И в шутку и всерьез

И в шутку и всерьез

В послевоенные годы ширится круг знакомых и друзей оленинского дома. Один из них - приехавший в 1815 году в Петербург Василий Андреевич Жуковский.

Еще в 1813 году Оленин принял участие в подготовке виньет к стихотворению Жуковского "Певец во стане русских воинов", принесшему широкую известность поэту; он же готовил эскизы рисунков и к стихотворному посланию "Императору Александру".

В Петербурге у Жуковского имелись старые друзья - А. И. Тургенев, Д. Н. Блудов, Д. А. Кавелин, Д. В. Дашков, но быстро завязывались и новые знакомства, о которых он сообщал в одном из писем: "Вот люди, с которыми здесь не пусто, а весело и легко. Впрочем я не заметил, чтобы мне здесь и с прочими тяжело было... Прочие самые интересные знакомства: Уваров, с которым моя связь еще не имеет для меня самого надлежащей определенности; Крылов, тонкий человек под видом простодушного медведя; Оленин, маленький человечек, у него я бываю часто; жена его любезная и ласковая и довольно умная женщина"^*.

^* (Уткинский сборник. М., 1904, с. 13.)

Часто бывая у Алексея Николаевича, он потом не без иронии писал, что дом его "есть место собрания авторов, которых он хочет быть диктатором, - в этом доме бывал и Батюшков, которого место теперь занял я; здесь бранят Шишкова, и если не бранят Карамзина, то по крайней мере спорят с теми, кто его хвалит"^*.

^* (Уткинский сборник. М., 1904, с. 13.)

Сам Василий Андреевич принадлежал к кругу Карамзина, под воздействием которого формировались его литературно-эстетические воззрения. Не случайно поэтому Жуковский обращал внимание на то, как воспринимали Карамзина у Олениных.

Рис. 45. Оленина Мария Сергеевна. Рисунок Ш. Ф. Мазера. 1848. Граф. кар. Музей А. С. Пушкина в Торжке

Ко многим молодым поэтам, объединившимся в Москве вокруг Карамзина, члены оленинского кружка относились поначалу настороженно. Правда, Батюшков высоко ценил Карамзина, но долго не был знаком с ним, как и с московским "Парнасом", некогда осмеянным в "Видении на берегах Леты". Он же первым из оленинского кружка встретился с "москвичами" в 1810 году, когда приезжал в Москву. Начальные отзывы о служителях музы были нелестны: "Я познакомился здесь со всем Парнасом, кроме Карамзина, который болен отчаянно. Эдаких рож и не видывал". Потом мнение о многих литераторах у Батюшкова изменится, он сойдется и вступит в переписку с Жуковским и Вяземским, и это сближение с москвичами-карамзинистами будет настолько быстрым, что Гнедич выскажет по этому поводу сильное беспокойство: "Батюшкова я нашел больного, кажется от московского воздуха, зараженного чувствительностью, сырого от слез, проливаемых авторами, и густого от их воздыханий. Я почти выгнал его из Москвы"^*.

^* (Тиханов П. Николай Иванович Гнедич, с. 40.)

Мнение Гнедича о "московском Парнасе" такое же, как на первых порах у Батюшкова, и весьма лаконичное: "сумасшедших дом". Отношение к карамзинистам и сентиментализму явно отрицательное, и он боится, что друг его попадет под влияние этого "дома", из которого один только Жуковский "истинно умный и благородный человек".

Возможно, Жуковский заметил некоторую настороженность и отчужденность Гнедича во время их первой встречи, и позже он обратился к нему с призывом: "Давайте же руку, любезный родня по Парнасу. У нас одинакая цель - прекрасное! И так надобно, чтобы мы были добрыми товарищами на дороге к этой цели! Начнем с того, чтобы любить друг друга, следовательно, радоваться взаимными успехами и помогать друг другу в их приобретении... Нигде так братство не нужно, как на Парнасе"^*.

^* (Жуковский В. А. Собр. соч. в 4-х томах. Т. 4. М.-Л., 1960, с. 561.)

А на Парнасе полным ходом шла братоубийственная война. После изгнания Наполеона возобновились чтения в "Беседе". В сентябре 1815 года Шаховской поставил на сцене свою новую комедию "Урок кокеткам, или Липецкие воды". Присутствовавшие на премьере в одном из персонажей - поэте Фиалкине - узнали Жуковского. Шаховской со свойственной ему едкостью высмеивал Жуковского - автора баллад. Друзья Жуковского расценили эту выходку как начало открытой войны. "Перчатка была брошена; еще кипящие молодостью Блудов и Дашков спешили поднять ее",- отметил в "Записках" Вигель. "Теперь страшная война на Парнасе,- сообщал Жуковский в одном из писем.- Около меня дерутся за меня, а я молчу, да лучше было бы, когда бы и все молчали. Город разделился на две партии..."^*. Дашков сочинил кантату, которая быстро разошлась по городу в списках:

^* (Уткинский сборник, с. 19.)

 Он злой Карамзина гонитель,
 Гроза баллад! 
 В беседе грозный усыпитель,
 Хвостову брат, 
 И враг талантов записной, 
 Хвала тебе, о Шутовской! 
 Тебе герой, тебе герой!

Вскоре после премьеры "Урока кокеткам..." Уваров, Жуковский, Блудов, Дашков, Александр Тургенев и Жихарев учредили литературное общество "Новый Арзамас". В него были приняты Батюшков, П. А. Вяземский и другие, в основном молодые литераторы, принявшие вызов Шаховского и начавшие непримиримую войну с членами "Беседы".

Это было время одновременного существования классицизма, расцвета сентиментализма, зарождения романтизма, когда все перемешалось, когда, по меткому определению Белинского, "новое являлось, не сменяя старого, и старое и новое дружно жили подле друг друга, не мешая одно другому".

Но не так уж мирно жили представители разных направлений в литературе. "Арзамасцы" обрушили на головы "беседчиков" потоки эпиграмм, не отставали и члены "Беседы" и при случае старались лягнуть кого-нибудь из своих противников, как это сделал Шаховской, выпустив на сцену "Урок кокеткам..."

Ф. Ф. Вигель, с 1814 года бывавший в доме Олениных, автор "Записок", на которые мы уже не раз ссылались, тоже член "Арзамаса", уделил несколько строк тому, как восприняли "Арзамас" у Олениных. Отмечая взволнованность оленинского общества появлением "Арзамаса", Вигель далее сообщал: "Арзамас казался ему загадкою, которой тайну я не спешил открыть ему. Из слов и обхождения Крылова и Гнедича мог я заметить, что они чуждаются падших и не дерзнут восстать на торжествующих"^*.

^* (Вигель Ф. Ф. Записки, ч. IV, с. 177.)

Шаховской стал активным членом "Беседы", Батюшков вошел в "Арзамас" и с насмешкой отзывался о деятельности "беседчиков", не советуя Гнедичу иметь с ними дела, даже не печатать своих произведений в издаваемых "Беседой" "Чтениях". "Надобно иметь характер и золота в навоз не бросать, истинно в навоз, ибо, кроме "Горация" Муравьева и Крылова басен, там ничего путного я не видел",- убеждал он Гнедича.

Гнедич остался в стороне. Крылов и Оленин стали членами "Беседы", однако бывали там нечасто, особенно Алексей Николаевич. Крылов, присутствуя на заседаниях, ограничивался чтением своих новых басен, не принимая участия в той борьбе, которая разгоралась и втягивала в свою орбиту все новых литераторов.

Рис. 46. Набережная Мойки у Красного моста. Литография К. П. Беггрова с рисунка В. С. Садовникова. 1830-е гг.

По разные стороны барьера оказались в этой литературной борьбе отдельные члены оленинского кружка, однако ни литературная борьба, ни враждебность отдельных литераторов друг к другу не мешали сходиться противникам в гостеприимном доме Оленина. Не принадлежа ни к одной из литературных партий, Оленин оставался в стороне от активной борьбы "противников" и по-прежнему держал двери своего дома открытыми для всех любителей литературы и искусства, и дом его постоянно был полон гостей. Л. Н. Майков очень точно подметил своеобразие оленинского кружка. "В оленинском кружке не было упрямых поклонников нашей искусственной литературы прошлого века: очевидно, содержание ее находили там слишком фальшивым и напыщенным, а формы - слишком грубыми. Зато в кружке этом с сочувствием встречались новые произведения, хотя и написанные по старым правилам, но представлявшие большее разнообразие и большую естественность в изображении чувства и отличавшиеся большей стройностью, большим изяществом стихотворной формы; в этом видели столь желанное приближение нашей поэзии к классическим образцам древности"^*. Это отчетливо видно на примере с трагедиями В. А. Озерова, восторженно принятыми оленинским кружком.

^* (Батюшков К. Н. Сочинения в 3-х т. Т. 1, кн. 1, с. 51-52.)

Все же не так уж и мирно и безобидно сосуществовали "противники" и шутили приютинцы. К именинам Елизаветы Марковны Гнедич написал комедию, о постановке которой на домашней сцене Олениных извещала афиша, отпечатанная по этому случаю:

НА НОВОМ ПРИЮТИНСКОМ ТЕАТРЕ

Сего дня, в воскресенье 5 сентября 1815 года, Российскими Приютинскими Актерами для открытия онаго представлен будет в первый раз

 СТИХОТВОРЕЦ В ХЛОПОТАХ,
 или 
 ВЕЧЕР УТРА МУДРЕНЕЕ,
 или 
 ПОСЛОВИЦА НАВЫВОРОТ,
 или 
 КАК КОМУ УГОДНО
 Комедия в двух действиях, сочинение г. Приютина*. 

^* (РО ГПБ, ф. 542, № 359.)

В пьесе актеры выступали под псевдонимами, но гости могли догадаться уже при чтении программы, кто скрыт за ними. Господин Леньтягинов - конечно же Крылов; Господин Приютин - Гнедич; Забудкина - М. ф. Коханеева; Добронравов - М. Е. Лобанов; под именем Скороговоркиной выступала А. Ф. Фурман, а одна из племянниц Елизаветы Марковны - Елизавета Петровна или Елизавета Павловна Полторацкая (в афише указаны только инициалы) - была на сцене госпожой Несмеловой.

В спектакле участвовали и дети Олениных: Алексей, на сцене - Долгоносов, Варенька, оказавшаяся Аенивиной, и самая младшая - Аннушка - Догадкиной.

Комедия была презабавной. Главный герой ее - поэт Иван Сидорович Стихоплеткин, сыгранный Гнедичем. Стихоплеткин пишет стихи по заказу на любой случай жизни. Жена в ужасе от рифм, постоянно выискиваемых Иваном Си- доровичем, в то время как дома нигцета. "Ох, уж мне эти проклятые стихи,- вздыхает Матрена Савична, ожидая Стихоплеткина.- Наказание божие человеку, если у кого страсть к этим виршам так одолеет, как моего мужа она одолела, погибельная! Недоспит, недоест, несет ложку в рот да и остановится, сидит, разиня рот и выпуча глаза,- словно лунатик. Господи, прости его; грешного! А ночью-то, мой батюшка, иногда закричит, как новожденный: нашел, нашел! Думаешь, что нашел блошку, ан рифму; думаешь, что он говорит во сне, а он наяву бредит"^*.

^* (Сб. отделения русского языка и словесности, т. 91, № 1, с. 40. См. также: ОР ГБЛ, ф. 211, № 3618/Б-7.)

Однако нельзя никак сравнить Стихоплеткина с поэтом Хлыстовым, которого Оленин в афише почему-то переименовал в Свистова. Собственно, это нисколько не меняло дела, и зрители, как только впервые было упомянуто это имя, сразу же поняли, что речь идет о графе Д. И. Хвостове. Кто такой Хлыстов в комедии? "Это сатана из стихоплетцев, зачитывает людей до полусмерти",- объясняет Матрена Савична дочери Аннушке.

Среди действующих лиц комедии находился только сын Хлыстова, молодой барин, но имя Хлыстова-отца упоминалось не раз. В частности, в одном из монологов Хлыстова- сына о достоинствах отца звучат такие слова: "Эзоп писал басни прозою - не правда ли?.. Да, конечно, прозою; папенька мой в одном только не похож на Эзопа: в том, что пишет басни стихами. В изобретении ж папенька, конечно, превзошел Эзопа: в этом уверен и я, и вы, и сам папенька. Папенька создал новый мир, папенька населил его новыми тварями, у папеньки горлицы с зубами, собаки с рогами, животные, если нужно, изменяют свой образ; например, помните ли, Иван Сидорович, притчу "Корова и липка",- когда корова лезет на макушку липки, чтобы спрятаться от дождя, и вдруг слезает назад быком! Помните ли? Чтобы сделать папеньку совершенно Российским Эзопом, я хочу его притчи переложить в прозу".

В самом деле, в "притчах" Д. И. Хвостова происходили совершенно неожиданные явления: "зубастый" голубок перегрызал сети, в которые он попал; осел прятался от дождя на вершине дерева... Пушкин назвал Хвостова "отцом зубастых голубей". Подсмеивались и в Приютине над незадачливым поэтом, которому приходилось каждый раз после издания своих сочинений скупать почти весь тираж самому.

Рис. 47. Гостиная Олениных в петербургском доме. Акварель неизвестного художника 1820-х гг. ГМП

Приютинцы изощрялись в насмешках над графом и даже "был издан закон, что кто уж много глупого скажет, того тотчас заставить прочесть басню Хвостова: а смысл басни этой прочесть в предыдущей басне"^*, - вспоминала Варвара Оленина. И в пьесе Хлыстов-сын отмечает: "Я вам уже и прежде сказывал, что смысл в притчах папеньки часто открывается следующею притчею. О! Это нечто новое!., это не всем удается!"

^* (РО ГПБ, ф. 542, № 877, л. 102 об.)

Не отставал от друзей в насмешках над незадачливым сочинителем "притч" и Батюшков. "У нас бессмертных на Парнасе только два человека: Державин и граф Хвостов. И тот, и другой чудесные люди: первый - потому, что, не зная грамоты, пишет как Гораций, а другой - потому, что пишет сорок лет и не знает грамоты, пишет беспрестанно и своим бесславием славен будет в позднейшем потомстве", - утверждал он. И даже спокойный и выдержанный Крылов не устоял и сочинил в Приютине несколько шуточных басен - пародий на "притчи" Хвостова. В басне "Паук и гром", например, у Ивана Андреевича совсем как у Хвостова: паук "упал, лежит, разинул рот, оскалил зубы". Словом, приютинцы не забывали графомана графа Хвостова и на все лады склоняли его "бессмертное" имя.

Для приютинцев была написана Гнедичем и шутка "Послание графа Д. И. Хвостова в Приютино". Вот что о себе и о своем отношении к Приютину, где музы нашли свой Геликон, т. е. место поэтического вдохновения, говорит Хвостов в сочинении Гнедича:

 Прямой талант всегда ценителей найдет! 
 Я в пятьдесят уж лет
 Врагами, завистью, неблагодарным светом 
 Не признаваемый поэтом,- 
 Пусть днесь враги мои от зависти ревут! - 
 В Приютине себе нашел достойный суд!
 Цвети ж, о дом гостеприимный, 
 Будь в веки счастлив, мирный! 
 И, если ты пленен игривостью стихов, 
 Что пишет средь досуг сенатор, граф Хвостов, 
 То нельзя, чтоб тебе черты его смиренны, 
 Российским Рубенсом, Кипренским израженны,
 Приятны не были! Итак, прийми его ты зрак*!

^* (Сб. отделения русского языка и словесности, т. 91, № 1, с. 37.)