Знакомством, дружбой и родством

Знакомством, дружбой и родством

После Отечественной войны 1812 года дом Олениных по-прежнему оставался одним из самых известных и привлекательных в столице. Оленинский салон посещали все без исключения знаменитости на поприще литературы, театра и искусства. Одновременно там можно было встретить многих государственных деятелей, ибо Оленин к тому времени занимал целый ряд ответственных постов. Оленины придерживались старых обычаев, русской сытной и разнообразной кухни. Их дом славился блинами, квасом и хлебом, которые искусно здесь готовили. Оленины постоянно держали двери своего дома и загородной дачи в Приютине открытыми для многочисленных друзей и знакомых. Именно к 1810-м годам относится характеристика оленинского дома Ф. ф. Вигелем, назвавшим его "ноевым ковчегом". В этом доме, по словам Вигеля, "всего примечательнее было искусное сочетание всех приятностей европейской жизни с простотой, с обычаями русской старины. Гувернантки и наставники, французы, англичанки и дальние родственницы, проживающие барышни и несколько подчиненных, обратившихся в домочадцев, наполняли дом сей как Ноев ковчег, составляли в нем разнородное, не менее того весьма согласное, общество и давали ему вид трогательной патриархальности. Я уверен, что Крылов более всех умел окрасить его в русский цвет. Заметно было, как приятно было умному и уже несколько пожилому тогда холостяку давать себя откармливать в нем и баловать. Посещаемый знатью и лучшим обществом петербургским, дом сей был уважаем; по-моему, он мог назваться образцовым, хотя имел и мало подражателей"^*.

^* (Вигель Ф. Ф. Записки, ч. IV, с. 145.)

В годы деятельности первых тайных организаций декабристов многие их члены охотно посещали Оленина, ибо, как признавался Ф. П. Толстой, "в назначенные дни недели у него собиралось все, что было в Петербурге хорошо образованного, отличавшегося своими дарованиями, умом и познаниями".

Собирались в доме на Фонтанке, а с 1819 года - на Мойке, у Красного моста, в доме Северина, куда переехали Оленины, возможно на казенную квартиру при Государственной канцелярии, которая размещалась там же^*.

^* (Переехав в дом Северина на Мойку, Оленины объявили 16 сентября 1819 года в "Санкт-Петербургских ведомостях" о сдаче внаем дома на Фонтанке (ныне дом № 97). После замужества старшей дочери Олениных Варвары Алексеевны дом на Фонтанке в 1824 году был отдан ей в приданое. - РО ГПБ, ф. 542, № 611, л. 3 об.)

Время общения декабристов с Олениным - это период активной деятельности Алексея Николаевича, А. И. Ермолаева, А. X. Востокова и других членов кружка по подготовке к изданию свода русских летописей, кропотливого изучения "Слова о полку Игореве", опубликованного в 1800 году большим любителем древностей и владельцем рукописи А. И. Мусиным-Пушкиным. Это время занятий Гнедича переводом "Илиады", за которым следила вся литературная среда Петербурга. Дом Оленина тогда напоминал научный центр, где сталкивались мнения, где обсуждалась каждая переведенная песнь великого Гомера.

Чтение и разбор новых литературных произведений, беседы по широкому кругу вопросов исторической науки и археологии, в которых принимали участие известные историки, востоковеды, эллинисты; известия об открытиях, путешествиях и о многом другом можно было услышать у Олениных. Словом, по меткому определению Ф. П. Толстого, "подобные дома могут считаться хорошими школами для молодых людей, ищущих просвещения". К тому же, добавлял Толстой, "в это время мнения Оленина в столице... пользовались неоспоримым авторитетом".

Декабристы с интересом занимались изучением общественно-экономических наук, многие тяготели к научным изысканиям, к литературному труду и искусству, эти интересы и привлекали их в гостиную Олениных.

Пути в этот дом были разными... Братья Муравьевы, Никита и Александр, выросли на глазах Оленина, который с молодости был своим человеком у их отца Михаила Никитича. Со слов В. А. Олениной, Муравьевы были "самые задушевные друзья" Алексея Николаевича.

Давние приятельские отношения сложились у Олениных и с Муравьевыми-Апостолами. Еще в доме Львова и Державина Оленин близко сошелся с Иваном Матвеевичем, отцом будущих декабристов, писателем, переводчиком, историком, любителем и знатоком античности. И детям своим Иван Матвеевич стремился дать классическое образование. С юных лет Сергей и Матвей стали приезжать в дом Олениных. Матвей служил с Петром Олениным в Семеновском полку, позже в полк был зачислен и Сергей Муравьев-Апостол. "Я с ними взросла. Как себя помню, так и их", - сообщает В. А. Оленина. К тому же Муравьевы и Муравьевы- Апостолы состояли с Олениными в родстве.

Рис. 52. Оленин Алексей Алексеевич. Акварель А. П. Брюллова. Музей 'Приютино'

В. А. Оленина относилась к братьям Муравьевым-Апостолам с особым уважением. "Сергей... имел необычайное сходство с Наполеоном I, что, наверно, не мало разыгрывало его воображение... Был чрезвычайно умен, довольно учен и привлекательной любезности; немного застенчив. Пропитанный любовью к отечеству, было видно в речах, в делах его, насколько он мог быть полезен России по характеру своему благородному..."^* - вспоминала В. Оленина, будучи пожилой, в письмах к издателю журнала "Русский архив".

^* (Декабристы. М., 1938, с. 485.)

О встречах в доме Олениных с С. Муравьевым-Апостолом вспоминал и Н. И. Греч: "Я видел Сергея Ивановича в доме Алексея Николаевича: он был не очень общителен, но учтив, приветлив и приятен в обращении, разумеется с душком аристократизма"^*.

^* (Греч Н. И. Записки о моей жизни. М.-Л., 1930, с. 457.)

Об одной поездке в Приютино С. Муравьев-Апостол сообщал 20 июня 1820 года сестре Анне Ивановне: "В последнее воскресенье... я был в деревне у Олениных, где, между прочим, со времени вашей свадьбы я чувствую себя по-родственному, и там за столом мы пили ваше здоровье с пожеланиями всего лучшего; при отъезде они поручили мне написать вам все нежности, какие можно вообразить; об этом я и сообщаю, вообразить же ваше дело"^*.

^* (Памяти декабристов. Сб. материалов, 1. Л., 1926, с. 114.)

Сергей Муравьев-Апостол не случайно почувствовал себя "по-родственному": его сестра вышла замуж за волынского вице-губернатора А. Д. Хрущова, с которым Оленины находились в родстве через Волконских.

Старые друзья дома вводили к Олениным своих приятелей, и полковник Генерального штаба И. Г. Бурцов, вероятно, был представлен Муравьевыми. Бурцов состоял членом "Союза спасения", а потом и "Союза благоденствия" и до перевода на юг в 1819 году неоднократно приезжал к Олениным. Приютино вызывало у него самые теплые воспоминания. Узнав, что его приятель Н. Н. Муравьев назвал свой военный лагерь Приютином, он писал по этому случаю: "Мне приятно было услышать слово Приютино, данное тобою одному военному пристанищу, и которое принадлежит также даче Оленина, в окрестности коей 10 лет тому назад мы бродили с ружьями, утопая в болоте и наслаждаясь одним только удовольствием: весело переносить трудности. Любезный Николай! тогда мы вступали только на поприще жизни; много времени протекло, и мы уже переступили в остальную половину века - более суровую, менее обильную восторгами, но зато и менее превратную"^*.

^* (Из эпистолярного наследия декабристов. Письма к Н. Н. Муравьеву-Карскому, т. 1. М., 1975, с. 219.)

Как ошибался Бурцов, отошедший от движения декабристов после роспуска "Союза благоденствия", когда писал это письмо, отправленное из Тульчина 23 декабря 1825 года! Он еще не знал, что произошло девять дней назад в Петербурге на Сенатской площади, и не подозревал, какие превратности ожидают в будущем его и особенно друзей по тайным обществам.

Приятелями и сослуживцами Григория Никаноровича Оленина, родственника Алексея Николаевича, были Е. П. Оболенский и М. М. Нарышкин. По словам В. А. Олениной, Оболенского "у батюшки в доме... чрезвычайно любили"^*.

^* (Декабристы. М., 1938, с. 490.)

Запомнился В. А. Олениной и штабс-капитан Гвардейского генерального штаба А. О. Корнилович, вместе с которым служил ее брат Алексей. "Корниловича видали мы чрезвычайно редко. Некрасив, рыжий, но чрезвычайно выразительное имел лицо, особенно взгляд", - коротко писала она.

Близок к дому Олениных и инициатор создания первой тайной политической организации А. Н. Муравьев - полковник Генерального штаба. В. А. Оленина отмечала его умение увлечь собеседников, зажечь в них страсть: "Александр Николаевич Муравьев был олицетворенное красноречие и души самой возвышенной, но не имел высоких способностей братьев своих; такой же истый патриот, с самым увлекательным красноречием, завлекал молодежь с самым чистым намерением..." По мнению Олениной, "Муравьевы в России были совершенно семейство Гракхов".

Вместе с Петром Олениным в Семеновском полку служил князь С. П. Трубецкой, который был в доме Олениных "соmmе l'enfant de la maison"^*.

^* (Как член семьи (франц.). )

Из воспоминаний В. А. Олениной неясно: бывал ли у Олениных один из самых решительных декабристов, глава Южного общества П. И. Пестель? Она его знала, и даже неплохо, если судить по тому словесному портрету, который нарисовала: "Старики Пестели езжали к батюшке, и оба были замечательные личности как умом, просвещением, так и любезностью. Старший сын имел вид холодный, надменный, самонадеянный и не имеющий ничего решительного. Умен, учен, красноречив".

В общем-то довольно точно дан портрет несгибаемого идеолога декабризма, но чувствуется, что этот человек пожилой Варваре Алексеевне несимпатичен, в отличие от его родителей, которые у нее были "замечательными личностями", хотя И. П. Пестель, сибирский наместник, был известен своей жестокостью.

В начале августа 1818 года в Петербург возвратился сводный отряд из отдельных рот гвардейских полков, сопровождавших в Москву царскую фамилию по случаю закладки храма Христу Спасителю в память победы над Наполеоном (все же храм, а не монумент, как предлагали Оленин и известные архитекторы России). Вместе с гвардией появился в столице пятнадцатилетний юнкер Михаил Бестужев-Рюмин, только что определившийся в кавалергардский полк. Началось его знакомство с петербургским обществом. У Олениных он познакомился с Пушкиным, Крыловым, Гнедичем... Вращаясь в обществе известных литераторов, встречаясь с Пушкиным и Гнедичем, влияние которых на формирование революционного сознания многих декабристов известно, Бестужев-Рюмин горячо воспринимал вольнолюбивые стихотворения этих поэтов.

Ф. П. Толстой был известен у Олениных как талантливый и разносторонний художник и медальер, среди членов "Союза благоденствия" - как активный деятель тайной организации. Он вступил в "Союз благоденствия" одним из первых, а потом стал членом его коренного совета.

Рис. 53. Тургенев Николай Иванович. Литография М. Антонина

Николая Бестужева ввел в дом Олениных Н. И. Греч, знакомый с Алексеем Николаевичем с детских лет. Произошло это в 1818 году. Потом, вероятно, появился у Олениных и Александр Бестужев. Братья воспитывались под влиянием образованного отца, А. Ф. Бестужева, с детства имели особое пристрастие к искусству, увлекались рисованием.

Бывал у Олениных и Павел Иванович Колошин. Он был членом "Союза спасения", потом - "Союза благоденствия", а после его роспуска вошел в Северное общество, но потом отстал от него. Факт посещения Олениных Колошиным подтверждается его же письмом к Н. Н. Муравьеву (от 10 апреля 1817 года): "Третьего дня я был у Олениных и там спрашивали меня о тебе; я сказал о вашем отъезде в Эриван"^*.

^* (Из эпистолярного наследия декабристов, т. 1, с. 110.)

Родственные отношения связывали Алексея Николаевича с князем С. Г. Волконским. Они приходились двоюродными братьями: Анна Семеновна, мать Оленина, была родной сестрой отца Сергея Волконского, Григория Семеновича. До своей поездки в армию в 1807 году Волконский, тогда молодой офицер, не мог не бывать у Олениных. "Я был посетителем гостиных, не так по собственному желанию, как по требованию матушки моей, - позже вспоминал он. - ...Прежде - куда обедать едет маменька, и я туда следом"^*. А маменька - частая гостья семейства Олениных, которое постоянно посещали и другие представители рода Волконских: министр двора П. М. Волконский, Зинаида Волконская, чей салон был известен не только творческой интеллигенции Москвы, Репнины.

^* (Волконский С. Г. Записки. Изд. 2-е. СПб., 1902, с. 61.)

Во время Отечественной войны и отступления армии к Москве Волконский был назначен к генерал-адъютанту Ф. Ф. Винцингероде. Его отряд получил приказ выйти на Петербургский тракт для охраны его. Продвижение французов вынудило отряд отойти к Подсолнечной, а потом и к Клину. Отсюда Волконский был направлен с донесением в столицу, Оленин, узнав, что Волконский находился вблизи его имения - села Богородского с деревнями, расположенными на озере Сенеж у Подсолнечной, передал с ним письменный приказ своему бургомистру собрать деньги и выслать их в Петербург. Просил он князя защитить его владения от грабителей в случае, если подойдет неприятель^*.

^* (РО ГПБ, ф. 542, № 610.)

В 1814 году, после возвращения из-за границы, Волконский вручил Оленину собранные им во время заграничного похода монеты и медали, положившие начало нумизматической коллекции Публичной библиотеки^*, дальнейшая судьба которой нам неизвестна.

^* (Архив декабриста С. Г. Волконского, т. 1. СПб., 1918, с. 393.)

Были знакомы Оленины с И. Д. Якушкиным и с близкими к декабристам И. Д. Щербатовым, А. С. Грибоедовым, Д. П. Ермолаевым, П. Я. Чаадаевым. Все они, кроме Грибоедова, были сослуживцами Петра Оленина по Семеновскому полку.

Князь Щербатов дружил со многими из членов тайных обществ и даже, по словам Якушкина, знал многое о самих обществах, но "тайна для него была священна". После возмущения Семеновского полка в октябре 1820 года он был арестован, подозреваемый в сочувствии солдатам и в связях с ними. В одном из писем, попавших к следователю, Щербатов вполне четко сформулировал свое отношение к бунту: "Нашему брату не нужно было отставать в благородной решимости сих необыкновенно расположенных, хотя некоторым образом преступных людей"^*. На следствии называл С. И. Муравьева-Апостола и полковника Д. П. Ермолаева наиболее близкими из друзей. С ними Щербатов переписывался и в одном из писем к Ермолаеву высказал свое отношение к событиям в полку, за что и был арестован. А еще год назад, 5 сентября 1819 года, Иван Щербатов в Приюти- не на именинах Елизаветы Марковны пел в хоре, где солировал его однополчанин и друг Сергей Муравьев-Апостол, а дирижировал этим хором Крылов^**.

^* (Декабристы. Сб. материалов. Л., 1926, с. 197.)

^** (ОР ГБЛ, ф. 211, № 3618/Б-2.)

Знакомо было Приютино и Д. П. Ермолаеву. Незадолго до "семеновской истории", 28 сентября 1820 года, он писал Щербатову: "Я жил с неделю у Олениных на даче, третьего только дня приехал, а он (Оленин. - А. Т.) на два дни поехал к К. Ф. Муравьевой, тоже на дачу"^*.

^* (Декабристы. Сб. материалов. Л., 1926, с. 180.)

Больше им не пришлось бывать у Олениных. Осенью 1821 года они подверглись аресту, находились до июня следующего года под следствием, а потом были приговорены к содержанию в крепости: Щербатов - на один год с лишением княжеского титула, чинов и орденов, а Ермолаев - на 2 года. После крепости оба были направлены рядовыми на Кавказ.

Из воспоминаний В. А. Соллогуба узнаем о связях с домом Олениных и А. С. Грибоедова: "С тех пор, как я себя помню, я помню себя в доме Олениных, с которыми мы считались в родстве... Живо помню я тоже Грибоедова и помню, как изумлялся, когда он садился за фортепьяно, что и <к> тому такой человек мог еще быть музыкантом"^*. Родился Соллогуб в 1813 году. Грибоедов находился в Петербурге до августа 1818 года, а потом с июня 1824 по май 1825 года и в 1828 году. По всей вероятности, в памяти Соллогуба могли сохраниться встречи с ним именно в 1824-1825 годах или в 1828 году.

^* (Соллогуб В. А. Воспоминания. М.-Л., 1931, с. 509-510.)

Прямых свидетельств о посещениях Олениных Чаадаевым и Якушкиным нет, но их дружба с Петром Олениным позволяет предположить, что и они знали дорогу в оленинский дом.

Во время заграничного путешествия, узнав о сильном наводнении в Петербурге в ноябре 1824 года, взволнованный Чаадаев писал брату Михаилу: "Я здесь узнал про ужасное бедствие, постигшее Петербург; волосы у меня стали дыбом... Я плакал как ребенок, читая газеты. Может быть, кто-нибудь из моих знакомых погиб; до тебя никогда ничего не дойдет, но нельзя ли отписать к Якушкину и велеть ему мне написать, что узнает про общих наших приятелей; особенно об Пушкине (который, говорят, в Петербурге), об Тургеневе, Оленине и Муравьеве"^*.

^* (Чаадаев П. Я. Соч. и письма, т. 1. М., 1913, с. 38.)

В Англии Чаадаев встречался и с младшим из Олениных - Алексеем, штабс-капитаном Гвардейского генерального штаба, который тогда тоже путешествовал по Европе.

Младший сын Оленина, Алексей, тоже оказался в рядах "Союза благоденствия" - трудно было в подобном окружении остаться в стороне.

Обращает на себя внимание интерес Олениных к К. Ф. Рылееву.

В Петербург Рылеев приехал в 1820 году после ухода из армии. Правда, детские годы его прошли в Первом кадетском корпусе, но, окончив его в 1814 году, Рылеев покинул столицу.

Рис. 54. Тургенев Александр Иванович. Литография П. Виньерона (1833) с акварели К. П. Брюллова

Свои "Думы", проникнутые пафосом революционного патриотизма, Рылеев принес на суд Гнедичу. Возможно, именно через Николая Ивановича и познакомились Оленины с сочинениями, а может быть, и с самим поэтом.

В предисловии к "Думам" Рылеев писал о цели своих поэтических произведений: "Напомнить юношеству о подвигах предков, знакомить его со светлейшими эпохами народной истории, сдружить любовь к отечеству с первыми впечатлениями памяти - вот верный способ для привития народу сильной привязанности к родине..." И "Думы", и отрывки из поэм "Наливайко" и "Войнаровский" оказали сильное влияние на современников, они заставляли размышлять о настоящем положении России. Даже В. А. Оленина, которая до последних дней своей жизни так и осталась верна убеждению, что замыслы декабристов были преступны, не могла скрыть своей симпатии к Рылееву-поэту, когда писала о декабристах издателю журнала "Русский архив" П. И. Бартеневу: "Поэзиею его восторгались: и я туда же, грешный человек. Его одни "Думы" чего стоят. Большею частью великий поэт и даже историк и философ: и в тех мы видели и видим две личности в одном и том же теле, - совершенно противуположные. Никак не могу видеть его ниже Мицкевича. Пускай простят моему слабому разуму и любовь ко всему русскому и потому к русским"^*.

^* (Декабристы. М., 1938, с. 487.)

В архиве Олениных сохранился список, думы Рылеева "Наталия Долгорукова", принадлежавший младшей из Олениных - Анне. Она же, увлеченная стихотворениями поэта, сочинила музыку к думе "Смерть Ермака". Кто знает, возможно, мелодия песни "Ревела буря, дождь шумел..." именно та самая, которую некогда написала Анна Оленина.

Таким образом, многих членов тайных организаций декабристов можно было встретить в доме Олениных. Знакомство, дружба и родство связывали их с Олениными, а просветительские идеи и научные интересы укрепляли эту связь.

Немногое нам известно, крайне мало сохранилось документов. Все уничтожалось, когда началось следствие после восстания 14 декабря 1825 года на Сенатской площади. В печи и камины летели письма, дневники, списки вольнолюбивых стихотворений. В архиве Олениных, как, впрочем, и в других личных архивах того времени, трудно найти документы, относящиеся к движению декабристов и их связям. Сохранившиеся дают немногое. Однако даже прикрайней ограниченности материалов можно уверенно говорить о неосведомленности Оленина в замыслах его молодых гостей. Более того, об отрицательном его отношении к идеям декабристов. Оленин был предан самодержавию, верно служил и Екатерине II, и Павлу, и Александру I, но в то же время никогда не принадлежал к реакционным вельможам и корыстолюбивым сановникам. Для него, как и для подавляющего большинства современников, понятия служение царю и служение отечеству были синонимами. А отечеству Оленин служил на поприще искусства и науки, служил одержимо и самозабвенно.

И все-таки можно предположить, что острые политические разговоры и споры не миновали и гостиную Олениных. Эти разговоры о судьбах России велись не только в узком кругу членов тайного общества, но, как утверждал Ф. Н. Глинка, "заводимы были встречавшимися членами повсюду: на балах, на вечеринках, в театре..."^*. Трудно было удержаться от обмена мнениями, трудно было молчать. Н. И. Тургенев после одного из визитов к Олениным записал в дневнике: "Говорили там много с Трубецким, и между прочим он сказывал мне, что хочет дать свободу своим крестьянам"^**. Вспомним, что проблема освобождения крестьянства была одной из главных в кругу декабристов.

^* (Нечкина М. В. Движение декабристов, т. 1. М., 1955, с. 150.)

^** (Архив братьев Тургеневых, вып. 5. СПб., 1921, с. 167.)

Проходил этот интересный для нас разговор на вечере, когда Крылов читал свою шутотрагедию "Трумф". Иван Андреевич считал ее лучшей из своих драматических произведений. Написана она на рубеже XVIII и XIX веков. В 1807 году автор пробовал издать ее, но цензура не пропустила. Не пошла она и в театре. Только на домашней сцене можно было увидеть едкую сатиру Крылова, имевшую антиправительственную направленность. Царь Вакула, князь Слюняй, гофмаршал Дурдуран, немецкий принц Трумф - таковы герои шутотрагедии Крылова.

Н. И. Тургенев, которому по долгу службы приходилось присутствовать на заседаниях Государственного совета, после возвращения от Олениных отметил в дневнике: "Сцена Совета была жива для моего воображения" "Трумф" написан в годы правления Павла, но не утратил своей остроты и актуальности и во времена возникновения и деятельности первых тайных организаций декабристов (чтение происходило в ноябре 1818 года). В среде декабристов "Трумф" пользовался успехом. "Ни один революционер не придумывал никогда злее и язвительнее сатиры на правительство"^*, - писал декабрист Д. И. Завалишин.

^* (Завалишин Д. И. Записки, т. 1. СПб., 1894, с. 181.)

Предметом обсуждения и споров в гостиной Олениных могли служить и стихотворения Пушкина, которые по цензурным соображениям не были напечатаны, но широко распространялись в списках. Трудно поверить, чтоб Оленины (возможно, молодое поколение), переписывая подобные стихотворения, не читали бы их в своем кругу. А таких стихотворений в архиве Олениных сохранилось немало. В альбоме и двух списках дошло до нас одно из наиболее распространенных стихотворений Пушкина "Кинжал". Здесь же "Деревня", написанная в 1819 году и тоже долго ходившая в списках; ода "Вольность", также неопубликованная и послужившая поводом к высылке Пушкина на юг. В бумагах Олениных она переписана под заглавием "Ода на свободу". Переписано в альбом и стихотворение "К Чаадаеву" ("Любви, надежды, тихой славы..."), тоже ходившее в списках и напечатанное без ведома Пушкина в 1829 году. Это было одно из наиболее популярных стихотворений, сыгравших, наряду с "Кинжалом", "Вольностью", "Деревней", большую агитационную роль в тайных обществах. К тому же будущие декабристы могли слышать в оленинском салоне многие стихотворения от самого Пушкина, который после окончания Лицея стал частым посетителем гостеприимного семейства.