Во главе академии художеств

Во главе академии художеств

15 мая 1817 года в здании Академии художеств на набережной Невы царила суматоха. Воспитанники спешно строились по классам. В полном составе присутствовали все члены Академии. Ждали приезда нового президента - А. Н. Оленина.

В 11 часов он появился. При встрече соблюдалась полная субординация: внизу стояли младшие члены Академии, на лестнице, вверху, нового президента встречали ректор И. П. Мартос и старшие члены. В их сопровождении Оленин, пройдя мимо всех классов, подошел к дверям залы, где его встретил конференц-секретарь А. Ф. Аабзин. Он зачитал указ о назначении Алексея Николаевича президентом Академии художеств. После этого, заняв свое место, выступил Оленин.

Батюшков, находившийся в то время в деревне, узнав о новой должности Алексея Николаевича, приветствовал его стихотворными строками: "Наконец, у нас президент в Академии художеств, президент,

 Который без педантства, 
 Без пузы барской и без чванства, 
 Забот неся житейских груз 
 И должностей разнообразных бремя, 
 Еще находит время 
 В снегах отечества лелеять знобких муз, 
 Лишь для добра живет и дышит, 
 И к сим прибавьте чудеса: 
 Как Менгс - рисует сам, 
 Как Винкельман красноречивый - пишет".

Состояние дел Академии художеств Оленин основательно изучил еще в 1816 году, когда возглавил "Комитет для рассмотрения нужд Академии художеств", учрежденный по велению царя. Все дела Академии за последние годы были пущены на самотек. Отсутствие контроля за преподаванием, дисциплиной учащихся и преподавателей приводило к многочисленным нарушениям и злоупотреблениям. В своих записках Ф. И. Иордан с горечью писал о положении дел в Академии: "Драки и пьянства были в ней деяния обыкновенные. Старший класс объявлял войну младшим, и мы, низшие классы, с ужасом шли... по нескончаемым с едва мерцающим от тусклого огня коридорам, в которых старшие ловили мальчиков и били без всякой причины"^*.

^* (Иордан Ф. И. Записки. М., 1918, с. 7.)

Мальчики ходили в обтрепанных мундирах, вызывая насмешки петербуржцев, у них было всего по одной паре изрядно поношенного платья и обуви.

Преподаватели зачастую опаздывали на занятия или вообще не являлись в классы. Академия располагала значительным собранием произведений искусства, но многие картины и скульптуры были попорчены и даже растеряны.

Здание Академии многие годы не ремонтировалось и пришло в такое состояние, что находиться в нем было небезопасно: в любой момент могла рухнуть на головы учащихся лепнина карнизов или целые пласты штукатурки. В кассе оказалось всего 17 рублей 26 копеек, в то время как долг составлял без малого 300 тысяч рублей.

Рис. 48. Волконский Сергей Григорьевич. Гравюра Д. Унгера с миниатюры Ж.-Б. Изабе. 1814

Почти 10 лет Академия содержала около 30 пенсионеров, закончивших учебу с медалями и получивших право поехать за границу для совершенствования своего мастерства, однако отсутствие средств препятствовало этой поездке.

Чтобы быстрее вывести Академию из тяжелого положения, Оленин настоял на сокращении количества учеников и на строгой экономии средств. Он добился через министра народного просвещения князя А. Н. Голицына выделения средств на погашение долга, на проведение ремонтных работ в здании и благоустройство территории. Воспитанникам были сшиты новые мундиры.

Экономия и упорядочение расхода средств способствовали тому, что уже через 10 лет Академия располагала свободным капиталом, достигающим 200 тысяч рублей.

Были осуществлены нововведения и в учебном процессе. До прихода Оленина в натурном классе обычно рисовали красным карандашом, что было чрезвычайно неудобно, так как при исправлении малейшей неточности на листе оставались пятна. Оленин предложил заменить красный карандаш на олонецкий графитный, который не давал глянца и легко убирался с бумаги. Учащиеся для рисования стали получать ольхинскую бумагу, напоминающую английский ватман. Ученики третьего и четвертого возрастов стали писать с картин копии, которые Оленин старался продать. Вырученные деньги расходовались на приобретение красок, холста, а также на нужды учащихся младших классов, чьи произведения не могли продаваться, и наконец, часть денег вносилась в кассу Академии, откуда после окончания курса учебы они выдавались ученику.

Изменился и досуг воспитанников. Зимою на круглом дворе заливался каток и устраивались горы. В летнее время организовывались прогулки на острова. Преподавались танцы, пение, музыка. Был организован и театр, на спектакли которого приезжали Крылов, Гнедич, Батюшков, актеры Семенова, Яковлев, Сосницкий и другие.

Оленин приложил много усилий для пополнения собрания копий с античных скульптур. Заказанные за границей копии вместе со старыми скульптурами, собранными из классов, он распорядился установить в особом зале, где воспитанники могли заниматься копированием шедевров античного искусства. Для успешной работы исторических живописцев Оленин передал Академии свою коллекцию оружия и костюмов, которые использовались художниками в работе над полотнами на историческую тематику.

Своею деятельностью - активной, твердой и последовательной - Оленин смог вывести Академию из того плачевного состояния, в которое ее привели беспечность и равнодушие его предшественников. Требовательность, порой граничащая с педантичностью, стремление к наведению дисциплины не только среди учащихся, но и преподавателей, привыкших к большей свободе и безнаказанности, вызвали их неудовольствие, а также всевозможные толки, насмешки, едкие высказывания в адрес Оленина. Не обошлось без разговоров в связи с запрещением посещать классы крепостным. И поныне бытует неправильное мнение, будто именно Оленин начал проводить крепостническую политику в стенах Академии художеств. На самом деле - это была вынужденная мера, объясняемая общим поправением правительственного курса.

Устав запрещал принимать в Академию людей несвободного состояния. И устав этот не нарушался. Правда, некоторые крепостные обучались на дому у отдельных профессоров, получавших за это от помещиков большие деньги. Однако в последние годы XVIII века, когда Академия стала испытывать финансовые затруднения, а точнее - с 1798 года, в ней были открыты вечерние рисовальные классы, в которых стали появляться и крепостные под видом пенсионеров. Но как бы талантливы они ни были, заслуженные ими на экзаменах медали и дипломы об окончании Академии получали лишь при условии, если помещик давал им "вольную".

Первое, на что обратил внимание нового президента министр просвещения князь А. Н. Голицын, - это на недопустимость присутствия в Академии крепостных людей. Оленин попытался найти выход из затруднительного положения и предложил помещикам, люди которых обучались в Академии, освободить их, чтобы они смогли учиться и получить диплом, но никто из помещиков не согласился. Более того, Аракчеев, человек которого был также отчислен, писал с неудовольствием Оленину: "Почему господам не иметь права отдавать выучить и сделать настоящим человеком из своих людей, но приневолить меня никто не может сделать его вольным"^*.

^* (Русская старина, 1875, № 14, с. 284.)

В письме к Аракчееву Оленин объяснял, что руководство министерства просвещения поставило ему на вид случаи нарушения академического устава и что все академики, советники и профессора "единогласно восставали против онаго (т. е. совместного обучения. - А. Т.), исключая только г-на конференц-секретаря, который находил сию меру полезною". Личное мнение Оленина на этот счет совпало с мнением членов академического совета. Совместное обучение, считал Оленин, вредно и для Академии, и для помещиков, так как, если бы помещики получали от Академии просто подготовленных мастеровых - маляров, резчиков и тому подобное, это было бы выгодно, но "в академии воспитываются художники, в которых, по существу их званий, должно непременно, для истинной пользы и возвышения искусства, возвышать и мысли, и чувствования, образовать их ум и сердце, говорить им беспрестанно о свободе мыслей, о свободе в выборе предметов учения, о свободных художествах, ибо они так испокон века называются всеми просвещенными народами. Таким образом крепостной человек, несколько лет сряду проучившийся, по наставлениям учителей своих и товарищей, к слову "свобода" и к понятиям о личной свободе, о необходимости оной для свободных художеств, о правах художника, об открытой ему дороге к получению посредством успеха в оных чинов и личного даже дворянства, возвращается, наконец, в дом к своему помещику в крепостное состояние, и тут не токмо в совершенном отчаянии и в жестокой самой к нему ненависти, но с ненавидением даже и того дарования, посредством коего он мыслил выйти из несносного для него крепостного состояния, тут, по общей привычке русского народа, он начинает с горя пить..."^*.

^* (Русская старина, 1875, № 14, с. 286-287.)

Как мы видим, сословные предрассудки не были чужды Оленину, и доказательство тому - это пространное письмо к Аракчееву. И в то же время Оленин понимал, что крепостное состояние является несносным для человека, а тем более для представителя "свободных искусств". Вот почему, когда к нему обращались с просьбами принять в Академию кого-нибудь из крепостных, он всегда предлагал сначала освободить того человека и только потом соглашался взять его в состав воспитанников.

Рис. 49. Муравьев-Апостол Сергей Иванович. Литография А. Скино с оригинала Н. И. Уткина конца 1810-х гг.

Много шума наделала история увольнения вице-президента Академии художеств А. Ф. Лабзина. В поведении президента Академии в связи с этим происшествием некоторые современные исследователи усмотрели проявление реакционных взглядов, хотя, как и в предыдущем случае, вопрос этот довольно спорный и не терпит категоричности.

"Дело" Лабзина возникло в сентябре 1822 года. Предыстория его такова. 13 сентября на заседании совета Академии Оленин предложил избрать в почетные члены Д. А. Гурьева, А. А. Аракчеева и В. П. Кочубея. Несомненно, что подобное предложение Оленин вынужден был внести не по своей воле, а по желанию кого-то из высокопоставленных лиц. С Аракчеевым, например, у Оленина существовали весьма натянутые отношения, он даже подавал из-за этого в отставку, но ему в том отказали; кандидатуру ненавистного ему временщика он вряд ли по своей инициативе предложил бы членам совета. Во время обсуждения кандидатур А. Ф. Аабзин со свойственной ему прямотой и решительностью высказался, что если совет считает их достойными быть почетными членами Академии только потому, что они близки к императору, то он в свою очередь предлагает избрать и царского кучера Илью, как наиболее близкого к государю человека, настолько близкого, что ему позволено сидеть при царе, да еще и спиной к царской особе. Оленин попытался это неожиданное заявление Лабзина превратить в шутку и сказал, что непременно передаст избранным членам о чести, которой они удостаиваются вице-президентом, предложившим избрать вместе с ними и кучера Илью; его слова вызвали смех присутствующих и раздражительный ответ Лабзина, что он этого не боится. Кто-то донес об этой истории военному генерал-губернатору Петербурга Милорадовичу. Последний не преминул обратиться с письмом к Оленину: "Я считаю обязанностью своею просить Вашего превосходительства уведомить меня, что произошло со стороны г-на Аабзина? Вам самим известно, сколь благопристойность необходима везде и что правительство не может не обратить внимания на подобные действия; а посему, ожидая подробного уведомления о всем, честь имею быть (и прочее)...^*"

^* (Русская старина, 1875, № 14, с. 292-293.)

Пришлось Оленину подтвердить, что действительно все так и было, как о том кто-то рассказал, а точнее - донес Милорадовичу. Однако Оленин всячески стремился смягчить это дело, объясняя, что Лабзин тяжело болен. Более того, он сообщил Милорадовичу, что "так как слышанное вами было совершенно справедливо и говорено г. Лабзиным громко, в присутствии более 20-ти господ художников, то я по совести принужденным нашелся подтвердить вам, по требованию вашему"^*.

^* (Русская старина, 1875, № 14, с. 294.)

Казалось, на этом и кончится, тем более что царя в то время не было в Петербурге и все могло забыться к его возвращению, но не тут-то было. 20 октября последовало предписание Александра I к министру просвещения и духовных дел А. Н. Голицыну: "Усмотрел я из донесения... наглый поступок, учиненный в полном собрании вице-президентом оной (Академии художеств. - А. Т.) действительным статским советником Лабзиным. Подобная дерзость терпима быть не может. Я повелел указом сего числа, правительствующему Сенату данным, отставить его вовсе от службы, а С.-Петербургскому военному генерал-губернатору выслать его из столицы в деревни, с запрещением выезда из оных без особенного моего на то повеления. Равным образом с крайним удивлением заметил из самого отзыва президента Оленина, шуточное возражение, им сделанное Аабзину, в опровержение его дерзости, тогда как следовало властью, ему присвоенною, укротить неприличное поведение Аабзина; вследствие чего повелеваю вам, призвав г. президента Академии художеств, сделать ему строжайший выговор как за такой ответ, так и за то, что не умел в сем случае исполнить должного, оставя столь дерзкий поступок без донесения начальству"^*.

^* (Русская старина, 1875, № 14, с. 294-295.)

Все указанные документы свидетельствуют о непричастности Оленина к возбуждению дела Лабзина. Оленин не только умолчал, но и потом, когда и над ним нависла угроза наказания, по-прежнему пытался все мотивировать несерьезностью, легкомыслием, наконец, болезнью Лабзина, которая удерживала от принятия мер. А Александр I был крайне недоволен Олениным. Елизавета Марковна обратилась к министру двора П. M. Волконскому, родственнику ее мужа, с просьбой заступиться за Алексея Николаевича. Волконский постарался как-то смягчить гнев царя, которому объяснял, со слов Оленина, причины его проступка: умолчал с тем, "дабы не причинить более вреда его (Лабзина. - А. Г.) здоровью". В этой ситуации Оленин стремился оказать хотя бы денежную помощь, зная о трудном материальном положении Лабзина. "Я решился ему помочь по долгу христианскому, по силе, по мочи, несмотря на великое огорчение, которое он мне нанес необдуманным своим поступком, и на многие другие огорчения", - писал он художнику А. Г. Ухтомскому, которого просил взять в кассе по расписке жалованье, так как в наличии денег у него не оказалось, и передать их Лабзину, не говоря, что они от Оленина. Ухтомский просьбу Оленина выполнил в тот же день, "доставив ту сумму известному... несчастливцу, который скоро и отправится в предназначенное ему место. Повозка уже готова..."

...Круг знакомств Оленина расширился, как только он стал президентом Академии художеств. Его дом посещали не только профессора И. П. Мартос, В. К. Шебуев, А. Е. Егоров, но и талантливые ученики, молодые художники.

Со времени обучения в Академии сложились дружеские отношения Брюлловых с Олениными. Братья Александр и Карл Брюлловы выделялись среди остальных учеников своими успехами. Именно юному Карлу поручил Оленин изготовить эскиз нового мундира для учащихся.

Рис. 50. Муравьев Никита Михайлович. Литография А. Скино

Осенью 1821 года на торжественном выпуске Академии Оленин вручил Карлу Брюллову первую золотую медаль, аттестат первой степени, шпагу, которой были удостоены наиболее отличившиеся ученики, и все полученные за время обучения медали. Как первый ученик, Брюллов получил право на заграничную поездку за счет Академии, но поскольку Академия едва только рассчиталась с долгами и средств не имела для содержания своих пенсионеров за границей, Оленин предложил наиболее талантливым ученикам остаться на пенсионерство при Академии на три года. Каждому пенсионеру отводилась отдельная комната, давались питание, деньги на приобретение мундира и шинели.

Братья отказались принять предложение Оленина, более того, во время пирушки по случаю окончания Академии Карл предложил предать анафеме президента, но вскоре вспышка обиды угасла. Молодые художники начали бывать в оленинском доме, подружились с сыном Олениных Петром.

Петр Оленин увлекался живописью, был знаком со многими художниками. Во время своего путешествия по Франции и Италии в 1818-1819 годах он сблизился со многими художниками из русской колонии. "С веселым П. А. Олениным ходили утром по руинам далеко за город, - сообщал в Россию Сильвестр Щедрин, - и сии маленькие путешествия начинались и кончались шутками и смехом, ввечеру же сбирались у него или у кого-нибудь из нас и составляли маленькое русское общество..."^*.

^* (Щедрин С. Письма из Италии. М.- Л., 1932, с. 97.)

Брюлловым, которые с нетерпением ожидали поездки в Италию, интересно было узнать из рассказов Петра Оленина о далекой южной стране, привлекавшей всех художников Европы, о жизни русских художников-пенсионеров, о итальянской живописи и архитектуре.

Брюлловы сближаются не только с Олениными, но и многими их давними друзьями, среди которых был и Гнедич. Незадолго до отъезда братьев в Италию, который состоялся в августе 1822 года, Александр Брюллов получил в подарок от Гнедича его идиллию "Рыбаки", написанную в Приютине и изданную в 1821 году.

В Италии много лет находился и художник Кипренский, с которым Оленин не прерывал своих давних и дружеских отношений. Уже вскоре после отъезда из Петербурга Кипренский послал Оленину подробный, хотя и неофициальный отчет с описанием своего путешествия - ответ на просьбу Алексея Николаевича поделиться впечатлениями от увиденного. Рассказывая о достопримечательностях итальянских городов, Кипренский мысленно находился на берегах Невы. Он представил себе, как едет по улицам Петербурга - мимо Академии художеств, Медного всадника и Адмиралтейства - к Фонтанке, где живут его друзья. "Отсюда везите меня поскорее к Алексею Николаевичу Оленину поклониться Елизавете Марковне, Агафоклее Марковне, Дмитрию и Павлу Марковичу с фамилиею. Верно, теперь у вас Иван Андреевич Крылов и Николай Изанович Гнедич, здравствуйте, милостивые государи. Когда придет с дежурства Петр Алексеевич, прочтите ему поклон от одного человека...^*"

^* (РО ГПБ, ф. 542, № 527, л. 5.)

Помня, что Алексей Николаевич являлся отличным знатоком старинных луков, он просил прислать их точные размеры и рисунок, необходимый для задуманной картины "Аполлон поражает Пифона". В свою очередь Оленин, став президентом Академии художеств, обратился к Кипренскому с просьбой узнать, возможно ли заказать формы или гипсовые отливки с лучших древних статуй, как, например, с Аполлона Бельведерского, Лаокоона, Умирающего гладиатора, Купидона, Венеры Медицейской и других. И художник повел переговоры с директором Ватиканского музея Кановой, получил его согласие, а вскоре отправил отливки в Россию.

Взаимно интересным и полезным было знакомство Оленина и Ф. П. Толстого. Их первая встреча могла произойти еще в 1792 году, когда командиром Псковского драгунского полка, где служил Оленин, был назначен П. А. Толстой. Новый командир взял к себе девятилетнего племянника Федора Толстого, обещая сделать из него превосходного кавалериста.

С раннего детства у Ф. Толстого проявилась любовь к рисованию, а позже - к лепке из воска. Она и привела молодого офицера в стены Академии художеств, где он вскоре познакомился и подружился с Кипренским. Быстро осваивал Толстой искусство рисунка, потом - лепки с гипсов античной галереи; с жадностью изучал античную историю, покоренный мастерством древних греков, и наконец решил уйти в отставку, чтобы полностью посвятить себя искусству. С завидной настойчивостью он занимался самообразованием, изучая физику, математику, политэкономию, естественные науки, историю. "Я старался пользоваться всеми средствами, которые могли быть полезны для моего образования, не пропускал ни одного собрания находившихся в Петербурге литературных обществ, почти во всех этих обществах я был членом", - позже напишет Федор Петрович Толстой.

Именно тогда, в первом десятилетии прошлого века, появился талантливый художник в доме Олениных.

Рис. 51. Трубецкой Сергей Петрович, фототипия с рисунка Питча по оригиналу Н. А. Бестужева

Толстой пробует свои силы в самых разных видах изобразительного искусства. Он прекрасный рисовальщик, акварелист, живописец, скульптор и, наконец, медальер. В этом виде искусства Толстой достиг вершин, которые оказались не под силу ни одному из его современников. "Гений творит, вкус образует,- писал А. А. Бестужев после посещения выставки в Академии художеств, на которой экспонировались медальоны Толстого. - Взгляните на медальерные работы графа Толстого, и вы уверитесь, - до какой степени может возвыситься гений, предводимый тонким, образованным вкусом; уверитесь, что можно быть поэтом, не стихотворствуя"^*.

^* (Сын отечества, 1820, ч. 65, № 44, с. 163-164.)

Поклонник античности, влюбленный в строгие классические формы древнегреческого изобразительного искусства, он использует их в своем творчестве.

Работая над серией медальонов, посвященных победам русской армии в Отечественной войне 1812 года, Толстой сблизился с Олениным, пользовался его советами. В доме Оленина он познакомился, а потом и подружился со многими его посетителями: Гнедичем, Крыловым, Жуковским, Пушкиным, Плетневым, А. Бестужевым, Н. Бестужевым...