Львовское содружество

Львовское содружество

Зарождение салонов относится к середине XVIII века. По примеру западноевропейских стран, где салоны появились намного раньше, в Петербурге, а потом в Москве и других городах вельможи, как, например, И. И. Шувалов, открывали двери своих дворцов для известных литераторов, музыкантов и актеров, послушать которых собиралось светское общество. Литературные споры, чтение поэтами своих произведений, обсуждение новинок литературы, сочинение стихов, которые тут же вписывались в альбомы светских красавиц, стали обязательными в отдельных домах столицы.

Рис. 17.

Семенова Екатерина Семеновна. Гравюра Н. Уткина с рисунка О. А. Кипренского

В последней трети XVIII века в Петербурге появились и литературные кружки - небольшие объединения литераторов, обсуждавших проблемы развития литературы. В них разбирались новые произведения членов кружка, прежде чем они отдавали их в печать. Подобные общества и объединения зачастую формировали общественный вкус, влияли на развитие литературы и искусства при той слаборазвитой сети источников общественной информации, которая существовала в конце XVIII - первой трети XIX века. "Заметим, что частные, так сказать, домашние общества, - писал один из современников, - состоящие из людей, соединенных между собой свободным призванием и личными талантами и наблюдающих за ходом литературы, имели и имеют не только у нас, но и повсюду, ощутительное, хотя некоторым образом невидимое влияние на современников. В этом отношении академии и другие официальные учреждения этого рода далеко не имеют подобной силы. Такие официальные учреждения не дают знаменитым писателям, а частью заимствуют от них жизнь и направление"^*.

^* (А. В. [Уваров С. С.] Литературные воспоминания. - Современник, 1851, т. 27, № 6, с. 41.)

Членами одного такого литературного кружка, возникшего в конце 1770-х годов в Петербурге, стали Н. А. Львов, Г. Р. Державин, В. В. Капнист, И. И. Хемницер, М. Н. Муравьев. Теплая дружба и взаимные симпатии молодых людей укреплялись любовью к литературе и искусству. В разное время они приехали в Петербург, и все начинали свою карьеру с военной службы. Львов в 1767 году поступил в школу при Измайловском полку, а через три года туда же поступил приехавший из Обуховки, что на Полтавщине, Капнист. В том же 1770 году на службу в Горное ведомство, которым заведовал родственник Львова, М. Ф. Соймонов, определился Хемницер. В 1772 году поступил в Измайловский полк М. Н. Муравьев.

Через год Капнист перевелся в Преображенский полк, где уже 10 лет служил Державин. Так постепенно замыкался дружеский круг, душою которого стал Львов.

Львов подолгу жил в своем тверском имении Никольское-Черенчицы, но, как только он возвращался в Петербург, его дом наполнялся гостями. Кабинет Львова служил местом встреч и членов литературного кружка, в котором он занял ведущее место.

Талант Львова проявился не только в архитектуре. Теоретик-музыкант, ученый-геолог, рисовальщик, поэт, страстный поклонник и знаток античной литературы, человек редкостных способностей и необыкновенной активности, Львов восхищал современников своими глубокими познаниями во многих науках.

Рис. 18. Озеров Владислав Александрович. Литография неизвестного художника

Остановимся несколько подробнее на жизни львовского литературного содружества, ибо появлению в будущем и деятельности оленинского кружка в какой-то степени способствовали тесные связи Алексея Николаевича именно со Львовым, Муравьевым, Капнистом.

Литературный вкус Львова, его авторитет в вопросах эстетики признавались друзьями. Державин, доверяя вкусу и мастерству Львова, отдавал на его суд свои стихотворения. Рукописи Державина пестрят многочисленными замечаниями и поправками Львова и Капниста, которые, правда, Державин не всегда учитывал. Львов углубленно изучал античность. Его привлекала лирика Сафо, позже - Анакреона, переводы из которого он издал в 1794 году. После этого начал трудиться над своими "Анакреонтическими песнями" Державин, а затем и Капнист. Муравьев принимается за перевод "Илиады" Гомера. Для Львова и его друзей античная поэзия - образец мастерства и подражания - давала богатый материал для поэтического творчества, являясь неистощимым источником переживаний и чувств. В стихах Анакреона Львов видел "пленительную истину и простоту мыслей, такой чистый и волшебный язык, который навсегда останется предметом отчаяния для всех подражателей его".

Знакомство Оленина с Капнистом вскоре переросло в тесную дружбу. Познакомиться с ним Оленин мог и через Львова, и через Полторацких, с которыми Капнист находился в родстве и дружбе. По пути из родового имения в столицу он непременно заезжал к ним в Москве, Твери, Торжке, часто навещал в Петербурге. И, поселившись в Обуховке после выхода в отставку в 1780 году, Капнист наезжал в Петербург часто и надолго. Друзья с волнением следили за затянувшимся процессом, начатым еще много лет назад его матерью против полковницы Тарновской, захватившей их земли в Саратовской губернии. Судебный произвол, взяточничество чиновников, т. е. вся подноготная русского судопроизводства, вскрылись перед ним и послужили источником написания комедии "Ябеда".

Рис. 19. Пуиютино. Акварель неизвестного художника. ГАМ

Капнист читал неоднократно комедию у Державина, Львова, Оленина, и везде слушатели принимали ее восторженно. Однако дальше чтений дело не двигалось: все попытки напечатать пьесу или поставить ее на сцене столичного театра терпели неудачу. Только спустя два года после смерти Екатерины II, в 1798 году, комедию удалось напечатать. Она даже шла четыре раза на сцене Большого Каменного театра (на этом месте на Театральной площади находится здание Ленинградской консерватории), но указом Павла I дальнейший ее показ был запрещен, весь тираж пьесы повелевалось изъять из типографии, а Капниста, как о том ходили слухи, арестовать и немедленно отправить в Сибирь. По тем же слухам, в тот же день Павел вдруг пожелал посмотреть комедию и приказал сыграть ее в Эрмитажном театре; комедия понравилась, и еще не опустился занавес, как император повелел немедленно догнать повозку с арестантом и вернуть его в Петербург. Вслед за гонениями последовали "монаршие милости": поэта произвели в коллежские советники и определили в дирекцию императорских театров для рассмотрения пьес, поступавших туда от авторов. Однако "Ябеда" осталась под запретом.

Подобные взлеты и падения не радовали, и сразу же после неожиданной смерти Павла Капнист постарался уволиться из дирекции театров и уехал в Обуховку, откуда посылал друзьям письма и свои новые поэтические произведения для их напечатания.

Трудно определить время знакомства Оленина с Державиным, но произошло это не ранее 1791 года, когда Гаврила Романович вернулся в Петербург из Тамбова, где он исправлял должность губернатора. В более ранние годы вряд ли они встречались, так как после Пажеского корпуса Оленин пять лет находился за границей и возвратился в Петербург в 1785 году, а Державин тогда состоял правителем Олонецкой губернии, откуда затем перевелся в Тамбов. К тому времени Державин стал уже крупным поэтом, а с появлением оды "Фелица", обращенной к Екатерине II, к нему пришла литературная слава. В его доме встречались на вечерах многие известные поэты. Кроме Львова, Капниста и Муравьева - давних друзей Державина - в конце XVIII века у него бывали известный поэт и баснописец И. И. Дмитриев, поэт И. Ф. Богданович, литератор и художник-любитель П. Л. Вельяминов, двоюродный брат Н. А. Львова - литератор ф. П. Львов. Вполне возможны были встречи Оленина и с Д. И. Фонвизиным, который незадолго до своей смерти в 1792 году посещал Гаврилу Романовича.

"Все это небольшое дружеское общество Державина отличалось просвещением, талантами, вкусом, любовью к художествам, к музыке и вообще к изящному", - отмечал современник^*.

^* (Дмитриев М. Мелочи из запаса моей памяти. М., 1869, с. 37-38.)

Укреплению дружбы Державина, Капниста, Львова и Оленина содействовали и родственные отношения, возникшие между ними. Капнист после долгих и настойчивых ухаживаний женился в 1781 году на Александре Алексеевне Дьяковой, дочери обер-прокурора Сената А. А. Дьякова. Львов взял в жены сестру Сашеньки, Марию Алексеевну. Третья сестра, Дарья Алексеевна, вышла замуж в 1795 году за овдовевшего Державина, которого она очень любила. Оленин обвенчался в 1791 году с Е. М. Полторацкой, дальней родственницей Львова, и родственный круг друзей замкнулся.

В этом обществе Оленин был самым молодым (на 20 лет моложе Державина, на 12 - Львова, на 6 - Муравьева, на 5 лет - Капниста), но, по словам И. И. Дмитриева, уже известен "по его изобретательному таланту в рисованье и сведущему в художествах и древности"^*. Интересно высказывание И. И. Дмитриева о достоинствах первой жены Державина, Екатерины Яковлевны, свидетельствующее о разнообразных интересах и познаниях Оленина: "В обществе друзей своего супруга она приобрела верный вкус и здравое суждение о красотах и недостатках сочинения. От них же, а более от Н. А. Львова и А. Н. Оленина, получила основательные сведения в музыке и архитектуре"^**.

^* (Дмитриев И. И. Взгляд на мою жизнь. М., 1866, с. 57.)

^** (Дмитриев И. И. Взгляд на мою жизнь. М., 1866, с. 62.)

Интересы Оленина - античная культура в ее разнообразных формах, древняя история и литература - совпадали с интересами львовского кружка. Более того, в этом кружке можно было найти применение своим познаниям. Ярче всего это проявилось при иллюстрировании Олениным сочинений Державина.

Иллюстрация в книге XVIII века обычно использовалась в качестве украшения - в виде виньеток для заставок и концовок. Реже она применялась в прямом значении этого слова, обычно в виде фронтисписа, обобщавшего содержание сочинения.

Работа Оленина, а вместе с ним и Львова над рисунками к сочинениям Державина нарушила все представления об иллюстрации книг и роли рисунка в понимании сочинений. Их рисунки тоже носили декоративный характер и украшали издание как заставки и концовки, они сопровождали каждое стихотворение. Но не только это отличало работу художников. "Изограф... не повторяет автора, и не то изображает в лицах первый, что второй написал в стихах, но он старался домолвить то карандашом, что словами стихотворец не мог или не хотел сказать..."^* - так понимали Оленин и Львов роль художника в работе с иллюстрацией. Они стремились языком искусства дополнить сказанное автором поэтических сочинений.

^* (ИРЛИ, 16470, театр. III, л. 2.)

Всего было сделано около ста рисунков. Содержание их аллегорично, стиль классически выдержан, что было свойственно Оленину и Львову, поклонникам трудов Винкельмана. Рисунки выполнены тушью, сепией и акварелью.

В процессе работы друзей над иллюстрациями активное участие принимал и Капнист, зачастую дававший советы, как лучше представить на рисунке тот или иной сюжет, но более всего волновался Державин. Гаврила Романович придирчиво следил за каждым новым рисунком и, если он ему почему-то не нравился, обязательно требовал переделки, указывая при этом, что нужно сделать и как.

Рис. 20. 'На взятие Измаила'. Рисунок А. Н. Оленина (не позднее 1805 г.). Заставка к одноименному стихотворению Г. Р. Державина. Акварель. ИРЛИ

Оленин заботился и об изготовлении досок для печатания гравюр. Закончив переговоры с гравером, Алексей Николаевич уведомлял Державина о том, высказывая только опасение, понравится ли этот гравер Гавриле Романовичу. "Касательно до меня, я думаю, что он для вас очень выгоден, - особливо по важному пункту, где господин гравер берется доски поправлять до самого последнего экземпляра"^*, - извещал Оленин Державина.

^* (Державин. Сочинения. Изд. 2-е Я. Грота, т. 5. СПб., 1876, с. 879-880.)

По неизвестным нам причинам гравюры с рисунков так и не были сделаны, и в ноябре 1795 года Державин поднес Екатерине II рукописный экземпляр своих стихотворений с оригинальными рисунками Оленина и Львова, переплетенный в красный марокен.

Вырезать рисунки на медных досках предполагалось в Англии, куда Державин и отправил первую часть своих стихотворений, но работа не была выполнена. Более того, обратно Державин получил свою рукопись без одной страницы оды "На взятие Измаила" с заглавным рисунком, на котором был изображен огнедышащий Везувий и идущий против него с ружьем наперевес русский гренадер. Державину пришлось просить Оленина еще раз сделать рисунок, что отражено в стихотворении, где, в частности, поэт высоко оценил талант Оленина-рисовальщика:

 Обычьев русских, вида, чувства, 
 Моей поэзии изограф, 
 Чего и славный брит искусства 
 Не снес, красе возревновав; 
 В чьем рашкуле*, мелу, чернилах 
 Видна так жизнь, как в пантомимах,
 Оленин милый! Вспомяни 
 Твое мне слово - и черкни. 
 Представь мне воина, идуща 
 С прямым бесстрашием души 
 На явну смерть и смерть несуща, 
 И словом Росса напиши: 
 Как ржет пред ним Везувий ярый, 
 Над ним дождь искр, громов удары, 
 За ним - скрыл мрак его стопы -
 Лежат Геракловы столпы!..

^*(Рашкуль - березовый уголь.)

Не раньше 1805 года Державин подготовил три новых рукописных тома своих сочинений, которые также были проиллюстрированы. Снова был повторен первый том, поднесенный Екатерине II, но многие рисунки на этот раз делал И. А. Иванов под руководством Оленина. Последний по- прежнему был требователен и стремился к тому, чтобы рисунки соответствовали содержанию стихотворений. "Сейчас ко мне Иванов доставил тринадцать виньет на утверждение, как у Вашего Высокопревосходительства с ним договоренность. Я признаюсь, что, не имев стихов, мне судить об них, то есть о рисунках, очень мудрено, и потому прошу всепокорнейше с ним ко мне прислать Ваши сочинения, относительные к виньетам, Ивановым изготовленным, дабы я мог видеть, пристойно ли действие или аллегория, в виньетах представленная, с содержанием стихов, ибо много можно сказать языком богов, чего пером писать не можно"^*, - заключал Оленин свою просьбу.

^* (Жихарев С. Л. Записки современника. М.-Л., 1955, с. 303.)

Всего в этом трехтомнике около четырехсот рисунков, исполненных в карандаше, акварелью и сепией (карандашные рисунки послужили оригиналами для воспроизведения их в технике акварели).

Рис. 21. 'Три грации'. Рисунок И. А. Иванова (не позднее 1805 г.). Заставка к стихотворению Г. Р. Державина 'Оленину'. Акварель. ИРЛИ

Державин, возможно, собирался издать свои сочинения с этими рисунками, но по каким-то причинам не сделал этого.