"Все прошло с зимой холодной..."

'Все прошло с зимой холодной...'

События прошедшей весны еще свежи были в памяти и не давали покоя Анне Олениной. В июньские дни, когда шумная и беспокойная компания - Вяземский, Грибоедов, Киселев и ее брат - покинула Петербург, а Пушкин, вероятно, перестал бывать в Приютине, когда можно было закрыться в своей комнате на втором этаже приютинского дома и вдали от гостей и домашних предаться размышлению о своем настоящем и будущем, Анна заполняет первые страницы дневника. Только ему, и никому больше, она могла доверить свои тайны^*. Под обложкой из красного марокена с золотым тиснением Анна сделала 20 июня первую запись, эпиграфом к которой взяла строки из стихотворения Е. Баратынского, адресованные А. Ф. Закревской:

^* (Этот дневник был опубликован в 1936 г. в Париже тиражом а 200 экземпляров внучкой Анны Алексеевны, О. H. Оом, сын которой, В. H. Звегинцов, передал оригинал дневника вместе с другими семейными реликвиями, через И. С. Зильберштейна, на родину. В настоящее время дневник хранится в ЦГАЛИ: ф. 1124, оп. 2, ед. хр. 10.)

 Как много ты в немного дней
 Прожить, прочувствовать успела! 
 В мятежном пламени страстей
 Как страшно ты перегорела!..

Затем последовала длинная исповедь девушки: "Вот настоящее положение сердца моего в конце прошедшей бурной зимы. Но, слава богу, дружба и рассудок взяли верх над расстроенным воображением моим; холодность и спокойствие заменили место пылких страстей и веселых надежд. Все прошло с зимой холодной, а с летом настал сердечный холод! И к счастью, а то бы проститься надобно с рассудком!.. Да, смейтесь теперь, Анна Алексеевна, а кто вчера обрадовался и вместе перепугался, увидя на Конюшенной улице коляску, в которой сидел мужчина с полковничьими эполетами и походивший на... Но зачем называть его! Зачем вспоминать то счастливое время, когда я жила в идеальном мире, когда думала, что можно быть счастливой и быть спутницей его жизни, потому что то и другое смешивалось в моем воображении. Счастье и Он... Но я хотела все забыть!.. Ах, зачем попалась мне коляска. Она напомнила мне время... невозвратное!"

О. Н. Оом, внучка Анны, назвала имя человека, который заставил так сильно переживать девушку: Алексей Яковлевич Лобанов-Ростовский. Адъютант при князе П. М. Волконском (потом его произвели во флигель-адъютанты), близкий знакомый Петра Оленина, одновременно с которым он состоял в 1814 году в адъютантах графа М. С. Воронцова. Лобанов-Ростовский имел трех малолетних детей (его жена Софья Петровна Лопухина умерла в 1825 году при родах) и был старше Анны на 13 лет. В этого человека и была влюблена Анна, когда встретилась с Пушкиным после его возвращения в Петербург. И первая запись дневника вызвана воспоминаниями, которые не оставляли девушку в покое.

Рис. 63. Оленин Алексей Николаевич. Портрет работы А. Г. Варнека. X., м. Музей АХ СССР

После такого вступления Анна записала впечатления от встречи накануне в Петербурге с Пушкиным: "Вчера была я в городе... и обедала у верного друга, Варвары Дмитриевны Полторацкой... Там был Пушкин и Миша Полторацкий. Первый довольно скромный. Я даже с ним говорила и перестала бояться, чтобы не соврал чего в сентиментальном роде".

Вот они - те самые опасения сентиментальных разговоров Пушкина, которые когда-то тревожили Анну.

Многие последующие записи посвящены рассуждениям о необходимости замужества, о возможных партиях. В этой связи в дневнике мелькает имя Николая Киселева. Варвара Дмитриевна стремилась создать партию брата с Анной. 7 июля Анна записала: "Тетушка уехала более недели, я с нею простилась и могу сказать, что мне было очень грустно. Она обещала быть на моей свадьбе и с таким выразительным взглядом это сказала, что я очень, очень желаю знать, о чем она тогда думала. Ежели брат ее за меня посватается, возвратясь из Турции, что сделаю я? Думаю, что выйду за него". (Воспитанница Олениных и подруга Анны А. ф. Фурман внизу страницы с этими словами Анны приписала: "Дай бог, чтоб он вздумал это сделать").

И снова воспоминания о каком-то происшествии 29 марта, которое Анне никак не забыть. "По страсти ли я выйду - спрашивает она.- Нет! потому что 29 марта я сердце свое схоронила... и навеки". Она даже пишет для Варвары Дмитриевны стихотворное послание, которое начинает стихами:

 Искавши в мире идеала
 И не нашед его, 
 Анета счастия искала 
 В средине сердца своего...

Через 10 дней после последней записи Анна возвращается к дневнику, как возвращается и к размышлениям о необходимом замужестве. Она записала 17 июля свой разговор на эту тему с Иваном Андреевичем Крыловым. Похоже на то, что девушка пыталась вызвать в Крылове жалость и сочувствие к себе, но он высказал неудовольствие ее легкомысленным поведением, которое, по его убеждению, исходило от постоянного пребывания при дворе (Анна была фрейлиной). Но обратимся лучше к записи самой Анны: "Когда мы возвратились из города, я после обеда разговорилась с Иваном Андреевичем Крыловым о наших делах. Он вообразил себе, что Двор вскружил мне голову и что я пренебрегала бы хорошими партиями, думая выйти за какого-нибудь генерала. В доказательство, что я не простираю так далеко своих видов, я назвала ему двух людей, за которых бы вышла, хотя и не влюблена в них: Мейендорфа и Киселева. При имени последнего он изумился. "Да,- повторила я,- я думаю, что они - не такие большие партии, и уверена, что вы не пожелаете, чтобы я вышла за Краевского или за Пушкина".- "Боже избави,- сказал он,- но я желал бы, чтобы вы вышли за Киселева и, ежели хотите знать, он сам того желает. Но он и сестра говорят, что нечего ему соваться, когда Пушкин того же желает".

Итак, мнение Крылова относительно Пушкина, как возможного жениха, полностью разделяется Анной. А Киселев, оказывается, если верить записи, тоже желал брака, и Варвара Дмитриевна здесь играла не последнюю роль.

На следующий день, по горячим следам разговора с Крыловым, "разбередившего" раны, Анна задумала писать роман. Она начинает его со строк из элегии Батюшкова, адресованной Анне Фурман:

 О память сердца! ты сильней 
 Рассудка памяти печальной.

Затем последовали размышления о романе: "Батюшков прав, говоря, память сердца сильнее памяти рассудка. Я с трудом могу сказать, что со мной было вчера, а между тем я могу пересказать слово в слово разговоры, происходившие несколько месяцев назад. Пушкин и Киселев - два героя моего настоящего романа. Сергей Голицын, Глинка, Грибоедов и в особенности Вяземский - персонажи более или менее интересные. В отношении женщин, их всего три - героиня - это я, второстепенные лица - это тетушка Варвара Дмитриевна Полторацкая и госпожа Василевская". Анна имела в виду события весны 1828 года, и крайние рамки этих разговоров и страстей - март - конец мая. Именно тогда в Петербурге находились все главные и второстепенные герои ее повествования, именно тогда у Олениных постоянно бывал Пушкин. Предупреждая, что роман она будет писать от третьего лица, найдя заглавие - "Непоследовательность, или Надо прощать любви", девушка начала с воспоминаний о своем увлечении князем Лобановым-Ростовским: "Анета Оленина имела подругу, искреннего друга, которая одна знала о ее страсти к Алексею и старалась отклонить ее от этого. Маша часто говорила: "Анета, не доверяйся ему: он лжив, он фат, он зол". Подруга обещала ей забыть его, но продолжала любить. На балу, на спектакле, на горах, повсюду она его видела и мало-помалу потребность чаще видеть его стала навязчивой. Но она умела любить, не показывая того, и ее веселый характер обманывал людей".

И сразу же после этих строк Анна перешла к описанию своей встречи у внучки М. И. Кутузова с Пушкиным после его возвращения из Михайловского.

"Однажды на балу у графини Тизенгаузен-Хитровой Анета увидела самого интересного человека своего времени и выдающегося на поприще литературы: это был знаменитый поэт Пушкин. Бог, даровав ему гений единственный, не наградил его привлекательной наружностью. Лицо его было выразительно, конечно, но некоторая злоба и насмешливость затмевали тот ум, который виден был в голубых или, лучше сказать, стеклянных глазах его. Арапский профиль, заимствованный от поколения матери, не украшал лица его. Да и прибавьте к тому ужасные бакенбарды, растрепанные волосы, ногти, как когти, маленький рост, жеманство в манерах, дерзкий взор на женщин, которых он отличал своей любовью, странность нрава природного и принужденного и неограниченное самолюбие - вот все достоинства телесные и душевные, которые свет придавал русскому поэту XIX столетия. Говорили еще, что он дурной сын, но в семейных делах невозможно все знать; что он распутный человек, но, впрочем, вся молодежь почти такова. Итак все, что Анета могла сказать после короткого знакомства, есть то, что он умен, иногда любезен, очень ревнив, несносно самолюбив и неделикатен. Среди особенностей поэта была та, что он питал страсть к маленьким ножкам, о которых он в одной из своих поэм признавался, что он предпочитает их даже красоте. Анета соединяла с посредственной внешностью две вещи: у нее были глаза, которые порой бывали хороши, порой глупы. Но ее нога была действительно очень мала, и почти никто из ее подруг не мог надеть ее туфель.

Рис. 64. Приютино. Господский дом. Акварель И. А. Иванова. 1825. ГМП

Пушкин заметил это преимущество, и его жадные глаза следили по блестящему паркету за ножками молодой Олениной... Она тоже захотела отличить знаменитого поэта: она подошла и выбрала его на один из танцев; боязнь, что она будет осмеяна им, заставила ее опустить глаза и покраснеть, подходя к нему. Небрежность, с которой он спросил у нее, где ее место, задела ее. Предположение, что Пушкин мог принять ее за дуру, оскорбило ее, но она ответила просто и за весь остальной вечер уже не решалась выбрать его. Но тогда он в свою очередь подошел выбрать ее исполнить фигуру, и она увидела его, приближающегося к ней. Она подала ему руку, отвернув голову и улыбаясь, потому что это была честь, которой все завидовали".

Анна точно обрисовала внешность поэта, его манеры: не забыла отметить и мнение света, которое полностью разделяла и которое не могло не повлиять на ее отношения с поэтом, тем более что кроме поклонения его таланту она не испытывала к нему никаких других чувств. А слова, произнесенные Анной в разговоре с Крыловым: "я думаю... и уверена, что вы не пожелаете, чтобы я вышла за Краевского или за Пушкина",- свидетельствуют о том, что разговоры о возможности такого варианта имели место, а может, и другое: поведение Пушкина заставляло так думать, а отсюда и подобный вопрос к Крылову.

Она не вела поденных записей и потому их оказалось немного: две сделаны в июне и четыре - в июле.

В июле в доме у своих родственников Сухаревых Анна познакомилась с молодым человеком, приехавшим из Иркутска. Это был казак А. П. Чечурин. На время были забыты и личная неустроенность, и переживания о своем будущем, которое пока виделось безрадостным и неопределенным. Чечурин приехал из Иркутска! Там, где-то там, томились старые знакомые и друзья, многих из которых она знала с детства. Узнав, что молодой человек видел декабристов, она поспешила сообщить о том отцу, который в свою очередь пригласил его побывать в Приютине. Все оставшееся до отъезда от Сухаревых время Анна провела с Чечуриным в разговоре о декабристах, "который так интересовал нас обоих". Однако Анна не доверяла даже дневнику, и содержание этого разговора нам осталось неизвестным.

Анна с нетерпением ожидала казака в Приютине, и как только он появился, поспешила к нему, ибо желание "узнать о участи несчастных" было велико.

Вся жизнь Чечурина была связана с Сибирью, где он родился, вырос и служил в казаках. А потом инспекторская поездка по городам Сибири с гражданским губернатором И. Б. Цейдлером, и тогда-то он встретился с декабристами. "Он. поведал мне, по особой ко мне доверенности, что в Чите он видел "всех"", - записала Анна. Самым неожиданным было, пожалуй, признание Чечурина о сочинениях и письмах Рылеева, которые он привез с собой. А позже он сообщил, что у него хранятся еще и стихотворения других декабристов.

Чечурин отдает себе отчет, какие неприятности могут его ожидать, что хранить у себя бумаги государственных преступников весьма опасно, и все же не стремится избавиться от них. Все уговоры Олениных оставить бумаги Рылеева у них запечатанными в пакет не смогли убедить Чечурина, и он, наверное, так и увез их в действующую армию.

...11 августа Анне исполнилось 20 лет. В этот день в Приютино съехалось много гостей, и среди них - Пушкин. Впервые после долгого перерыва его имя появляется на страницах дневника. "Он влюблен в Закревскую. Все об ней толкует, чтобы заставить меня ревновать, но притом тихим голосом прибавляет мне разные нежности", - писала Анна. И больше ни слова о Пушкине.

Рис. 65. Оленина Анна Алексеевна. Рисунок Пушкина А.С.

Однако не следует удивляться. Его визиты стали привычными, как и визиты многих других знаменитостей: Крылова, Гнедича, Жуковского, Вяземского... Их приезд в При- ютино еще не повод для записей в дневнике. Другое дело новые знакомые, вроде казака Чечурина, который своими разговорами о декабристах, рассказами о дикой природе неизвестного Анне сибирского края, о контрабандистах и о многом другом, далеком и романтичном, естественно, возбуждал интерес, и общение с ним отражалось на страницах дневника. И потом его непосредственность, неискушенность в светской жизни, независимость в мнениях, в поступках, нежелание подчиняться законам света привлекали девушку, избалованную всеобщим вниманием и поклонением светской молодежи. Чечурин интересовал Анну больше, чем Пушкин или кто другой, и потому в дневнике так много страниц посвящено ему. Накануне дня ее рождения он приехал в Приютино.

"Мы разговорились о свете, о молодежи нашей, которую я бранила. Рассказывала ему смеючись, как делают куры и как весело обходиться холодно и приказывать своим "рабам", которые ловят малейшие ваши желания...

- Мне кажется, что свет Вас немного избаловал, Анна Алексеевна, и что Вы любите всю эту пустую услужливость Ваших молодых людей, она испортит Вас,- отвечал Чечурин.

- Не бойтесь, я уже привыкла к этому и не свернуть мне так скоро голову,- возразила Анна.- Завтра посмотрите, как обращаюсь я с ними".

Назавтра, 11 августа, Пушкин вполне мог наблюдать, как Анет "обращается" с молодыми людьми, и, приехав после Приютина домой, сочинить "Вы избалованы природой..."^*.

^* (Известный пушкинист Т. Г. Цявловская считала, что стихотворение написано не позже 9 мая 1828 года, указывая на положение автографа в тетради Пушкина между другими стихотворениями, датированными самим поэтом. Однако прослеживая последовательно взаимоотношения Пушкина и Анны Олениной, вчитываясь в строки этого стихотворения, мы все больше и больше сомневались в правильности подобной датировки. Эти строки, как и профильные рисунки, изображавшие Анну, должны были появиться значительно позже - осенью 1828 года. Это предположение поддержала В. Б. Сандомирская, научный сотрудник Пушкинского дома АН СССР, занимавшаяся как раз исследованием последовательности заполнения поэтом тетради, где находились стихотворения 1828 года. Валентина Болеславовна Сандомирская познакомила автора со своими доводами в пользу подобного предположения, предоставив в его распоряжение статью, которая позже была опубликована (Пушкин. Исследования и материалы, т. X. Л., 1982, с. 238-271).)

Стихи написаны в спокойном ритме, без того возбуждения и восторга, с каким писались в мае "Ты и Вы" или "Ее глаза". В них, пожалуй, больше грусти и некоторой разочарованности в той, которую он полюбил:

 Вы избалованы природой;
 Она пристрастна к вам была,
 И наша страстная хвала 
 Вам кажется докучной модой. 
 Вы сами знаете давно, 
 Что вас хвалить немудрено, 
 Что ваши взоры - сердцу жалы, 
 Что ваши ножки очень малы,
 Что вы чувствительны, остры,
 Что вы умны, что вы добры, 
 Что можно вас любить сердечно, 
 Но вы не знаете, конечно, 
 Что и болтливая молва 
 Порою правды не умалит, 
 Что иногда и сердце хвалит,
 Хоть и кружится голова.

Позже Пушкин, переработав стихотворение, напечатал его под заголовком "В альбом Е. Н. У<шако>вой".

Запись о дне рождения интересна не только в связи с Пушкиным, но и описанием того, как прошел праздник, когда в Приютино приехали Гнедич, Крылов, "милый Глинка, который после обеда играл чудесно и в среду придет дать мне первый урок пения".

За праздничным столом много читали поздравлений, а потом молодежь отправилась играть в сад. Вечером, когда все дамы разъехались и остались одни мужчины, веселье продолжалось: "Мы сели ужинать за особливый стол, и тут пошла возня! Всякий пел свою песнь или представлял какое-нибудь животное..."