"Коль ты к Смирдину войдешь..." (Назарова Г.И.)

19 февраля 1832 года на Невском проспекте, в новом помещении библиотеки для чтения А. Ф. Смирдина, расположившейся в правом флигеле лютеранской церкви святого

Петра (ныне Невский пр., 22), происходил знаменитый литературный обед, на котором присутствовал Пушкин. Поводом для торжества послужил переезд книжной лавки Смирдина от Синего моста на центральную улицу Петербурга. Гости-писатели решили сделать подарок хозяину дома - предоставить ему свои сочинения для нового альманаха "Новоселье", увидевшего свет ровно через год. В предисловии, помеченном 19 февраля 1833 года, Смирдин писал: "Простой случай - перемещение книжного магазина моего на Невский проспект... доставил мне счастие видеть у себя, на Новоселье, почти всех известных Литераторов". Но в этом, по скромному выражению автора, "простом случае" проявились энергия и деловитость, размах и щедрость незаурядного организатора книжного дела - черты деятеля того нового процесса, который В. Г. Белинский назвал "смирдинским" периодом русской словесности.

Александр Филиппович Смирдин уроженец Москвы, сын торговца полотном. С 1804 года служил мальчиком в книжной лавке П. А. Ильина, затем у А. С. Ширяева. В 1817 году по предложению петербургского книготорговца В. А. Плавильщикова Александр Смирдин переехал из Москвы в столицу, стал приказчиком и ближайшим помощником владельца книжной лавки, находившейся в доме Гавриловой у Синего моста (ныне наб. р. Мойки, 70).

Со смертью Плавильщикова в 1824 году, согласно его завещанию, Смирдин принял на себя все дела и книжный магазин своего бывшего хозяина.

Знакомство Пушкина со Смирдиным относится ко времени возвращения поэта из ссылки. Заочные коммерческие отношения между ними начались раньше. Благодаря хлопотам П. А. Вяземского, в 1824 году А. Ф. Смирдин и книгопродавец А. С. Ширяев приобрели весь тираж поэмы "Бахчисарайский фонтан" (1200 экземпляров). Газета "Русский инвалид" писала по этому поводу: "...книгопродавцы купили новую поэму "Бахчисарайский фонтан" сочинение А. С. Пушкина за 3000 рублей. Итак, за каждый стих заплачено по пяти рублей. Доказательство, что не в одной Англии и не одни англичане щедрою рукою платят за изящные произведения поэзии".

Пушкин был доволен удачной сделкой, но беспокоился о том, чтобы его покупатели не остались в убытке; 1 апреля 1824 года он писал брату Льву: "Но мне скажут: а какое тебе дело? ведь ты взял свои 3000 р. - а там хоть трава не расти.- Всё так, но жаль, если книгопродавцы. в первый раз поступившие по-европейски, обдернутся и останутся в накладе..." И несколько ранее - Вяземскому: "Начинаю почитать наших книгопродавцев и думать, что ремесло наше, право, не хуже другого".

В 1827-1828 годах Смирдин, с согласия Пушкина, выпустил вторым изданием поэмы "Бахчисарайский фонтан", "Кавказский пленник", "Руслан и Людмила". Имевшие необыкновенный успех у читателей и у покупателей, они принесли Смирдину большие финансовые прибыли.

В 1830 году через посредство П. А. Плетнева Пушкин передал Смирдину право на продажу в течение четырех лет всех вышедших в свет, но еще не распроданных экземпляров своих сочинений, с условием выплаты 600 рублей ассигнациями в месяц. Эти ежемесячные суммы - "оброк", как называл их Пушкин, - были подспорьем для поэта, так нуждавшегося в деньгах, особенно после женитьбы.

Через три года Смирдии выпустил первое полное издание "Евгения Онегина", в которое вошли все восемь глав романа, и в виде приложения - "Отрывки из путешествия Онегина".

В том же 1833 году Пушкин принял участие в альманахе "Новоселье", подарив Смирдину "Домик в Коломне", а через год во втором томе "Новоселья" появилась поэма Пушкина "Анджело".

Поэт сотрудничал также в "Библиотеке для чтения", журнале, издаваемом Смирдиным; здесь увидели свет повесть "Пиковая дама", "Гусар" и другие стихотворные и прозаические произведения Пушкина.

В свою очередь, Смирдин принимал участие в пушкинском "Современнике", являясь его комиссионером.

Для Смирдина, издателя и книготорговца, главным стимулом был не барыш, а стремление способствовать развитию русской литературы, желание помочь писателям высокой денежной оценкой их сочинений. Понимая необходимость создания условий для профессионализации труда литераторов, Смирдин установил невиданно высокие гонорары: Пушкину он платил за каждый стих по червонцу.

В воспоминаниях А. Я. Панаевой приведен рассказ Смирдина о его денежных отношениях с Пушкиным:

"...Я пришел к Александру Сергеевичу за рукописью и принес деньги-с... Александр Сергеевич мне и говорит... "Рукопись у меня взяла жена, идите к ней, она хочет сама вас видеть", и повел меня; постучались в дверь; она ответила "входите". Александр Сергеевич отворил двери, а сам ушел; я же не смею переступить порога, потому что вижу-с даму, стоящую у трюмо... - Входите, я тороплюсь одеваться, - сказала она. - Я вас для того призвала к себе, чтобы вам объявить, что вы не получите от меня рукописи, пока не принесете мне сто золотых, вместо пятидесяти... Мой муж дешево продал вам свои стихи... Я поклонился, пошел в кабинет к Александру Сергеевичу...

- Что? с женщиной труднее поладить, чем с самим автором? Нечего делать, надо вам ублажить мою жену; понадобилось ей заказать новое бальное платье, где хочешь, подай денег... Я с вами потом сочтусь".

Этот рассказ, возможно, не очень достоверен, но несомненно здесь то, что Смирдин более чем кто-либо другой был покладист и щедр в отношениях с Пушкиным.

Пушкин остро ощущал необходимость независимого материального существования для писателя. Мыслями об этом он делился с друзьями в письмах, а в поэзии с читателями. "...Я богат через мою торговлю стишистую, а не прадедовскими вотчинами..." - писал он С. А. Соболевскому в ноябре 1827 года.

В стихотворении "Разговор книгопродавца с поэтом" читаем:

 Книгопродавец. 
 ..............
 Что ж изберете вы? 
 Поэт.
 Свободу. 
 Книгопродавец. 
 Прекрасно. Вот же вам совет;
 Внемлите истине полезной:
 Наш век-торгаш; в сей век железный
 Без денег и свободы нет, 
 ........................
 Позвольте просто вам сказать:
 Не продается вдохновенье, 
 Но можно рукопись продать, 
 ........................
 Поэт. 
 Вы совершенно правы. Вот вам моя рукопись.
 Условимся.

Помимо того, что Смирдин установил писателям наивысшие гонорары, ему принадлежала и другая, по мнению В. Г. Белинского - самая главная, заслуга "перед русскою литературою и русскою образованностью" - удешевление книжных цен, что произвело "решительный переворот в русской книжной торговле и, вследствие этого, в русской литературе". Благодаря этой реформе, смело введенной Смирдиным, книга, по словам Белинского, стала достоянием не только привилегированного читателя, но оказалась доступной и "тому классу людей, которые наиболее часто читают и следовательно наиболее нуждаются в книгах".

Кроме того, Смирдин возвел книжную торговлю едва ли не в самый высокий ранг. Он стремился (и это ему вполне удалось) перевести книгу - этот предмет купли- продажи - в сферу высоких духовных ценностей.

Оборудуя свой новый магазин, Смирдин не жалел средств: только за аренду бельэтажа во флигеле церкви святого Петра (ныне Невский пр., 22-24), где разместилась лавка, он платил 12 000 рублей ассигнациями в год.

"А. Ф. Смирдин... основал новый книжный магазин, какого еще не было в России... - писал Н. И. Греч в "Северной пчеле", - г. Смирдин утвердил торжество русского ума и, как говорится, посадил его в первый угол: на Невском проспекте, в прекрасном новом здании, принадлежащем лютеранской церкви св. Петра, в нижнем жилье, находится ныне книжная торговля г. Смирдина... Русские книги, в богатых переплетах, стоят горделиво за стеклом в шкафах красного дерева, и вежливые приказчики, руководствуя покупающих своими библиографическими сведениями, удовлетворяют потребности каждого с необыкновенной скоростью. Сердце утешается при мысли, что, наконец, и русская наша литература вошла в честь, и из подвалов переселилась в чертоги!.."

Пушкин был завсегдатаем книжной лавки Смирдина еще в то время, когда она находилась в старом помещении, на Мойке. В библиотеке Пушкина сохранились семь книг с экслибрисами библиотеки Смирдина. Примечательно, что в книжную лавку Смирдина Пушкин адресовал свою корреспонденцию.

Знаменательным в отношениях поэта со Смирдиным было и то, что последним (известным нам) посетителем квартиры Пушкина в день дуэли был Ф. Ф. Цветаев - приказчик и библиотекарь, посланный Смирдиным для переговоров о новом издании сочинений поэта.

Пушкин знал все петербургские книжные магазины и тратился на книги, по его выражению, "как стекольщик на алмазы".

Современники поэта - писатели, художники - оставили воспоминания и зарисовки, которые можно объединить под заглавием "Пушкин в книжной лавке Смирдина". Два отрывка из этих воспоминаний содержат рассказ о создании эпиграммы: "Коль ты к Смирдину войдешь..."

"...Однажды... я зашел в книжный магазин Смирдина...- пишет И. И. Панаев. - В одно почти время со мною вошли в магазин два человека: один большого роста, с весьма важными и смелыми приемами, полный, с рыжеватой эспаньолкой, одетый франтовски; другой среднего роста, одетый без всяких претензий, даже небрежно, с курчавыми белокурыми волосами, с несколько арабским профилем, толстыми выдававшимися губами и с необыкновенно живыми и умными глазами. Когда я взглянул на последнего, сердце мое так и замерло. Я узнал в нем Пушкина, по известному портрету Кипренского...

Выражение лица его показалось мне очень симпатическим, а улыбка чрезвычайно приятной... Он спросил у Смирдина... какую-то книгу и, перелистывая ее, обратился к своему спутнику с каким-то замечанием. Спутник (С. А. Соболевский.- Авт.), заложив руку за жилет, ...с улыбкою обратись к Смирдину, начал с некоторою торжественностию:

 К Смирдину как ни придешь...

и остановился...

...Пушкин взглянул на своего спутника с полуулыбкою и покачал головой...

После я уже узнал, что стих, произнесенный Соболевским у Смирдина, был первый стих известного экспромта Пушкина:

 К Смирдину как ни придешь,
 Ничего не купишь,
 Иль Сенковского найдешь,
 Иль в Булгарина наступишь".

Иная, менее благодушная и безоблачная версия создания эпиграммы принадлежит знакомому Пушкина - писателю В. А. Соллогубу, который вначале рассказывает об оскорбительном анонимном пасквиле, полученном поэтом 4 ноября 1836 года, и о его вызове на поединок, посланном Ж. Дантесу.

"Мы зашли к оружейнику, - пишет Соллогуб далее, - Пушкин приценивался к пистолетам, но не купил, по неимению денег. После того мы заходили еще в лавку к Смирдину, где Пушкин написал записку Кукольнику, кажется, с требованием денег. Я, между тем, оставался у дверей и импровизировал эпиграмму:

 Коль ты к Смирдину войдешь,
 Ничего там не найдешь, 
 Ничего ты там не купишь. 
 Лишь Сенковского толкнешь.

Эти четыре стиха я сказал выходящему Александру Сергеевичу, который с необыкновенной живостью заключил:

 Иль в Булгарина наступишь".

Из двух версий наиболее достоверной признается вторая.

Имя Смирдина соединяется в эпиграмме с именами литературных противников Пушкина - реакционных журналистов. С Булгариным, Сенковским, Гречем Смирдина связывали деловые и финансовые отношения. Изворотливые и ловкие компаньоны издателя, по словам цензора А. В. Никитенко, "владели его карманом". По их вине в начале 1840-х годов началось падение дела Смирдина, а в 1857 году, окончательно разоренный, сломленный болезнью и нуждой, знаменитый издатель и книгопродавец умер, всеми забытый.

В эпиграмме "Коль ты к Смирдину войдешь..." вместе с презрением к Булгарину - Сенковскому слышится отзвук иронического отношения к хозяину лавки, вызванного, вероятно, тем, что Смирдин старался со всеми ладить. "Смирдин истинно честный и добрый человек, но он мало образован и, что всего хуже, не имеет характера", - писал Никитенко. Не умея отличить подлинно ценное в литературе от антихудожественного, лжедемократического, Смирдин стремился всех объединить. Попыткой такого объединения был обед 19 февраля 1832 года, на который были приглашены все известные писатели, литераторы, журналисты различных, а порой антагонистических, взглядов. Миролюбивое намерение хозяина лавки оказалось тщетным.

За праздничным столом произошел инцидент, одним из "героев" которого был Н. И. Греч. С его слов современники записали рассказ: "Нам с Булгариным привелось сидеть так, что между нами сидел цензор Василий Николаевич Семенов, старый лицеист, почти однокашник Александра Сергеевича. Пушкин на этот раз был как-то особенно в ударе, болтал без умолку, острил преловко и хохотал до упаду. Вдруг заметив, что Семенов сидит между нами двумя - журналистами... крикнул с противоположной стороны стола, обращаясь к Семенову: "Ты, брат Семенов, сегодня словно Христос на горе Голгофе". Слова эти точас были всеми поняты, я хохотал, разумеется, громче всех..." Делая "хорошую мину при плохой игре", Греч старался все обратить в невинную шутку. Но Булгарин не мог себя сдержать. Он "пришел в совершенное... расстройство и задыхался от бешенства".

Вышедший через год альманах "Новоселье" украшал титульный лист с виньеткой, изображающей обед. Художник А. П. Брюллов и гравер С. Ф. Галактионов, которые были среди гостей, с большим мастерством исполнили миниатюрный групповой портрет писателей во время торжественной трапезы. Виньетка представляет собой документальную и художественную ценность в особенности потому, что в ней запечатлен эпизод петербургской жизни Пушкина и знаменательное событие в истории Петербурга. Поэт показан в обстановке смирдинской библиотеки - своего рода литературном салоне, в окружении людей своего "цеха" - друзей и врагов, сторонников и противников.

Альманах "Новоселье", крайне разношерстный по составу авторов, вызвал убийственно отрицательные отзывы единомышленников Пушкина.

В феврале 1833 года Н. В. Гоголь писал М. П. Погодину: "Читал ли ты смирдинское "Новоселье"? Книжица ужасная: человека можно уколотить. Для меня она замечательна тем, что здесь первый раз показались в печати такие гадости, что читать мерзко". В первую очередь Гоголь имел в виду клеветнический фельетон О. И. Сенковского (Барона Брамбеуса) "Большой выход у сатаны".

Горько-ироническую характеристику альманаху дал П. А. Вяземский в письме к А. И. Тургеневу от 27 августа 1833 года: "Вековые дубы - творение рук божьих и садовника божьего - времени; его не перегонишь... а наше человеческое дело - строить лачужки "Новоселья", где рядом с Жуковским - Хвостов; где я профилем, а Булгарин во всю харю; где мед с дегтем, но и деготь с медом..."

Наиболее одиозной фигурой среди литературных врагов Пушкина был Фаддей Венедиктович БУЛГАРИН. Поляк по происхождению, Булгарин кончил курс в петербургском кадетском корпусе. В 1805-1807 годах участвовал в походах против Наполеона I. По словам сослуживцев, Булгарин не отличался храбростью: накануне сражения старался остаться дежурным по конюшне. За недостойное поведение был исключен из военной службы. Изгнанный из русских войск, Булгарин перешел на сторону Наполеона. В 1812 году вместе с французами вступил в Россию, а затем бежал при отступлении разбитой наполеоновской армии. По окончании Отечественной войны Булгарин вновь оказался в России. Он приехал в Петербург. Встреча с Н. И. Гречем определила дальнейшую судьбу бывшего военного: он вступил на литературное поприще. В 1820-е годы Булгарин был редактором журналов "Северный архив" и "Литературные листки", а с 1825 года совместно с Гречем издавал журнал "Сын отечества" и "Северную пчелу" - единственную газету в России, которой было разрешено иметь политический отдел.

Не лишенный таланта, но беспринципный журналист, менявший свои взгляды и убеждения в зависимости от обстоятельств, плодовитый писатель, творивший на потребу невзыскательной малокультурной публики, тайный осведомитель III отделения - такова неполная характеристика Фаддея Булгарина, имя которого стало нарицательным для обозначения самого низменного существа в писательском мире, человека, по словам Пушкина, "...столь же бесстыдного как и гнусного". При этом Булгарин сумел завоевать доверие и дружбу А. С. Грибоедова, К. Ф. Рылеева, А. А. Дельвига, А. Мицкевича и во мнении многих порядочных людей приобрел, по словам Н. И. Греча, репутацию "малого умного, любезного, веселого, гостеприимного". Тот же Греч называл Булгарина "отъявленным либералом". Действительно, в 1810-1820 годах Булгарин разделял настроения своих соотечественников-поляков, оказывал им поддержку в борьбе за независимость Польши.

Дельвиг А.А. Акварель Яковлева П.Л. 1818 г.

Но уже в 1823-1824 годах, незадолго до восстания декабристов, Булгарин отрекся от оппозиционных взглядов по отношению к царскому правительству. После 14 декабря 1825 года он, изображая порядочного человека, проявил сочувствие и содействие по отношению к прежним друзьям и свободолюбивым полякам, но при этом, верный своей натуре, стал предателем и доносчиком; так, составленное им описание примет В. К. Кюхельбекера, пытавшегося скрыться от преследования полиции, оказалось столь точным, что, благодаря этому описанию, последний был схвачен и арестован.

Знакомство и первые встречи Булгарина с Пушкиным происходили начиная с 1827 года, когда поэт вернулся в Петербург после ссылки. В это время Пушкин относился к Булгарину терпимо, печатал в его изданиях некоторые поэтические произведения. Дорожа сотрудничеством Пушкина, Булгарин расточал ему восторженные похвалы.

Причиной разрыва их отношений и взрыва острейшей полемики стала "Литературная газета" А. А. Дельвига, задуманная как противовес "Северной пчеле" с ее беспринципностью и духом угодничества. По этому поводу Пушкин писал Вяземскому 2 мая 1830 года: "Стыдно будет уступить поле Булгарину. Дело в том, что чисто- литературной газеты у нас быть не может, должно принять в союзницы или Моду или Политику <...> Но неужто Булгарину отдали монополию политических новостей? Неужто кроме Сев.<ерной> Пчелы ни один журнал не смеет у нас объявить, что в Мексике было землетрясение, и что Камера депутатов закрыта до сентября? Неужто нельзя выхлопотать этого дозволения? <...> Да и неприлично правительству заключать союз - с кем? с Булгариным и Гречем. Пожалуйста, поговори об этом, но втайне: если Булгарин будет это подозревать, то он, по своему обыкновению, пустится в доносы и клевету - и с ним не справишься".

Предвидение Пушкина оказалось верным. Боясь конкуренции, Булгарин начал яростную травлю "Литературной газеты", а затем и Пушкина. Не брезгуя никакими средствами, отрекаясь от своих прежних похвал, Булгарин объявил на страницах своей газеты о падении таланта Пушкина, не гнушался задевать и его личность.

Пушкин отвечал на эти грязные измышления блестящими полемическими статьями и эпиграммами. Одной из самых острых по своей разоблачительной силе была статья "О записках Видока". В образе парижского сыщика читатели "Литературной газеты" безошибочно узнали "...человека без имени и пристанища, живущего ежедневными донесениями... отъявленного плута... и потом, - продолжал Пушкин, - вообразите себе, если можете, что должны быть нравственные сочинения такого человека". Здесь Пушкин прежде всего имел в виду роман Булгарина "Иван Выжигин", имевший подзаголовок: "Нравственно-сатирический роман".

Удар, нанесенный Пушкиным "Флюгарину", был уничтожающе метким. Изобличительная кличка "Видок" утвердилась за Булгариным, в особенности благодаря эпиграммам Пушкина:

 Не то беда, что ты поляк: 
 Костюшко лях, Мицкевич лях!
 Пожалуй, будь себе татарин,- 
 И тут не вижу я стыда; 
 Будь жид - и это не беда; 
 Беда, что ты Видок Фиглярин.

Эти строки дополняет другая эпиграмма, которая кончается словами:

 Беда, что скучен твой роман.

Здесь Пушкин подразумевал сочинение Булгарина "Димитрий Самозванец", в котором оказались некоторые сцены из трагедии "Борис Годунов" Пушкина. Существует предположение, что именно Булгарин еще в 1826 году составил негласный отзыв о "Борисе Годунове", напечатанном лишь в 1831 году.

Стихотворение Пушкина "Моя родословная", и в особенности его завершающие строки - " Post scriptum", - смелая и полная достоинства отповедь Булгарину, пытавшемуся высмеивать происхождение поэта. В письме к А. X. Бенкендорфу от 24 ноября 1831 года Пушкин предупреждал, что списки стихотворения ходят по рукам, и далее писал: "...о чем я не жалею, так как не отказываюсь ни от одного его слова".

 Решил Фиглярин, сидя дома, 
 Что черный дед мой Ганнибал 
 Был куплен за бутылку рома 
 И в руки шкиперу попал. 
 
 Сей шкипер был тот шкипер славный, 
 Кем наша двигнулась земля, 
 Кто придал мощно бег державный 
 Рулю родного корабля. 
 
 Сей шкипер деду был доступен, 
 И сходно купленный арап 
 Возрос усерден, неподкупен, 
 Царю наперсник, а не раб.

В этом стихотворении в значительной мере отобразилась суть полемики между Пушкиным и Булгариным, выставлявшим себя как выразителя "демократии" в противовес "аристократизму" Пушкина. Псевдодемократизм произведений Булгарина, имевших успех лишь у малообразованного читателя в среде купечества и мещанства, был полной противоположностью подлинно народному характеру творчества Пушкина - представителя прогрессивной дворянской культуры, гордившегося своим происхождением и принадлежностью своего рода к отечественной истории. "...Я чрезвычайно дорожу именем моих предков, этим единственным наследством, доставшимся мне от них", - писал поэт в приведенном выше письме к Бенкендорфу.

В эпиграмме "Коль ты к Смирдину войдешь..." имя Булгарина стоит рядом с именем Сенковского.

Осип-Юлиан Иванович СЕНКОВСКИИ (псевдоним - Барон Брамбеус) - известный лингвист, ученый- ориенталист, профессор восточного факультета Петербургского университета, редактор "Библиотеки для чтения".

Пушкин ценил его энциклопедические знания, дарование писателя-беллетриста и журналиста. Однако беспринципность и коммерческий подход Сенковского к литературному делу претили Пушкину и были причиной их разногласий.

Пушкин и Сенковский встречались в лавке Смирдина. Оба они присутствовали на обеде 19 февраля 1832 года. Как знаменитые завсегдатаи книжного магазина Смирдина, Пушкин и Сенковский изображены на виньетке ко второму тому "Новоселья", вышедшему в 1834 году. В этой виньетке, созданной художником А. П. Сапожниковым и гравированной С. Ф. Галактионовым, представлен внутренний вид магазина с фигурами самого хозяина за конторкой и беседующего с ним Сенковского. На первом плане на фоне стеллажей с книгами изображены Пушкин и Вяземский.

В мемуарах современников, литераторов и художников встречаются упоминания о встречах Пушкина с Сенковским в домах их общих петербургских знакомых. В дневнике А. Н. Мокрицкого (автора рисунка, запечатлевшего Пушкина на смертном одре) имеется запись, датированная ноябрем 1836 года, где художник рассказывает, как, придя в мастерскую К. П. Брюллова, встретил там Жуковского, Пушкина и Барона Брамбеуса.

В 1834 году вышел первый номер "Библиотеки для чтения". На титульном листе значилось: "Издание книгопродавца Александра Смирдина". Это была еще одна попытка со стороны издателя объединить в новом журнале писателей различных, антагонистических направлений. Рядом с именами Пушкина, Баратынского, Крылова, Гоголя и других писателей пушкинского круга стояли имена Булгарина, Греча, Барона Брамбеуса, Кукольника - представителей реакционного лагеря.

Энергичный и предприимчивый редактор, Сенков- ский с помощью Смирдина сумел добиться того, что журнал приобрел несколько тысяч подписчиков.

Признавая неоспоримую заслугу "Библиотеки для чтения", привлекавшей к чтению самую широкую публику, В. Г. Белинский в то же время писал: "Тайна постоянного успеха "Библиотеки" заключается в том, что этот журнал есть по преимуществу журнал провинциальный. <...> Представьте себе, - продолжал Белинский, - семейство степного помещика, семейство, читающее все, что ему попадается, с обложки до обложки; еще не успело оно дочитаться до последней обложки, ...а уж к нему летит другая книжка, и такая же толстая, такая же жирная, такая же болтливая, словоохотливая... Дочка читает стихи г. Ершова, Гогниева, Струговщикова и повести г.г. Загоскина, Ушакова, Панаева, Калашникова и Масальского; сынок, как член нового поколения, читает стихи г. Тимофеева и Барона Брамбеуса; батюшка читает статьи о двухпольной и трехпольной системах, о разных способах удобрения земли, а матушка о новом способе лечить чахотку и красить нитки; а там еще остается для желающих критика, литературная летопись, из которых можно черпать горстями и пригоршнями готовые (и часто умные и острые, хотя редко справедливые и добросовестные) суждения о современной литературе..."

Калашников И.Т. Литография Авнатамова. Середина XIX в.

Гоголь, Жуковский и некоторые другие писатели недолго оставались участниками "Библиотеки для чтения". Сенковский всячески старался удержать Пушкина в своем журнале, однако поэт также порывает с "Библиотекой для чтения". Он решает осуществить давнишний замысел - создать свой журнал - "Современник", в котором намеревается сплотить лучших представителей прогрессивной русской литературы, способных противостоять "журнальному триумвирату", в том числе Сенковскому, стоявшему на позициях верноподданничества и предпринимательства в литературе. "...Дружина ученых и писателей, какого б рода они ни были, всегда впереди во всех набегах просвещения, на всех приступах образованности. Не должно им малодушно негодовать на то, что вечно им определено выносить первые выстрелы и все невзгоды, все опасности", - писал Пушкин в статье "Опровержение на критики".

Под давлением Сенковского Смирдин предложил Пушкину 15 000 рублей отступного, с тем чтобы он по- прежнему отдавал свои произведения в "Библиотеку для чтения". По этому поводу Пушкин писал П. В. Нащокину: "...хотя это было бы и выгодно, но не могу на то согласиться. Сенковский такая бестия, а Смирдин такая дура, что с ними связываться невозможно". Получив отказ и боясь конкуренции, Сенковский еще до выхода "Современника" напечатал памфлетную заметку, направленную против будущего журнала Пушкина. "Современник" принял вызов: в первом его томе появилась статья "О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 гг.", автор которой Н. В. Гоголь высказал столь непримиримую и резко отрицательную критику всей враждебной журналистики, что Пушкин-редактор вынужден был внести в статью весьма значительные изменения и, оберегая Гоголя, снял его авторство. Сенковский пользовался всяким случаем, чтобы нанести удар Пушкину. Таким случаем была оскорбительная рецензия на изданный поэтом перевод сказки Виланда "Вастола", сделанный Е. П. Люценко. Статья Сенковского, оказавшаяся предметом толков и пересудов, едва ли не стала причиной дуэли Пушкина с его светским знакомым С. С. Хлюстиным.

После смерти Пушкина Сенковский поместил в "Библиотеке для чтения" стихи, прославлявшие его как великого национального поэта.

Третьим членом "журнального триумвирата" был Николай Иванович ГРЕЧ. Критик, писатель, педагог, автор учебных пособий по русской грамматике и словесности. С 1812 года Греч издавал журнал "Сын отечества", в конце 1825 года его соиздателем стал Булгарин.

Издательские и литературные отношения между Пушкиным и Гречем возникли задолго до их встречи в Петербурге. В 1815 году в "Сыне отечества" было опубликовано стихотворение юного поэта-лицеиста "Наполеон на Эльбе", позднее, в 1820-х годах, Греч напечатал в своем журнале другие стихотворные произведения Пушкина, в их числе - отрывки из "Руслана и Людмилы".

Сохранилось немало свидетельств о многочисленных встречах Пушкина с Гречем: у общих знакомых, на "четвергах" у Греча в доме Косиковского на Большой Морской улице (ныне ул. Герцена, 14), в лавке Смирдина, на совещании учредителей "Энциклопедического лексикона" Плюшара, на собраниях Академии наук.

В первые годы своей журнальной деятельности Греч был близок к либеральным литературным кругам. После 1825 года его позиция резко меняется: являясь соредактором Булгарина по "Северной пчеле", он, подобно "Фнглярину", исповедует идею "православия, самодержавия и народности". Став союзником Булгарина, Греч неизбежно должен был выступать против Пушкина. Их отношения резко обострились в 1830-1831 годах в связи со статьей-памфлетом Пушкина "Несколько слов о мизинце г. Булгарина и о прочем" и др. Пушкин окрестил Булгарина и Греча презрительным прозвищем "грачи-разбойники". Это меткое выражение соответствовало словам самого Греча, цинично признававшего, что и ему как журналисту и его собратьям "приходится разбойничать... лаяться, острить, отбиваться, нападать, даже хищничать". Но, в отличие от своего единомышленника, Греч не позволял себе опускаться до тех недозволенных способов борьбы, которыми не гнушался Булгарин. Греч вел себя по отношению к Пушкину более гибко, сдержанно и тактично. Личные взаимоотношения между ними оставались корректными. И хотя Греч не был другом Пушкина, умирающий поэт, узнав о смерти сына Греча, нашел в себе мужество передать отцу сочувствие в связи с постигшей его утратой.

Удивительная сила духа, проявленная умиравшим Пушкиным по отношению к литературному собрату, вызвала горестное восхищение В. А. Жуковского, писавшего отцу поэта: "Но вот черта, чрезвычайно трогательная. В самый день дуэля, рано поутру, получил он (Пушкин.- Авт.) пригласительный билет на погребение Гречева сына. Он вспомнил об этом посреди всех страданий". И далее Жуковский приводит слова Пушкина в передаче И. Т. Спасского (домашнего врача Пушкиных), бывшего у постели умирающего поэта: "Если увидите Греча... поклонитесь ему и скажите, что я принимаю душевное участие в его потере".