Свидетели последних лет (Зажурило В.К.)

В большую семью Карамзиных лицеист Пушкин вошел летом 1816 года, когда историографу предоставили в Царском Селе "кавалерский домик" на Садовой улице близ Лицея.

Юный Пушкин проводил у них "свободное время свое во все лето" 1816 года. По воспоминаниям друзей историка, он любил гулять и играть с детьми Андреем, Софьей и Екатериной, резвился, шалил и унимался лишь тогда, когда Николай Михайлович строго глядел на него или делала замечание Екатерина Андреевна.

По окончании Лицея, в 1817-1820 годах, Пушкин часто гостил в петербургской квартире Карамзиных. Здесь он встречался и с бывшими участниками своих юношеских шалостей.

В 1826 году, когда Пушкин находился в ссылке, Карамзина не стало. После его смерти друзья и знакомые продолжали навещать его вдову, и в доме Екатерины Андреевны возник литературный салон, ставший на долгие годы одним из культурных центров столицы. Вскоре его душой стала старшая дочь историка София Николаевна КАРАМЗИНА. В шутку ее называли "Самовар- паша" - в ее обязанность входило разливать чай за круглым столом, вокруг которого рассаживались гости. На одном вечере ей пришлось налить 138 чашек чая. "Мне чуть-чуть не стало дурно!" - вспоминает София Николаевна.

"Рекамье этого салона, - пишет И. И. Панаев, - была С. Н. Карамзина". По выражению одного из современников, она доводила "умение обходиться в обществе до степени искусства и почти добродетели. В Софии Николаевне общительность была страстью". "...Она никогда не была хорошенькой, но под этой некрасивой оболочкой скрывалась какая-то обаятельность, какая-то женственная грация или лучше сказать грация мотылька; грация мотылька чувствовалась и в ее уме",- вспоминает одна из современниц.

Лермонтов М.Ю. Автопортрет. Акварель. 1837-183 гг.

В альбом ей писали стихи Пушкин и Баратынский, Вяземский и Хомяков, Ростопчина. Впоследствии там появилось и стихотворение Лермонтова "Любил и я в былые годы". В обращенной к ней строке "Любил я парадоксы ваши..." поэт отдает должное остроумию Софии Николаевны. Его отношения с ней были согреты чувством настоящей дружбы. Поэт бывал в салоне Карамзиных уже после смерти Пушкина.

Несмотря на широкий круг светских знакомств, она не вышла замуж. На ней как бы держались все семейные связи Карамзиных.

Трагическая смерть брата Андрея и события войны 1854-1855 годов губительно сказались на ней: она умерла от тяжелого нервного расстройства 4 июля 1856 года.

Возвратившись из ссылки, в свои наезды в Петербург Пушкин возобновил дружеские отношения с осиротевшей семьей историка. С конца мая 1827 года и до последних минут жизни поэта они "видят Пушкина постоянно", знают об увлечениях, успехах и неудачах его. Особенно близко сошелся поэт с Софией Николаевной. Он вписал в 1827 году в ее альбом стихотворение "В степи мирской, печальной и безбрежной..." - одно из самых глубоких и горестных признаний пушкинской лирики двадцатых годов:

 В степи мирской, печальной и безбрежной,
 Таинственно пробились три ключа: 
 Ключ Юности, ключ быстрый и мятежный, 
 Кипит, бежит, сверкая и журча. 
 Кастальский ключ волною вдохновенья 
 В степи мирской изгнанников поит. 
 Последний ключ - холодный ключ Забвенья, 
 Он слаще всех жар сердца утолит.

Своей альбомной записи поэт придал ироническую внешность: последний стих в ней оборван и, после шутливого обращения к самой Софии Николаевне: "Achevez le vers comme il vous plaire!" (закончите стих как вам будет угодно.- Лет.), окончание дано на другой странице со словами: "1е voila" ("вот он".- Авт.). Этот шутливый диалог как бы прикрывает глубокое и очень серьезное значение всего стихотворения.

Поселившись с 1831 года в Петербурге, поэт чаще стал наведываться к Карамзиным.

Наталья Николаевна постоянно бывала в обществе Софии Николаевны. В письме к брату, лечившемуся за границей, 19 сентября 1836 года София сообщает, что среди гостей "были Пушкин с женой и Гончаровыми (все три - ослепительные изяществом, красотой и невообразимыми талиями)". Вместе с ней сестры Гончаровы совершали верховые прогулки - София была страстной наездницей. Не случайно Пушкин в письме спрашивал Вяземского: "Что София Николаевна? царствует на седле?"

На ее глазах прошли последние, самые тяжелые годы жизни Пушкина. Она стала не только близкой свидетельницей, но и участницей трагических событий, которые привели поэта к гибели.

Постоянно встречаясь дома и в обществе с Пушкиным и Дантесом, она с протокольной точностью описывала в письмах к брату Андрею ситуацию, которая складывалась вокруг поэта. Отсутствие вдумчивости и проницательности лишили Софию Николаевну возможности понять драму, которая разыгрывалась у нее на глазах. Об этом свидетельствуют содержащиеся в письмах характеристики персонажей и их роль, трактовка пред- дуэльных событий. Дантес, друг ее братьев, в доме Карамзиных бывал почти ежедневно, "молодой, красивый, дерзкий (теперь богатый)", а на Пушкина "жалко было смотреть: молчаливый, бледный и угрожающий. Боже мой, как все это глупо!" - восклицает София Карамзина. Для нее "все это по-прежнему очень странно и необъяснимо", "это какая-то непрестанная комедия!". Особенно ярко сказалось это легкое, поверхностное восприятие в описании свадьбы Дантеса. И только трагическая развязка заставила пересмотреть свое отношение к происшедшему и горестно заново все прочувствовать и понять. В ее посланиях, написанных после смерти Пушкина, содержится уже иная, резко изменившаяся оценка происшедших событий.

София Николаевна увидела и описала народное горе "никому не известных людей". Она поняла, что существуют два общества: "наше" - враждебное Пушкину, где защищают Дантеса, и другое - "второе", где оплакивают великого поэта и возмущаются его убийцей. Оно проявляет "столько увлечения, столько сожаления, столько сочувствия, что душа Пушкина должна радоваться!". Эти строки - главнейшие свидетельства той переоценки, которая произошла в представлениях Софии Николаевны. В ее письме сохранился взволнованный рассказ Жуковского о неизвестном старике, плакавшем у гроба Пушкина: "Жуковский послал за ним, чтобы узнать его имя. "Зачем вам,- ответил он, - Пушкин меня не знал, и я его не видел никогда, но мне грустно за славу России"".

Но София Николаевна не могла до конца осмыслить роль Дантеса и просила в письме к брату: "Будь великодушен и деликатен... Он уже достаточно наказан". Так даже самые близкие друзья и непосредственные свидетели не могли понять до конца трагических обстоятельств гибели Пушкина.

В салоне Лавалей с 16 мая 1828 года в присутствии А. Мицкевича, А. С. Грибоедова, П. А. Вяземского Пушкин прочел свою трагедию "Борис Годунов". Среди гостей были, как вспоминает Вяземский, юноши - Андрей и Александр Карамзины. Трагедия произвела огромное впечатление на присутствовавших, и несомненно, что сыновей историка, выросших в литературной среде, среди суждений о работе отца и исторических споров, среди старинных летописей и книг, историческая трагедия Пушкина должна была особенно заинтересовать. Пушкин сблизился с молодыми Карамзиными в тридцатые годы.

Братьев связывала большая любовь, тесная дружба. Они вместе поступили в Дерптский университет на кафедру дипломатики юридического факультета и закончили его в 1833 году. Но свою карьеру начали на военной службе - прапорщиками лейб-гвардии конной артиллерии.

Они постоянно участвовали на дружеских собраниях в салоне Екатерины Андреевны, общались с литераторами, поэтами, композиторами, музыкантами и художниками.

Весной 1836 года их имена стояли рядом с именем Пушкина в "Списке лиц, желающих участвовать в издании журнала "Северный зритель"".

Когда Пушкин, считая, что молодой писатель В. Соллогуб был недостаточно вежлив с Натальей Николаевной, решил вызвать его на дуэль, посредником между ними был Андрей Николаевич КАРАМЗИН.

Тяжелое заболевание, угрожавшее чахоткой, заставило Андрея Николаевича взять заграничный отпуск. Весной 1836 года он выехал в Германию, объехал Швейцарию, Францию, Италию, жил подолгу в Париже и Риме, прошел курс лечения в Эмсе и Базене. В Россию вернулся только в октябре 1837 года.

Между Андреем и всей семьей велась оживленная переписка. Он хорошо владел эпистолярным слогом, то лирическим, то ироническим. В. А. Жуковский и А. И. Тургенев находили, что письма Андрея "иногда напоминают письма его отца", - высшая похвала в устах друзей.

Живой наблюдательный ум Андрея позволил ему описать красоты природы и памятники искусства, встречи с русскими художниками и свидание с Гоголем. Наиболее интересны письма из Парижа, где он бывал в салоне Рекамье, слушал выступления Шатобриана, посещал балы в Тюильри. Вращаясь среди аристократии русской и иностранной, он не скрывал к ней своего презрительного отношения. Но и жизнь демократической Франции, новейшая французская литература остались ему чужды.

Волнуясь за здоровье любимого сына и брата, родные посылали ему письма-дневники, в которых подробно описывали семейные радости и заботы, петербургскую жизнь, сообщали литературные новости, посылали книжные новинки, тома "Современника". Высоко ценивший творчество Пушкина, Андрей восхищался "Капитанской дочкой", называя ее "прелестной повестью", которая "выше всего современного, писанного в этом роде". Получив пятый, посмертный том "Современника", прочел "Медного всадника" и сожалел, что "лучшее выпущено".

Большое место в письмах 1836-1837 годов заняли сообщения о драме, разыгравшейся в семье Пушкина. Об этом писали ему сестра София, брат Александр и, наконец, Екатерина Андреевна. Известие о дуэли и смерти поэта он получил в Париже и тяжело переживал это трагическое событие. В своих суждениях Андрей обнаружил верное понимание общих, а не только частных причин, приведших к гибели Пушкина. Ему ясна была роль русской аристократии, которая, по его убеждению, являлась главным виновником трагедии.

"Поздравьте от меня петербургское общество, маменька, - писал он, - оно сработало славное дело: пошлыми сплетнями, низкою завистию к гению и красоте оно довело драму, им сочиненную, к развязке... Бедная Россия! Одна звезда за другой гаснет на твоем пустынном небе!.."

Получив известие о том, как происходило отпевание тела Пушкина, Андрей не мог удержать своего негодования. "Быстро переменялись чувства в душе моей, - восклицает он в письме к матери и сестре. - Желчь и досада наполнили ее при известии, что в церковь впускали по билетам только la haute societe (высшее общество, аристократию.- Авт.). Ее-то зачем? Разве Пушкин принадлежал ей?.. Выгнать бы их и впустить рыдающую толпу, и народная душа Пушкина улыбнулась бы свыше!"

Несомненно, что правильно разобраться в обстоятельствах трагической гибели поэта ему помогли прежде всего письма Александра. Разоблачая гнусную роль Дантеса, брат заклинал Андрея не подавать руки убийце Пушкина.

Но благодаря своему мягкому, уступчивому характеру Андрей не смог противостоять лицемерным объяснениям Дантеса, с которым встретился в Баден-Бадене в 1837 году, и возобновил с убийцей поэта светски-дружеские отношения.

Вернувшись в Россию, Андрей Карамзин продолжил военную службу. Но пустота и однообразие петербургской светской жизни его тяготили, и он перевелся в 1841 году в Кавказскую армию, а получив ранение, вернулся в столицу. В 1846-1847 годах он служил адъютантом при шефе жандармов А. Ф. Орлове. К этому времени относится и его женитьба на вдове богача П. Н. Демидова Авроре Шернваль-Демидовой. Пушкин встречался с Авророй Шернваль в свете и в 1832 году навещал ее в гостинице Демута. Сохранилась зарисовка собравшихся там гостей, сделанная Г. Г. Гагариным.

Выйдя в отставку в чине гвардии полковника, Андрей Николаевич жил в Нижнем Тагиле, управляя заводами и землями Демидова. На Тагильских заводах долго сохранялась о нем добрая память как о человеке гуманном и образованном. По словам писателя Д. Н. Мамина-Сибиряка, годы его управления были лучшими страницами в истории заводов.

Вновь Карамзин вернулся на военную службу в 1854 году и получил назначение в гусарский полк Дунайской армии. 16 мая 1854 года он геройски погиб в схватке с турками.

Несколько иначе сложилась судьба Александра Николаевича КАРАМЗИНА.

Еще ребенком восьми лет он сочинил сказочку, которую В. А. Жуковский напечатал брошюркой в три странички с шутливым предисловием, сохранив все особенности детского правописания. В семье впоследствии прочили Александру литературное будущее.

В 30-е годы он посещал "субботы" Жуковского, дружески сблизился с Пушкиным. В письме Андрею сообщал, что дал несколько своих стихотворений в альманах П. А. Вяземскому и В. Ф. Одоевскому. Впоследствии, с помощью Жуковского и П. А. Плетнева, он печатался в "Современнике", а позже - в "Отечественных записках". Но, не имея подлинного творческого дара, он следовал в стихах давно сложившимся и устаревшим традициям элегической школы двадцатых годов.

Его поэма "Борис Ульин" была опубликована в 1844 году. В ней явно чувствовалось подражание пушкинскому "Евгению Онегину". Положительная рецензия А. А. Краевского не могла спасти это слабое произведение. Отзываясь о своих поэтических опытах с иронией, он писал брату: "Я вообразил, что я поэт...- И далее: - Вся моя поэзия ушла к черту"

Но Александр Карамзин обладал тонким литературным вкусом и глубоко понимал и ценил творчество Пушкина, что было дано далеко не всем современникам. Живо интересуясь литературными новинками, он следил за пушкинским "Современником", сетуя, что у журнала всего семьсот подписчиков.

Он следил и за музыкальными новинками. Его огорчала невозможность достать билеты на премьеру оперы М. И. Глинки, которую ставили в день открытия Большого театра - 6 ноября 1836 года.

В письмах брату вырисовывается незаурядный характер Александра, но скептический и нелегкий. "Угрюмость - моя черта", - признается он. Александр зло высмеивал светское общество, критически оценивал военную службу. Современники, вспоминая о его блестящем остроумии, отмечали, что он мог смешить собеседников "до конвульсий". Впоследствии Лермонтов, который был с ним дружен, в стихотворении "Любил и я в былые годы..." вспомнит "фарсу Саши".

Но по-настоящему личность Александра Карамзина раскрылась, когда с сердечной болью и страстным негодованием описывал он брату трагические обстоятельства дуэли и смерти Пушкина. В этих письмах выразилось все лучшее, что было в его душе и уме. Глубоко и верно поняв и оценив причины гибели поэта, он один из семьи Карамзиных и общих друзей последовательно и непримиримо обличал убийцу Пушкина и всех, кто стоял на стороне Дантеса.

"Дантес... старался привлечь на свою сторону друзей Пушкина и наше семейство, - писал Александр. - Я за это жестоко наказан угрызениями совести... Без сомнения, Пушкин должен был страдать, когда при нем я дружески жал руку Дантесу, значит я тоже помогал разрывать его благородное сердце". Ему понятно, что гений, составлявший славу своего отечества, "был оскорблен чужеземным авантюристом... желавшим замарать его честь". С гневом осуждая поведение высшего общества, Александр радуется, что широкая публика "приняла с таким энтузиазмом участие в смерти своего великого поэта, какого я от нее не ожидал".

Жуковский познакомил Александра с некоторыми сочинениями, которые находились в бумагах поэта. Они произвели на него огромное впечатление. "Говорили, что Пушкин умер уже давно для поэзии", - восклицал он с негодованием. Его поражает особенно могучая зрелость таланта - сила выражений и обилие великих глубоких мыслей: "...читая их, поневоле дрожь пробегает по телу и на каждом стихе задумываешься и чуешь гения".

И, как горькое заключение, звучат слова: "...Плачь, мое бедное отечество! Не скоро родишь ты такого сына! На рождении Пушкина ты истощилось!"

С Екатериной Николаевной КАРАМЗИНОЙ Пушкин сблизился только по возвращении из ссылки. Тогда поэт оценил ее ум, дружескую сердечность, о чем красноречиво говорит посвященное ей стихотворение "Акафист Екатерине Николаевне Карамзиной", вписанное в альбом 24 ноября 1827 года:

 Земли достигнув наконец, 
 От бурь спасенный провиденьем,
 Святой владычице пловец 
 Свой дар несет с благоговеньем. 
 Так посвящаю с умиленьем 
 Простой, увядший мой венец 
 Тебе, высокое светило 
 В эфирной тишине небес, 
 Тебе, сияющей так мило 
 Для наших набожных очес.

Заглавие стихотворения, пародирующее церковные песнопения, является своеобразной репликой на мифологическую тему "Ариона" - стихотворения о верности поэта идеалам декабризма. Стихотворения "Арион" и "Акафист" близки и темой спасения в "бурю", пронесшуюся над поэтом и погубившую его вольнолюбивых друзей.

В 1828 году Екатерина Николаевна вышла замуж за князя А. П. Мещерского. Семейная жизнь, частое пребывание в деревне из-за стесненных средств - все это отвлекало ее от привычной жизни, интересов, которыми жила семья Карамзиных. Но, приезжая в Петербург, она была желанной собеседницей Пушкина, А. П. Тургенева, П. А. Вяземского и многих, собиравшихся в салоне ее матери и старшей сестры.

Своему брату Екатерина Николаевна писала письма, полные сентиментальных, взволнованных чувств, но все они были малосодержательны.

Пушкины были дружески связаны с семьей Мещерских. В мае 1834 года поэт писал Наталье Николаевне: "Княгиня Мещерская и Sophie Karamsine едут за границу..." "Я провожал их до пироскафа", - сообщает он жене 3 июня.

Мещерская Е.Н. (урожденная Карамзина). С утраченного оригинала Барди в Риме. 1830-е гг.

В день дуэли, как сообщает А. И. Тургенев, дети Пушкина были в гостях у Мещерских, и "мать за ними сама заезжала".

Екатерина Николаевна не любила света. Серьезная, умная и сердечная, она лучше своей старшей сестры сумела понять положение поэта, который делился с нею "темными", трагическими обстоятельствами последних месяцев своей жизни, и принимала взволнованное участие в его предсмертной драме.

В ее письме от 16 февраля 1837 года, адресованном сестре мужа М. И. Мещерской, содержится исчерпывающий рассказ о дуэли и смерти поэта, глубокая и верная оценка этих трагических событий. Она сообщала, что настолько потрясена "кровавым событием, положившим конец славному поприщу Пушкина", что ни о чем не может думать. Ей давно было ясно, какие нравственные муки претерпевал поэт в дни, предшествовавшие катастрофе. "Вся эта туча стрел, - писала Екатерина Николаевна брату, - направленных против огненной организации, против честной, гордой и страстной его души, произвела такой пожар, который мог быть потушен только подлою кровью его врага или же собственной его благородной кровью". В этом письме она возмущается обществом, которое бросает "грязью в то, что составляет его славу".

Е. Н. Мещерской принадлежит и меткая характеристика убийцы Пушкина - "гнусного обольстителя и проходимца, у которого было три отечества и два имени".