И ваши дни по терниям текли; 
 Вы свой конец с волненьем призывали; 
 Пришел конец, и в жизненной дали 
 Не зрели вы минутную забаву; 
 Но, не нашел блаженства ваших дней, 
 Вы встретили по крайней мере славу, 
 И мукою бессмертны вы своей! 

   Не тот удел судьбою мне назначен: 
 Под сумрачным навесом облаков, 
 В глуши долин, в печальной тьме лесов, 
 Один, один брожу уныл и мрачен. 
 В вечерний час над озером седым 
 В тоске, слезах нередко я стенаю; 
 Но ропот волн стенаниям моим 
 И шум дубрав в ответ лишь я внимаю. 
 Прервется ли души холодный сон, 
 Поэзии зажжется ль упоенье, - 
 Родится жар, и тихо стынет он: 
 Бесплодное проходит вдохновенье. 
 Пускай она прославится другим, 
 Один люблю, - он любит и любим!.. 
 Люблю, люблю!.. но к ней уж не коснется 
 Страдальца глас; она не улыбнется 
 Его стихам небрежным и простым. 
 К чему мне петь? под кленом полевым 
 Оставил я пустынному зефиру 
 Уж навсегда покинутую лиру, 
 И слабый дар как легкий скрылся дым.

  Подражание 

 Я видел смерть; она сидела 
 У тихого порога моего. 
 Я видел гроб; открылась дверь его: 
 Туда, туда моя надежда полетела... 
 Умру - и младости моей 
 Никто следов пустынных не заметит, 
 И взора милого не встретит 
 Последний взор моих очей. 
 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
 Прости, печальный мир, где темная стезя 
 Над бездной для меня лежала, 
 Где жизнь меня не утешала, 
 Где я любил, где мне любить нельзя! 
 Небес лазурная завеса, 
 Любимые холмы, ручья веселый глас, 
 Ты утро - вдохновенья час, 
 Вы, тени мирные таинственного леса, 
 И все - прости в последний раз.

  Желание 

 Я слезы лью; мне слезы утешенье; 
 И я молчу; не слышен ропот мой, 
 Моя душа, объятая тоской, 
 В ней горькое находит наслажденье. 
 О жизни сон! Лети, не жаль тебя, 
 Исчезни в тьме, пустое привиденье; 
 Мне дорого любви моей мученье, 
 Пускай умру, но пусть умру любя!

  Элегия 

 Я думал, что любовь погасла навсегда, 
 Что в сердце злых страстей умолкнул глас мятежный, 
 Что дружбы наконец отрадная звезда 
 Страдальца довела до пристани надежной, 
 С беспечной думою покоясь у брегов,
 Уж издали смотрел, указывал рукою 
 На парус бедственных пловцов, 
 Носимых гибельной грозою. 
 Я говорил: "Стократ блажен, 
 Чей век, свободою прекрасный, 
 Как век весны промчался ясной 
 И страстью не был омрачен, 
 Кто не страдал в любви напрасной, 
 Кому неведом грустный плен. 
 Блажен! но я блаженней боле. 
 Я цепь мученья разорвал, 
 Опять я дружбе... я на воле - 
 И жизни сумрачное поле 
 Веселый блеск очаровал!" 
 О, что я говорил... несчастный! 
 Минуту я заснул в неверной тишине, 
 Но мрачная любовь таилася во мне, 
 Не угасал мой пламень страстный. 
 Весельем позванный в толпу друзей моих, 
 Хотел на прежний лад настроить резву лиру, 
 Хотел еще воспеть прелестниц молодых, 
 Веселье, Вакха и Дельфиру. 
 Напрасно!.. я молчал; усталая рука 
 Лежала, томная, на лире непослушной, 
 Я все еще горел - и в грусти равнодушной 
 На игры младости взирал издалека. 
 Любовь, отрава наших дней, 
 Беги с толпой обманчивых мечтаний. 
 Не сожигай души моей, 
 Огонь мучительных желаний. 
 Летите, призраки... Амур, уж я не твой, 
 Отдай мне радости, отдай мне мой покой... 
 Брось одного меня в бесчувственной природе 
 Иль дай еще летать надежды на крылах, 
 Позволь еще заснуть и в тягостных цепях 
 Мечтать о сладостной свободе.

  Наслажденье 

 В неволе скучной увядает 
 Едва развитый жизни цвет, 
 Украдкой младость отлетает, 
 И след ее - печали след. 
 С минут бесчувственных рожденья 
 До нежных юношества лет 
 Я все не знаю наслажденья, 
 И счастья в томном сердце нет. 

 С порога жизни в отдаленье 
 Нетерпеливо я смотрел: 
 "Там, там, - мечтал я, - наслажденье!" 
 Но я за призраком летел. 
 Златые крылья развивая, 
 Волшебной нежной красотой 
 Любовь явилась молодая 
 И полетела предо мной. 

 Я вслед... но цели отдаленной, 
 Но цели милой не достиг!.. 
 Когда ж весельем окриленный 
 Настанет счастья быстрый миг? 
 Когда в сиянье возгорится 
 Светильник тусклый юных дней 
 И мрачный путь мой озарится 
 Улыбкой спутницы моей?

  Заздравный кубок 
 
 Кубок янтарный 
 Полон давно, 
 Пеной угарной 
 Блещет вино. 
 Света дороже 
 Сердцу оно; 
 Но за кого же 
 Выпью вино? 

 Здравие славы 
 Выпью ли я? 
 Бранной забавы 
 Мы не друзья! 
 Это веселье 
 Не веселит, 
 Дружбы похмелье 
 Грома бежит. 

 Жители неба, 
 Феба жрецы! 
 Здравие Феба 
 Пейте, певцы! 
 Резвой камены 
 Ласки - беда; 
 Ток Иппокрены 
 Просто вода. 

 Пейте за радость 
 Юной любви - 
 Скроется младость, 
 Дети мои... 
 Кубок янтарный 
 Полон давно. 
 Я - благодарный -  
 Пью за вино.

  Послание Лиде 

 Тебе, наперсница Венеры, 
 Тебе, которой Купидон 
 И дети резвые Цитеры 
 Украсили цветами трон, 
 Которой нежные примеры, 
 Улыбка, взоры, нежный тон 
 Красноречивей, чем Вольтеры, 
 Нам проповедуют закон 
 И Аристипов, и Глицеры, - 
 Тебе приветливый поклон, 
 Любви венок и лиры звон. 
 Презрев Платоновы химеры, 
 Твоей я святостью спасен, 
 И стал апостол мудрой веры 
 Анакреонов и Нинон, - 
 Всего... но лишь известной меры. 
 Я вижу: хмурится Зенон, 
 И вся его седая свита - 
 И мудрый друг вина Катон, 
 И скучный раб Эпафродита, 
 Сенека, даже Цицерон 
 Кричат: "Ты лжешь, профан! мученье - 
 Прямое смертных наслажденье!" 
 Друзья, согласен: плач и стон 
 Стократ, конечно, лучше смеха; 
 Терпеть - великая утеха; 
 Совет ваш вовсе не смешон: 
 Но мне он, слышите ль, не нужен, 
 Затем, что слишком он мудрен; 
 Дороже мне хороший ужин 
 Философов трех целых дюжин; 
 Я вами, право, не прельщен. 
 Собор угрюмый рассержен. 
 Но пусть кричат на супостата, 
 Их спор - лишь времени утрата: 
 Кто их примером обольщен? 
 Люблю я доброго Сократа! 
 Он в мире жил, он был умен; 
 С своею важностью притворной 
 Любил пиры, театры, жен; 
 Он, между прочим, был влюблен 
 И у Аспазии в уборной 
 (Тому свидетель сам Платон), 
 Невольник робкий и покорный, 
 Вздыхал частехонько в хитон 
 И ей с улыбкою придворной 
 Шептал: "Все призрак, ложь и сон: 
 И мудрость, и народ, и слава; 
 Что ж истинно? одна забава. 
 Поверь: одна любовь не сон!" 
 Так ладан жег прекрасной он, 
 И ею... бедная Ксантипа! 
 Твой муж, совместник Аристипа, 
 Бывал до неба вознесен. 
 Меж тем, на милых грозно лая, 
 Злой циник, негу презирая, 
 Один, всех радостей лишен, 
 Дышал, от мира отлучен. 
 Но, с бочкой странствуя пустою 
 Вослед за мудростью слепою, 
 Пустой чудак был ослеплен; 
 И, воду черпая рукою, 
 Не мог зачерпнуть счастья он.

  Фиал Анакреона 

 Когда на поклоненье 
 Ходил я в древний Пафос, 
 Поверьте мне, я видел 
 В уборной у Венеры 
 Фиал Анакреона. 
 Вином он был наполнен. 
 Кругом висели розы, 
 Зеленый плющ и мирты, 
 Сплетенные рукою 
 Царицы наслаждений. 
 На краюшке я видел 
 Печального Амура - 
 Смотрел он, пригорюнясь, 
 На пенистую влагу. 
 ("Что смотришь ты, проказник, 
 На пенистую влагу? - 
 Спросил я Купидона, - 
 Скажи, что так утихнул? 
 Не хочешь ли зачерпнуть, 
 Да ручкой не достанешь?" 
 "Нет, - отвечал малютка, - 
 Играя, в это море 
 Колчан, и лук, и стрелы 
 Я уронил, и факел 
 Погас в волнах багряных, 
 Вон, вон на дне блистают; 
 Я плавать не умею, 
 Ох, жалко мне - послушай, 
 Достань мне их оттуда!" 
 "О, нет, - сказал я богу, - 
 Спасибо, что упали; 
 Пускай там остаются".

  Делия 

 Ты ль передо много, 
 Делия моя! 
 Разлучен с тобою - 
 Сколько плакал я! 
 Ты ль передо мною, 
 Или сон мечтою 
 Обольстил меня? 

 Ты узнала ль друга? 
 Он не то, что был; 
 Но тебя, подруга! 
 Все ж не позабыл - 
 И твердит унылый: 
 "Я любим ли милой, 
 Как, бывало, был?" 

 Что теперь сравнится 
 С долею моей! 
 Вот слеза катится 
 По щеке твоей - 
 Делия стыдится?.. 
 Что теперь сравнится 
 С долею моей!

  Фавн и пастушка 
      Картины
 
         I 

 С пятнадцатой весною, 
 Как лилия с зарею,
 Красавица цветет; 
 И томное дыханье, 
 И взоров томный свет, 
 И груди трепетанье, 
 И розы нежный цвет - 
 Все юность изменяет. 
 Уж Лилу не пленяет 
 Веселый хоровод: 
 Одна у сонных вод, 
 В лесах она таится, 
 Вздыхает и томится, 
 И с нею там Эрот. 
 Когда же ночью темной 
 Ее в постеле скромной 
 Застанет тихий сон 
 С волшебницей мечтою 
 И тихою тоскою 
 Исполнит сердце он - 
 И Лила в сновиденье 
 Вкушает наслажденье 
 И шепчет: "О Филон!" 

         II 

 Кто там, в пещере темной, 
 Вечернею порой, 
 Окован ленью томной, 
 Покоится с тобой? 
 Итак, уж ты вкусила 
 Все радости любви; 
 Ты чувствуешь, о Лила, 
 Волнение в крови, 
 И с трепетом, смятеньем, 
 С пылающим лицом 
 Ты дышишь упоеньем 
 Амура под крылом. 
 О жертва страсти нежной, 
 В безмолвии гори! 
 Покойтесь безмятежно 
 До пламенной зари. 
 Для вас поток игривый 
 Угрюмой тьмой одет 
 И месяц молчаливый 
 Туманный свет лиет; 
 Здесь розы наклонились 
 Над вами в темный кров; 
 И ветры притаились, 
 Где царствует любовь... 

         III 

 Но кто там, близ пещеры, 
 В густой траве лежит? 
 На жертвенник Венеры 
 С досадой он глядит; 
 Нагнулась меж цветами 
 Косматая нога; 
 Над грустными очами 
 Нависли два рога. 
 То Фавн, угрюмый житель 
 Лесов и гор крутых, 
 Докучливый гонитель 
 Пастушек молодых. 
 Любимца Купидона - 
 Прекрасного Филона 
 Давно соперник он... 
 В приюте сладострастья 
 Он слышит вздохи счастья 
 И неги томный стон. 
 В безмолвии несчастный 
 Страданья чашу пьет 
 И в ревности напрасной 
 Горючи слезы льет. 
 Но вот ночей царица 
 Скатилась за леса, 
 И тихая денница 
 Румянит небеса; 
 Зефиры прошептали - 
 И Фавн в дремучий бор 
 Бежит сокрыть печали 
 В ущельях диких гор. 

        IV 

 Одна поутру Лила 
 Нетвердою ногой 
 Средь рощицы густой 
 Задумчиво ходила. 
 "О, скоро ль, мрак ночной, 
 С прекрасною луной 
 Ты небом овладеешь? 
 О, скоро ль, темный лес, 
 В туманах засинеешь 
 На западе небес?" 
 Но шорох за кустами 
 Ей слышится глухой, 
 И вдруг - сверкнул очами 
 Пред нею бог лесной! 
 Как вешний ветерочек, 
 Летит она в лесочек; 
 Он гонится за ней. 
 И трепетная Лила 
 Все тайны обнажила 
 Младой красы своей; 
 И нежна грудь открылась 
 Лобзаньям ветерка, 
 И стройная нога 
 Невольно обнажилась. 
 Порхая над травой, 
 Пастушка робко дышит; 
 И Фавна за собой 
 Все ближе, ближе слышит. 
 Уж чувствует она 
 Огонь его дыханья... 
 Напрасны все старанья: 
 Ты Фавну суждена! 
 Но шумная волна 
 Красавицу сокрыла: 
 Река - ее могила... 
 Нет! Лила спасена. 

        V 

 Эроты златокрылы 
 И нежный Купидон 
 На помощь юной Лилы 
 Летят со всех сторон; 
 Все бросили Цитеру, 
 И мирных сёл Венеру 
 По трепетным волнам 
 Несут они в пещеру - 
 Любви пустынный храм. 
 Счастливец был уж там. 
 И вот уже с Филоном 
 Веселье пьет она, 
 И страсти легким стоном 
 Прервалась тишина... 
 Спокойно дремлет Лила 
 На розах нег и сна, 
 И луч свой угасила 
 За облаком луна. 

        VI 

 Поникнув головою, 
 Несчастный бог лесов 
 Один с вечерней тьмою 
 Бродил у берегов. 
 "Прости, любовь и радость! - 
 Со вздохом молвил он. - 
 В печали тратить младость 
 Я роком осужден!" 
 Вдруг из лесу румяный, 
 Шатаясь, перед ним 
 Сатир явился пьяный 
 С кувшином круговым; 
 Он смутными глазами 
 Пути домой искал 
 И козьими ногами 
 Едва переступал; 
 Шел, шел и натолкнулся 
 На Фавна моего, 
 Со смехом отшатнулся, 
 Склонился на него... 
 "Ты ль это, брат любезный? - 
 Вскричал Сатир седой, - 
 В какой стране безвестной 
 Я встретился с тобой?" 
 "Ах! - молвил Фавн уныло, - 
 Завяли дни мои! 
 Все, все мне изменило, 
 Несчастен я в любви". 
 "Что слышу? От Амура 
 Ты страждешь и грустишь, 
 Малютку-бедокура 
 И ты боготворишь? 
 Возможно ль? Так забвенье 
 В кувшине почерпай 
 И чашу в утешенье 
 Наполни через край!" 
 И пена засверкала 
 И на краях шипит, 
 И с первого фиала 
 Амур уже забыт. 

         VII 

 Кто ж, дерзостный, владеет 
 Твоею красотой? 
 Неверная, кто смеет 
 Пылающей рукой 
 Бродить по груди страстной, 
 Томиться, воздыхать 
 И с Лилою прекрасной 
 В восторгах умирать? 
 Итак, ты изменила? 
 Красавица, пленяй, 
 Спеши любить, о Лила! 
 И снова изменяй. 

         VIII 

 Прошли восторги, счастье, 
 Как с утром легкий сон; 
 Где тайны сладострастья? 
 Где нежный Палемон? 
 О Лила! вянут розы 
 Минутныя любви: 
 Познай же грусть и слезы, 
 И ныне терны рви. 
 В губительном стремленье 
 За годом год летит, 
 И старость в отдаленье 
 Красавице грозит. 
 Амур уже с поклоном 
 Расстался с красотой, 
 И вслед за Купидоном 
 Веселья скрылся рой. 
 В лесу пастушка бродит, 
 Печальна и одна: 
 Кого же там находит? 
 Вдруг Фавна зрит она. 
 Философ козлоногий 
 Под липою лежал 
 И пенистый фиал, 
 Венком украсив роги, 
 Лениво осушал. 
 Хоть Фавн и не находка 
 Для Лилы прежних лет, 
 Но вздумала красотка 
 Любви раскинуть сеть: 
 Подкралась, устремила 
 На Фавна томный взор 
 И, слышал я, клонила 
 К развязке разговор, 
 Но Фавн с улыбкой злою, 
 Напеня свой фиал, 
 Качая головою, 
 Красавице сказал: 
 "Нет, Лила! я в покое - 
 Других, мой друг, лови; 
 Есть время для любви, 
 Для мудрости - другое. 
 Бывало, я тобой 
 В безумии пленялся, 
 Бывало, восхищался 
 Коварной красотой, 
 И сердце, тлея страстью, 
 К тебе меня влекло. 
 Бывало... но, по счастью, 
 Что было - то прошло".

             * * * 

 "Больны вы, дядюшка? Нет мочи, 
 Как беспокоюсь я! три ночи, 
 Поверьте, глаз я не смыкал". 
 "Да, слышал, слышал: в банк играл".

  Надпись к беседке 

 С благоговейною душой 
 Приближься, путник молодой, 
 Любви к пустынному приюту. 
 Здесь ею счастлив был я раз - 
 В восторге сладостном погас, 
 И время самое для нас 
 Остановилось на минуту.

           * * * 

 Вот Виля - он любовью дышит, 
 Он песни пишет зло, 
 Как Геркулес, сатиры пишет, 
 Влюблен, как Буало.

  На гр. А. К. Разумовского 

 Ах! боже мой, какую 
 Я слышал весть смешную: 
 Разумник получил ведь ленту голубую. 
 - Бог с ним! я недруг никому: 
 Дай бог и царствие небесное ему.

  На Баболовский дворец 

 Прекрасная! пускай восторгом насладится 
 В объятиях твоих российский полубог. 
 Что с участью твоей сравнится? 
 Весь мир у ног его - здесь у твоих он ног.

  Твой и мой 

 Бог весть за что философы, пииты 
 На твой и мой давным-давно сердиты. 
 Не спорю я с ученою толпой, 
 Но, милый друг, и верить им не смею. 
 Что, ежели б ты не была моею? 
 Что, ежели б я не был, Ниса, твой?

  К Делии 

 О Делия драгая! 
 Спеши, моя краса; 
 Звезда любви златая 
 Взошла на небеса; 
 Безмолвно месяц покатился; 
 Спеши, твой Аргус удалился, 
 И сон сомкнул его глаза. 

 Под сенью потаенной 
 Дубравной тишины, 
 Где ток уединенный 
 Сребристыя волны 
 Журчит с унылой Филомелой, 
 Готов приют любви веселый 
 И блеском освещен луны. 

 Накинут тени ночи 
 Покровы нам свои, 
 И дремлют сени рощи, 
 И быстро миг любви 
 Летит, - я весь горю желаньем, 
 Спеши, о Делия! свиданьем, 
 Спеши в объятия мои"

              * * * 

 Тошней идиллии и холодней, чем ода, 
 От злости мизантроп, от глупости поэт - 
 Как страшно над тобой забавилась природа, 
 Когда готовила на свет. 
 Боишься ты людей, как черного недуга, 
 О жалкий образец уродливой мечты! 
 Утешься, злой глупец! иметь не будешь ты 
 Ввек ни любовницы, ни друга.

  Погреб 

 О сжальтесь надо мною, 
 Товарищи друзья! 
 Красоткой молодою 
 Вконец измучен я. 

 Невольно я тоскую, 
 Горька моя судьба, 
 Несите ж круговую, 
 Откройте погреба. 

 Там, там, во льду хранится 
 Бутылок гордый строй, 
 И портера таится 
 Бочонок выписной. 

 Нам Бахус, заикаясь, 
 К нему покажет путь, - 
 Пойдемте все, шатаясь, 
 Под бочками заснуть! 

 В них сердца утешенье, 
 Награда для певцов, 
 И мук любви забвенье, 
 И жар моих стихов.

  Сравнение 

 Не хочешь ли узнать, моя драгая, 
 Какая разница меж Буало и мной? 
 У Депрео была лишь запятая, 
 А у меня две точки с запятой.

   Эпиграмма 
  (на Карамзина) 

 "Послушайте: я сказку вам начну 
 Про Игоря и про его жену, 
 Про Новгород и Царство Золотое, 
 А может быть про Грозного царя..." - 
 И, бабушка, затеяла пустое! 
 Докончи нам "Илыо-богатыря".

  Завещание Кюхельбекера 

 Друзья, простите! Завещаю 
 Вам все, чем рад и чем богат; 
 Обиды, песни - все прощаю, 
 А мне пускай долги простят.

  Куплеты
 (на слова "С позволения сказать") 

 С позволения сказать, 
 Я сердит на вас ужасно, 
 Нет! - вы просите напрасно; 
 Не хочу пера марать; 
 Можно ль честному поэту 
 Ставить к каждому куплету: 
 "С позволения сказать"? 

 С позволения сказать, 
 Престарелые красотки, 
 Пересчитывая четки, 
 Станут взапуски кричать: 
 "Это что?" - Да это скверно! 
 Сочинитель песни, верно, 
 С позволения сказать... 

 С позволения сказать, 
 Есть над чем и посмеяться; 
 Надо всем, друзья, признаться, 
 Глупых можно тьму сыскать 
 Между дам и между нами, 
 Даже, даже... меж царями, 
 С позволения сказать. 

 С позволения сказать, 
 Доктор мой кнута достоин, 
 Хоть он трус, хоть он не воин, 
 Но уж мастер воевать, 
 Лечит делом и словами, 
 Да потом и в гроб пинками, 
 С позволения сказать. 

 С позволения сказать, 
 Моськина, по мне, прекрасна. 
 Знаю, что она опасна: 
 Мужу хочется бодать; 
 Но гусары ведь невинны, 
 Что у мужа роги длинны, 
 С позволения сказать. 

 С позволения сказать, 
 Много в свете рифмодеев, 
 Все ученых грамотеев, 
 Чтобы всякий вздор писать; 
 Но, в пример и страх Европы, 
 Многим можно б высечь <- - -> 
 С позволения сказать.

      * * * 

 Боже! царя храни! 
 Славному долги дни 
 Дай на земли. 
 Гордых смирителю, 
 Слабых хранителю, 
 Всех утешителю 
 Все ниспошли. 

 Там - громкой славою, 
 Сильной державою 
 Мир он покрыл. 
 Здесь безмятежною 
 Сенью надежною, 
 Благостью нежною 
 Нас осенил. 

 Брани в ужасный час 
 Мощно хранила нас 
 Верная длань - 
 Глас умиления, 
 Благодарения, 
 Сердца стремления - 
 Вот наша дань.