Глава четырнадцатая. 19 октября

 Всему пора: уж двадцать пятый раз 
 Мы празднуем лицея день заветный. 
 Прошли года чредою незаметной, 
 И как они переменили нас!

"Была пора: наш праздник молодой..."

Приближалось 19 октября - день двадцать пятой лицейской годовщины. Обычно лицеисты первого выпуска праздновали .лицейскую годовщину в своем тесном кругу. Сейчас круг их поредел, и Пушкин получил записку от неизменного старосты лицейских годовщин, М. Л. Яковлева, спрашивавшего, не пригласить ли на этот двадцать пятый праздник лицеистов других выпусков.

Живя в Царском Селе, Пушкин не раз посещал лицей в качестве лицейского "деда", любил встречаться и беседовать со своими лицейскими "внуками", но эту, двадцать пятую, годовщину Пушкин хотел провести в тесном кругу своих товарищей по первому выпуску.

Из двадцати пяти питомцев этого выпуска на собрание пришло всего одиннадцать человек. Комовский приготовил сюрприз: явился на вечер в сохранившемся у него лицейском мундире. Старые товарищи называли друг друга лицейскими кличками: Яковлев - Паяс, Буфон, Проказник, Музыкант, Песельник; Корф - Дьячок-мордан; Тырков - Курнофеиус, Кирпичный брус; Стевен - Швед; Комовский - Лиса; Илличевский - Олосенька; Пушкин - Француз, Егоза, Сверчок.

Но Пушкин, который являлся всегда связующим звеном для своих лицейских товарищей, был настроен в этот вечер грустно, и это отразилось на общем настроении собравшихся.

По обычаю, велся протокол собрания. В экспозиции музея-квартиры мы читаем этот протокол. Первая часть его написана рукой Пушкина-

"Праздновали двадцатипятилетие лицея...

Собрались вышеупомянутые господа лицейские в доме у Яковлева и пировали следующим образом:

1) Обедали вкусно и шумно.

2) Выпили три здоровья (по заморскому toast):

а) за двадцатипятилетие лицея,

б) за благоденствие лицея,

в) за здоровье отсутствующих.

3) Читали письма, писанные некогда отсутствующим братом Кюхельбекером к одному из товарищей.

4) Читали старинные протоколы и песни и проч. бумаги, хранящиеся в архиве лицейском у старосты Яковлева.

5) Поминали лицейскую старину.

6) Пели национальные песни.

7) Пушкин начал читать стихи на 25-летие лицея, но всех стихов не припомнил и, кроме того, отозвался, что он их не докончил, но обещал докончить, списать и приобщить в оригинале к сегодняшнему протоколу".

Как пишет первый биограф Пушкина П. В. Анненков, поэт не дочитал стихотворения. Он встал, помолчал немного и при общей тишине начал читать:

 Была пора: наш праздник молодой 
 Сиял, шумел и розами венчался, 
 И с песнями бокалов звон мешался, 
 И тесною сидели мы толпой. 
 Тогда, душой беспечные невежды, 
 Мы жили все и легче и смелей, 
 Мы пили все за здравие надежды 
 И юности и всех ее затей.

При первых же словах слезы покатились из глаз его... Он положил лист на стол и отошел в угол комнаты. Кто-то из товарищей взял со стола не оконченное Пушкиным стихотворение и продолжал читать:

 Теперь не то: разгульный праздник наш 
 С приходом лет, как мы, перебесился, 
 Он присмирел, утих, остепенился, 
 Стал глуше звон его заздравных чаш; 
 Меж нами речь не так игриво льется, 
 Просторнее, грустнее мы сидим, 
 И реже смех средь песен раздается, 
 И чаще мы вздыхаем и молчим...

Автограф стихотворения 'Была пора: наш праздник молодой...'

В этом глубоком философском поэтическом раздумье о жизни, молодости и тех великих исторических событиях, свидетелями и участниками которых лицеисты были, Пушкин писал:

 Припомните, о други, с той поры, 
 Когда наш круг судьбы соединили, 
 Чему, чему свидетели мы были! 
 Игралища таинственной игры, 
 Металися смущенные народы; 
 И высились и падали цари; 
 И кровь людей то славы, то свободы, 
 То гордости багрила алтари.

Война 1812 года, восстание декабристов, революционные события на западе Европы, греческое восстание, казнь вождя испанских революционеров Риэго - все эти события бурного начала прошлого века волновали Пушкина и его лицейских товарищей и ярко отразились в этом стихотворении, где Пушкин как бы подводил итог крупнейшим событиям первой четверти XIX века...

Автограф протокола двадцать пятой лицейской годовщины

Кюхельбекер, чье имя вписал Пушкин в протокол последнего лицейского собрания, находился в то время в сибирской ссылке, в далеком Баргузине. Он посвятил своему другу не одно стихотворение. По окончании лицея Кюхельбекер как-то пришел к Пушкину. Комната была нетоплена, было холодно, и он написал:

 К тебе зашел согреть я душу... 
 Здесь не тепло; но мысль о друге, 
 О страстном пламенном певце, 
 Меня ужели не согреет? 

Уже находясь на каторге, Кюхельбекер вспоминал в одну из лицейских годовщин, с каким огнем и надеждой, с какой детской слепотой все они, товарищи по лицею, вступали когда-то в бой с жизнью. И спрашивал:

 Вспомнит ли в сей день священный, 
 В день, сердцу братьев незабвенный. 
 Меня хотя единый друг?

Друзья не забыли Кюхельбекера в день двадцать пятой лицейской годовщины. И сам он откликнулся из далекой Сибири: тайно, с оказией, переслал в Петербург свое посвященное этой годовщине стихотворение:

 Шумит поток времен. Их темный вал 
 Вновь выплеснул на берег жизни нашей 
 Священный день, в который полной чашей 
 В кругу друзей и я торжествовал... 

Старый лицейский товарищ, чей "волос поседел, но сердце бьется молодо и смело", обращается к другу своей юности:

 Чьи резче всех рисуются черты 
 Пред взорами моими? Как перуны 
 Сибирских гроз, его златые струны 
 Рокочут... Пушкин, Пушкин! это ты! 
 Твой образ - свет мне в море темноты; 
 Твои живые, вещие мечты 
 Меня не забывали в ту годину, 
 Как пил и ты, уединен, кручину...

Лицейский праздник прошел грустно. Собрались в четыре часа дня, а в половине десятого вечера уже разошлись.

Когда-то, будучи еще совсем юным, Пушкин писал:

 Суровый славянин, я слез не проливал, 
 Но понимаю их...

В день двадцать пятой лицейской годовщины Пушкин настроен был печально...

За пять лет до этого, в "святую годовщину" лицея, 19 октября 1831 года, он писал:

 Шесть мест упраздненных стоят, 
 Шести друзей не узрим боле, 
 Они разбросанные спят - 
 Кто здесь, кто там, на ратном поле, 
 Кто дома, кто в земле чужой, 
 Кого недуг, кого печали 
 Свели во мрак земли сырой, 
 И надо всеми мы рыдали. 
 И, мнится, очередь за мной, 
 Зовет меня мой Дельвиг милый, 
 Товарищ юности живой, 
 Товарищ юности унылой, 
 Товарищ песен молодых, 
 Пиров и чистых помышлений; 
 Туда, в толпу теней родных, 
 Навек от нас утекший гений.

Вильгельм Карлович Кюхельбекер. С гравюры И. Матюшина

Двадцать пятая годовщина лицея была последней, которую Пушкин праздновал в кругу лицейских друзей и товарищей. Написанное им. к этой годовщине стихотворение осталось неоконченным...