Другие "младости минутные друзья" (Кузьмина Л.И.)

Основным публицистом в обществе "Зеленая лампа" был Александр Дмитриевич УЛЫБЫШЕВ, позже - драматург и музыкальный критик. Пушкин знал Улыбышева по Коллегии иностранных дел, где тот служил переводчиком. Потом они встретились в доме Никиты Всеволожского на заседаниях общества "Зеленая лампа". Улыбышев редактировал газету "Le Conservateur impertial" ("Беспристрастный наблюдатель"), с 1825 года - "Journal de St-Petersbourg" ("Санкт-Петербургская газета"), выходившие на французском языке.

Известны три статьи Улыбышева, специально написанные для общества "Зеленая лампа" и прочитанные на его заседаниях: "Разговор Бонапарта и английского путешественника", "Письмо к другу в Германию о петербургских обществах" и "Сон". В них выражены идеи и настроения, присущие обществу "Зеленая лампа". Первая из них - своеобразный политический обзор положения в мире и в России, наблюдения за нарастающей реакцией. Вторая посвящена проблемам русской национальной самобытности, актуальной для "лампистов": "Не подбирая жалким образом колосья с чужого поля, а разрабатывая собственные богатства, которыми иностранцы воспользовались раньше нас самих, мы сможем <...> соперничать с французами и после того, как мы отняли у них лавры Марса, мы будем оспаривать и лавры Аполлона".

На одном из заседаний "Зеленой лампы" зимой 1818 года Улыбышев прочел свою социально-политическую утопию, произведение самое острое среди его статей - "Сон". Во введении автор адресуется к тем, для кого он пишет, - к членам общества "Зеленая лампа": "Патриот, друг разума, а особенно друг человечества также иногда находят во сне свои химеры, которые доставляют им минуты воображаемого счастья, какое в тысячу раз предпочтительнее всему, что дает им грустная действительность".

Сон Улыбышева - о будущем Петербурга. Все изменилось в этом городе: на Михайловском замке - надпись: "Дворец собрания представителей"; в бывших казармах разместились школы, академии, библиотеки. В Аничковом дворце спящий видит величественную картину русского Пантеона - собрание статуй заслуженных людей России, - среди них нет статуи Николая Павловича, который, еще будучи наследником, снискал ненависть людей передового образа мыслей. На месте Александро-Невской лавры высится Триумфальная арка. Повсюду в городе грандиозные здания, звучит музыка, нет монахов и священников, нет постоянного войска. Но главный образ "Сна" - преображенный царский дворец. Над ним развевается знамя. Изменен герб: "...обе головы орла, знаменовавшие деспотизм и суеверие, обрублены, и из брызнувшей крови возник феникс свободы и истинной веры".

Но сон прерван звуками свистулек, барабана и криками пьяного мужика, которого волокут в полицию. Такова действительность, против которой направлены статьи А. Д. Улыбышева, оказавшие воздействие на формирование декабристской публицистики.

Среди участников "Зеленой лампы" был и Сергей Петрович ТРУБЕЦКОЙ, впоследствии видный деятель Северного общества. Именно ему "Союз благоденствия" поручал "собрать сведения о лицах, которые предполагались к принятию в "Союз". Он должен был стараться познакомиться с ними лично, чтобы короче их узнать и испытать". Пушкин был знаком с Трубецким в послелицейский период жизни. Он посещал дом его тестя И. С. Лаваля на Английской набережной (ныне наб. Красного флота, 4). В 1819 году поэт читал там свою оду "Вольность". О личном знакомстве и частом общении говорят и сохранившиеся среди рисунков Пушкина изображения Трубецкого, и упоминание его имени в отрывках и планах "Русского Пелама".

Следственной комиссии по делу декабристов Трубецкой дал показания о "Зеленой лампе" и ее членах как об обществе сугубо литературном, преуменьшив и свое участие в нем: "Я был недолго членом этого общества, не более двух месяцев перед отъездом моим в чужие края в 1819 году".

В "Алфавите декабристов" среди деятелей "Союза благоденствия", причастных к обществу "Зеленая лампа", был назван Аркадий Гаврилович РОДЗЯНКО. Он пользовался репутацией поэта эротического, за что Пушкин называл его "Пироном Украины", сравнивая с французским поэтом, автором нескромных произведений. Но Пушкину, очевидно, была известна и его сатира: "У этого малороссиянина злое перо; я не любил бы с ним ссориться". Но без ссоры не обошлось. В 1821 году, когда Пушкина не было уже в Петербурге, Родзянко оставил столицу и военную службу и уехал в свое имение в Полтавской губернии. Там, в уединении, он написал сатиру "Два века", направленную против "либералистов", и в том числе против Пушкина. Он знал поэта еще до встреч в обществе "Зеленая лампа", бывал с ним в "Вольном обществе любителей словесности, наук и художеств" (август 1818 года).

Родзянко А.Г. Рисунок неизвестного художника. 1821 г.

Родзянко в своей сатире извещал читателя, что на собраниях "Зеленой лампы" постоянно звучали стихи против государя и против правительства. Пушкин расценил сатиру Родзянко как "последнюю степень бешенства и подлости". Впоследствии Пушкин и Родзянко встречались в обществе, но поэт уже не называл его иначе, как "Родзянко-предатель".

Со всеми другими "лампистами" Пушкин был дружен до конца своих дней. П. П. Вяземский рассказывал, что осенью 1836 года на Троицком мосту Пушкин "дружески раскланялся" с неким господином. Это был приятель молодости поэта Дмитрий Николаевич БАРКОВ. О нем, страстном театрале, строгом критике актеров, постоянно знакомившем членов "Зеленой лампы" с репертуаром петербургских театров, в послании к Я. Н. Толстому Пушкин писал:

 ...гражда<нин> кулис,
 Театра злой летописа<тель>,
 Очароаательниц актрис
 Непостоянный обожатель...

Две последние строки Пушкин использовал позже для характеристики Онегина, "театра злого законодателя" и "почетного гражданина кулис".

В 1828 году Барков вписал в альбом А. П. Керн не совсем правильно звучавшие по-французски стихи; Анна Петровна обратилась к Пушкину с просьбой о переводе их, на что поэт, намекая на совпадение фамилий автора этих стихов и поэта XVIII века, сочинявшего непристойные стихи, вместо перевода написал:

 Не смею вам стихи Баркова
 Благопристойно перевесть,
 И даже имени такого
 Не смею громко произнесть!

Между тем Д. Н. Барков был человеком серьезным. Имя его не миновало "Алфавита декабристов". В обществе "Зеленая лампа" он был более всего известен как знаток театра, способствовавший расцвету русского театрального искусства. Он поддерживал на петербургской сцене линию П. А. Катенина в его борьбе с декламационной манерой "важного" Н. И. Гнедича, учившего великую Семенову. Сторонник высокого классицизма, Катенин, однако, Расину и Корнелю предпочитал Вольтера. Эту животрепещущую театральную полемику Барков выносил на заседания "Зеленой лампы". Споры более всего разгорались вокруг Е. С. Семеновой и А. М. Колосовой, представлявших две системы декламации и, таким образом, два принципиально разных отношения к трагедии. Барков, как и Катенин, был поклонником искусства Колосовой. Но Екатерина Семенова с ее эмоционально-патетической манерой пользовалась большей популярностью в петербургских кругах, у большинства "лампистов", и в том числе у Пушкина.

Состав общества "Зеленая лампа" не был однороден. Среди его членов были и такие, о причастности которых к политике потомки нередко узнают лишь по стихам Пушкина. Один из них - Павел Борисович МАНСУРОВ. В годы тесного общения его с Пушкиным в кругу "Зеленой лампы" он служил прапорщиком конно-егерского полка. В 1819 году Пушкин посвятил ему стихотворение "Мансуров, закадышный друг...", в котором он представлен беззаботным повесой, откровенно стремящимся к земным радостям.

Осенью 1819 года Мансуров уехал ненадолго в Новгород, и Пушкин писал ему в письме от 27 октября: "Насилу упросил я Всеволожского, чтоб он позволил мне написать <тебе> несколько строк, любезный Мансуров, чудо-Черкес! Здоров ли ты, моя прелесть - помнишь ли нас, друзей твоих (мужеского полу)... Мы не забыли тебя и в 7 часов с 1/2 (время начала спектаклей.- Авт.) каждый день поминаем <тебя> в театре рукоплесканиями, вздохами - и говорим: свет-то наш Павел! что-то делает он теперь в великом Новгороде? <...> Поговори мне о себе - о военных поселениях. Это все мне нужно - потому, что я люблю тебя - и ненавижу деспотизм". Военные поселения крестьян близ Новгорода, введенные Аракчеевым, были предметом острого осуждения в декабристских кругах. Письмо Пушкина отражает разговоры о них среди "лампистов". О Мансурове поэт продолжал справляться и покинув Петербург.

Подобным же образом складывались отношения у Пушкина с Федором Филипповичем ЮРЬЕВЫМ - офицером лейб-гвардии уланского полка, участником войны 1812 года. И ему, как и Мансурову, Пушкин посвятил стихотворное послание, написанное по случаю именин приятеля в сентябре 1819 года: "Здорово, Юрьев, именинник!.." Сквозь традиционные, эпикурейские мотивы беззаботной юности с ее дружескими пирушками и любовными утехами в стихотворении проступает блеск иного союзничества.

К 1821 году относится второе стихотворное послание Пушкина к Юрьеву, продолжающее тему беспечной молодости его героя, с яркими лирическими признаниями автора:

 А я, повеса, вечно праздный,
 Потомок негров безобразный,
 Взращенный в дикой простоте,
 Любви не ведая страданий, 
 Я нравлюсь юной красоте
 Бесстыдным бешенством желаний...

Юрьев напечатал эти стихи отдельным изданием (без цензурного разрешения) в ограниченном количестве экземпляров, на одном из которых имеется уточняющая помета: "А. Пушкин. 1821".

Общение возобновилось после возвращения Пушкина из ссылки в Петербург. О полной откровенности их дружеских бесед свидетельствует рисунок Пушкина, сделанный у Юрьева и воспроизводящий К. Ф. Рылеева и В. К. Кюхельбекера на Сенатской площади 14 декабря 1825 года.

Дружеским расположением Пушкина пользовался известный всему Петербургу Василий Васильевич ЭНГЕЛЬГАРДТ, также член общества "Зеленая лампа". Богач, карточный игрок, впрочем, по свидетельству П. А. Вяземского, "на веку своем более проигравший, нежели выигравший", Энгельгардт был симпатичен Пушкину за широту натуры, за бурную приверженность к театральной жизни. Но ценил в нем Пушкин и его несомненные литературные способности, и то, что тот не только играл в карты, но и "очень удачно играл словами". В столице знали его как острослова, по городу ходили его остроумные экспромты.

Летом 1819 года Пушкин перенес "жестокую горячку" и, обритый после болезни наголо, по преимуществу отсиживался дома, находя, однако ж, временами способ выбраться к друзьям. Комический актер П. А. Каратыгин (брат известного трагика) в своих записках рассказывает:

"Однажды мы в длинном фургоне <...> возвращались с репетиции. Тогда против Большого театра жил камер-юнкер Никита Всеволодович Всеволожский, которого Дембровский учил танцевать. <...> Когда поравнялся наш фургон с окном, на котором тогда сидел Всеволожский и еще кто-то с плоским приплюснутым носом, большими губами и смуглым лицом мулата, Дембровский высунулся из окна <...> и начал им усердно кланяться. Мулат снял с себя парик, стал им махать над своей головой и кричал что-то Дембровскому, Эта фарса нас всех рассмешила. Я спросил Дембровского: "Кто этот господин?" - и он ответил мне, что это сочинитель Пушкин, который только тогда начинал входить в известность... Тут же Дембровский добавил, что после жестокой горячки Пушкину выбрили голову, и что де на днях он написал на этот случай стихи..."

Это были стихи к Энгельгардту, в которых образ адресата воссоздается в ореоле беззаботной веселости.

 ...счастливый беззаконник,
 Ленивый Пинда гражданин,
 Свободы, Вакха верный сын, 
 Венеры набожный поклонник
 И наслаждений властелин!

Венера и Вакх выступают в поэзии Пушкина ранних петербургских лет в неразрывном единстве с образом Свободы, символизирующим раскрепощенность личности от связывающих ее официально-сословных пут. Друзьям по "Зеленой лампе" он доверяет свои мечты покинуть на лето столицу, уйти

 От хладных прелестей Невы, 
 От вредной сплётницы молвы,
 От скуки, столь разнообразной...

Дружеские отношения с Энгельгардтом сохранились и после возвращения Пушкина из ссылки. У них был общий литературный круг; поэт посещал дом Энгельгардта, по словам П. А. Вяземского, "сбивающийся немножко на парижский Пале-Рояль, со своими публичными увеселениями, кофейными, ресторанами", дом, постройку которого считали "событием в общественной жизни столицы" (ныне Невский пр., 30).

"Ламписту" Михаилу Андреевичу ЩЕРБИНИНУ Пушкин посвятил стихи, которые 9 июля 1819 года вписал в его альбом:

 Житье тому, любезный друг, 
 Кто страстью глупою не болен,
 Кому влюбиться недосуг, 
 Кто занят всем и всем доволен. 
 .............................
 И мы не так ли дни ведем,
 Щербинин, резвый друг забавы? 
 С Амуром, Шалостью, вином,
 Покамест молоды и здравы?

Щербинин был офицером Главного штаба, много путешествовал. Знакомство с ним Пушкина было кратковременным - длилось всего несколько месяцев. Сошлись они благодаря П. П. Каверину, и в восприятии Пушкина Щербинин и Каверин стояли рядом. П. П. Каверин также был причастен к "Зеленой лампе" и к "Союзу благоденствия".

Имя Щербинина Пушкин упомянул в стихотворениях "Здорово, Юрьев, именинник!" и "Веселый вечер в жизни нашей". Позже, в 1828 году, Щербинин вместе с Кавериным оказался причастным к делу распространения антиправительственных стихотворений Пушкина.

Круг друзей Пушкина, группировавшихся вокруг общества "Зеленая лампа", трудно очертить с абсолютной точностью. Никак в творчестве Пушкина, например, не отмечен "лампист" Иван Евстафьевич ЖАДОВСКИЙ, хотя поэт не мог с ним не встречаться у Всеволожского.

И. Е. Жадовский был с мая 1817 года полковником Санкт-Петербургского гренадерского полка, по большей части квартировавшего в Петербурге. 25 марта 1819 года Жадовский уволен "за ранами, с мундиром и пансионом полного жалования". На заседаниях "Зеленой лампы" читались его басни, имеющие политическое звучание ("Орел и улитка", "Таракан-ритор" и др.).

Посещал собрания общества "Зеленая лампа" и один из ближайших друзей Пушкина - Антон Антонович ДЕЛЬВИГ. 17 апреля 1819 года в обществе читались его стихотворения "Фани" и "К мальчику".

Страстный театрал Николай Иванович ГНЕДИЧ был настоящим "законодателем" Петербургского драматического театра. Участвуя в деятельности "Зеленой лампы", он занимал в вопросах театральной полемики самостоятельную позицию, не во всем соглашался с крайними суждениями молодых "лампистов" (Пушкина, Я. Толстого). Однако его близость общей эстетической платформе "Зеленой лампы" сказалась в его статье "Символ веры в беседе славянофилов". На собрании общества Гнедич читал свой перевод "Илиады" Гомера. О том, как это происходило, рассказал в письме к М. Н. Лонгинову Я. Толстой: "В некоторых стихах замечали мы шероховатость. Пушкин морщился и зевал. Гнедич, подошедши к нему, сказал: "Укажите мне, Александр Сергеевич, стихи, которые вам не нравятся"".

Пушкин не все принимал в поэзии Гнедича, особенно в раннюю пору своих отношений с этим поэтом. Однако впоследствии он дал высокую оценку его переводам из Гомера.

Состоял в обществе и Дмитрий Иванович ДОЛГОРУКОВ.

Следов общения Пушкина с некоторыми из "лампистов" не сохранилось. Но для большинства из них дружба с Пушкиным в пору их молодости осталась едва ли не самым ценным их достоянием и сохранила для потомков имена их самих. Оставила она заметный след и в биографии поэта. И если Пушкин и назвал своих друзей по "Зеленой лампе" "минутной младости минутные друзья", то мы слышим в этих словах не укор их дружбе, а грустную мысль о бренности всего сущего. Общение же с "лампистами" на пороге жизни стало важной вехой в духовном возмужании Пушкина.