"Историю русскую трудно писать..."

'Историю русскую трудно писать...'

Служебные обязанности обременяли Оленина и оставляли мало времени для научных исследований, особое место в которых занимали история и археология. К этим исследованиям Оленин привлек Ермолаева, знания которого углублялись год от года, сблизился с К. М. Бороздиным, тоже увлеченным археологией. В оленинском кабинете можно было встретить многих известных историков, путешественников, ученых других специальностей. А. X. Востоков после одного из визитов на Фонтанку записал в дневнике: "26 <декабря 1809 года> во вторник был у Оленина... Хотя и сегодня не имел он досугу со мной говорить, но для меня посещение сие не бесполезно было: я видел индийского грамотея Лебедева и китайского грамотея Каменского, жившего в Пекине 14 лет. Сей последний принес Оленину китайские эстампы и ландкарту. Видел Крюковского, из Парижа приехавшего, и слышал от всех сих и от других людей, приходивших к Оленину, много любопытного"^*.

^* (Сб. отделения русского языка и словесности, т. 70. СПб., 1901, № 6, с. 32.)

Можно только догадываться о содержании беседы, в которой принимал участие Герасим Степанович Аебедев, основоположник русской индологии. Двадцать лет этот человек провел в далекой стране, изучая ее язык, историю, культуру. Он организовал первый в Индии театр европейского типа, написал грамматику языка хинди, изданную в Англии в 1801 году, а возвратившись в Россию, в 1805 году выпустил книгу, посвященную описанию народных обычаев и священных обрядов Индии. Благодаря этим работам Лебедева Индия стала предметом интересов и других ученых России.

Рис. 35. Оленин Алексей Николаевич. Рисунок О. А. Кипренского. 1813. Ит. кар. ГРМ

Павел Иванович Каменский (в монашестве Петр) в 1808 году возвратился из Китая после многолетней службы в пекинской миссии. Жизнь, обычаи и нравы этой далекой страны оставались загадочными и в начале XIX века, и конечно же приезд Каменского в Петербург не мог остаться незамеченным в доме Оленина.

М. В. Крюковский - драматург, автор патриотической трагедии "Пожарский, или Освобожденная Москва" (1807), появился в столице после двухлетнего пребывания в Париже, куда он ездил "для усовершенствования трагического таланта". Несомненно, в разговорах с подобными гостями можно было почерпнуть для себя много нового и интересного каждому из присутствовавших.

Когда гости разъезжались и в доме становилось тихо, Алексей Николаевич уходил в кабинет и погружался в работу.

За окнами давно уже опустилась темная ночь. Она поглотила Фонтанку и особняки петербургских вельмож, построенные на ее берегах. Тихо в просторном доме... Только в кабинете мерцают оплывшие свечи, выхватывая из мрака маленькую фигуру Алексея Николаевича, склонившегося над огромным письменным столом. По стенам множество картин... Стол завален бумагами, книгами, картами. В центре лежит гипсовый слепок с надписью, которая и приковала внимание исследователя.

Изучены многие труды античных историков и современных западных ученых о древних славянах. Пришлось основательно поработать и с летописями, просмотреть географические карты. Исследована путем сопоставлений с другими письменными источниками каждая буква надписи. Сомнений не оставалось: надпись на камне подлинна. Усталая рука окунает кончик пера в чернильницу, замирает на миг над чистым листом бумаги, а потом быстро и решительно начинает скользить, оставляя первые строки письма известному собирателю древнерусских рукописей графу Алексею Ивановичу Мусину-Пушкину.

Письмо посвящено надписи на мраморной плите, найденной на Таманском полуострове в 1792 году. Тмутараканский камень - под таким названием вошел этот камень (или плита) в науку - сразу же привлек внимание Мусина-Пушкина. В 1794 году он издал книгу большого формата "Исследование о местоположении древнего Тмутараканского княжества" с заглавным рисунком, исполненным Олениным. Сам камень и надпись на нем обследовались вскоре после его открытия академиком П. С. Палласом, который побывал в Тамани и зарисовал находку. В надписи сообщалось, что в 1068 году князь Глеб Святославич измерил по льду ширину Керченского пролива от "Тмутороканя до Кърчева".

Рис. 36. Алексей Николаевич Оленин. Карикатура. Акварель неизвестного художника. ВМП

По-разному отнеслись современники к публикации Мусина-Пушкина. Возникли даже предположения в подделке камня и надписи, и Мусин-Пушкин обратился к Алексею Николаевичу с просьбой высказать свое мнение о находке, так как видел в нем знатока, на знания которого можно было положиться.

Оленин и Ермолаев провели кропотливую исследовательскую работу по изучению надписи, результаты которой были изложены в пространном письме Мусину-Пушкину. Оленин четко сформулировал цель этого исследования: на основании слепка надписи с камня и карт Тамани, пролива Кимерийского и южной части России, а также некоторых выписок из наших "летописцев" и др. русских и иностранных писателей, подкрепить то, что уже доказано Мусиным-Пушкиным о местоположении древнего Российского Тмутараканского княжества; и убедить, наконец, осторожных разбирателей наших летописей "в несумненной древности Тмутороканского камня и в точном местоположении сего княжества на острове Тамане"^*.

^* (А. О. [Оленин]. Письмо к графу Алексею Ивановичу Мусину-Пушкину о камне Тмутараканском, найденном на острове Тамане в 1792 году... СПб., 1806, с. 2.)

О существовании Тмутаракани знали историки XVIII века из летописей, но где она находилась? Единодушия в ответах не было: в Рязанских землях, под Азовом, у Астрахани, напротив Керчи... Оленин доказал, что Тмутаракань находилась здесь, на Таманском острове, как тогда считали Тамань, которая омывалась Азовским и Черным морями, Керченским проливом и дельтой Кубани.

Анализ текста сопровождался выписками из летописей, которые также были подвергнуты палеографическому изучению. Эта работа показала глубокое знание Олениным русских летописей.

"Письмо... о камне Тмутараканском..." явилось первым научным трудом по палеографии и эпиграфике. Автор, раскрывая методы изучения рукописей и надписей, обращал внимание на значение миниатюр и водяных знаков рукописей для датировки документов.

Письмо проникнуто озабоченностью о древнерусских письменных источниках, пока малоизученных и не собранных воедино, а без них немыслимы серьезные занятия русской историей. В заключение Оленин писал: "Доколе русская словесность не будет иметь: 1. Полного собрания, или свода всех наших летописей и разных других древних русских и иностранных книг, в коих находятся повествования о России, 2. Древней Российской географии, основанной на ясных исторических доводах, и, наконец, З. Палеографии славянороссийской, то до времени, пока все это изготовится, - историю Русскую трудно писать"^*.

^* (А. О. [Оленин]. Письмо к графу Алексею Ивановичу Мусину-Пушкину о камне Тмутараканском, найденном на острове Тамане в 1792 году... СПб., 1806, с. 46.)

В 1808 году к многочисленным должностям Оленина прибавилась еще одна - помощника директора императорской библиотеки, организация которой началась более десяти лет назад.

Все началось с того, что в один из хмурых и дождливых осенних дней 1795 года, разбрызгивая грязь и оставляя глубокие колеи на давно не чиненных дорогах петербургских окраин, в город медленно вполз нескончаемый поток телег, груженных большими тяжелыми ящиками.

Конвоируемый отрядом вооруженных казаков, обоз по Сенной улице, как тогда именовалась нынешняя Садовая, направился к Невской першпективе, но, не дойдя до нее, свернул на огромный пустырь возле Аничкова дворца. В глубине пустыря находился старый обветшалый павильон, у которого и остановился этот необыкновенный поезд. Спешившиеся казаки стали переносить в павильон тяжелые ящики. В них находились книги и эстампы, доставленные в Петербург из Польши по велению императрицы Екатерины II.

Огромная библиотека некогда принадлежала графу Иосифу Залусскому, потом - Варшавской иезуитской коллегии, а в 1773 году после уничтожения ордена иезуитов ее обратили в казенное имущество Польской республики. Но республика больше не существовала. После взятия Варшавы войсками Суворова она была уничтожена, а библиотеку как трофей отправили в Петербург в ведение Кабинета ее величества. Екатерина II намеревалась из этих книг создать библиотеку, открытую для общей пользы и просвещения. Управляющему Кабинетом В. С. Попову было поручено наблюдение за разбором книг и эстампов, а архитектору Кабинета Е. Т. Соколову повелевалось разработать проект здания, где могли бы поместиться библиотека и обсерватория с "лучшими астрономическими орудиями", в том числе и привезенным тогда из Англии Гершелевским телескопом.

Рис. 37. Оленин Алексей Николаевич и Ухтомский Андрей Григорьевич. Карикатура. Рисунок К. П. Брюллова. Калька, перо. ГРМ

Вскоре на пустыре появились подводы с бревнами, досками, кирпичом, камнем, известью и другими строительными материалами. Прибыли из разных губерний плотники, каменщики, землекопы... Невский огласился визгом пил, стуком топоров, окриками десятников и крепкими отборными словечками сотен работных людей, начавших строительство здания на углу Невского и Сенной улицы.

"Для украшения отечества, юношам привлечение, старцам пособие, праздным зрелище, занятым забава, учащимся упражнение" строилась в столице библиотека.

Смерть Екатерины II приостановила исполнение ее намерений. Через некоторое время библиотеку поручили управлению графа Шуазеля-Гуффье, француза-роялиста, бежавшего из Парижа во время революции. Графу было мало дела до будущей библиотеки, и после завершения строительства здания он предложил отдать первый этаж под квартиры чинов дворцового ведомства, а книги раздать по разным казенным местам. Началось ли это предприятие или нет, неизвестно, но позже обнаружилось, что многие книги и эстампы пропали.

В 1800 году место графа Шуазеля-Гуффье занял граф А. С. Строганов. В Петербурге его знали как большого поклонника искусства и коллекционера. В его дворце на углу Невского проспекта и Мойки находилось ценнейшее собрание картин, гравюр и медалей. Там же хранилась коллекция минералов. Он - президент Академии художеств, а теперь его попечению поручили новое дело - организацию библиотеки. Однако непосредственным управлением занимался не граф, а его помощник шевалье д'Огар. В 1802 году книги из павильона наконец были перенесены в новое здание, которое строилось 5 лет, но разбор их еще не закончили. Не завершили его и к 1808 году, когда на место д'Огара был назначен по предложению Строганова А. Н. Оленин.

"Я нашел сие книгохранилище в таком положении, которое непременно требовало совсем иного устройства как по хозяйственной его части, так и по ученой"^*, - писал в отчете новый помощник Строганова.

^* (Отчет в управлении Имп. Публичною библиотекою за 1808-1812 годы. СПб., 1813, с. 10.)

Строганов не случайно просил у императора за Оленина. Он хорошо знал способности Алексея Николаевича и как администратора, и как большого любителя литературы и искусства.

Появившись впервые в здании библиотеки, Оленин сразу же обратил внимание на беспорядок и неудобства, мешавшие скорому завершению разбора библиотеки Залусского. Здание, ставшее украшением Невского проспекта, внутри мало было приспособлено для хранения книг. Помещения книгохранилищ оказались неудобными и тесными. Второе "важное" неудобство, по мнению Оленина, заключалось в отсутствии "положительной системы" для приведения книг в порядок, т. е. единой системы классификации и расстановки. Именно в этих недостатках видел Оленин причины неудачного и долгого разбора книг, длившегося уже более двенадцати лет и которому не предвиделось скорого конца.

Прежде всего Оленин осуществил перестановку книжных шкафов, что значительно улучшило освещение книгохранилищ и позволило поставить на освободившиеся площади новые большие шкафы, количество которых увеличилось до пятидесяти. В этих шкафах разместилось около пятидесяти тысяч книг, и поставлены они были в один ряд, а не в два, три, четыре и даже пять, как это было до него. Надо ли говорить, насколько это облегчило описание книг, а позже - поиски их читателями и библиотекарями.

Позаботился Оленин и о благоустройстве помещений. В двух залах нижнего этажа, где полуциркульные окна были расположены в верхней части стен, а потому в залах не хватало света и сохранялась постоянная сырость, Оленин распорядился прорубить 10 окон, а каменные полы заменить дощатыми. Для читателей Оленин приказал изготовить несколько больших столов на первый случай и к ним необходимое количество стульев. Оленин приобрел и скульптуру для украшения главных комнат библиотеки. Гипсовые фигуры Минервы, Аполлона, Меркурия, девяти муз, а также 14 бюстов, "изображавших знаменитых в древности мужей", под его наблюдением были расставлены в залах.

Рис. 38. Оленин А. Н., Крылов И. А. и неизвестный. Карикатура. Рисунок А. О. Орловского. 1809. Ит. кар., сангина. ГИМ

Но более всего Оленина волновало отсутствие четкой библиографической системы, без которой чиновники библиотеки каждый на свой вкус и по своей системе занимались расстановкой книг (книги расставлялись даже по ранжиру). Вот почему сразу же после назначения помощником Строганова Оленин принялся изучать различные системы, чтобы выработать свою, наиболее приемлемую и обязательную для всех библиотекарей нового хранилища книг.

Около года продолжалась работа. Наконец проект нового библиографического порядка для императорской библиотеки был утвержден, а в 1809 году вышел отдельной книгой с текстом на русском, французском и частично на латинском языках.

Библиотека находилась в ведении Кабинета его величества, и Кабинет этот мало заботился о ее нуждах и штатах. Собственно, штатов и не было, как не было и ассигнований, хотя занимались оной уже около 15 лет. По каждому вопросу, который надо было решать, приходилось обращаться в Кабинет. С согласия графа Строганова Оленин в 1810 году определил штат библиотеки и написал доклад на имя Александра I, в котором обосновывал необходимость создания библиотеки, доступной широкому кругу читателей, то есть Публичной. Доклад был одобрен, библиотеке назначено 24 тысячи рублей ежегодно на содержание и приобретение новых книг и выдано единовременно 5 тысяч для покупки необходимых на первых порах принадлежностей. Кроме этих средств библиотека получала около двух с половиной тысяч в год от сдаваемых ею в аренду под лавки помещений первого этажа принадлежавшего ей дома по Садовой улице. Из ведения Кабинета библиотека перешла в ведомство Министерства народного просвещения. Важным шагом к увеличению книжных фондов явилось утверждение предложения Оленина об обязательной и безвозмездной сдаче в библиотеку типографиями и отдельными лицами, имеющими к тому отношение, всех выходящих в России книг.

Новая должность облегчала осуществление многих задуманных Олениным планов: собирание древних рукописей, которые передавались затем на хранение в депо манускриптов, их изучение и издание. Наконец, научные путешествия, археологические изыскания...

Во второй половине XVIII века, когда Россия укрепилась в северном Причерноморье и в Приазовье на землях, ранее захваченных Турцией (на этих территориях когда-то находились Боспорское царство, Херсонес Таврический и другие античные государства), интерес к археологии в России повысился, но изучение ограничивалось поверхностным описанием развалин городов и случайно найденных древностей. Увлечение древностями, собирание антиков приводило к беспорядочному поиску отдельных предметов, которые пополняли коллекции любителей, но мало что давали науке.

В 1809 году Оленин выхлопотал разрешение и 5 тысяч рублей на первую длительную археографическую экспедицию по России. В ней приняли участие К. М. Бороздин, А. И. Ермолаев, архитектор П. С. Максютин и художник И. А. Иванов, с которыми Оленин был связан научными изысканиями уже несколько лет.

Экспедицию возглавил Бороздин. Получив блестящее домашнее образование, он увлекся историей, особенно изучением древних памятников культуры. Богатейшей библиотекой его отца, сенатора М. К. Бороздина, пользовался и Ермолаев, подружившийся с Константином Матвеевичем, и дружба эта, как и служба под началом Оленина, несомненно способствовала развитию интереса к далекому прошлому России.

Рис. 39. 'Апофеоз Кутузова'. Рисунок О. А. Кипренского. Ит. кар., мел. Собрание И. В. Качурина

Вскоре после окончания Академии художеств Ермолаев стал незаменимым помощником Оленина в его исторических изысканиях. Оленин использовал способного юношу для зарисовок древностей и копирования отдельных мест из древнерусских летописей, необходимых для исследований, как это было в случае с Карамзиным во время его работы над "Историей государства Российского". Карамзин обратился за помощью к Оленину, и тот выслал ему скопированные Ермолаевым отрывки из Остромирова Евангелия. Позже Александр Иванович, проявляя интерес к истории и древним письменным источникам, превратился в серьезного палеографа.

30 мая участники экспедиции после торжественных проводов и теплых напутствий Оленина выехали из Петербурга. "Наконец исполнилось давнишнее мое желание путешествовать по России, видеть в ней места, ознаменованные великими происшествиями, и, так сказать, поклониться священным останкам отечественных древностей", - сделал первую запись в путевом дневнике Бороздин. И Оленин, и члены экспедиции понимали всю значимость этой научной поездки, и Бороздин записывает: "Много было по России путешествий... Однако ж могу заметить здесь, что главный и единственный предмет их был всегда естественная история и ее отрасли. Древностей они или совсем не описывали или описывали их только поверхностным образом, и то мимоходом. Следовательно, путешествие мое есть в России почти первое в своем роде"^*.

^* (РО ГПБ, ф. 1105, № 301, л. 1. В архивном деле указано на принадлежность этих записей А. И. Ермолаеву, что является ошибкой. Это видно хотя бы из следующих строк автора: "...вот догадки товарища моего г. Ермолаева, который под вашим (Оленина.- А. Т.) руководством образовал свои познания в палеографии и древностях" (с. 36).)

Задачи экспедиции сводились к разыскиванию уцелевших в войнах и пожарах старинных грамот, сбору сведений о территориальных границах удельных княжеств времен Древнерусского государства с целью "иметь древнюю нашу географию", о чем писал Оленин в свое время Мусину-Пушкину в "Письме... о камне Тмутараканском..."; описанию одежд, так как старинные одежды вместе с обычаями постоянно "изглаживаются" из памяти, и, наконец, зарисовке памятников старины, древних развалин. Экспедиция продолжалась до конца января 1811 года и закончилась в Москве. За это время Бороздин с товарищами посетили и обследовали Старую Ладогу, Тихвин, Устюжну, Череповец, Белозерск, Вологду, Киев, Любеч, Чернигов, Нежин, Курск, Тулу и другие места.

Каждая новая находка привлекала к себе Оленина. В исследовательской работе он проявлял завидное умение использовать и сопоставлять разнородные источники и стремился к строгой научной аргументации фактов, как, например, в случае, когда в 1809 году около Юрьева-Польского за Москвой был найден шлем с русской надписью, упоминавшей имя Федора. Оленин по месту находки и этому имени доказал, что шлем принадлежал Ярославу Всеволодовичу, носившему в крещении имя Федора, и был им утерян во время Липецкой битвы 1216 года.

Во время поездки Ермолаев писал Оленину о наиболее важных находках. Из Вологды он сообщал, что достал для Оленина несколько интересных рукописей, одна из которых относилась к XIV веку; из Галича доносил, что приобрел летописец, "заключающий происшествия города Галича, коих я ни в каком другом летописце не нашел"^*. Письма Ермолаева свидетельствуют о глубоких палеографических познаниях их автора, которые помогали ему в отборе обнаруженных материалов для отправки в Петербург или снятия копий, исполняемых по мере необходимости сразу же самим исследователем. В Киеве, например, Ермолаев при чтении грамот местных монастырей обнаружил три подложные.

^* (Прийма Ф. Я. "Слово о полку Игореве" в русском историко-литературном процессе первой трети XIX в. А., 1980, с. 75-76.)

Экспедиция выявила значительное количество рукописных материалов, интересных памятников архитектуры и искусства, состояние многих было критическим. Надо было спасать их, концентрировать письменные источники в одном месте для последующего кропотливого их изучения и издания. Кружок любителей и знатоков древностей, который формировался в Публичной библиотеке под покровительством Оленина, в последующие годы много сил приложил для выполнения именно этой сложной задачи.

Оленин, по-видимому вместе с Ермолаевым, разработал план издания русских летописей.

В "Кратком рассуждении о издании полного собрания русских дееписателей", появившемся, несомненно, после подведения итогов первой археографической экспедиции, выявившей значительное количество рукописных материалов по истории России, Оленин отмечал, что успешное изучение отечественной истории в первую очередь зависит от "собрания воедино всех источников, к сему предмету относящихся" и последующего их издания. Издание, убежден Оленин, необходимо как для дальнейшего изучения рукописей учеными, так и на случай гибели подлинника.

Оленин убежден в необходимости скорейшего издания "лучших наших летописей и древних исторических отрывков, касательно отечественной нашей истории, в самом ближайшем виде к подлинникам, дабы тем открыть обширное поле критическому разбору и к появлению на сем поприще остроумных и основательных толкователей, по следам которых новые наши историки станут уже собирать плоды с их, хотя скучных и утомительных трудов... но столь полезных для будущих русских Тацитов...^*"

^* (Сын отечества, 1814, ч. 2, № 7.)

Понимая всю важность сбора и издания летописных и документальных текстов для изучения истории России, члены оленинского кружка понимали и трудность осуществления этой работы. Еще в 1813 году Оленин обратился к обер- прокурору Синода А. Н. Голицыну с докладной запиской, где, в частности, писал: "Вашему сиятельству не безызвестно, сколько таковых (памятников словесности.- А. Г.) находится по разным церквам и монастырям русского обширного царства, в особенности в отдаленных от больших дорог храмах и обителях... Означенные книги могли бы единственно служить к ученым изысканиям, к изданию в свет тиснением любопытных из оных мест или к удовлетворению желающих видеть сии священные останки древней нашей словесности"^*. Уверенный в том, что ни один исследователь не сможет объехать все обители и церкви, разбросанные по стране, уверенный, наконец, что в монастырях не найдется способных точно скопировать древние документы и летописи, Оленин видит один выход: все рукописи "истребовать" с помощью Синода за счет библиотеки в Петербург; в библиотеке отобрать нужные, упаковать их и отправить в Синод, а потом по расписке - снова в библиотеку, где разобрать вторично и отобранное скопировать.

^* (РО ГПБ, ф. 542, № 474.)

Оленин с огорчением отмечал постоянную угрозу гибели рукописей от пожаров, сырости, т. е. от плохого их хранения. В январе 1814 года он обратился к министру народного просвещения А. К. Разумовскому с предложением начать издание русских летописей. В случае одобрения его предложения Оленин готов был взять на себя обязанность наблюдать за точностью исполнения издания. Всю научную работу, сообщал он Разумовскому, брался исполнить Ермолаев. Он же мог бы дать краткие примечания с объяснениями темных или недостающих мест в текстах^*.

^* (РО ГПБ, ф. 542, № 128.)

Следует отметить смелость и настойчивость, какие проявил в данном деле Оленин. Уже само предложение изъять рукописные книги из монастырей было довольно дерзким во времена, когда церковь была так сильна в России.

Работа по извлечению и изданию исторических источников проводилась еще во второй половине XVIII века, когда Н. И. Новиков издал многотомную "Древнюю Российскую Вивлиофику". Однако приемы издания были тогда несовершенны, отсутствовали знания археографии и палеографии. Рукописи издавались с листа, т. е. даже с теми описками, которые в свое время допустил переписчик, без специальных оговорок этих ошибок и комментариев. Оленин стремился к критическому изданию документов. Он отмечал, что следует обращать внимание на каждую деталь в рукописи, не пренебрегать надстрочными знаками, имеющими порой значение для расшифровки неясных мест, и при издании письменных памятников необходимо "надстрочные знаки или ударения наблюдать во всей строгости, ибо иные могут иногда служить к показанию настоящего чтения". И для примера он приводил свое остроумное прочтение одного неясного места в грамоте великого князя Мстислава Владимировича, данной новгородскому Юрьеву монастырю: "В конце осьмой и в начале десятой строки имя игумена вытерто и выскоблено, но по надстрочным знакам видно, что сие имя состояло из пяти букв, между коими 4 гласных и одна согласная. Сие открытие, соединенное с некоторыми другими обстоятельствами, показывает, что помянутая грамота писана была на имя бывшего в Юрьеве монастыре в 1128 г. игумена Исаии"^*.

^* (Чаев Н. С., Черепнин А. В. Русская палеография. М., 1946, с. 161.)

После "Письма... о камне Тмутараканском...", которое в 1806 году вышло отдельным изданием с прекрасными гравюрами, выполненными по рисункам Оленина, Алексей Николаевич и Ермолаев предприняли первую попытку издания свода русских летописей.

Были подобраны художники-граверы, которым предстояло точно скопировать древние рукописи, но первые опыты оказались неудачными. Исполнители "оказались не имеющими надлежащих способностей и навыков к тому роду гравировки, которая была необходима для точнейшего изображения всяких древностей, а особливо старинных письмен, - сообщал Оленин одному из глубоких знатоков древностей митрополиту Евгению.- Один остался мне способ - досужливость и таланты... А. И. Ермолаева, но многие теперь его казенные заботы, лишняя, может быть, прилежность к занятиям, ослабляющим зрение, поставили его в невозможность исполнить то, что он сам весьма желал предпринять по привязанности к вам"^*.

^* (РО ГПБ, ф. 542, № 95, л. 5.)

Алексей Николаевич все же не остановился перед неожиданно возникшими трудностями и начал готовить к этому сложному делу своего служителя Михаила Богучарова, имеющего привязанность к искусству. Богучаров оказался толковым учеником, и вскоре первые оттиски с его досок были отправлены к тому же митрополиту Евгению.

При первой же возможности Оленин избавлялся от случайных лиц, пришедших в библиотеку при графе Шуазеле-Гуффье, и зачислял в штат талантливых ученых и литераторов. В депо манускриптов, где хранились рукописи, был принят Ермолаев, позже возглавивший этот быстро растущий отдел библиотеки. Поступили на службу Гнедич, Крылов, потом и А. X. Востоков, поэт и филолог-славист.

Служба в библиотеке под началом Оленина давала не только средства к существованию, хотя и незначительные, но и возможность научной и литературной деятельности.

Большую работу вновь принятые помощники Оленина проделали и в самой библиотеке в связи с предстоявшим ее открытием, которое предполагалось в 1812 году. Были утверждены "Начертания подробных правил для управления императорскою библиотекою", сшиты новые мундиры для служащих, но события двенадцатого года заставили отложить торжества до более удобного случая.

Началась война с Наполеоном.