"Мое Захарово"

 Мне видится мое селенье,
 Мое Захарово; оно
 С заборами в реке волнистой
 С мостом и рощею тенистой
 Зерцалом вод отражено...

Так вспоминает Пушкин в стихах "Послание к Юдину" (1815) подмосковное имение родителей Захарьино (или Захарово), куда в годы раннего детства поэта летом приезжало все семейство. Наиболее яркие музыкальные впечатления поэта связаны именно с Захарьиным, с народными песнями и крестьянскими гулянками. "...Крестьяне Захарова не боялись веселиться; песни, хороводы и пляски пелись и плясались там часто"^*. В деревне "раздавались русские песни, устраивались праздники, хороводы"^**. Здесь Пушкин слышал старую крестьянскую песню, здесь получил он первые впечатления от русского народного творчества, сохранив их до конца своих дней.

^* (П. В. Анненков. Пушкин. Материалы для биографии. 2-е изд. СПБ, 1873, стр. 5.)

^** ("Воспоминания С. П. Шевырева о Пушкине" - Л. Н. Майков. Пушкин. Биографические материалы и историко-литературные очерки СПБ, 1899, стр. 324.)

В годы его детства в деревнях крестьянские гулянки постоянно сопровождались балалайкой^* и волынкой. В произведениях Пушкина мы неоднократно встречаем упоминание об этих инструментах. В большом ходу были игры в горелки и, в особенности, хороводы. Горелки мы встретим у Пушкина в "Барышне-крестьянке", а хороводы многократно упоминаются в стихах:

^* (В ранней редакции первой главы "Путешествия в Арзрум" Пушкин, рассказывая о посещении калмыцкой кибитки и о том, как "гордая красавица" ударила его по голове балалайкой, называет инструмент "мусикийским орудием", заимствуя выражение из лексикона XVIII столетия.)

 Любили круглые качели, 
 Подблюдны песни, хоровод...* 

 Но нынче в резвом хороводе
 Не слышен уж его припев.** 

 Веселый пляшет хоровод...***

и др.

^* ("Евгений Онегин", гл. 2-я, строфа XXXV.)

^** ("Гроб юноши" (1821).)

^*** ("Кавказский пленник", Черкесская песня.)

Плавные, медлительные хороводы иногда сопровождались инсценировками песен. Существовали также веселые и резвые хороводы. То была коллективная пляска, удалая и темпераментная. В ней участвовали все - и момодежь, и старики, - с присвистыванием, возгласами и вскриками. Вспомним, как в "Сказке о царе Салтане" белочка грызет золотой орех

 И с присвисточкой поет 
 При честном при всем народе: 
 Во саду ли, в огороде.

Народные впечатления раннего детства, оставившие яркий след на всей дальнейшей жизни и творчестве поэта, пополнялись также песнями и рассказами двух женщин, близких Пушкину, - бабушки и няни.

Бабушка Мария Алексеевна была типичной русской женщиной старого закала и помнила не мало преданий из далекого прошлого нашей родины^*; много говорили сердцу маленького Пушкина сказки и песни няни, которыми на ночь она убаюкивала детей^**. Вот одно из воспоминаний детства поэта:

^* (Н. Трубицын. "Пушкин и русская народная песня" - Пушкин. Собр. соч. под ред. Венгерова, т. IV, стр. 57.)

^** (П. В. Анненков. Цит. соч., стр. 3-4.)

 Наперсница волшебной старины,
 Друг вымыслов игривых и печальных...
 Ты, детскую качая колыбель,
 Мой юный слух напевами пленила
 И меж пелен оставила свирель,
 Которую сама заворожила...

Хоровод мальчиков

С любовью вспоминает Пушкин бабушку и няню и в своих лицейских стихах "Сон" (1816) и позднее в "Разговоре книгопродавца с поэтом" (1824), вспоминает "таинственные ночи", "старушки чудные преданья" "о мертвецах", "о подвигах Бовы" в те ранние детские годы, "когда все волновало нежный ум" и "грезы чудные рождались".

Няня Арина Родионовна знала не только старинные русские песни, - обладая живым и общительным характером, она восприняла новые песни. Пушкин слышал от нее даже напевы, возникшие в XIX веке. Мы знаем это из стихов Пушкина "Зимний вечер" (1825), где он обращается к "подруге дней суровых":

 Спой мне песню, как синица
 Тихо за морем жила;
 Спой мне песню, как девица
 За водой поутру шла...

По определению исследователей народного творчества^*, песня "За морем синичка не пышно жила" относится к XVIII веку (не позднее 1769 года).

^* (В. Чернышев. "Пушкин среди творцов и носителей русской песни" - "Пушкин и его современники", XXXVIII, стр. 91-92.)

Песня "По улице мостовой" - более позднего происхождения. (Она встречается в песенниках только с 1808 года.) Первая поется голосом "важным", как говорили в народе, "голосом огромным", широким распевом. Вторая - плясовая, с веселой, затейливой мелодией меняющимися темпами и острыми акцентами^*.

^* (Приведенные нами музыкальные примеры, так же как и ряд других наших примеров, выписаны из старинного сборника русских песен XVIII века, так называемого "сборника Прача" ("Собрание русских народных песен, положенных на музыку Иваном Прачем. СПБ, в типографии Горного Училища. 1790 г.". Предисловие Н. А. Львова). В XVIII столетии записи с голоса крестьян были собраны Н. А. Львовым и гармонизованы чехом И. Прачем, который придал им в своем изложении фортепианного аккомпанемента колорит городского четырехголосного склада. Сборник Прача переиздавался в 1806 г. и в 1815 г. с новой вступительной статьей И. Прача и с добавлением новых записей (прежние записи сохранены без изменений). Сборник 1815 года был также переиздан в 1896 г. ("Русские народные песни, собранные Н. А. Львовым", изд. Суворина. СПБ, 1896) с предисловием, разъясняющим авторство записей.

Вокруг достоверности народной основы в записях Львова велась и до сих пор ведется разноречивая дискуссия. Инициатором этой дискуссии был В. Ф. Одоевский, занимавшийся вопросами лада и принципами диатонизма в записях народной песни. До наших дней во Всесоюзной библиотеке им. Ленина в общих фондах сохранился экземпляр сборника Прача издания 1815 года из личной коллекции В. Одоевского с его пометками и поправками записей (см. "Труды музыкально-этнографической комиссии", М. 1906, том I, или "Известия О. Л. Е. А. и Э., том СXIII", стр. 429-434).)

Песни Арины Родионовны имели огромное значение в детских впечатлениях поэта, в развитии его умения тонко ощущать национальную основу народно-поэтического и песенного творчества, благодаря чему он в дальнейшем, критически отнесся к тем печатным песенникам, с которыми знакомился в лицейские годы и где наряду с подлинными русскими песнями публиковались также литературные стилизации не без налета сентиментализма. Этих тонких различий не могли охватить в своем творчестве ни Дельвиг, ни Кюхельбекер, не говоря уже о Ю. А. Нелединском-Мелецком и Вас. Л. Пушкине. Да и композиторы пушкинской эпохи не сумели проникнуться подлинным духом народного творчества, за исключением, конечно, гениального Глинки и отчасти А. Верстовского.

Свидетельством того, как тонко умел разбираться Пушкин в характерных особенностях музыкального быта, является поэма "Домик в Коломне" (1830). Обрисовывая мещанскую обстановку, поэт наделяет своих персонажей соответствующими музыкальными характеристиками. Его Параша

 Играть умела также на гитаре 
 И пела: Стонет сизый голубок, 
 И Выду ль я, и то, что уж постаре. 
 Всё, что у печки в зимний вечерок 
 Иль скучной осенью при самоваре 
 Или весною, обходя лесок, 
 Поет уныло русская девица, 
 Как музы наши, грустная певица.

Обе упомянутые поэтом песни типичны для мещанского населения городских окраин^*.

^* (Приведенный на стр. 18 пример взят из сборн. Н. Ф. Финдейзена "Русская художественная песня". Он совпадает с музыкой романса, напечатанного в "Карманной книге для любителей музыки на 1795 год" И. Д. Герстенберга. Другой вариант песни в сборнике "Новейший российский песенник" Т. Полежаева (1792) настолько сложен своим мелодическим рисунком, что вряд ли был под силу исполнению пушкинской Параше "Домика в Коломне".)

Романс "Стонет сизый голубочек" (1792), на слова И. И. Дмитриева, с музыкой Ф. М. Дубянского, крепко привился в городских кругах, потом перебрался в деревню, где широко бытовал в течение долгих десятилетий.

На слова Нелединского-Мелецкого "Выйду ль я на реченьку" была написана музыка обрусевшим немецким композитором Себастьяном Жоржем, приехавшим в 70-х годах XVIII столетия на жительство в Россию и до конца жизни остававшимся в Москве и Петербурге. Песня "Выйду ль я на реченьку" распространилась в городском населении, но деревня не приняла ни слов Нелединского-Мелецкого, ни музыки Себастьяна Жоржа; на фабриках и в селах до самого последнего времени упорно держалась старинная русская песня, отличающаяся от романса Жоржа и распевом и словами. Приводим пример^* самой старой из сохранившихся записей:

^* (Приведенный пример заимствован нами из упомянутого сборника Львова - Прача.)

Умение Пушкина различать тонкие детали русской песни (в чем мы еще многократно убедимся в дальнейшем на примерах хотя бы только "Истории села Горюхина") восходит, несомненно, к его детским впечатлениям. Здесь невольно вспоминаются слова Глинки о своем детстве: "... и может быть эти песни, слышанные мною в ребячестве, были первою причиною того, что впоследствии я стал преимущественно разрабатывать народную Русскую музыку"^*.

^* (М. Глинка. Записки. Изд. "Academia". M.-Л., 1930, стр. 35.)

Точно так же весь творческий путь Пушкина органически связан с народным творчеством, с песней, сказкой, преданием:

 То были тайные преданья
 Сердечной темной старины,
 Ни с чем несвязанные сны,
 Угрозы, толки, предсказанья,
 Иль длинной сказки вздор живой...*

^* ("Евгений Онегин", глава VIII, строфа XXXVI.)

Глубина восприятия Пушкиным русской народной песни не раз отмечалась исследователями его творчества. Однако музыкальная основа этого восприятия не встречала должного внимания, хотя и была крепко заложена еще в детские годы поэта и впоследствии углублялась и обогащалась на протяжении всей его недолгой жизни.

Богато и многокрасочно отразилась русская песня в стихах Пушкина. В крупных и мелких произведениях, уже начиная с юношеских стихов, можно наблюдать процесс поэтического претворения народно-песенного творчества. Так, например, эпиграмма "На А. С. Стурдзу" (1819) - "Вкруг я Стурдзы хожу" является несомненным отражением русской песни "Круг я печки хожу". Другая эпиграмма на М. Т. Каченовского "Жив, жив, Курилка" (1825) написана не без влияния игровой песни XVIII века^*:

^* (Пример взят из сборника Львова - Прача.)

Здесь могли сказаться воспоминания далекого детства, захарьинские впечатления от народных игр.

Используя характерные особенности народно-песенного стихосложения, Пушкин в 1828 году пишет стихотворение "Еще дуют холодные ветры" (более известное по третьему стиху: "Только что на проталинках весенних"). Народным эпосом песенного склада навеяно стихотворение "Всем красны боярские конюшни" - один из шедевров русской поэзии. В коротком наброске в пять стихов: "Уродился я, бедный недоносок" Пушкин, несомненно, исходит из хороводной песни: "Недоноска меня матушка родила"^*. Черты крестьянской и городской песни отчетливо проступали в таких стихотворениях, как "Брадатый староста Авдей", "Друг сердечный мне намедни говорил". Песня "Не видала ль девица коня моего" является, по заявлению В. Чернышева, переводом песни из сборника сербского фольклора^**.

^* (В. Чернышев. "Пушкин и сербские и русские народные песни". "Извест. Акад. наук СССР", Отделение литературы и языка. М.-Л., 1948, том VII, вып. 2, стр. 158-164.)

^** (Там же.)

Посиделки

Первоначально "Вадим" (1821) был задуман в стиховых размерах народной песни по образцу стиха: "Уж как пал туман седой на синее море", и в этом характере выдержаны все дошедшие до нас черновые наброски:

 Густомыслову могилу грозную вижу...
 Легконогие олени по лесу рыщут...
 Есть надежда! верь, Вадим, народ натерпелся...

Впечатления от поездки на Кавказ в 1829 году, от общения с казаками, от казачьих песен отразились в стихах "Делибаш", "Был и я среди донцов" и "Дон".

Выразительно по звучанию и ритмической структуре двустишие, воплотившее бунтарскую тему разгрома тюрьмы, записанное Пушкиным в черновиках:

 Расходились по поганскому граду
 Разломали темную темницу*.

^* ("Рукою Пушкина". Сборник, подготовленный к печати и комментированный М. А. Цявловским, Л. Б. Модзалевским и Т. Г. Зенгер, изд. Academia. 1935, стр. 319-320.)

"...Небольшая пиеса (Пушкина), - говорил Гоголь, - всегда стоит целой поэмы"^*.

^* (Н. В. Гоголь. Несколько слов о Пушкине.)

Русские песни были настолько органично восприняты поэтом, что он зачастую пересыпал свой разговор цитатами из них или в письмах приводил выдержки из народной песни, так, например, в письме к Наталье Николаевне от 28 сентября 1832 года он цитирует два стиха: "Не дай бог хорошей жены, хорошу жену часто в пир зовут", намекая на свое недовольство ее частыми выездами в свет. Приведенные примеры, конечно, далеко не исчерпывают вопроса отражения русской песни в поэзии Пушкина. К этой теме мы будем возвращаться еще много раз. Нам важно было, однако, уже здесь подчеркнуть ту роль, которую сыграло в жизни и творчестве Пушкина детское соприкосновение с животворным источником народной песни и сказки.

В детстве Пушкин познакомился не только с произведениями народного русского творчества, - он знал также музыку венских, итальянских и французских композиторов, и усадебное музицирование того времени также запечатлелось в его памяти.

В доме Сергея Львовича Пушкина имелись старенькие клавикорды, которые Пушкин назвал в стихах "звучными"^*. В числе постоянных гостей бывала "талантливая пианистка" эмигрантка Першрон де-Муши, вышедшая впоследствии замуж за знаменитого Джона Филда^**.

^* ("К сестре" (1814).)

^** ("Воспоминания о детстве Пушкина (со слов его сестры О. С. Павлищевой), написанные в Петербурге 26 октября 1851" - опублик. М. А. Цявловским в "Летописях литературн. музея", т. I, 1936, стр. 452.)

Мы не имеем сведений о том, что Пушкина в детстве учили музыке, хотя в дворянских домах того времени обучать детей игре на фортепьяно считалось признаком хорошего традиционного тона. К сестре его Ольге приходил учитель музыки, и Пушкину запомнилась ее игра: в ранних лицейских стихах "К сестре" он обращается к Ольге с вопросом:

 Чем сердце занимаешь
 Вечернею порой?..
 Иль звучным фортепьяно
 Под беглою рукой
 Моцарта оживляешь?
 Иль тоны повторяешь
 Пиччини и Рамо?

Моцарт в те времена был уже достаточно известен в обеих столицах. Его фортепианные произведения продавались в магазинах, и в популярных "Календарях" печатались краткие жизнеописания композитора^*.

^* (См., напр., объявление о продаже увертюры и "лучших арий из "Волшебной флейты" для пьянофорте" в "Карманной книге для любителей музыки на 1795 год" СПБ, "иждивением книгопродавца И. Д. Герстенберга в типографии И. К. Шнора". Там же биография Моцарта.)

Но каковы бы ни были впечатления от западного искусства, они никогда не заслоняли национальной основы в мироощущении и творчестве Пушкина, никогда поэта не покидало природное стремление к первоистокам русской народной жизни, стремление к народу, к деревне, к милой его сердцу родине. "Пушкину не нужно было ездить в Италию за картинами прекрасной природы, - писал Белинский, - прекрасная природа была у него под рукою здесь, на Руси, на ее плоских однообразных степях, под ее вечно серым небом, в ее печальных деревнях и ее богатых и бедных городах..."^*.

^* (В. Белинский. Сочинения Александра Пушкина. Статья пятая.)

Когда, получив освобождение, Пушкин в 1826 году приехал в Москву и после двухмесячного пребывания в городе вернулся снова в свое Михайловское, он писал П. А. Вяземскому 9 ноября 1826 года: "Деревня мне пришла, как-то, по сердцу... Ты знаешь, что я не корчу чувствительность, но встреча моей дворни... моей няни - ей богу приятнее щекотит сердце, чем слава, наслаждения самолюбия, рассеянности и пр.".

Тяга к простым людям, к народу и деревне никогда не покидала поэта:

 Я был рожден для жизни мирной,
 Для деревенской тишины:
 В глуши звучнее голос лирной,
 Живее творческие сны... 

 Цветы, любовь, деревня, праздность,
 Поля! я предан вам душой...*

^* ("Евгений Онегин", глава 1, строфа LV, LVI.)

Томление Татьяны Лариной среди городских развлечений московской знати перекликается с настроением поэта:

 Ей душно здесь... она мечтой 
 Стремится к жизни полевой, 
 В деревню, к бедным поселянам...*

^* (Там же, глава 7, строфа LIII.)

С необычайной силой любовь к родине сказалась в стихах "Деревня". Вспомним, наконец, проникновенные стихи последнего периода жизни поэта "Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит..."

Живое ощущение родной страны ярко передано в "Зимней дороге", глубоко национальных стихах, созданных Пушкиным во время поездки в деревню в ноябре-декабре 1826 года:

 ...По дороге зимней, скучной
 Тройка борзая бежит,
 Колокольчик однозвучный
 Утомительно гремит. 

 Что-то слышится родное
 В долгих песнях ямщика:
 То разгулье удалое,
 То сердечная тоска…

Большую ценность для понимания восприятия поэтом ямщицких песен представляют собою два варианта в его черновиках:

 ...пенье удалое
 Молодое ямщика... 

 Сердце русское простое
 Слышно в песне ямщика.

Глубоко и тонко отмечены эмоциональные контрасты русской песенности: "разгулье удалое" и "сердечная тоска". Подобное проникновенное и любовное отношение к русской песне понятно только тому, "чья душа так нежно организована и развилась в чувствах, - говорил Гоголь, - что способна понять не блестящие с виду русские песни и русский дух"^*.

^* (Н. В. Гоголь. Несколько слов о Пушкине.)

В песнях русского ямщика "найдешь образование души нашего народа",- писал еще А. Радищев в главе "София" своего "Путешествия из Петербурга в Москву": "Лошади меня мчат; извозчик мой затянул песню, по обыкновению заунывную... Кто знает голоса русских народных песен, тот признается, что есть в них нечто, скорбь душевную означающее. Все почти голоса таковых песен суть тону мягкого. На сем музыкальном расположении народного уха умей учреждать бразды правления".

В стихах 1833 года Пушкин возвращается к песням ямщика:

 В поле чистом серебрится
 Снег волнистый и рябой,
 Светит месяц, тройка мчится
 По дороге столбовой. 

 Пой: в часы дорожной скуки
 На дороге в тьме ночной
 Сладки мне родные звуки
 Звонкой песни удалой. 

 Пой, ямщик! Я молча, жадно
 Буду слушать голос твой.
 Месяц ясный светит хладно,
 Грустен ветра дальний вой.

(Вариант чернового наброска:

 Пой, ямщик, я слушать буду
 Песню родины моей...) 

 Пой: "Лучинушка, лучина,
 Что же не светло горишь?"

Вот эта народная песня, упоминаемая Пушкиным^*:

^* ("Лучинушка" приводится нами по первой публикации музыкальной записи этой песни, сделанной Д. Кашиным. В записи Кашина лиги даны иначе.)

 Али ты, лучинушка, в печи не была?
 - Я была в печи вчерашней ночи
 Лихая свекровушка воду пролила,
 Воду пролила, меня залила".

^* (Приводим текст варианта народной песни "Лучинушка", записанный Пушкиным. Полный текст пушкинской записи вошел в песню "Беседа моя, беседушка" в сборнике П. В. Киреевского.)

В приведенных стихах, кроме "Лучинушки", упоминается также "удалая" русская песня, одна из тех, которую распевают ямщики в "Путешествии Онегина":

 Мелькают версты, ямщики
 Поют, и свищут, и бранятся...

Вспомним стихи из черновиков четвертой главы "Евгения Онегина": "Кибитки, песни удалые..." с вариантом: "Ямщичьи песни удалые..."

Так же, как поэт прислушивался к песням русского ямщика, другой великий художник его эпохи М. И. Глинка чутко воспринимал их своим музыкальным слухом. Известно, что в основу первой арии Ивана Сусанина композитор положил подобную тему^*. "Вот еще интересный факт, - передает певица Д. М. Леонова, - рассказанный мне самим М. И. Глинкою: раз он ехал на свою родину и около Смоленска ямщик его запел. В опере "Жизнь за царя" есть мотив, который проходит почти в каждой части оперы: "Ах, не мне бедному!" Михаил Иванович взял его прямо от ямщика..."^**.

^* (М. Глинка. Записки, цит. изд., стр. 166-167.)

^** ("Воспоминания Д. М. Леоновой". "Историч. вестник", 1891,. февр., стр. 340.)

Основную сущность русской песни - два ее эмоциональных полюса ("то разгулье удалое, то сердечная тоска") - Глинка претворил в музыке, как Пушкин в поэзии, что заметил в свое время В. Ф. Одоевский: "Богатый своим талантом, он (Глинка) доказал блистательным опытом, что Русская мелодия, естественно то заунывная, то веселая, то удалая, - может быть возвышена до трагического стиля"^*.

^* ("Письма к любителю музыки об опере г. Глинки "Жизнь за царя". "Северная пчела", 1836, 7 дек., № 280, стр. 1118.)

Дорожная тоска в зимнюю метель вылилась у Пушкина в стихах "Бесы" (1830), когда вьюга, ее завыванье и плач, звон колокольчика и храп коней сливаются с жалобным визгом и воем, "надрывающим сердце":

 Что так жалобно поют?
 Домового ли хоронят,
 Ведьму ль замуж выдают?

В поэме "Домик в Коломне"" (1830) Пушкин говорит о песнях, отражавших подневольную жизнь русского народа:

 Фигурно иль буквально: всей семьей,
 От ямщика до первого поэта,
 Мы все поём уныло. Грустный вой
 Песнь русская. Известная примета!
 Начав за здравие, за упокой
 Сведем как раз. Печалию согрета 
 Гармония и наших муз и дев.
 Но нравится их жалобный напев.

Пристальное, внимательное вглядывание поэта в жизненные условия русского крестьянина подметило жалобность напева песни, "согретой печалью". Мы увидим в дальнейшем, с какой любовью собирал Пушкин многочисленные образцы причитаний, выражение горя народного, выливающегося в высоко поэтичный музыкальный распев. Здесь сказалась подлинная гражданственность поэта, умение проникнуть в душу народа, "вольнолюбивую, богатырскую душу народа, которому история уготовила великую миссию освободителя человечества"^*. "Русский народ плакать не любит, - говорил Некрасов, продолжатель гражданской темы Пушкина, - а больше поет". Слезы, вылившиеся и претворившиеся в песне, облегчают сердце и утверждают жизнь. "Горя, нужды, холода, голода, слез, злобы, - тьма, - писал Глеб Успенский, - но вот несутся же эти животворные звуки, несутся они, как звуки песни жаворонка... И народная песня... говорит только о неугасимой, несокрушимой силе жизни, напоминает только эту радость жить".

^* ("Правда" № 157 от 6 июня 1949 г. "Слава и гордость русского народа" - передовая статья.)

Нам придется еще не раз встретиться с жизнеутверждающим началом русской песни, претворенной Пушкиным. "Взгляните на русского крестьянина, - писал он, - есть ли тень рабского унижения в его поступи и речи? О его смелости и смышлености говорить нечего".

Пушкин любил русского человека, понимал его и вникал в его внутреннюю сущность, отмечая и печальные, тяжелые стороны жизни и его "удалое разгулье" и беспредельное веселье, - вспомним ликующие дружные пески гребцов народного праздника в стихах "Пир Петра Великого".

"Пушкин, - писал Белинский^*,- никогда не расплывается в грустном чувстве; оно всегда звенит у него, но не заглушая гармонии других звуков души... Иногда, задумавшись, он как будто вдруг встряхивает головою, как лев гривою, чтоб отогнать от себя облако уныния, и мощное чувство бодрости, не изглаживая совершенно грусти, дает ей какой-то особенный освежительный и укрепляющий душу характер".

^* (Белинский. Сочинения Александра Пушкина. Статья четвертая.)

Не из книжных источников, не из многочисленных сборников и песенников своей библиотеки знал Пушкин народное творчество,- чутким внимательным ухом прислушивался он к родным напевам, к звучанию песни в устах самого народа. И это многообразное богатство звучаний, это трепетное биение сердца самой правды жизни воспринял юный поэт уже в своем Захарове.

С яркими народными впечатлениями раннего детства Пушкин вступает в сознательную жизнь.